Шёпот октября (гет)

Панси стабильно приходит на каждый матч «Паддлмир Юнайтед», прячется на задних рядах, чтобы скрыться от рыжеволосой семейки, не пропускающей ни одну игру. Не хочет, чтобы её видели, чтобы раскрыли секрет.

Оливер Вуд завоевал себе толпу фанатов с самого первого выступления, его имя скандируют на трибунах, об автографе мечтает каждый второй.

Панси не интересуют подписи и колдографии, она не коллекционирует дома плакаты и не скупает с нездоровой маниакальностью значки, колдофигурки и вкладыши. В пустой квартире они живут с кошкой, там нет места хламу и лишней ерунде.

Иногда она не видит смысла даже в том, чтобы приходить, но всё равно покупает билет, садится на знакомое место и наблюдает за двукратным финтом Вронского, который Вуд исполняет на бис перед каждой игрой.

Талантливый в школе, талантливый на поле. Панси разглядывает взлохмаченные волосы и развевающуюся мантию, поправляет солнцезащитные очки, дабы никто не заметил её лица.

Это не привязанность и не влюблённость, что-то куда более масштабное и тяжёлое, поглощающее всё тело целиком. После Войны оно никуда не пропало, лишь сделалось массивнее, объёмнее и давит со всех сторон.

Нечто несёт в себе тягучую усталость, и Панси понимает, что, если перестанет видеть Вуда, то больше не будет стимула вставать с кровати. Депрессия сжирает её и не давится, чтобы не проиграть, приходится покупать билеты.

Очередной матч заканчивается победой «Паддлмир Юнайтед», Панси поднимается с места позже всех, ждёт, когда толпа схлынет, осторожно спускается с трибун и направляется к выходу по опустевшему полю.

Широкие каблуки стучат по помосту, платье развевается на осеннем ветерке. Сейчас купит себе кофе и просидит полчаса на остановке в ожидании нужного автобуса, будет смотреть, как листья облетают в огромного клёна у стадиона.

— Эй, подожди! — резкий окрик за спиной заставляет вздрогнуть, Панси останавливается, на автомате поправляет платок на шее.

Кто-то бежит к ней с другого конца поля, она не видит его лица, но моментально узнаёт по лёгкому ирландскому акценту. Долгожданная встреча кажется пыткой.

— Паркинсон? Привет, так неожиданно! — раскрасневшийся Вуд останавливается в паре ярдов от неё и смущённо улыбается. — Ты одна?

Его форма испачкана в блёстках с плакатов и меняющих цвет звёздочках, на щеке красуется гордый отпечаток губ, оставленный одной из фанаток.

Панси кивает.

— Не знал, что ты интересуешься квиддичем, тем более «Паддлмир», — он приглаживает волосы, будто нервничает, и пожимает плечами. — Так давно не виделись, кажется, что прошла вечность.

— С выпускного, — от долгого молчания голос звучит хрипло, она откашливается, снимает очки. Надо было уйти пораньше, чтобы избежать неловких встреч.

— Так и не общались после него. Может кофе выпьем?

— У меня дела дома, я пойду, — у неё нет дел, но разговаривать с ним мучительно тоскливо; усталость пожирает грудную клетку.

Вуд растягивает губы в улыбке и, когда Панси уже разворачивается к выходу, вдруг негромко произносит:

— Прости, что не поговорил с тобой после поцелуя, не хотел всё испортить.

Она стоит к нему спиной и молчит, стискивает челюсти с такой силой, что они начинают скрипеть. Хочется высказать всё, что горит на языке, рассказать и про нечто, что ежедневно грозит её раздавить, и про усталость, отгрызающую по кусочку.

Панси не привыкла жаловаться, настаивать или бегать за кем-то. Вуд — первый, кто поселил в ней неуверенность и страх, кто собственной рукой прикормил демона внутри и пошатнул устойчивую стену.

«Не сближаться, не влюбляться, не целовать тех, кто вызывает чувства». Три правила, которым она следует неукоснительно на протяжении всей жизни. Хочешь быть стервой? Не испытывай чувства.

Всё рушится, когда на выпускном пьяный Вуд целует кончики пальцев, прижимает к холодному камню ниши за статуей и шепчет бессвязные комплименты. Панси отворачивается, но не может противостоять соблазну. Поцелуи ощущаются падением в бездну, пробиваются сквозь плотные заросли, которые она вырастила вокруг сердца.

Лёд тает, снежная королева учится чувствовать. На следующий день Вуд уезжает из Хогвартса и больше никогда ей не пишет. Осколки врезаются в кожу.

— Я испугался. Флинт сказал, что ты ни в кого не влюбляешься, делаешь вид, что вовлекаешься в отношения, а затем бросаешь. Я уехал, но следил за тобой, посещал Суд и все твои показы, дома лежит стопка журналов со всеми твоими коллекциями и магловскими, и магическими.

Панси боится открыть рот, отчаянно пытается вспомнить, видела ли его на показах. Напрасно. Когда идёт по подиуму, то не смотрит в зал, никогда не остаётся на пресс-конференции и афтер пати.

— Номер от марта этого года. Ты стоишь в бордовом платье на скале у моря, у тебя чёлка и кудрявые длинные волосы, татуировка змеи на левом предплечье. В июле у тебя была фотосессия у Биг Бена в зелёном брючном костюме и чёрном платке, волосы короткие. Твой последний показ проходил во Франции за день до нашего матча с «Гарпиями», ты выходила первой и последней, я сидел в третьем ряду слева, — он говорит так чётко, словно наизусть заучил журналы, сомнения оплетают горло.

Помост скрипит, Вуд подходит ближе, осторожно касается её ладони и скользит большим пальцем к запястью.

— Прости меня, нельзя было сбегать. Если честно, надеялся, что на одном из показов ты заметишь, что я сижу в зале. Ну или хотя бы останешься для интервью.

— Я не даю интервью и не смотрю в зал. Флинт обиделся на то, что я ему не дала, — отрезает Панси, но отчего-то медлит и не убирает руку.

Переживать усталость становится проще, потому что он стоит рядом.

— Прости меня, правда, прости. Если бы я знал, что всё иначе, то сам бы пришёл, — Вуд заглядывает ей в глаза, напряжённо таращится, пытаясь уловить даже мельчайшую перемену эмоций. — У меня никого не было всё это время, честно.

— Планировал нести обет безбрачия до конца жизни? — Панси глупо хихикает и с облегчением замечает, что уголки его губ дёргаются.

— Надеялся, что добьюсь взаимности.

— Добьёшься? Ты мне даже не писал.

— Я присылал цветы. После каждого показа.

— Что? — Панси перестаёт улыбаться, вскидывает брови. — Какие цветы?

— Разные букеты, — Вуд пожимает плечами. — Ты их не получала?

— У нас с менеджером договорённость на отказ от подарков поклонников, их утилизируют. Пару раз присылали гадости, и я… — Панси подрагивает от внезапно накатившего холода и переступает с ноги на ногу. Она балансирует на грани, боится, что всё упущенное никогда не вернётся.

— Ничего страшного, я понимаю. Тоже стараюсь ограничить подарки от фанатов, кто знает, что они туда подсыпят. Если замёрзла, то можем сходить в кафе, согреться и…и наладить то, что я испортил, — Вуд осторожно убирает ей от лица выбившуюся прядку, мягко целует кончики пальцев. — Подождёшь в раздевалке? Ребята уже ушли, там тепло и скамейки есть.

От него пахнет потом, чьими-то сладкими духами и землёй, но впервые неприятные запахи не вызывают отторжения. Пусть пахнет чем хочет, пока касается кожи горячими губами.

Панси кивает, наклоняется к его уху и задевает виском вспыхнувшую скулу, шепчет так тихо, как только возможно:

— Только не забудь сходить в душ и оттереть чужие поцелуи с лица.

— Твою же мать.

Под возмущённо-извиняющиеся бормотания Вуда она направляется в сторону раздевалок и прячет очки в сумку. Они больше не понадобятся, пусть все знают о её секрете.