Настоящий Человек (джен)

Мутиг

Быть охотником в деревне Вальдхайм значит не только таскать домой добычу, но ещё и быть для деревни первой и последней линией обороны.

Так говорил мой тятя, когда я был ещё совсем мальцом.

В Шнеллевы годы я, прямо как и он сейчас, этого не понимал. И не виню за это я ни парня, ни себя тогда ещё молодого и красивого.

Мир изнутри деревни кажется крошечным, а леса вокруг — безопасными. Они кажутся домом. Легко забыть, что всего в двенадцати милях к юго‑востоку находится гора Кляйнхорн, настоящая дыра, кишащая всякими чудищами. Стоит тем сожрать всю дичь там, и они начнут искать пропитание в другом месте.

А во время таких поисков начинают пропадать дети и взрослые, а лесные тропы, знакомые тебе как морщинки на лице жены, внезапно перестают быть такими уж знакомыми, светлыми и мирными.

Тридцать лет назад у меня случился момент отрезвления: я тогда едва не лишился глаза от твари, что камнем рухнула на тупого охотничка, гулявшего по лесу, будто он там хозяюшка. Пол моего лица до сих пор в шрамах. Зато Штилле они нравятся: говорит, мол, за эти шрамы она и взяла мою вечно ворчливую жопу в мужья — так что жаловаться мне, в общем-то, не с руки.

Я только молил Богиню, чтобы Шнеллю не понадобилась такая же внезапная наука — в отличие от его дурного тяти.

Быть охотником значит уметь охотиться не только на зверя. Это ещё значит уметь охотиться и на монстров. Понятно, я люблю похвастаться за кружкой‑другой — кто не любит? — но и сам признаю: то, с чем я могу справится, мелочь. Есть твари, что налетают как буря и уходят, оставляя за собой только смерть и раздор. А вот по одному-парочке ослабевших, голодных, вытесненных со своих мест монстров — это мне по силам. По силам уже много лет.

Шнеллю тоже будет по силам, если не будет валять дурака.

Но та размером с дом махина, что последние месяцы обживалась в нашем лесном уголке, вовсе не та зверина, за которую стоит браться сгоряча.

Знать свои пределы для охотника тоже дело нужное. Разумеется, вздумай тварь рвануть на деревню, придётся биться. Но пока до такого не дошло, лучшее, что можно сделать, это передать с ближайшим купцом весть нашему господину, мол, пусть пришлёт людей, которые умеют с таким справляться.

А пока остаётся выслеживать её и готовиться: это самое разумное, что мы можем.

Дорога домой была тихой. Парень снова витал в облаках, и после двух последних напряжённых часов, когда мы, не издавая ни звука, ползком разбирали следы, прикидывая, где у твари логово, я не мог его за это винить.

Лес в эту пору хорош. Птицы надрывают горлышки, пчёлки гудят — сразу будет видно, если вдруг что-то не так. Не то что зимой или осенью: сейчас стоит мелкой живности всполошиться и это сразу станет заметно.

Мы по дороге прихватили трав, о которых просила старуха Вайзе, да в привычных местах набрали добрую горстку ягод и грибов. Дичь бить на этой вылазке нельзя было: запах крови мог взбесить чудище, ведь у таких тварей нюх на это острый.

У самого подхода в деревню нас встретил незнакомец.

Странный мужик, если я когда таких и видывал. На нём был великоватый, заношенный плащец, а под ним — вполне приличное льняное тряпьё. Сам он чересчур статный, жёсткий калач прям какой-то, да руки у него будто и дня честного труда не знали. Высокий, почти с меня ростом, а я, скажу прямо, не мелковат.

— Мутиг и Шнелль, полагаю? — произнёс незнакомец. Голос у него был... что надо, честно говоря. Слыхивал я бардов, фальшививших сильнее, чем мужичек этот сейчас разговаривал. Манера речи у него чопорная, а кожа бледная и нежная.

Я только не понимал, какого лешего дворянину понадобилось в наших краях.

— Верно полагаешь, — сказал я, пережёвывая травинку. — А кто спрашивает?

Глаз его под капюшоном я не разглядел, но готов был поклясться: он нас обоих быстро окинул взглядом.

— Меня зовут Альберт. Знахарка Вайзе попросила меня убить монстра. Сказала, вы знаете, где его искать.

Тут я, конечно, опешил. Но всё же присмотрелся к нему повнимательнее. Меч при нём, да неплохой. Держался он уверенно...

...нет, не уверенно — скорее без тени настороженности или напряжения. Будто совершенно расслаблен.

— Ну ладно, — протянул я.

Затем, не раздумывая ни секунды, я дёрнулся.

Я не замахивался — просто ударил изо всех сил, рядом с его лицом...

Я моргнул, уставившись на свою руку — он перехватил её. Я даже толком не заметил, как он двинулся: лишь плащок его вдруг шелохнулся, будто от несуществующего ветра, да что‑то размазалось в воздухе.

— Сделаю догадку, что это была своего рода проверка, — невозмутимо сказал он, так же расслабленно и безразлично, отпуская моё запястье.

Обычным рукопожатием можно составить впечатление о человеке. Случившееся же вышло не менее эффективным. Хватка у незнакомца прямо-таки как сталь.

— Тять, ты шо творишь?! — выдал мальчишка, наверное, тараща глаза мне в спину.

Я хмыкнул.

— Стоит той твари взбеситься, и она пойдёт на деревню. Дай какому‑нибудь горячему мечнику на неё кинуться, только распалишь её, — пояснил я Альберту и пацану. — Так что не серчай. Выковыривать твои ошмётки из её клыков это одно, но вот чего я не допущу, это шо б весь Вальдхайм пострадал из‑за выскочки‑авантюриста, у которого молоко на губах ещё не обсохло.

Мужик просто кивнул, будто так и ожидал. Может, так и было.

С ним было чертовски не по себе. Будто его ничем не удивишь и не проймёшь. Прям мороз по коже.

— Понимаю, — просто сказал он, и по голосу нельзя было понять, правда это или для виду. — Уверяю, вам не придётся соскребать мои ошмётки ни с чего.

Я невольно хмыкнул; шутка так себе, но подана ладно.

— Ну хорошо. Больше проверять мне особо нечего, но силён и скор ты, этого не отнять. У нас ещё есть шесть часов до заката, а логово той тварины примерно в двух часах отсюда. Если тебе нужна помощь моя и Шнелля, придётся подождать до завтра, нам надо отдохнуть.

Я знал, что парнишка начнёт возражать, поэтому, договорив, обернулся и выразительно на него посмотрел.

— Я всё равно могу помочь, — упрямо сказал он, не глядя мне в глаза, уставившись в землю.

Мы оба знали, что он гонит.

— В этом нет нужды, — спокойно сказал Альберт, пресёкая спор ещё на подходе. За что я был ему благодарен: уж кто‑кто, а парнишка частенько не умеет оценивать свои силы. — Мне лишь нужно, чтобы вы показали, где оно. Подмога не требуется. Признаться, я бы предпочёл обойтись без свидетелей: многие мои приёмы не для лишних глаз. И ещё. Я не хочу отвлекаться на чужую безопасность.

Странные вещи он говорит, но дворяне всегда чудноваты. Как и маги. Будто в другом мире живут.

Впрочем, как по мне...

— Меня устраивает, — буркнул я, проходя мимо и хлопнув его по плечу. — Обожди здесь, вернусь через пару минут. Надо посрать сперва.

Три часа я терпел. Уж в лесу, коли мы почти у деревни, я это делать не стану.

* * *

Несколько часов спустя

— Тварь должна быть впереди, так что аккуратнее, — прошептал я мечнику, сидевшему рядом со мной на корточках.

Сначала, как вошли в лес, он пёр напролом, как кабан, шумел так, что мёртвых разбудил бы. Но схватывал на лету он удивительно быстро. Теперь почти двигался как настоящий охотник: научился отводить ветки, ставить ногу как следует. Я видел, как он присматривался ко мне и к парню, а потом брал с нас пример. Ловко у него выходит.

— Мы с парнем останемся здесь. Если всё пойдёт совсем худо, кричи.

Альберт помедлил, но кивнул. Весь прямо-таки подобрался, как сжатая пружина. На удивление, меня это даже успокоило: значит, и его что‑то способно задеть.

— Спасибо за заботу, но не нужно. Я скоро вернусь.

Звучал он уверенно. Не из камня мужичок, выходит.

— Кто говорил о заботе? Заорёшь — это наш сигнал сматываться.

Немного чёрного юмора — как раз то, что мужику надо, чтобы снять напряжение. Так я думал.

Однако он на шутку не отозвался, только серьёзно кивнул и сразу двинулся через лес в сторону логова.

Когда он скрылся, Шнелль тихо подал голос:

— Тять, думаешь, он справится?

— Тсс, — шикнул я в ответ и зыркнул на парня. Мы всё ещё толком не знали, насколько остры у монстра чувства. Не стоит искушать судьбу.

Пару резких жестов, и я велел мальцу взобраться на дерево: с него удобно стрелять. Себе выбрал я другое.

Монстры, что по природе не летают, редко хорошо прыгают, а дерево у них на пути — это лишняя секунда, чтобы перемахнуть ещё куда, пока оно бодает ствол или лезет вверх.

Может, городские неженки‑охотники плохо прыгают по деревьям и лазают слабо, но у нас учат как надо. Тятька мой называл это «воинскими приёмчиками», хотя по сути это обычная физуха.

Если с детства тренируешься как следует, то и прыгаешь как белка да кулаком пробиваешь деревянную стену. Это, по правде, тот минимум, который должен был постичь парень, я и до меня мой тятя, прежде чем нас допускали до настоящих охот.

Без этого против монстров считай что труп.

Стоило нам занять позиции, как весь лес вздрогнул.

— БРЕЕЕАААРРРР!

Нечеловеческий звук — наполовину свиной визг кабана, наполовину рык вызова и боли. Птицы вокруг мигом взбесились и, надрывая глотки, сорвались с места.

Даже отсюда рёв был такой силы, что парнишка схватился за уши. Но хотя бы лук он не выронил.

И всё же, как ни крути, я не мог не переживать за мужичка, что ушёл вперёд на встречу с этой тварью. Я видел её издалека — когда ходил один, измазавшись по уши в дерьме и моче, чтобы она меня не учуяла, да ещё и прошлогоднюю медвежью шкуру накинув. Тварь выглядела крупной и лютой, уродиной — прямо как мамаша Тройе, упокой её душу Богиня. Но один только этот звук говорил о большем, чем просто о размере и злобной роже: в нём чувствовалась одна из тех мерзких магий, что бывают у сильных чудищ. Значит, монстряка ещё опасней, чем я думал.

Однако какое‑то время, кроме более глухих визгов, вокруг стояла тишина.

И не скажу точно, когда я понял, что качается дерево, на котором я сижу.

Первым мы увидели не кабана, а линию валящихся деревьев, стремительно приближающуюся к нам. Так стремительно, что мы ещё толком не опомнились, как демонический кабан, роя перед собой землю, щепки и всякий мусор, прорвался через весь холм и вылетел прямо на нас.

Мои руки сработали раньше головы: две стрелы, подпитанные моей маной, сорвались сами собой, ещё до того, как я по‑настоящему понял, что происходит.

Обe стрелы без толку отскочили от шкуры зверя, даже не пробили.

Глаза у меня полезли на лоб, когда разум догнал реальность: кабан не пронесётся мимо. Он летел точно в дерево Шнелля!

— ПАРЕНЬ, УХОДИ, ЖИВО! — заорал я, понимая, что не успеваю прыгнуть к нему. Да и как, если я стоял в устойчивой стойке для стрельбы — сперва ещё надо было развернуться, а уж потом прыгать!

Сам парнишка, похоже, меня даже не услышал, он просто... уставился на надвигающуюся смерть, как кролик на змею.

Этого выражения на его лице я не забуду никогда. В тот миг я понял: мой сынуля сейчас погибнет.

Он возник, как смазанная тень. На фоне кабана его фигуру легко было потерять, но, похоже, он с самого начала был у кабана на хвосте (а может, и впрямь на хвосте).

Я смог разглядеть в тёмном плаще лишь размытое пятно: он перескакивал по деревьям и ломал их ногами, как камешек, скачущий по воде. Ступни его толком не касались горизонтали — каждым прыжком он вколачивал себя в очередной ствол, да с такой силой, что того хватало лишь на следующий отскок. Ради этого он ещё и крутился в воздухе, прямо как змея.

Мои глаза едва поспевали за ним; задним числом я теперь понимаю — координация и реакция для такого номера нужны просто чокнутые.

Он успел к Шнеллю за миг до того, как кабан врезался в ствол, практически превратив вековую сосну в труху. Моего мальчишку схватили за шиворот, как щенка, и одним движением — как‑то при этом умудрившись не свернуть ему шею — метнули в мою сторону.

Парень закричал.

— Ах ты ж! — выругался я.

Альберт, этот напрочь безумный ублюдок, не произнёс ни слова — он падал навстречу смерти, прямо под ноги этому хренову демоническому кабану.

Весь коктейль эмоций и адреналина, что бушевал во мне в предыдущие мгновения, даже не уложился как следует в сознании. Я попросту не успел ничего осмыслить, а этот авантюрист уже творил новое, абсолютно невозможное чудо.

Я увидел это только краешком глаза, так как всё моё внимание занимал сын: я ловил его и помогал удержаться на ветке.

Но Альберт каким-то образом, словно чёртов кот, успел в воздухе развернуться как надо, хотя до этого врезался в летящие обломки, что оказались на его пути к моему сыну. И, при всё при этом, он умудрился приземлиться на ноги. Обычно после такого падения максимум, на что можно рассчитывать, это встретить смерть стоя, а не лежа.

Но кабан, дезориентированный после столкновения, не смог сразу проткнуть его своими бивнями. Он явно заметил Альберта и попытался поддеть его головой, зло мотая ею из стороны в сторону, и три огромных пары острых как сталь бивней блеснули в воздухе.

Альберт, будто всё это не трогало его ни капли, каким-то образом сумел совладать с движениями чудища. Только коснувшись земли, он использовал инерцию, чтобы сместиться влево, и уклонился от первого маха, затем — как маятник — отклонился вправо, избежав следующего удара гигантской морды. В конце концов этот чокнутый взбежал прямо на лоб зверя, избежал его челюстей, которыми монстр хотел разорвать его пополам, затем наступил прямо на сраные бивни, после чего так оттолкнулся, что кабан пошатнулся, а сам Альберт дальше отлетел в сторону огромного дугласового кедра, росшего метрах в десяти от места схватки... и пнул его.

Всё это казалось совершенно невозможным — такую чушь рассказывают о вымышленных героях.

Но я видел собственными глазами, как колоссальный кедр, высотой не меньше сорока метров, такой толстый, что его едва обхватят втроём, треснул посредине и начал падать... прямо на кабана.

Разумеется, Альберт уже был далеко от опасного обломка. Гигантское дерево обрушилось на ревущее и рычащее чудище, в голосе которого впервые мелькнуло отчаяние и даже страх. Монстр попытался ускользнуть, но его короткие, неуклюжие ножки не дали ему вовремя отползти назад. Единственное, чего тот добился, это того, что ствол рухнул ему не на голову, а на спину.

Со звучным хрустом.

Альберт уже был у головы кабана прежде, чем тот успел бы прийти в себя. Медленно, слишком медленно даже по моим меркам, он поднял меч над головой, обеими руками сжимая рукоять, готовясь обрушить клинок остриём вниз и нанести смертельный удар.

Меч в его руках засиял синим, потрескивая от избытка маны, которую Альберт вливал в сталь.

Затем он ударил вниз, быстрее молнии.

Это был удар, словно молот божий. Клянусь, я почувствовал, как задрожала земля.

Но тварь, ох, эта проклятая тварь... Она взревела, забилась, визжа ещё громче, но ещё не умерла. Лезвие застряло в её огромном черепе — возможно, оно даже не пробило тот до конца, но теперь крепко погребено в его костях. Оно застряло.

Однако Альберта это нисколько не смутило. Он просто вскочил на голову монстра, поднял кулак...

Бах!

Он ударил кулаком по рукояти меча — звук разнёсся по всему лесу. Чудовище завопило громче, заходясь в бешенстве, пытаясь сбросить человека.

Но Альберт не дрогнул. На его лице не мелькнуло ни эмоции, его плечо напряглось ровно настолько, чтобы нанести следующий удар. Он выглядел живой иконой спокойствия, прямо-таки чёртов символ невозмутимости.

Бах!

Второй удар вогнал рукоять ещё глубже, теперь точно пронзив мозг. Но забавная особенность монстров в том, что для них это ещё не смертельно.

Похоже, Альберт это понимал. Он вновь поднял окровавленный кулак.

Треск.

На этот раз что-то внутри сломалось, череп зверя заметно деформировался, а из раны фонтаном брызнула кровь, заливая Альберта с головы до ног.

Это даже не замедлило его. Единственная часть лица, которую я мог видеть у него, губы, не дрогнули ни на мгновение.

Демонический кабан выдал самый отчаянный, пронзительный визг и...

Треск. Чавк!

Череп чудовища раскололся, словно огромный перезрелый помидор, и из трещины со звоном посыпались клочки мозга, осколки кости и, возможно, сам клинок, что упокоил монстра

К тому моменту я уже спрыгнул вниз, осторожно приближаясь к Альберту. Финальный удар заставил меня лишь чуть отпрыгнуть в сторону, чтобы огромный кусок мозгов меня не задел, шлёпнувшись на землю с оглушительным мокрым звуком.

Он стоял совершенно невозмутимо, его лицо было будто высечено из камня, ни следа напряжения в теле — несмотря на то что он с головы до ног был залит кровью и мозгами чудовища.

— Похрюкаешь в следующей жизни, свинота, — процедил я, сплюнув на тушу в тот момент, когда она начала рассыпаться в ману.

Кровь и ошмётки на теле и одежде Альберта тоже начали мерцать голубым и растворяться в искорках света.

— Убитыми эти твари особенно красивы, — совершенно спокойно бросил он, разглядывая свою руку, с которой кровь чудовища испарялась, превращаясь в светящиеся точки.

Несколько секунд смысл его слов даже не дошёл до меня.

А потом я расхохотался.

В тот момент мне всерьёз показалось, что это самая, сука, смешная вещь из всего, что я слышал в жизни. Судя по всему, мой сын был со мной полностью согласен.

Вот так и стояли мы: два дурака, заливаясь смехом, а авантюрист спокойно и невозмутимо наблюдал за этим, даже не моргнув. Нам понадобилось какое-то время, чтобы наконец выровнять дыхание и прийти в себя.

* * *

— Теперь-то уж я вижу, чего ты так старательно скрывал, — сказал я, подтягивая бинты на руке Альберта. С виду он идеально ушёл от удара кабана, но всё же тварь успела полоснуть его по руке. Держался он так, будто боли не чувствует, но я‑то ощущал, как он напрягается, когда мне приходилось накладывать ему повязку.

Молодые да стойкость напоказ. Хотя тут и красоваться не перед кем — ни одной бабёнки поблизости.

— Меч жаль, — заметил он, явно переводя разговор. Я не возражал. Плевать, из какого там тайного братства воинов он родом; после сегодняшнего, как по мне, да пусть он хоть грязный, жадный до денег, грёбаный южанин. Мне всё равно. — Я только начал к нему привыкать.

Упомянутый меч — вернее, его погнутый эфес — покоился в руке Альберта. Он водил по нему пальцами и, казалось, тем самым как-то успокаивался.

Я хмыкнул.

— Ну, на это ты сможешь купить меч куда получше, — сказал я и с показным жестом протянул ему здоровенный бивень.

Чудища редко оставляют после себя что‑то путное: чтобы части тела не рассыпались после их смерти, в них должно быть много маны.

Он искренне опешил, я даже увидел, как у него приоткрылся рот.

— Этого не было в уговоре, — медленно произнёс он. — Оно ваше.

Я только покачал головой, не переставая улыбаться.

— Забирай. Что бы там ни пообещала эта карга Вайзе за убийство этой твари, того явно мало, — серьёзно сказал я. — Мы деревенька маленькая, заплатить как следует вряд ли сможем. А бивень вещь всё же добротная, даже я это вижу. Городские алхимики, поди, дадут за него столько, что купишь десяток таких мечей, — кивнул я на эфес у него в руке.

На мгновение парень — а я по нему видел, что он молод, у него и пушок над губой не растёт — замялся.

— Да бери уже. А то я, чего доброго, и вправду обижусь, — в шутку пригрозил я.

Он пару секунд смотрел на меня, потом кивнул — ни намёка на эмоции во всём его теле.

— Ясно. Спасибо, вы добрый человек.

Хмыкать это тоже искусство; своим хмыком я передал всю свою (добродушную) насмешку (и веселье).

— На последней, кто так мне сказал, я женился. И нет, я не по этой части, да и Штилле мне яйца оторвёт, даже если б я вдруг согласился.

Наконец он взял бивень, аккуратно завернул его в тряпицу, которую достал из небольшого мешочка на поясе, и дал мне возможность продолжить перевязать его как положено.

— Греховно возлежать с другим мужчиной, — сказал он, видимо, просто чтобы что‑нибудь сказать.

Я усмехнулся.

— Мечник, авантюрист да проповедник в придачу? Ну прямо кладезь талантов.

Он не ответил, лишь слегка пожал плечами. Я на миг замолк и свирепо зыркнул на парня.

— Ещё раз дёрнешься, пока я работаю, уши надеру, — предупредил я его.

Он благоразумно промолчал.

Так прошла минута.

— Готово, — сказал я, наконец оставив Альберта в покое, поднялся к огню и размялся.

— Ещё раз спасибо, — тихо отозвался он, осторожно пробуя двигать руку, но не слишком активно. Движения у него отточенные. — Можете ложиться спать, первым покараулю я, — просто предложил он.

Я упёр в него взгляд. Он попытался выдержать его.

— Спать ляжешь ты, — сказал я без обиняков. — Всё равно вот-вот вырубишься. Что бы ты там ни провернул, из тебя это все соки выжило.

Парень помедлил, но кивнул.

— Вы правы, — признал он с явным раздражением. Хотя вроде не на меня конкретно сердился.

У Альберта были какие‑то свои заморочки.

— Вот и спи. Сегодня ты моего сына спас и прикончил монстра, который даже маленький отрядик авантюристов запросто бы положил. Ты заслужил нормальный отдых.

Он, кажется, задумался. Если я что и понял об Альберте за время с ним, так это то, что эмоциональная глубина у него — как у каменной стены; или, может, он просто мастерски всё прячет. Зато упрям и прямолинеен как горный баран.

Наконец, на сей раз победил здравый смысл, и он кивнул.

— Разбудите меня на второй караул, — сказал он. И это были ни просьба, ни приказ — просто констатация. Странная у него была, конечно, манера говорить.

— Без проблем, парень, — отозвался я, соврав так же легко, как дышу. Со Шнеллем у меня практики хватает.

Мой сын уже крепко спал у костра, и будить его смысла не было. До темноты в деревню нам всё равно не дойти. К счастью, по всему лесу у нас устроены сторожки и секреты, как раз для таких случаев. Целые поколения охотников в наших местах держат подобные укрытия.

Это место было мне знакомо, да и тихо тут было в целом. К тому же здесь были кое‑какие удобства — припасы и свежая вода. Вот почему Шнелль так быстро отрубился: огонь его убаюкивает, а живот у него полный после всей этой кутерьмы.

Я некоторое время просто смотрел в огонь, не обращая внимания на то, как Альберт укладывается спать, лежа спиной к дереву.

Спустя какое-то время, я мог поклясться, как ощутил в воздухе что‑то странное — но почти сразу это ощущение прошло. Я посидел настороже минутку‑другую, но время шло, и пришлось признать, что у меня просто нервишки шалят.

Потом к тихому сопению Шнелля прибавился ещё один звук.

Шёпот. Спящий дворянин бормотал на незнакомом мне языке. Словно разные имена перешёптывал. Он явно спал, хотя даже этот дурацкий капюшон не снял. То ли подружку звал, то ли родителей, то ли ещё кого.

Я решил не заморачиваться. Что бы это ни было, какие бы секреты у этого Альберта ни водились — мне было плевать на них сегодня.

А вот завтра, пожалуй, меня они будет чуть-чуть волновать, когда мы напьёмся. Ну, поживём — увидим.