Бесполезная (джен)

Их дружба началась в поезде — случайно и почти незаметно. Купе, в которое первой вошла Вивьен, оказалось почти пустым. Она робко поставила чемодан на полку, устроилась у окна и раскрыла книгу — это помогало казаться занятой и избавляло от необходимости заговорить первой.

Дверь снова отъехала в сторону, и на пороге возникла девочка — высокая не по годам, с безупречно уложенной косой и острым, оценивающим взглядом, каким смотрят лишь взрослые.

— Здесь свободно? — спросила она, не дожидаясь ответа, и устроилась напротив, с таким видом, будто занимала свое законное место.

— Да, конечно, — тихо откликнулась Вивьен.

Так Вивьен Смит познакомилась с Маргарет Блэквуд.

Маргарет говорила без умолку. О кузине, что учится на Слизерине, о зеленых мантиях, о подземельях под озером, о традициях чистокровных семей и фамильных кубках, которые «ничуть не уступают Поттеровским». Она сыпала словами быстро и уверенно, словно декламировала заранее заученную речь.

Вивьен слушала, изредка кивая. Она не понимала и половины названных имен, но Блэквуд, кажется, это вполне устраивало. Маргарет не выносила, когда ее перебивают, — в ее мире ценился не собеседник, а слушатель.

Время текло медленно, но не тягостно — просто плавно и спокойно. Ребята из других купе то и дело заглядывали в дверь: смеялись, знакомились, шумно угощали друг друга сладостями. Ненадолго к ним присоединился Энтани Фенри — светловолосый мальчишка с живыми глазами, который громко объявил, что обязательно попадет на Гриффиндор, «как и старший брат, самый отважный парень на курсе». Но вскоре за ним явился старшекурсник в алом галстуке, и мальчик с тем же энтузиазмом умчался прочь — навстречу грядущим приключениям.

Дверь вновь захлопнулась, и купе погрузилось в уютную тишину.

Остались лишь Вивьен и Маргарет — одна потому, что не искала общества, другая — потому что считала недостойным толкаться в коридорах, «словно простолюдинка».

На столике между ними лежала горсть конфет: шоколадные лягушки, норовящие ускользнуть, леденцы всевозможных — и невозможных — вкусов, тянучки, прилипшие к оберткам. Кто-то скупился у тележки еще в начале пути, и теперь сладости стали общим достоянием всех проходящих.

Вивьен потянулась за карамелькой — и в тот же миг руку протянула Маргарет. Пальцы едва не соприкоснулись, и Блэквуд мгновенно отдёрнула ладонь.

— Я не люблю, когда до меня дотрагиваются, — сухо произнесла она, поправляя рукав и глядя на Вивьен с холодной настороженностью. — Мама говорит, что вежливость — это умение держать дистанцию.

Вивьен смущенно убрала руку и кивнула. Она не обиделась — просто сделала для себя пометку. В ее жизни всегда хватало границ, которые переступать не следовало.

Когда поезд окончательно замер, и толпа первокурсников выплеснулась на платформу, все вокруг гудело и звенело — от сотен голосов, от слепящих фонарей, от сдавливающей виски реальности происходящего.

Маргарет шла уверенно, с легким подъемом подбородка, будто уже владела этим местом и прекрасно знала, к какому кругу здесь принадлежит. Вивьен двигалась рядом, но осторожно, переступая через случайные камешки и беспрестанно озираясь: на чернильную высь неба, на сияющие огнями окна замка, на детей, которые толкались, смеялись, спотыкались о собственные чемоданы и восторженно ловили каждое слово.

К Маргарет тут же прилипла рыжая, веснушчатая девочка — шумная и навязчивая. Она то и дело хватала Блэквуд за рукав, сыпала вопросами, напрашивалась в друзья. Та сначала делала вид, что не замечает, но когда рыжая в очередной раз дернула ее за руку, резко отпрянула.

— Я просила меня не трогать, — голос Маргарет прозвучал обжигающе холодно, и девочка, кажется, наконец отступила.

А Вивьен просто шла рядом, не пытаясь вставить ни слова. Что она вообще могла сделать? Зачем лезть? Маргарет с самой первой минуты показалась ей яркой и неукротимой, как солнце. А солнце, как Вивьен успела узнать в те летние поездки к бабушкиной подруге в деревню, не только греет. От него можно обгореть до волдырей, а потом неделю счищать с плеч облезающую кожу, красную, как наливное яблоко.

Дорога привела их к озеру. Его черная зеркальная гладь удваивала Хогвартс, превращая отражение в нечто еще более нереальное и завораживающее. Огненные окна, суровые башни — все плыло и расплывалось в колеблющейся воде, создавая тот самый дворец из сновидений, что не принадлежит ни земле, ни небу. Детей рассаживали в лодки, и толпа, волнуясь, рвалась вперед, жаждущая пересечь последнюю преграду на пороге сказки.

И вот, когда очередь дошла до них, случилось неожиданное. Маргарет, уже сделавшая шаг к лодке, вдруг обернулась, отыскала в толпе Вивьен и, нарушив собственное правило, сама взяла ее за руку, решительно потянув за собой к ближайшей скамье.

— Посидишь со мной? Хорошо? — произнесла она вполголоса, и Вивьен впервые уловила в ее уверенном голосе тонкую, но отчетливую ноту тревоги.

— Конечно, — так же тихо ответила Вивьен.

Маргарет выпрямилась, сложила руки на коленях и добавила уже своим обычным, ровным тоном, стараясь вернуть себе ускользающий контроль:

— А то я не выношу прилипал. Мама перед отъездом наставляла: держи голову высоко и избегай тех, кто смотрит на фамилию, а не в лицо.

Вивьен промолчала. Она смотрела, как их лодка бесшумно рассекает черную воду, а впереди, во всей своей ослепительной мощи, медленно вырастал замок, залитый светом сотен свечей.

И, возможно, именно в этот миг, под тихий плеск воды и шепот волн, она впервые почувствовала, что рядом с Маргарет ей не страшно.

Все это казалось ей фантасмагоричным, на грани яви, — точь-в-точь сон, в вот-вот прозвучит неумолимый звонок будильника.

Вивьен до смерти боялась, что под ногой ей предательски подвернется очередной камень, она споткнется и грохнется на землю — и тогда все это хрупкое волшебство лопнет, как мыльный пузырь.

А она снова очнется в своей кровати, в Бирмингеме. За стенкой, как всегда, будут ругаться отец с бабушкой, туфли окажутся ледяными, едва она сунет в них ноги, а сказка безвозвратно вернется на страницы старых книг — на самую дальнюю, пыльную полку.

Перед распределением они стояли в огромном зале. Камни стен впитывали свет тысяч свечей, отчего воздух казался густым, как мед, а волшебный потолок тонул в глубинах настоящего ночного неба. Дети столпились, переговаривались, смеялись, обменивались нервными шепотами. Вивьен стояла чуть поодаль, прислушиваясь к обрывкам чужих диалогов.

— Гриффиндор, конечно! Там храбрые! — В нашей семье все были в Слизерине. Настоящие волшебники! — Мне бы в Пуффендуй, там свои, душевные… — А я надеюсь на Когтевран. Говорят, в библиотеке лучший доступ.

Она ловила слова, но не находила в них отклика. «Куда я хочу?» — вопрос, который редко приходил ей в голову. Её мир всегда определялся словами «надо» и «можно». «Хочу» было роскошью, к которой она не привыкла. «Может, туда, где тихо, — мелькнула мысль. — Где можно просто быть. Не стараться, не бояться, а просто быть».

Пока другие легко сходились, она, собрав всю свою решимость, неуклюже тронула за рукав соседку и тихо спросила:

— Скажите… а правда, что в Слизерин берут только из старых семей?

Девочка с высоко поднятой головой окинула ее насмешливым взглядом. — Ну да! — брезгливо фыркнула она. — Ты что, не знала? Туда не всяких берут.

— Ага… я просто… — Вивьен не нашлась, что ответить. Она просто отступила назад, в тень, чувствуя, как жар стыда заливает ее щеки. На секунду ей показалось, что здесь всё может быть иначе, что она может быть кому-то нужна. Но это была иллюзия. Маргарет, конечно, попадет в Слизерин. Она — из тех самых «старых семей». И там, среди своих, она наверняка забудет о скромной попутчице из поезда.

Больше она не пыталась ни с кем заговорить. В голове роились тягучие, неприятные мысли. Маргарет стояла впереди, прямая и невозмутимая, и не слышала этого жалкого диалога. Она смотрела на преподавательский стол с таким видом, будто её место в этом мире было предопределено ещё до её рождения.

— Блэквуд, Маргарет!

Та прошла к табурету с гордым, холодным спокойствием. Шляпа едва коснулась её идеально уложенных волос, как тут же выкрикнула на весь зал: — СЛИЗЕРИН!

Зал взорвался аплодисментами — особенно шумно приветствовал её стол в зелёных галстуках. Маргарет, не оборачиваясь, как и подобает Блэквуд, плавно сошла с возвышения и направилась к своему новому дому. А Вивьен смотрела ей вслед. Смотрела на её изящную спину, королевскую осанку, уверенный шаг. Она — солнце, подумала Вивьен. Яркое, недосягаемое, обжигающее. А я… я просто луна, которая лишь заимствует её свет.

Вивьен ждала своей очереди, чувствуя, как уверенность покидает её с каждой секундой, — словно шум аплодисментов, проводивших Маргарет, вымыл из неё и последние остатки смелости.

— Смит, Вивьен!

Её ноги, ватные и непослушные, понесли её вперёд. Она упала на табурет, и мир сузился до щели под полями шляпы и густой темноты, что опустилась на её глаза. И в этой тишине прозвучал голос — не звук, а сама мысль, рождённая в её голове.

«О-о-о… Любопытно. Да, очень любознательный ум. И острая наблюдательность — ты ведь многое видишь из своей тени, не так ли? Нет, не Гриффиндор, тут я согласна. Слишком ты привыкла держаться в стороне, чтобы бросаться в бой сломя голову. Твоя храбрость — другого рода… тихая.»

А где же тогда? — пронеслось в сознании Вивьен, и она тут же сжалась, испугавшись, что мысль была слишком громкой.

«Не бойся, я слышу только то, что ты готова показать. Пуффендуй? Ты добра, но не ищешь легкой дружбы. Тебе нужно что-то… глубже. Слизерин?»

При этом слове сердце Вивьен сжалось. Перед мысленным взором встала спина Маргарет, уходящая к столу в зелёных галстуках. Нет, только не туда. Я там чужая. Я не из тех, кого они ждут.

«Верно. Там ценят честолюбие, а твоё стремление — не к власти. Ты ищешь знание. Не для славы, а для понимания. Ты хочешь найти место, где твоя тишина будет не слабостью, а достоинством. Там, где ценят мысль, а не громкость… Что ж, тогда лучше всего…»

Шляпа замерла на секунду, и Вивьен затаила дыхание, всем существом вслушиваясь в тишину.

«КОГТЕВРАН!»*

Первые месяцы пролетели в тумане рутины. Когтевран оказался её тихой гаванью, местом, где ценили знание не как средство, а как самодостаточную цель. По вечерам гостиная погружалась в насыщенную, уютную тишину, нарушаемую лишь шелестом пергамента. Когтевранцы были индивидуалистами, ценившими личное пространство выше поверхностной болтовни, и на страсти других факультетов взирали с спокойным равнодушием. Вивьен была хорошей, незаметной ученицей. Никто не запоминал её имени с первого раза, но все знали, что безупречный конспект будет у Смит.

В первый учебный день её ждал первый же урок — Защита от Тёмных Искусств, который Когтевран делил со Слизерином. Студенты рассаживались с однокурсниками. Вивьен, не видя знакомых лиц, выбрала парту у стены. И тут на соседнем стуле скрипнуло дерево. Кто-то поставил сумку из тёмной, тонко выделанной кожи.

— Здесь не занято? — раздался уже знакомый, ровный голос.

Вивьен подняла глаза. Маргарет. Она выглядела как живая кукла с витрины дорогого магазина: безупречная форма, ни одной выбившейся волосинки. В её позе не было и тени того мимолётного страха, что мелькнул в лодке.

— Нет, не занято, — тихо ответила Вивьен.

Маргарет кивнула и заняла своё место, не глядя по сторонам. На их парту смотрели. Они снова оказались в центре молчаливого внимания, но на этот раз Вивьен чувствовала себя частью странного диалога, который вела одна лишь Маргарет — самим фактом своего выбора.

После уроков они часто оказывались в библиотеке. Блэквуд делала вид, что погружена в учёбу, но стоило появиться её однокурсницам, как начинался тихий, оживлённый шепот — сплетни, интриги, оценка происхождения. Вивьен в это время молча писала. Сначала своё эссе, потом — за Маргарет. Её это не раздражало — наоборот, в этом ритуале была своя, странная гармония. Каждая из них играла отведённую роль.

Марго была солнцем — ярким, заметным, центром притяжения. Она говорила, ее слушали, ее боялись.

А Вивьен была луной. Холодной, тихой, существующей отражённым светом. Её присутствие было негромким, но неизменным. И пока солнце сияло для всех, луна знала его тайную, ночную сторону. Иногда, в редкие мгновения тишины, взгляд Маргарет становился задумчивым и усталым. Так постепенно развивался их странный симбиоз.