Игра на поражение (гет)

Ривен не просто не любила обходные пути. Она презирала их. Её философия была проста: если видишь цель — иди напролом. Если видишь врага — бей первым, бей сильно и бей, пока он не перестанет шевелиться. Она была человеческим воплощением принципа «лучшая защита — это нападение».

Она могла совершать тысячи мелких атак — язвительных замечаний, дерзких взглядов, провокационных прикосновений. Но всё это были не стратегические манёвры, а обстрел из всех орудий. Она не выстраивала хитроумные планы, как Дарси. Она обрушивала на противника весь свой арсенал сразу, надеясь сломить его волну чистой, необузданной агрессией.

Именно поэтому, при всём её блестящем тактическом уме на поле боя, в классе стратегии ей не было равных. Она ненавидела ждать. Ненавидела многомove-игры, где результат откладывался на неопределённый срок. Её разум, острый как бритва, был лишён терпения.

Она была яростной и молниеносной. Цунами, которое не предупреждает, а просто смывает всё на своём пути. Лесным пожаром, вспыхивающим от одной искры и пожирающим гектары леса за минуту.

И Дарси, этот холодный, неумолимый ледник, доводил её до белого каления своим спокойствием.

После очередного его изощрённого хода — он оставил на её столе засохший цветок, символ ментальной магии, с намёком на «мимолётность её порывов», — её терпение лопнуло.

Она ворвалась в его комнату без стука. Он сидел в кресле с книгой, как будто ждал её.

— Хватит! — выдохнула она, останавливаясь перед ним, вся дрожа от ярости и собственного бессилия. Её грудь вздымалась, глаза метали молнии. — Хватит этих твоих игр! Этих намёков! Этого... этого терпения!

Он медленно поднял на неё взгляд, отложив книгу.

— Терпение — не игра. Это дисциплина. То, что тебе, судя по всему, незнакомо.

— Дисциплина? — она фыркнула, делая шаг вперёд. — Ты просто боишься! Боишься, что если ты хоть раз сорвёшься и сделаешь то, чего мы оба хотим, твоя крутая карта рухнет! Ты строишь из себя бога, но под этой маской ты просто трус!

Он поднялся с кресла. Медленно. Его движения были всё так же плавны, но в воздухе что-то наэлектризовалось.

— Трус? — его голос прозвучал тихо, но в нём впервые зазвучала сталь. — Трус прячется за грубой силой и громкими словами, потому что не может вынести тишины, в которой слышен голос собственных слабостей. Ты не хочешь игры, Ривен. Ты хочешь капитуляции. Моей. Чтобы я упал к твоим ногам, как все остальные.

— Может быть! — крикнула она, уже не слыша себя. — А что ты хочешь?! Чего ты ждёшь, чёрт возьми?!

Он оказался перед ней в два шага. Его лицо было в сантиметрах от её. В его глазах пылал тот самый огонь, который он так тщательно скрывал.

— Я жду, пока цунами не выдохнется сама, осознав своё бессилие перед скалой. Я жду, пока пожар не сожжёт себя дотла, не оставив ничего, кроме пепла и идеально чистой земли. — Его рука поднялась, и он провёл пальцем по её раскалённой щеке, и это прикосновение было обжигающе холодным. — Я жду твоего полного и безоговорочного поражения. Не в постели, а здесь. — Он ткнул пальцем ей в лоб. — И здесь. — Затем — в грудь, над сердцем.

Ривен задышала ещё чаще. Она ненавидела его в этот момент больше, чем кого-либо в своей жизни. Но больше всего она ненавидела то, что он был прав. Она была цунами. И она разбивалась о него снова и снова.

И тогда, вместо того чтобы ответить ударом или словом, она сделала единственное, что могла сделать стихия, встретившая неодолимую преграду.

Она замолчала. Её ярость иссякла, оставив после себя лишь дрожь и оглушительную тишину. Она просто стояла, глядя на него, побеждённая не им, а собственным истощением.

И в этот миг он увидел не дерзкую соперницу, а просто женщину, доведённую до предела. И это, наконец, удовлетворило его.

Игра была окончена. Осада подошла к концу.

--

Это был не поцелуй. Это был акт отчаяния и объявления войны. Последний, отчаянный бросок цунами, готовой схлестнуться со скалой, даже ценой собственного уничтожения.

Ривен не потянула его. Она рванула к себе, вцепившись пальцами в его идеально отглаженный воротник, и впилась губами в его сомкнутые уста. Это не было нежным признанием. Это была атака. Попытка взорвать его изнутри, вломиться в его крепость нахрапом, там, где осада не сработала.

Её поцелуй был грубым, требовательным, полным ярости и сметающей всё на своём пути страсти. Она была как камикадзе, готовая разрушить эту холодную стену спокойствия, даже если это станет её последним действием. Она чувствовала, как его тело на мгновение застыло в шоке, и торжествовала — наконец-то, наконец-то она пробила эту броню!

Но триумф длился лишь секунду.

Потом что-то щёлкнуло.

Его руки, до этого висевшие вдоль тела, вдруг с железной хваткой вцепились в её бёдра, прижимая её к себе с такой силой, что у неё перехватило дыхание. Её атака была поглощена, остановлена и обращена против неё самой.

И тогда он ответил.

Его поцелуй не был ответной атакой. Это был захват. Медленное, безжалостное, тотальное завоевание. Его губы, которые она пыталась заставить ответить ей с той же яростью, двигались с методичной, неумолимой властью. Его язык вторгся в её рот не как гость, а как хозяин, заявляющий свои права. Он не отнимал — он принимал капитуляцию.

Ривен попыталась вырваться, но его хватка была стальной. Всё её буйство, весь её огонь были поглощены его холодной, бездонной целеустремлённостью. Он пил её гнев, её отчаяние, её ярость, превращая их в нечто иное — в невыносимое, всепоглощающее наслаждение, против которого у неё не было защиты.

Он оторвался, и они стояли, тяжело дыша, лоб в лоб. Его глаза, обычно насмешливые и холодные, теперь пылали тёмным, первобытным огнём. В них не было ни злорадства, ни торжества. Было лишь безраздельное обладание.

— Вот и всё, — прошептал он, его голос был хриплым, чужим. — Стена пала. Довольна?

Она не могла вымолвить ни слова. Её ноги подкашивались, разум был пуст. Она проиграла. Она атаковала и была разбита наголову.

— Ты хотела, чтобы я потерял контроль? — он провёл большим пальцем по её распухшей от поцелуя губе. — Поздравляю. Ты добилась своего. Но запомни, — его взгляд стал пронзительным, — то, что вышло наружу, уже не спрятать обратно. Ты выпустила не мальчика, Ривен. Ты выпустила монстра. И теперь он будет преследовать тебя до конца.

Он отпустил её, и она едва устояла на ногах. Цунами отступило, оставив после себя лишь разбитый берег и понимание, что игра действительно окончена. Началось нечто гораздо более реальное и опасное.

И в глубине души, сквозь стыд и ярость, она чувствовала странное, пугающее удовлетворение. Она проиграла битву. Но, возможно, именно этого она и хотела с самого начала.

Это был не конец. Это было осознание. Горькое, яростное, унизительное.

Ривен стояла, всё ещё чувствуя жжение его губ на своих, и понимала — что-то сломалось. Не в нём. В ней. Её воля, всегда жёсткая и прямая как клинок, дала трещину. Она не хотела сдаваться. Боги, как она не хотела! Всё её существо кричало о необходимости сломить его, поставить на колени, заставить признать её победу.

Но её тело, её предательское тело, жаждало лишь одного — продолжения этого ебучего поцелуя. Этого наказания. Этого поражения, которое чувствовалось так, будто она выиграла всё.

Она отступила на шаг, её грудь вздымалась, выписывая яростный ритм на её мундире. Глаза, полные шторма, впились в него.

— Ты... — её голос сорвался, и она с ненавистью к самой себе выдохнула, заставляя его звучать твёрже. — Ты доволен?

Он не улыбался. Его лицо было серьёзным, почти суровым. Он видел. Видел эту внутреннюю битву, и, кажется, это зрелище волновало его больше, чем любая её дерзость.

— Нет, — тихо ответил он. — Это не было довольством. Это было... признанием.

— Признанием чего? — выпалила она, всё ещё пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией, над ним, над собой.

— Того, что ты — единственный достойный противник, которого я когда-либо встречал. — Он сделал шаг вперёд, и она, к своему ужасу, не отступила. — И того, что наша игра только начинается. Просто правила изменились.

Ривен сжала кулаки. Её разум лихорадочно работал, отыскивая лазейку, новый путь к атаке. Она не сдаётся. Чёрт возьми, нет. Это не капитуляция.

Это лишь отступление.

Перегруппировка сил.

Она посмотрела на его губы, вспомнила их давление, и снова почувствовала тот же предательский толчок желания внизу живота. И в этот раз она не стала его подавлять. Она признала его. Приняла. Как принимают новый, опасный элемент в своём тактическом уравнении.

— Правила? — она фыркнула, и в её голосе снова зазвучали знакомые нотки вызова, но теперь в них была новая, опасная хрипотца. — Милый, я только что стёрла твои правила в порошок. И ты ответил тем же. Какие уж тут правила.

Она повернулась, чтобы уйти, чувствуя, как его взгляд прожигает ей спину. На пороге она обернулась, её глаза сияли холодным, решительным огнём.

— Это не поражение, Дарси. Это объявление новой войны. И на этот раз... на этот раз я буду бить тебя твоим же оружием.

Она вышла, хлопнув дверью, оставив его одного в комнате, наполненной эхом их схватки. И впервые за долгое время на его лице появилось нечто большее, чем холодная уверенность. Появилось предвкушение.

Она не сдалась. Она просто поняла, что для того, чтобы победить такого противника, нужно было сначала позволить ему победить себя. И теперь, когда она приняла это, ничто не могло остановить её.

Ничто, кроме возможно, её собственного внезапно проснувшегося голода до того, что она так отчаянно пыталась разрушить