Нить в Безмолвном Узоре. (джен)

Сознание возвращалось к ней обрывками, каждый из которых был новым витком боли и унижения.

Первым пришло осознание тряски. Грубые, неровные толчки, вдавливавшие ребра в гнилой дощатый настил. Она лежала ничком, и с каждой кочкой все ее тело отзывалось тупым, разлитым по мышцам стоном. Затем — запахи. Потная, испачканная землей ткань мешка, плотно облегавшего ее голову, забивалась в нос и рот, заставляя давиться. Слабый, но едкий аромат дешевого табака и перебродившего пота, исходивший от тех, кто ее вез.

Она попыталась пошевелиться, но руки были грубо скручены за спиной, а колени стянуты сыромятным ремнем, впивавшимся в кожу при малейшем движении. Из горла вырвался хриплый, непроизвольный звук, тут же утонувший в скрипе колес и монотонном бормотании возницы.

«Тише, эльфийка, — прошипел чей-то голос прямо над ее ухом. Голос был сиплым, липким, как патока. — Никому не интересны твои песни сейчас».

Она замерла, затаив дыхание, слушая. Дом, её сын, и старая деревня, остались позади. Теперь вокруг были лишь поля и редкие перелески. Она знала это по звукам, по запаху ветра, который все же пробивался сквозь ткань мешка. По тому, как долго они ехали.

Повозка наконец остановилась с протяжным скрипом. Послышались шаги, грубый смех. Чьи-то сильные руки вцепились в ее плечи и ноги, без церемоний подняв с пола. Она повисла, как тюк, беспомощная и обесчеловеченная. Несло ее недолго. Воздух сменился — стал спертым, тяжелым, пахшим старым сеном, навозом и чем-то затхлым, смердящим мочой и забвением.

Ее бросили на пол. Солома под ней была влажной и холодной. Пахла гнилью и смертью.

Потом руки снова зашевелились около ее головы. Узел мешка затянулся так туго, что ткань впилась в шею. Кто-то с силой дернул, и узел с треском поддался.

Свет ударил в глаза, заставив зажмуриться от боли. Он был тусклым, пропускаемым щелями в стенах какого-то сарая, но после полной тьмы казался ослепительным.

Она моргала, пытаясь привыкнуть, пытаясь вдохнуть полной грудью, но воздух в хлеву был едким и густым. Перед ней стояли двое. Один — коренастый, с лицом, изъеденным оспой, смотрел на нее с тупым безразличием. Второй, тот, что с сиплым голосом, был тощим, с хищными чертами лица и слишком длинными пальцами, которыми он теперь ловко вертел окровавленный нож для разрезания веревок.

— Ну вот и дома, красавица, — просипел он, и его губы растянулись в улыбке, лишенной всякой теплоты. — Устроимся поуютнее. Хозяин скоро пожалует.

Он окинул взглядом ее фигуру, с головы до ног, и этот взгляд был хуже любого прикосновения. Хуже удара. В нем была холодная уверенность хищника, который знает, что добыча уже в капкане.

И в этой гнетущей тишине хлева, под его бездушным взглядом, она впервые за долгое время почувствовала не просто страх, а леденящий душу ужас. Ужас от того, что ее песни, ее магия, ее древняя кровь — ничего не значили в этом месте, созданном только для страдания. Ее история оборвалась, и началась другая. Темная, короткая и жестокая.

*3*

Воздух в лавке Теодоруса, и без того спертый и пропахший пылью веков, застыл, словно лед. Острое лезвие у горла Кэлана было холоднее взгляда торговца, который смотрел на него с плотоядной усмешкой.

— Я же говорил, что он придет, — сладким, как испорченный мед, голосом произнес Теодорус, поглаживая бородку. — Молодец, Элдар. Твой нюх не подводит.

Несколькими шагами Элдар приблизился к Кэлану, на его лице была улыбка. Но это была не добродушная ухмылка попутчика. Это был оскал хищника, достигшего цели.

— Город невелик, парень, — растянул Элдар. — И в нем все друг друга знают. Особенно те, кто... делит интересы.

Взгляд Кэлана метнулся от одного к другому. Теодорус — паук в центре своей паутины из диковинок. Элдар — волк, пришедший с улицы. И они смотрят на него как на добычу. Глупая, наивная добычу, которая сама пришла в капкан.

— Я спас тебя, — хрипло выговорил Кэлан, чувствуя, как сталь впивается в кожу. — Я помог тебе!

— И я отблагодарил тебя, — парировал Элдар, с наслаждением растягивая слова. — Подвез, накормил, и даже поделился с тобой кусочком веселья... и узнал, что ты ищешь. Очень удобно. Видишь ли, мальчик, стража в Синолате... она принадлежит мне. Один мой кивок — и твою жизнь поглотит темница, из которой не возвращаются. Или же... — он сделал театральную паузу, — мы можем заключить договор.

Кэлан попытался сглотнуть, но лезвие у горла не позволяло. Осознание собственной глупости жгло его изнутри сильнее любого яда.

— Какой договор? — прошептал он.

— Простой. Ты отдаешь мне тот камушек, что так заботливо прячешь, — Элдар указал на его грудь. — А потом будешь выполнять мои небольшие поручения. Ты ведь сильный парень, да и в академии, я слышал, учился. Такие кадры ценятся.

— Откуда ты знаешь…, — с ненавистью выдохнул Кэлан.

Улыбка Элдара не дрогнула, но в его глазах вспыхнули холодные огоньки.

— О, я думаю, ты понимаешь, что ещё вчера попался в эту ловушку. Да и к тому же, если не хочешь по-хорошему договариваться, то я могу предложить тебе замечательную мотивацию. — он хитро улыбнулся, — Потому что твоя мать, та самая эльфийка с глазами весеннего неба... она у меня.

Сердце Кэлана остановилось, а потом забилось с такой силой, что ему показалось, будто лезвие ножа уже разрезало ему вены.

— Ты лжешь!

— Она высокая, стройная, и у нее на левом запястье шрам в виде полумесяца? — деловито продолжил Элдар, наслаждаясь эффектом. — Мы везем ее в особое место. И с ней ничего не случится... пока ты будешь послушным мальчиком. Выполнишь мои приказы — отпущу вас обоих, клянусь. Откажешь... — Он многозначительно посмотрел на Теодоруса. — У моего друга здесь есть спрос на... эльфийские ингредиенты для его зелий.

Теодорус одобрительно кивнул, и его пальцы потянулись к заспиртованному глазному яблоку на полке, будто подтверждая страшный намек.

Мир сузился до лезвия у горла и до двух улыбающихся лиц, полных лжи и власти. Выбора не было. Не тогда, когда на кону была жизнь матери.

Отчаяние, холодное и острое, как нож за спиной, пронзило его. Он кивнул, не в состоянии издать ни звука.

— Бла-а-а-разумный мальчик, — пропел Элдар. — Теперь давай сюда камень. И запомни: ты теперь мой. С этого мгновения и до того дня, когда я решу, что ты мне больше не нужен.

Кровь стучала в висках Кэлана, сливаясь в унисон с мерзким, сладковатым голосом Элдара. Мир, который еще вчера казался хоть и жестоким, но понятным — с добром и злом, честью и предательством — рухнул, оставив после себя лишь зыбкую грязь, в которой ему предстояло выжить.

Он медленно, будто каждое движение причиняло физическую боль, сунул руку за пазуху и вытащил кристалл. Тот лежал на его ладони, темный и безмолвный. Ни тепла, ни пульсации. Лишь холодный камень, ставший ценой свободы его матери.

Элдар жадно выхватил его, поднес к тусклому свету сальной свечи и усмехнулся.

— И это всё? Из-за этого куска стекла весь сыр-бор? — Он бросил кристалл Теодорусу. — На, изучи. А у меня для нашего новичка есть первое рабочее задание. Посмотрим, на что ты способен.

Лезвие ножа наконец отдалилось от горла Кэлана, но ощущение холодной стали уже въелось в кожу, в мозг, в душу. Он провел рукой по шее, утирая струйку крови, уже холодная, она окрасила кончики пальцев в бордовый цвет. От воздуха, резко хлынувшего в лёгкие, голова слегка закружилась, но парень не подал виду.

— Слушай внимательно, — Элдар сложил руки на животе, превратившись из торговца в командира. — В порту есть один корабельщик, Борган. Он должен мне. Деньги и… кое-какую информацию. Но Борган решил, что может спрятаться. Глупый человек. Он залез в долги к Деревянным Братьям, пытаясь от меня откупиться.

Кэлан молчал, чувствуя, как в его груди что-то сжимается в холодный, твердый комок.

— Мои люди выследили его убежище — старый склад в Треугольном переулке. Но там же сейчас будут и люди Деревянных Братьев. Они придут требовать свое. — Элдар посмотрел на Кэлана с жесткой усмешкой. — Твоя задача — проникнуть туда первым. Забрать у Боргана мои деньги и все его бумаги. А потом... помоги ему исчезнуть.

— Убить его?! — хрипло спросил Кэлан. Слова повисли в воздухе, отвратительные и чужие.

— О Арни, нет! Какая кровожадность! — Элдар притворно воздел руки к небу. — Я не мясник. «Исчезнуть» — значит вывести его со склада живым, прежде чем его заберут Братья. Спрятать. Братья, увидя пустое логово, решат, что он сбежал. И долг останется на нем, а не на мне. А живой и напуганный Борган куда полезнее мертвого. Он будет работать на меня, чтобы отработать свой новый долг.

Кэлан понял. Это был не выбор между убийством и милосердием. Это был выбор между двумя формами рабства. Отдать Боргана на растерзание Деревянным Братьям — и, возможно, спасти свою мать быстрее. Или спасти его, втянув в ту же паутину служения Элдару, в которой оказался он сам, и стать тюремщиком для другого.

— А если я не успею? Если Братья окажутся быстрее? — спросил он, и в его собственном голосе прозвучала чужая, расчетливая нота.

— Тогда это будет печально для Боргана, — равнодушно пожал плечами Элдар. — Но не для тебя. Ты либо принесешь мне его и бумаги, либо просто бумаги. Второй вариант дешевле, но и плата за него... для твоей матери... будет соответствующей. Понял?

Кэлан посмотрел на свои руки. Руки ученика академии, которые должны были колдовать и служить миру. Теперь они должны были воровать, угрожать и, возможно, убивать. Он посмотрел на Элдара — на его ухмылку, на его уверенность в себе. И он почувствовал, как тот холодный комок в груди начинает обрастать стальной оболочкой.

Он кивнул. — Я понял. А как мне добраться туда, я в этом городе совсем недавно…

— Не дрожи. С тобой, конечно же, пойдёт Тендер, и раз вы уже познакомились, думаю, в представлении не нуждаетесь. — жестом он подал знак человеку за спиной Кэлана, и на свет вышел мужчина умеренно плотного телосложения со шрамом, проходящим через весь лоб от виска до виска. — Он станет твоим гидом, и проследит, чтобы вы с Борганом не учудили чего, на пару.

— Хорошо, полагаю выходим прямо сейчас. — обречённо сказал юный колдун.

— Разумеется, трущобы никогда не спят.

Тендер, грубо толкнул полуэльфа к узенькой дверце, и бесшумно пошёл вслед. Кэлан, молча повинуясь, быстрым шагом покинул лавку. В его глазах, еще недавно полных отчаяния и боли, вспыхнул новый огонь — холодный, узкий, целеустремленный. Огонь выживания любой ценой. Не ради себя, а ради матери, последнего близкого ему родственника. Он повернулся и вышел из лавки, не оглядываясь. Его тень, удлиненная и искаженная светом свечи, на мгновение легла на Элдара.

Торговец удовлетворенно хмыкнул. — Видишь, Тео? Глина. Мягкая. Но мы придадим ей нужную форму.

— Я-то вижу, но вот, что с его матерью прикажешь делать, нум. Она должна завтра же отправиться дальше в путь, сам понимаешь, заказчик не станет ждать, ведь он уже отвалил нам за неё кругленькую сумму.

— Не трясись. Всё идёт… как надо. Он и не узнает, что она должна продолжить свой маршрут, да и если бы это было проблемой. — улыбка, только сейчас полностью сошла с лица Элдара, — Помнится мне, ты вёл как-то дела с Метанором…

— Ох, ты помнишь об этом, но не знаю будет ли он нам помогать, нум.

— Разумеется будет, я сумею его убедить, уж поверь, иначе зачем Торгрим даёт мне волю на это.

*3,1*

Кэлан же шагал по темным улицам Синолата, и с каждым шагом его сердце, разбитое и растоптанное, начало покрываться первым, тонким слоем льда. Он не знал, что делать и судорожно перебирал заклинания и варианты у себя в голове. А рядом шёл невозмутимый Тендер, изредка озираясь по сторонам, путь их лежал за ворота.

Треугольный переулок прилегал к внешней стене с другой стороны и представлял из себя грязные трущобы, где обитали беженцы, и где прямо посреди улицы бежал сточный канал. Кэлан привыкший к великолепию городов Снежных Эльфов, выточенных буквально в ледниках, впервые испытал откровенное отвращение к быту людей на своей родине. Хотя он и понимал, что люди не сами выбрали такую жизнь, так как большинство было выходцами из городов и деревень прямо на границе с Непрошенным Пределом, и изнывали от бесконечных нападений орков и троллей.

Спустя полчаса блужданий по запутанному району, Тендер и Кэлан добрались до треугольного переулка, в одном из углов которого, и находился старый, покосившийся, но весьма большой склад. Недалеко от входа в склад под дырявым деревянным навесом стояло несколько больших, просмоленных деревянных бочек из-под рыбы, запах от которых, распространялся по всему району. «Ремесло Боргана», — только и подумал про себя парень, и сразу же заметил троих крепких мужчин, стоявших у входа. Все трое были чем-то сильно недовольны, а у одного вместо кисти красовался грубый деревянный протез, больше напоминающий киянку, чем руку.

— Чёрт, они уже здесь! — тихо выругался полуэльф

— Тебе нужно придумать, как их отвлечь. Учти — я тебе не помощник, хоть с бубном пляши, но найди способ. — голос Тендера, как и в лавке гнома, звучал холодно и враждебно. После этих слов мужчина сделал пару шагов в тень, и буквально растворился, став частью стены.

— Хорошо, хорошо, сейчас. — ответил немного изумлённый Кэлан, он предполагал такой вариант и у него даже был план на такую ситуацию, но столкнувшись с реальностью, всё будто стало невозможным, да и паника нарастала. И неожиданно молодой маг вспомнил фокус, которым он неосознанно успокоил самого себя вчера вечером.

Заклинание Ментального Мороза, основывалось оно на некоем внушение нужных мыслей, посредством ментальной заморозки одних эмоций и стимуляции других, как бы заставляя жертву принимать решения, основанные лишь в порыве нужных эмоций. Именно это и хотел провернуть Кэлан, в надежде, что агрессия, с которой Братья пришли к Боргану, может распространиться и на них самих.

Кэлан отступил глубже в тень, за закрытый ставень чьей-то старой лачуги, туда куда свет догорающего уличного факела уже почти не доставал. Ему нужна была пауза, всего несколько секунд. Он вспомнил последовательность действий, и максимально сосредоточился на агрессии и злости, чтобы заморозить все остальные в голове того, кто носил на руке протез. Он сконцентрировался, последовательно собирая пальцами замысловатые фигуры, вкладывая в них всю свою волю.

Но вместо привычного потока энергии, он почувствовал лишь леденящий толчок, будто его собственные вены сковало льдом. Боль была мгновенной и оглушительной. Кровь в его жилах буквально застыла, превратившись в колющие иглы. Он судорожно схватился за грудь, едва сдерживая стон. Магия, всегда бывшая послушным инструментом, отвернулась от него, ударив в ответ.

В этот момент его выдал подавленный кашель.

Крупный брат, на которого было направлено заклинание, резко обернулся. Его глаза, маленькие и злые, сразу же нашли Кэлана в темноте.

— Эй, крыса! Что подслушиваешь? — он рыкнул, и все трое развернулись, направившись к нему. Топоры были при них.

Паника. Чистая, неразбавленная паника сдавила горло. Магия не сработала. Тендер не поможет. Он один против трех вооруженных головорезов. Его ум, затуманенный болью и страхом, лихорадочно искал выход. И его взгляд упал на почти затухший факел, а затем на те, самые бочки из-под рыбы, стоявшие прямо под деревянным навесом склада.

Мысль, хоть и с трудом, оформилась мгновенно, жестокая и безупречная в своей простоте.

Он сделал вид, что отступает, споткнулся о груду мусора и упал на одно колено. Братья ускорили шаг, уверенные в легкой добыче. В этот момент Кэлан, будто пытаясь подняться, схватил тяжелый камень и изо всех сил швырнул его не в людей, а в факел, еле державшийся на столбе.

Удар был точным, хоть и боль во всём теле ещё не утихала. Сбитый факел, разбрасывая искры и угли, сделав пару оборотов, угодил прямо в просмоленную бочку.

Сначала послышался глухой удар деревянной рукояти о дно пустой бочки, а потом — глухой «свист». Пламя, вырвавшись на свободу, жадно лизнуло смолу. Бочка вспыхнула как стены отцовского дома, в тот злополучный день, и через секунду огонь перекинулся на сухое, прогнившее дерево навеса.

— ПОЖАР! — заорал кто-то из братьев не своим голосом.

На мгновение они забыли о Кэлане, завороженные зрелищем быстро распространяющегося пламени. Дверь склада распахнулась, и на пороге показалось бледное, перекошенное ужасом лицо мужчины — должно быть, самого Боргана.

Кэлан не стал ждать. Пока братья в панике решали, то ли тушить пожар, то ли хватать беглеца, он рванулся вперед. Мимо растерянных головорезов, к двери. Он врезался в Боргана, схватил его за грязный воротник и с силой отшвырнул от горящего здания в сторону противоположного переулка.

— Беги, если жизнь дорога! — прошипел он ему в лицо. — Или вернись в огонь!

Борган, не раздумывая, рванул в вперёд. Кэлан бросил взгляд на охваченный пламенем склад. Деньги, бумаги... все это превращалось в пепел. Задание провалено. Но Борган был жив и свободен. Какая-то часть его, еще не очерствевшая до конца, сжалась от этого осознания. Другая, новая, холодная и прагматичная, уже подсчитывала убытки и обдумывала, что сказать Элдару.

Он отступил в тень, пока братья пытались справиться с огнем. Тендер вышел к нему, его маленькие глаза смотрели на Кэлана с холодным, откровенным презрением.

— Ну и что теперь? — сипло спросил наемник. — Устроил фейерверк и выпустил дичь. Работа дрянь.

— Он жив, — хрипло ответил Кэлан, все еще чувствуя ледяную слабость в конечностях после магического отката. — Элдар хотел его живым. Я его спас.

— Элдар хотел, чтобы ты приволочил его к нему, — Тендер резко схватил Кэлана за плечо и с силой развернул в ту сторону, куда умчался Борган. Его пальцы впивались в мышцы как стальные крючья. — А не удирающего прочь, пока мы тут тушим его костер. Он не уйдет далеко. Догоняй.

— Но... пожар... братья...

— Твои проблемы, щенок, — голос Тендера стал тише и оттого еще опаснее. — Элдар не платит мне за провалы пацанов. Или ты сейчас же идешь и тащишь этого крысоватого корабельщика, или я найду его сам. Но если я пойду... — Он приблизил свое изуродованное лицо к Кэлану, и его дыхание пахло луком и жестокостью. — ...я притащу его в куске. Живого, но в куске. Понял? Элдар получит своего раба в любом случае. Решай, в каком виде.

В этих словах не было угрозы или пустой бравады. В них была простая, бычья правда палача. Тендер не видел разницы между живым Борганом и изувеченным. Для него это был просто груз.

Кэлан посмотрел в темноту переулка, куда скрылся беглец. Все его короткое торжество, вся ярость и решимость, что горели в нем у огня, разбились о каменную реальность. Он не герой, спасающий невинного. Он — погонщик, и его задача — загнать добычу в клетку.

Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Унижение и злость снова сжались в тот самый холодный комок в груди, но на этот раз он был тяжелее и острее.

— Я понял, — выдавил он и, вырвавшись из хватки Тендера, рванул в темноту.

Его ноги сами несли его по грязным, извилистым улочкам. Он не думал о магии, не думал о чести. Он думал только об одном: найти перепуганного, затравленного человека и силой вернуть его в ад, из которого тот только что сбежал. Чтобы его собственная мать не оказалась на месте Боргана. Чтобы не дать Тендеру проявить свою "креативность".

Это был не выбор. Это был приговор. И с каждым шагом по темному, враждебному городу, Кэлан все больше чувствовал, как его душа, вслед за кровью, медленно, но верно, замерзает.

Трущобы Синолата сплетались в лабиринт, но страх имел один и тот же запах — потный, кислый, неумолимый. Кэлан, пригнувшись, мчался по следу, который читал не носом, а нутром — по сгущающемуся в воздухе отчаянию. Он нагнал Боргана в тупике, заваленном гнилыми ящиками. Тот, прижавшись спиной к холодному камню, судорожно хватал ртом воздух, а в его руке дрожал короткий, потрепанный меч.

— Отойди! — хрипло крикнул Борган. — Я ничего тебе не должен!

И в тусклом свете пробивавшейся между крышами луны, Кэлан увидел. Увидел чуть заостренные кончики его ушей, скрытые спутанными волосами. Увидел странноватый, слегка раскосый разрез глаз. Полуэльф. Как и он.

Но если в Кэлане кровь матери прорывалась благородной четкостью черт и врожденной грацией, то в Боргане доминировала человеческая грубоватость. Он был словно жалкая пародия, стираемая годами тяжелого труда и страха.

На мгновение Кэлан застыл. Они были одного рода. Изгнанники от двух миров.

— Тебе не понять... — начал было Борган, и в его глазах читалась та же боль одиночества, что годами глодала Кэлана.

В этот момент из темноты за спиной Кэлана прозвучал ледяной голос Тендера:

— Хватит болтать. Тащи его.

Приказ, как удар хлыста, вернул его к реальности. Сочувствие было роскошью, которую он не мог себе позволить.

— Он не один! — крикнул Борган, но было уже поздно.

Кэлан рванулся вперед. Из-за пояса он выхватил своё оружие — два коротких трезубца, подаренных другом его отца. Они лежали в его руках как чужие, холодные и неудобные.

— О, так ты владеешь Саями, редкое оружие… — удивлённо сказал Тендер, уютно устроившийся на одном из ящиков.

«Так вот как они называются, Саи — так просто, что даже смешно.» — секунда благодарности Арину, быстро прошла, и тогда взгляд Кэлана устремился к остриям своего оружия.

Борган, видя, что жалости не будет, с отчаянным воплем бросился навстречу. Его одноручный меч описал грубую дугу. Кэлан инстинктивно парировал одним сайом, почувствовав, как сталь с визгом скользнула по зубьям. Он не был бойцом. Он был студентом, читавшим трактаты по фехтованию. Каждое движение давалось ему с трудом, через боль в мышцах и панический стук сердца.

Видя нелепые и неуверенные движения, своего противника, юный маг, мог сказать, что уровень владения оружием у них один и тот же. Поэтому нужно было постараться не проиграть в этой схватке двух загнанных зверей.

Меч Боргана, тяжелый и неуклюжий, был опасен в своей простоте. Один из ударов Кэлан пропустил — лезвие скользнуло по ребрам, обжигая огненной болью. Другой — едва не снес ему голову. Он отскакивал, спотыкался, его дыхание свистело. Он пытался сосредоточиться, найти слабость в обороне Боргана, но видел лишь его лицо — искаженное тем же ужасом и яростью, что бушевали в нем самом.

И тогда случилось то, что должно было случиться. Борган, замахнувшись для мощного удара, на мгновение открылся. Кэлан, движимый инстинктом, рванулся внутрь и одним резким движением сая сцепил клинок меча в развилке своего оружия. Он с силой провернул кисть — сталь с противным скрежетом вырвалась из ослабевшей руки Боргана и с грохотом отлетела в сторону.

Борган замер, беспомощный, безоружный, тяжело дыша. Его глаза, полные смятения и предательства, смотрели на Кэлана.

— Почему? — выдохнул он. — Мы... мы же...

В горле у Кэлана стоял ком. Он чувствовал теплую струйку крови, сочившуюся из пореза на ребрах. Он видел свое отражение в глазах другого полуэльфа — испуганное, избитое, чужое.

И из этой боли, из этого стыда, из леденящего страха за мать родилась новая, чудовищная ясность. Мир не делился на хороших и плохих, на эльфов и людей, на жертв и палачей. Мир делился на тех, кто выживал, и тех, кого использовали. На тех, кто делал выбор, и тех, за кого его делали другие.

Сочувствие — слабость. Честь — роскошь. Жестокость — необходимость.

«Либо ты — либо тебя».

Фраза пронзила сознание, как лезвие сая. Она была проста, уродлива и абсолютно истинна.

Он шагнул к Боргану. В его глазах уже не было ни сомнений, ни отчаяния. Лишь пустота, подернутая ледяной пленкой решимости. Он не стал бить. Он просто приставил острие сая к горлу поверженного.

— Вставай, — голос Кэлана был низким и чужим, без единой нотки просьбы. — Или я проткну тебе глотку и потащу труп. Элдару, в сущности, все равно.

Борган сглотнул, глядя в это новое, бесстрастное лицо. Он увидел в нем то, что боялся увидеть в себе самом — готовность переступить через все. Медленно, побеждённо, он поднялся.

Кэлан толкнул его в спину, направляя обратно, в ад, из которого тот пытался сбежать. Он не оглядывался на упавший меч. Он не смотрел на кровь на своей руке. Он шел, чувствуя, как внутри него что-то окончательно ломается и замерзает, превращаясь в надежный, холодный щит.

Первый урок был усвоен. Ценой чужой свободы и части собственной души.