№2 Зеркало тысячи осколков (джен)

Добраться до Косого переулка оказалось куда утомительнее, чем они ожидали: сырый, туманом пропитанный воздух Лондона будто специально тянул за края пальто, цеплялся за шарфы и не давал идти быстро, словно проверяя, действительно ли им так уж нужно попасть в то место, куда стремились их мысли, и всё же, едва они шагнули сквозь кирпичную арку за пабом «Дырявый котёл», мир как будто встряхнулся, сбрасывая с себя скучную серость маггловских улиц — и Косой переулок распахнулся перед ними тем самым живым, шумным, невероятно пёстрым существом, которое всегда одновременно смешило, согревало и немного настораживало.

Повсюду суетились торговцы, размахивавшие котелками всех возможных размеров: от тех, что могли бы поместиться в ладонь Гермионы, до таких, где, по выражению Рона, вполне можно было бы вскипятить драконье яйцо; мимо сновали маги, уворачивавшиеся от собственных свитков, которые летали слишком низко, и ругались, когда их перья начинали спорить друг с другом, кому писать первым; а чуть дальше женщина с пятнистым платком громогласно предлагала «пророческие пирожки», уверяя, что начинка в них меняется в зависимости от того, насколько смело человек смотрит в будущее.

Рон едва не налетел на редкостно нервного колдуна, который держал у себя на плечах клетку с трескучим крылатым существом — оно время от времени щёлкало клювом и ощутимо пахло раскалённым металлом, — и, отскочив, пробормотал что-то вроде «простите», хотя, судя по его лицу, мысли у него были куда менее вежливыми. Гарри оглядывался, стараясь не потерять ни Гермиону, ни Рона, но и не давать себе слишком увлечься этими бесконечными мелкими чудесами, которые всегда так легко отвлекали. Впрочем, почти сразу он почувствовал, что сегодняшний Косой переулок чем-то отличался от того, который он помнил: даже сквозь обычный шум и весёлую какофонию заклинаний, ругани и смеха казалось, что где-то в глубине переулка что-то будто бы шевельнулось, едва уловимое, словно невидимая тень скользнула по брусчатке и растворилась.

Гермиона шла чуть впереди — уверенная, внимательная, с привычным выражением сосредоточенности, которое появлялось у неё каждый раз, когда она пыталась увидеть не только то, что лежало на поверхности, но и всё то, что могло прятаться за шумом, блеском и нелепыми вывесками. — Вам не кажется, — сказала она, не оборачиваясь, но так, что они оба её прекрасно услышали, — что здесь… как будто чуть тише, чем обычно? То есть шум-то есть, но будто бы за ним что-то приглушено. И воздух — другой.

Гарри кивнул, ощущая странное чувство — не тревогу, не опасность, а скорее осознание того, что они подошли ближе к тому, что им было нужно, ближе, чем после разговора с Дамблдором и Хагридом, и что переулок, каким бы смешным и нелепым он ни был сегодня, скрывает в себе нечто, к чему они шли, сами того не зная.

Рон нахмурился, поправляя рюкзак. — Как будто кто-то смотрит, — сказал он тихо, и даже Гарри удивился: обычно такие слова прежде произносил он сам. — Не то чтобы прямо отсюда, — добавил Рон, оглянувшись, — но в воздухе есть… ну… присутствие.

Именно это слово и отражало то, что чувствовал Гарри: присутствие — не зримое, не осязаемое, но будто вплетённое в саму брусчатку, в потрескавшиеся стены лавок, в блеск витрин, где выставлены были предметы, слишком странные, чтобы понимать их назначение.

Гермиона остановилась и тихо, почти незаметно для самого переулка, сказала:

— Нам нужно держаться вместе. И запомнить дорогу назад. Косой переулок сегодня ведёт нас куда-то… целенаправленно.

И хотя Рон попытался было пошутить насчёт того, что «переулки редко имеют свои намерения», в его голосе не было обычной лёгкости — лишь осторожность, с которой он, несмотря на всё, умел дружить куда лучше, чем с любыми книжными знаниями.

Так они двинулись дальше — неспешно, внимательно, в сторону того дома, что, по словам одного торговца у лавки с пергаментом, «принадлежит чудаковатому магу, коллекционирующему всё, что блестит, трещит и стоит дорого, но чаще всего — не по делу».

И воздух действительно казался гуще — словно на них уже смотрели.

И хотя они ожидали увидеть что-то необычное — в конце концов, дом мага-коллекционера никак не мог быть скучным, — всё же сам вид здания, появившегося за поворотом, заставил их замедлить шаги, потому что среди всех перекошенных, узких, словно сложенных наспех домов Косого переулка этот стоял совершенно особняком: огромный, будто нарочно вытянутый вверх так, чтобы впечатлять даже тех, кто привык к летающим крысам и поющим фонарям, и украшенный столь кичливо, что Гермиона едва не выдохнула что-то возмущённое.

Фасад блистал и переливался, словно кто-то швырнул на него целый ворох самоцветов и закрепил их заклинанием, чтобы не осыпались; по обеим сторонам высокого крыльца стояли статуи — статуи, которые не просто сохраняли свою белоснежность, но делали это так демонстративно, что было ясно: на них наложены мощные self-cleaning чары. Они время от времени слегка дрожали, и если присмотреться, можно было увидеть, как невидимые руки разглаживают их мраморные складки или полируют кончики пальцев. Рон, конечно, завис на этом зрелище дольше всех.

— Представляю, — пробормотал он, — как было бы удобно иметь такие чары на школьной форме. Или на грязных ботинках… особенно после Ухода за магическими существами.

Гермиона только покачала головой, но уголок её губ всё-таки дрогнул.

Едва они подошли ближе, над их головами вспыхнули и неторопливо поплыли вниз несколько парящих фонарей — слишком ярких, слишком вычурных, украшенных металлическими спиралями и стеклянными подвесками. Фонари переливались всеми оттенками золота, и Гарри поймал себя на мысли, что они будто смотрят на гостей так же настороженно, как гости смотрели на них.

Но больше всего бросалось в глаза другое — зеркала. Ими было увешано всё: стены, перила, двери, даже рамы вокруг окон. Некоторые зеркала были узкими, другие — в рост человека, третьи — круглыми, как лунный диск. Часто они отражали совсем не то, что находилось перед ними: в одном Гарри увидел, как мелькнула тень, которую никто из троих не отбрасывал; в другом — будто дрогнул свет, хотя в коридоре не было ни одного заклинания, способного вызвать такой эффект. Гермиона тихо втянула воздух, но промолчала.

Дверь распахнулась раньше, чем кто-либо успел постучать.

— Ах! Посетители! Да ещё и столь юные, свежие, необременённые дурным вкусом времена! Входите, входите!

На пороге стоял человек средних лет с необычайно блестящими глазами и манерой двигаться так, будто он лично организовывал каждую пылинку в своём доме и знал, где ей надлежит находиться. На нём был плащ с перламутровым отливом, слишком длинный, чтобы быть практичным, и слишком узкий, чтобы быть удобным, но он носил его с видом человека, уверенного, что именно так выглядят истинные ценители искусства.

— Я — мистер Баргест Тиверси, — произнёс он так, будто представлял себя публике на сцене, — коллекционер, исследователь, ценитель и знаток редкостей всех мастей. И вы пришли как раз вовремя: сегодня у меня день открытых дверей для избранных умов.

— Но мы… — начала Гермиона, но он уже отступил назад, обводя помещение жестом, явно ожидая восхищения.

— Мой дом — музей чудес, — продолжил он с улыбкой, словно смазанной сахарной глазурью. — Здесь собраны предметы, которые большинство даже не узнаёт, когда видит. Ах, дети, вынужден признать: вас ждёт незабываемое путешествие по сокровищнице магической истории!

Он повёл их вперёд, а они — почти что вынужденно — последовали за ним.

Внутри дом оказался ещё более перегруженным, чем снаружи. Повсюду — витрины, полки, подставки, подвесы под потолком, коробки с прозрачными стенками и странными замками. На одном из пьедесталов стоял котёл, который сам себя перемешивал, взбивая так, что белёсые брызги время от времени вырывались наружу и шлёпали по стеклу витрины. На другом — перо, которое писало длинный, витиеватый список, меняя цвет чернил после каждой буквы. Рон чуть не ткнул его пальцем.

— Внимание! — воскликнул мистер Тиверси так громко, что они вздрогнули. — Это перьевая самонамеренность. Пишет только то, что считает нужным. Гениальная вещь. Я бы поручил ему вести мои записи о коллекции, но оно слишком высокомерно.

Он засмеялся — звонко, почти театрально.

Гарри обменялся взглядом с Гермионой: в этом доме было больше артефактов, чем в Классической башне Хогвартса, и каждый из них выглядел так, будто вот-вот устроит маленькую катастрофу.

Мистер Тиверси щёлкнул пальцами, и зеркала на стенах чуть дрогнули — то ли от воздуха, то ли будто прислушиваясь.

— За мной, мои юные гости, за мной! У меня есть вещь, — сказал он с довольной, даже самодовольной ухмылкой, — которую я представляю только избранным.

И троица почувствовала: именно эта вещь, куда он так горделиво ведёт их следом, и есть то, ради чего они пришли сюда — даже если сам коллекционер этого ещё не знает.

Они двинулись за мистером Тиверси по коридору, который то сужался до такой степени, что Рону приходилось втягивать плечи, то внезапно расширялся, открывая новые залы, где витрины стояли настолько тесно друг к другу, что казались живыми, словно пытались вытеснить соседей и занять больше пространства. Коллекционер шёл вперёд уверенной, почти пританцовывающей походкой, бросая через плечо комментарии о природе того или иного экспоната, но, к облегчению Гарри, вовсе не проверял, насколько внимательно они слушают.

Первые несколько минут троица честно старалась держаться рядом — уж слишком шумно и хаотично звенели, грохотали, посвистывали и булькали артефакты, чтобы можно было идти рассеянно. Но вскоре они обнаружили, что Тиверси, увлёкшись собственным голосом, забывает поглядывать назад, и шаги Гарри начали замедляться сами собой.

— Давайте хотя бы оглядимся, — прошептала Гермиона, когда расстояние между ними и коллекционером стало внушительным. — Если здесь действительно есть что-то, о чём говорил Хагрид...

— Или что упоминал Альден на уроке, — добавил Гарри тихо, будто боялся, что само имя профессора может отозваться эхом в этих стенах.

— Ага, — Рон потёр шею. — И лучше разобраться с этим до того, как мистер Тиверси решит показать нам что-нибудь особо отвратительное. Вон та тряпка в банке уже смотрела на меня.

Они свернули в боковую галерею, маскируя это под будто бы исследовательский интерес к какой-то «чрезвычайно редкой коллекции зачарованных ступок», о которой Тиверси тараторил минутой раньше, и сразу заметили первое странное явление — не опасное, но тревожное, как шёпот в углу пустой комнаты.

На каменном полу слабым золотым светом тлели искры. Не отдельные капли магии — нет, они тянулись тонкой дорожкой, словно кто-то недавно прошёл здесь, оставив следы потухшего заклинания. Гарри опустился на корточки: искры дрожали, будто ещё не до конца угасли.

— Похоже… — начал он.

— На следы магии из книги молний, — закончила Гермиона, и голос её стал почти шёпотом. — Такие же всполохи мы видели на иллюстрациях в учебнике о редких артефактах. Ты помнишь, Гарри.

Он кивнул. Да, они были очень похожи.

Тонкая цепочка искр тянулась вдоль стены, исчезала за поворотом и появлялась снова чуть дальше. Гермиона провела пальцем над символом, который вдруг проступил на камне — бледный, будто выгоревший, но всё же различимый. Он был похож на переплетение линий молнии.

— Они не выглядят свежими, — сказала она тихо, — но и старыми их назвать нельзя. Будто кто-то… кто-то не совсем отсюда.

Гарри и Рон не задали ни одного лишнего вопроса.

Чем глубже они продвигались, тем нелепее и запутаннее становились коридоры. Слишком много неожиданных поворотов, дверей, ведущих не туда, куда должны, лестниц, начинающихся ничем и заканчивающихся ещё менее чем ничем. Казалось, что дом коллекционера был построен не архитектором, а человеком, который всю жизнь мечтал заблудиться и наконец решил устроить это другим.

— Стойте, — вдруг сказал Рон, дёрнув Гарри за рукав.

Перед ними оказалась дверь — тяжёлая, деревянная, с металлическими накладками, на которых виднелись следы старой ржавчины, но это была единственная дверь, на которой висел замок. Не декоративный, не волшебный, а самый обычный, грубый, утилитарный, словно хозяин дома хотел подчеркнуть: здесь входить нельзя.

Гарри попробовал ручку — заперто.

— Если что-то и должно быть интересным, — рассуждал Рон, наклоняясь поближе, — то это именно та комната, которую запирают по-обычному. В доме, где шляпы поют, а вазы пытаются укусить вас за пальцы.

Гермиона внимательно осмотрела замок — как человек, который всю жизнь взвешивает на две чаши: «стоит ли нарушить правило» и «надо обязательно нарушить, потому что это важно».

— Я думаю… — начала она, и в этот момент искры на полу вспыхнули чуть ярче, едва заметно, словно приветствуя их решение. — …что мы должны туда попасть.

Именно здесь, перед этой незнакомой, странно обычной дверью, они впервые почувствовали: что бы ни скрывалось за ней, оно связано не только с Хагридовым рассказом или намёками профессора Альдена — но и с тем, что шло следом за ними с самого утра, как едва уловимая дрожь воздуха.

Они едва успели обменяться взглядами, прежде чем Рон — с привычной для него безрассудной решимостью — нажал на ручку. Та подалась с лёгким щелчком, будто не заперто было вовсе, а просто ждало, когда кто-то достаточно настойчивый решится войти.

Комната встретила их тишиной — густой, неподвижной, почти осязаемой. Воздух пах старой пылью, заклинаниями и… ещё чем-то, едва уловимым, металлическим, как разряженная грозовая туча.

— Ух ты… — выдохнул Рон.

Ух ты — было ещё мягко сказано.

Здесь стояла целая вселенная забытых, странных, бесстыдно эклектичных магических вещей. На высоких подставках теснились шляпы, которые, судя по форме, могли принадлежать хоть средневековому алхимику, хоть слишком экстравагантной ведьме времён Регента. На стенах висели миниатюрные портреты, где их владельцы дремали одним глазом, явно не ожидая гостей. Под потолком лениво кружил набор золотистых ключей, совсем как в коридоре первого курса… только эти выглядели куда менее дружелюбно.

Но среди всего хаоса взгляд тянулся к одному объекту.

— Смотрите, — прошептала Гермиона.

Зеркало.

Оно стояло в глубине комнаты, чуть наклонённое вперёд, словно хотело рассмотреть тех, кто вошёл. Рама — если это вообще можно было назвать рамой — была собрана из десятков кусочков: гладких и шершавых, светлых и почти чёрных, прямых и плавно изогнутых. Они не совпадали по стилю, эпохе, размеру. Казалось, будто их просто прижали друг к другу силой заклятия, которое не спрашивает ни вкуса, ни симметрии, ни здравого смысла.

На поверхности стекла лежала тусклая дымка. Отражение было бледным… как будто просыпающимся.

Гарри сделал шаг — сам не понимая, почему тянется именно к нему. Может, из-за странного покалывания в воздухе, будто от статического электричества? Или из-за того, что он увидел в зеркале движение?..

Он остановился.

Это не было движением — просто один из осколков дрогнул. Едва заметно, как будто внутри сидит крошечное сердце и вот-вот сделает первый удар.

— Вы это видели? — прошептал он.

— Что именно? — Гермиона нахмурилась.

Но она смотрела уже на другое — на странный отблеск на полу. Рон тоже оглядывал полки и бормотал:

— Не нравится мне всё это… Слишком тихо. Даже для этих чудацких коллекционеров.

Гарри не стал настаивать. Возможно, ему показалось.

Он сделал ещё шаг.

И в тот же миг ГАРРИ почувствовал… присутствие.

Словно кто-то стоит совсем рядом. Не двигается. Только смотрит. Холод внутри ниже позвоночника, как будто кто-то коснулся кожи ледяным пальцем.

Он резко обернулся.

— Ребята… вы…

Но Рон и Гермиона были рядом — растерянные, но совершенно спокойные. На полках, в углах, между предметами — никого.

Только тень за высоким шкафом оставалась чуть плотнее, чем должна была быть в такой освещённой комнате.

Слишком плотной. Слишком неподвижной.

И слишком внимательной.