Игра на поражение (гет)

Библиотека Красного Фонтана была её личной территорией. Ривен знала каждый затемнённый уголок, каждую полку с тактическими мануалами, куда не ступала нога заурядного специалиста. Она развалилась в кожаном кресле у окна, закинув ноги на низкий столик, и с насмешливой ухмылкой наблюдала, как Скай и Брендон, длинноволосые, статные красавицы в идеально сидящей форме, пытаются объяснить что-то упрямому Тимми.

Именно здесь он её и нашёл.

— Позвольте предположить, вы единственная душа в этой цитадели грубой силы, кто ценит тишину больше, чем звон клинков.

Ривен медленно перевела взгляд. В проёме между стеллажами стоял он. Дарси. Высокий, с безупречной осанкой, в тёмном, строгом мундире специалиста. Его длинные чёрные волосы были убраны в низкий хвост, открывая насмешливый взгляд и острые скулы. В руках он держал трактат по ментальной магии.

— А ты, позволь предположить, тот, кто считает, что умение цитировать древних философов делает его умнее всех в комнате, — парировала она, не меняя позы. Её голос был низким, немного хриплым, и полным язвительности.

Уголок его рта дрогнул. Он подошёл ближе, его движения были плавными, почти бесшумными.

— О, нет. Это знание делает меня умнее. А цитирование — просто приятный бонус для тех, кто способен его оценить. — Он скользнул взглядом по её длинным ногам, закинутым на стол, с видом connoisseur, оценивающего произведение искусства. — Я вижу, вы тоже цените... комфорт.

— Я ценю возможность думать без лишнего шума. Ты его создаёшь.

— Всё относительно, — он опустился в кресло напротив, развалившись с небрежной элегантностью. — Для некоторых самый раздражающий шум — это тиканье собственных мыслей. Вы, судя по всему, к ним не относитесь.

Ривен почувствовала лёгкое раздражение, смешанное с интересом. Он не лебезил, как большинство парней, увидевших её. Он парировал её уколы с лёгкостью, выдававшей острейший ум. Он был вызовом.

— Что тебе нужно, Дарси? — спросила она, наконец убрав ноги со стола и наклонившись вперёд. — И не говори, что трактат. Ты можешь читать мысли на расстоянии. Зачем тебе бумага?

— Вкус, моя дорогая, — он улыбнулся, и его глаза блеснули. — Некоторые вещи стоит потреблять не спеша, чтобы ощутить всю их глубину. Как и некоторые беседы.

Они смотрели друг на друга — она, как кошка, готовая к нападению, он — как змея, замершая в ожидании.

— Я слышал, вы лучшая в тактическом планировании, — сменил он тему, его тон стал деловым, но в нём всё ещё сквозила лёгкая насмешка. — А я... хорошо разбираюсь в слабостях. Как в личных, так и в боевых. Может, объединим усилия? Предстоящие учения требуют не только силы.

— И что, ты предлагаешь мне вступить в сговор с тобой? — она подняла eyebrow. — Знаешь, что говорят о тех, кто ложится в постель с врагом?

— Говорят, что они спят с одним глазом открытым, — он парировал без заминки. — Но это делает сон куда интереснее, не находишь?

Его слова не были откровенным флиртом. Это была игра. Интеллектуальный спарринг, где каждое слово было ударом рапиры. И Ривен, к своему удивлению, ловила кайф. Она привыкла быть самой умной и язвительной в комнате. А он бросал ей вызов.

— Ладно, — она откинулась на спинку кресла, скрестив руки. — Убеди меня. Покажи, на что способен этот твой «глубокий ум».

Дарси улыбнулся — медленно, уверенно. Он добился своего. Не просьбой, не лестью, а вызовом, равному её собственному.

— О, не сомневайтесь, — прошептал он, и в его глазах вспыхнули те самые тёмные огни, что заставляли трепетать её подруг. — Это будет самое увлекательное путешествие в вашей жизни. И, осмелюсь предположить, в моей тоже.

Он поднялся, кивнул ей и удалился, оставив её в кресле с внезапно участившимся сердцебиением и странной мыслью: впервые за долгое время она встретила того, кто видел не просто красивое тело, а равноценного соперника. И это было чертовски притягательно.

* * *

Их взаимодействие стало легендой Красного Фонтана и Алфеи. Все видели, как они язвят друг друга на совместных учениях, их диалоги были шедеврами сарказма и скрытых угроз. Но только они двое знали, что за этим стояло.

Они давно раздели друг друга взглядом. Оценка была произведена в первые секунды знакомства: оба признали в другом идеального противника — красивого, умного и абсолютно беспринципного в этой их личной войне.

Они могли бы переспать. Запросто. Один намёк, один взгляд, полный договорённости, и всё было бы решено. Но в этом не было бы интереса. Это было бы поражением. Капитуляцией, где проигрывает тот, кто первым не выдержит и признает, что хочет другого больше, чем победы.

Им была интереснее игра.

* * *

.

Отработка защиты от психологических атак. Пары. Судьба, конечно, свела их вместе.

— Концентрируйтесь на своём партнёре, — вещал инструктор. — Почву для ментальной атаки всегда готовят эмоции. Найдите слабость и защитите свою.

Дарси стоял перед ней, его лицо было невозмутимой маской. Его пальцы легли на её виски. Холодок.

— Не бойся, дорогая, — прошептал он так, чтобы слышала только она. — Я буду нежен.

— У тебя дрожат руки, Дарси, — громко, на всю аудиторию, заметила Ривен. — Волнуешься? Или это твоё эго не может справиться с тем, что придётся лезть в чужую голову, где может быть пусто?

Вокруг хихикнули. Дарси лишь усмехнулся.

— Напротив. Предвкушаю. Ваш разум должен быть... захватывающим дух местом. Наподобие заброшенного замка — красиво снаружи, но полно теней и сюрпризов внутри.

Он вошёл в её сознание. Это было похоже на то, как тёмная, бархатная вода медленно заливает каждый уголок. Он искал брешь — страх, неуверенность, похоть.

И нашёл. Своё же отражение.

Её мысли были полны им. Не нежностью, а анализом. Воспоминаниями об их словесных дуэлях, проекциями их следующей встречи, холодным расчётом, как его спровоцировать. Она думала о нём так же, как он о ней — как о цели, противнике, источнике адреналина.

«Предсказуемо», — мысленно бросила она ему, и он почувствовал, как её ментальные щиты, созданные из стальной воли и острого сарказма, становятся только прочнее. «Ищешь банальную слабость? Я разочарована. Я думала, ты умнее».

Он отступил, слегка задыхаясь. Физически битва была ничьей. Но морально... она его переиграла. Она не дала ему того, что он искал, а показала лишь своё отражение.

— Никаких явных слабостей, — громко констатировал он, отпуская её. Но его взгляд говорил другое: «Ты идеальна».

— Увы, — вздохнула Ривен, поправляя волосы. — Придётся тебе искать лёгкую добычу в другом месте. Желаю удачи с Брендон. Говорят, она реагирует на лесть. Ты ведь мастер лести, не так ли?

* * *

Они сидели за одним столиком, якобы случайно. Пиво Ривен против его виски.

— Знаешь, в чём твоя проблема? — сказала она, крутя бокал в руках. — Ты пытаешься быть джентльменом. Это неестественно для тебя. Как будто змея пытается ходить на хвосте.

— А твоя проблема, — отпил он, — в том, что ты пользуешься своей внешностью, как дубиной. Это примитивно. Как если бы фехтовальщик стал бить соперника эфесом вместо клинка.

— Работает, — она вызывающе улыбнулась.

— До поры до времени. Пока не встретишь того, кого не интересует эфес, а лишь острота ума.

— О, — она наклонилась через стол, её дыхание коснулось его губ. — А тебя разве не интересует... эфес?

Их лица были в сантиметрах друг от друга. Искра. Напряжение, которое можно было порезать.

Он не отстранился. Он улыбнулся — медленно, по-кошачьи.

— Меня интересует весь арсенал, дорогая. Но я предпочитаю разбирать оружие по винтикам, чтобы понять, как оно работает, прежде чем... сделать выстрел.

Он откинулся на спинку стула, ломая момент. Он снова отступил, оставив её с чувством лёгкого разочарования и дикого возбуждения. Он не поддался на провокацию.

Их возбуждало это соперничество. Эта постоянная проверка на прочность. Каждый их разговор был дуэлью, где они фехтовали словами, а призы — их собственные души — висел на волоске.

Они ждали, кто первый сдастся. Но оба втайне боялись, что когда игра закончится, исчезнет и вся магия. А пока... пока они наслаждались каждым моментом этой изощрённой, опасной и безумно притягательной охоты друг на друга.

Это был её коронный номер. Ривен знала силу своего тела и пользовалась ею без тени сомнения. Увидев Дарси, невозмутимо читающего в углу общей гостиной, она без колебаний подошла и с вызывающей улыбкой опустилась к нему на колени.

Её руки обвили его шею, короткая юбка задралась так, что оставляла бедра почти полностью обнажёнными. Она чувствовала напряжение его мышц под собой, но его лицо оставалось маской спокойствия. Он даже не отложил книгу.

— Что-то холодно сегодня, — прошептала она, приблизив свои губы к его уху, а затем медленно переведя взгляд на его рот. — Или это просто ты всегда такой? Холоден, как мраморный памятник самому себе.

Она ждала. Ждала, что он, наконец, сорвётся. Что его джентльменское спокойствие треснет, и он вцепится в неё с той самой животной страстью, что, она знала, кипела в нём под маской. Она была так близко, что видела тень его ресниц на щеках и чувствовала тепло его кожи.

И она забыла одну простую вещь. В эту игру можно играть вдвоём.

Дарси медленно, словно нехотя, закрыл книгу. Его руки, до этого лежавшие на подлокотниках, поднялись. Но они не схватили её за бёдра, не притянули резко к себе. Нет.

Одна его ладонь с обжигающей нежностью легла на её обнажённое бедро. Палец начал медленно, почти лениво водить по коже, поднимаясь всё выше, под край юбки. Это было не грубое захватничество, а изучение. Тактильное утверждение своего права на эту территорию.

— Мрамор, — тихо, с лёгкой задумчивостью произнёс он, его губы искривились в едва заметной улыбке, — можно разогреть долгим прикосновением. Но его истинная красота — в твёрдости. В том, что он не поддаётся первому же порыву.

Его другая рука поднялась к её лицу. Он не оттолкнул её. Он просто провёл тыльной стороной пальцев по её щеке, по линии скулы, с таким невыносимым, снисходительным восхищением, что у неё по спине побежали мурашки. Это был жест хозяина, оценивающего свою собственность, которую он и так никогда не отпустит.

— Ты хочешь, чтобы я потерял контроль, Ривен, — заговорил он, его голос был низким и вкрадчивым, словно гипнотизирующий шёпот в самой глубине её сознания. — Потому что твой собственный контроль начинает тебя подводить. Ты горишь, и это прекрасно. Но пламя, предоставленное само себе, сжигает дотла. А я... — он наклонился вперёд, и его губы едва коснулись её кожи чуть ниже уха, — я предпочитаю направлять его. Созидать. Или уничтожать. По своему выбору.

Он откинулся назад, его руки всё так же лежали на ней — одна на бедре, другая на её шее, — но теперь они чувствовались не как прикосновения, а как оковы. Слабый румянец выступил на её щеках. Она попыталась спровоцировать его, а вместо этого сама оказалась в ловушке. Он перехватил инициативу, не сделав ни одного резкого движения.

Он смотрел на неё, и в его тёмных глазах читалась не похоть, а абсолютная, безраздельная власть.

— Игра продолжается, — мягко прошептал он. — Но на моих условиях. Ты сделала свой ход. Теперь мой черёд. И я не тороплюсь.

Ривен поняла, что проиграла этот раунд. С треском. И самое ужасное было то, что это поражение возбудило её больше, чем любая возможная победа.

* * *

Если Ривен вела войну на поражение — яркими, дерзкими атаками, рассчитывая сломить противника одним ударом, — то Дарси вёл её на измор. Его оружием было не давление, а отсутствие. Не грубая сила, а терпеливое, неумолимое истощение.

Он не шёл ва-банк. Он изводил.

Взглядом. На совещаниях по стратегии его взгляд был тягучим, как патока. Он скользил по её губам, когда она говорила, задерживался на изгибе шеи, на запястье, на котором она нервно вертела браслет. Он смотрел так, словно уже видел её без формы, без этой маски сарказма. И он не отводил взгляд, когда она ловила его на этом. Напротив, он встречал её глаза с лёгким вызовом, словно говоря: «Да, я смотрю. И что ты сделаешь?»

Словами. Он никогда не делал откровенных намёков. Вместо этого он использовал полуфразы, которые додумывала она сама.

«Ты сегодня особенно... энергична. Надеюсь, найдёшь достойное применение этой энергии».

«Эта тактика слишком прямолинейна. Как и некоторые другие вещи. Иногда куда эффективнее обходной путь».

Он бросал такие фразы и тут же переводил разговор на скучные детали учений,оставляя её с учащённым сердцебиением и ощущением, что её только что раздели взглядом.

Дыханием. В переполненном коридоре он мог на мгновение оказаться сзади, будто случайно. Его грудь на секунду касалась её спины, а губы — так близко к её уху, что она чувствовала тёплое дыхание, когда он говорил: «Прости, не помешаю». И отходил, оставляя её кожу гореть, а разум — лихорадочно соображать, было ли это случайностью или тончайшим расчётом.

Поступками. Однажды после изматывающей тренировки она обнаружила на своей тумбочке чашку дымящегося чая — именно того сорта, который она любила, о котором обмолвилась лишь раз, месяцы назад. Ни записки, ни подписи. Только идеально заваренный чай. Он не пришёл требовать благодарности. Он просто вбросил в их игру семя мысли: «Я помню каждую твою мелочь. Я изучаю тебя. Я уже внутри твоей жизни».

Ривен, привыкшая к прямолинейным реакциям, сходила с ума. Её провокации разбивались о его ледяное спокойствие. Её попытки вывести его из себя терпели неудачу. Он не поддавался. Он лишь тихо, методично закручивал винты.

Она ловила себя на том, что думает о нём всё чаще. Не о том, как его соблазнить, а о том, что он задумал. Какой будет его следующий ход. Она начала анализировать его слова, его взгляды, искать в них скрытые коды. Он перевернул их игру с ног на голову: теперь это она реагировала на него.

Однажды ночью, лёжа в постели, она поймала себя на мысли, что ждёт. Ждёт того момента, когда он, наконец, снимет перчатку и дотронется до неё по-настоящему. Не намёком, не дыханием, а рукой.

И самое страшное было то, что она уже почти готова была сдаться. Потому что эта медленная пытка ожиданием, эта изощрённая игра в кошки-мышки возбуждала её так, как не возбуждала ни одна прямолинейная победа. Он заставил её захотеть его не телом, а всем своим существом, измученным этим сладким, невыносимым томлением.

Он изводил её. И она, скрепя сердце, начинала понимать, что это — высшая форма соблазна.

Ривен не просто не любила обходные пути. Она презирала их. Её философия была проста: если видишь цель — иди напролом. Если видишь врага — бей первым, бей сильно и бей, пока он не перестанет шевелиться. Она была человеческим воплощением принципа «лучшая защита — это нападение».

Она могла совершать тысячи мелких атак — язвительных замечаний, дерзких взглядов, провокационных прикосновений. Но всё это были не стратегические манёвры, а обстрел из всех орудий. Она не выстраивала хитроумные планы, как Дарси. Она обрушивала на противника весь свой арсенал сразу, надеясь сломить его волну чистой, необузданной агрессией.

Именно поэтому, при всём её блестящем тактическом уме на поле боя, в классе стратегии ей не было равных. Она ненавидела ждать. Ненавидела многомove-игры, где результат откладывался на неопределённый срок. Её разум, острый как бритва, был лишён терпения.

Она была яростной и молниеносной. Цунами, которое не предупреждает, а просто смывает всё на своём пути. Лесным пожаром, вспыхивающим от одной искры и пожирающим гектары леса за минуту.

И Дарси, этот холодный, неумолимый ледник, доводил её до белого каления своим спокойствием.

После очередного его изощрённого хода — он оставил на её столе засохший цветок, символ ментальной магии, с намёком на «мимолётность её порывов», — её терпение лопнуло.

Она ворвалась в его комнату без стука. Он сидел в кресле с книгой, как будто ждал её.

— Хватит! — выдохнула она, останавливаясь перед ним, вся дрожа от ярости и собственного бессилия. Её грудь вздымалась, глаза метали молнии. — Хватит этих твоих игр! Этих намёков! Этого... этого терпения!

Он медленно поднял на неё взгляд, отложив книгу.

— Терпение — не игра. Это дисциплина. То, что тебе, судя по всему, незнакомо.

— Дисциплина? — она фыркнула, делая шаг вперёд. — Ты просто боишься! Боишься, что если ты хоть раз сорвёшься и сделаешь то, чего мы оба хотим, твоя крутая карта рухнет! Ты строишь из себя бога, но под этой маской ты просто трус!

Он поднялся с кресла. Медленно. Его движения были всё так же плавны, но в воздухе что-то наэлектризовалось.

— Трус? — его голос прозвучал тихо, но в нём впервые зазвучала сталь. — Трус прячется за грубой силой и громкими словами, потому что не может вынести тишины, в которой слышен голос собственных слабостей. Ты не хочешь игры, Ривен. Ты хочешь капитуляции. Моей. Чтобы я упал к твоим ногам, как все остальные.

— Может быть! — крикнула она, уже не слыша себя. — А что ты хочешь?! Чего ты ждёшь, чёрт возьми?!

Он оказался перед ней в два шага. Его лицо было в сантиметрах от её. В его глазах пылал тот самый огонь, который он так тщательно скрывал.

— Я жду, пока цунами не выдохнется сама, осознав своё бессилие перед скалой. Я жду, пока пожар не сожжёт себя дотла, не оставив ничего, кроме пепла и идеально чистой земли. — Его рука поднялась, и он провёл пальцем по её раскалённой щеке, и это прикосновение было обжигающе холодным. — Я жду твоего полного и безоговорочного поражения. Не в постели, а здесь. — Он ткнул пальцем ей в лоб. — И здесь. — Затем — в грудь, над сердцем.

Ривен задышала ещё чаще. Она ненавидела его в этот момент больше, чем кого-либо в своей жизни. Но больше всего она ненавидела то, что он был прав. Она была цунами. И она разбивалась о него снова и снова.

И тогда, вместо того чтобы ответить ударом или словом, она сделала единственное, что могла сделать стихия, встретившая неодолимую преграду.

Она замолчала. Её ярость иссякла, оставив после себя лишь дрожь и оглушительную тишину. Она просто стояла, глядя на него, побеждённая не им, а собственным истощением.

И в этот миг он увидел не дерзкую соперницу, а просто женщину, доведённую до предела. И это, наконец, удовлетворило его.

Игра была окончена. Осада подошла к концу.

--

Это был не поцелуй. Это был акт отчаяния и объявления войны. Последний, отчаянный бросок цунами, готовой схлестнуться со скалой, даже ценой собственного уничтожения.

Ривен не потянула его. Она рванула к себе, вцепившись пальцами в его идеально отглаженный воротник, и впилась губами в его сомкнутые уста. Это не было нежным признанием. Это была атака. Попытка взорвать его изнутри, вломиться в его крепость нахрапом, там, где осада не сработала.

Её поцелуй был грубым, требовательным, полным ярости и сметающей всё на своём пути страсти. Она была как камикадзе, готовая разрушить эту холодную стену спокойствия, даже если это станет её последним действием. Она чувствовала, как его тело на мгновение застыло в шоке, и торжествовала — наконец-то, наконец-то она пробила эту броню!

Но триумф длился лишь секунду.

Потом что-то щёлкнуло.

Его руки, до этого висевшие вдоль тела, вдруг с железной хваткой вцепились в её бёдра, прижимая её к себе с такой силой, что у неё перехватило дыхание. Её атака была поглощена, остановлена и обращена против неё самой.

И тогда он ответил.

Его поцелуй не был ответной атакой. Это был захват. Медленное, безжалостное, тотальное завоевание. Его губы, которые она пыталась заставить ответить ей с той же яростью, двигались с методичной, неумолимой властью. Его язык вторгся в её рот не как гость, а как хозяин, заявляющий свои права. Он не отнимал — он принимал капитуляцию.

Ривен попыталась вырваться, но его хватка была стальной. Всё её буйство, весь её огонь были поглощены его холодной, бездонной целеустремлённостью. Он пил её гнев, её отчаяние, её ярость, превращая их в нечто иное — в невыносимое, всепоглощающее наслаждение, против которого у неё не было защиты.

Он оторвался, и они стояли, тяжело дыша, лоб в лоб. Его глаза, обычно насмешливые и холодные, теперь пылали тёмным, первобытным огнём. В них не было ни злорадства, ни торжества. Было лишь безраздельное обладание.

— Вот и всё, — прошептал он, его голос был хриплым, чужим. — Стена пала. Довольна?

Она не могла вымолвить ни слова. Её ноги подкашивались, разум был пуст. Она проиграла. Она атаковала и была разбита наголову.

— Ты хотела, чтобы я потерял контроль? — он провёл большим пальцем по её распухшей от поцелуя губе. — Поздравляю. Ты добилась своего. Но запомни, — его взгляд стал пронзительным, — то, что вышло наружу, уже не спрятать обратно. Ты выпустила не мальчика, Ривен. Ты выпустила монстра. И теперь он будет преследовать тебя до конца.

Он отпустил её, и она едва устояла на ногах. Цунами отступило, оставив после себя лишь разбитый берег и понимание, что игра действительно окончена. Началось нечто гораздо более реальное и опасное.

И в глубине души, сквозь стыд и ярость, она чувствовала странное, пугающее удовлетворение. Она проиграла битву. Но, возможно, именно этого она и хотела с самого начала.

Это был не конец. Это было осознание. Горькое, яростное, унизительное.

Ривен стояла, всё ещё чувствуя жжение его губ на своих, и понимала — что-то сломалось. Не в нём. В ней. Её воля, всегда жёсткая и прямая как клинок, дала трещину. Она не хотела сдаваться. Боги, как она не хотела! Всё её существо кричало о необходимости сломить его, поставить на колени, заставить признать её победу.

Но её тело, её предательское тело, жаждало лишь одного — продолжения этого ебучего поцелуя. Этого наказания. Этого поражения, которое чувствовалось так, будто она выиграла всё.

Она отступила на шаг, её грудь вздымалась, выписывая яростный ритм на её мундире. Глаза, полные шторма, впились в него.

— Ты... — её голос сорвался, и она с ненавистью к самой себе выдохнула, заставляя его звучать твёрже. — Ты доволен?

Он не улыбался. Его лицо было серьёзным, почти суровым. Он видел. Видел эту внутреннюю битву, и, кажется, это зрелище волновало его больше, чем любая её дерзость.

— Нет, — тихо ответил он. — Это не было довольством. Это было... признанием.

— Признанием чего? — выпалила она, всё ещё пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией, над ним, над собой.

— Того, что ты — единственный достойный противник, которого я когда-либо встречал. — Он сделал шаг вперёд, и она, к своему ужасу, не отступила. — И того, что наша игра только начинается. Просто правила изменились.

Ривен сжала кулаки. Её разум лихорадочно работал, отыскивая лазейку, новый путь к атаке. Она не сдаётся. Чёрт возьми, нет. Это не капитуляция.

Это лишь отступление.

Перегруппировка сил.

Она посмотрела на его губы, вспомнила их давление, и снова почувствовала тот же предательский толчок желания внизу живота. И в этот раз она не стала его подавлять. Она признала его. Приняла. Как принимают новый, опасный элемент в своём тактическом уравнении.

— Правила? — она фыркнула, и в её голосе снова зазвучали знакомые нотки вызова, но теперь в них была новая, опасная хрипотца. — Милый, я только что стёрла твои правила в порошок. И ты ответил тем же. Какие уж тут правила.

Она повернулась, чтобы уйти, чувствуя, как его взгляд прожигает ей спину. На пороге она обернулась, её глаза сияли холодным, решительным огнём.

— Это не поражение, Дарси. Это объявление новой войны. И на этот раз... на этот раз я буду бить тебя твоим же оружием.

Она вышла, хлопнув дверью, оставив его одного в комнате, наполненной эхом их схватки. И впервые за долгое время на его лице появилось нечто большее, чем холодная уверенность. Появилось предвкушение.

Она не сдалась. Она просто поняла, что для того, чтобы победить такого противника, нужно было сначала позволить ему победить себя. И теперь, когда она приняла это, ничто не могло остановить её.

Ничто, кроме возможно, её собственного внезапно проснувшегося голода до того, что она так отчаянно пыталась разрушить

Ривен была умна. Чертовски умна. И её самое отточенное хобби — сводить мужчин с ума — было доведено до уровня высокого искусства. У неё была целая галерея поклонников, готовая на всё по одному её взмаху ресниц. Но ни один из них — ни самый сильный, ни самый преданный — не вызывал в ней этого вихря ярости, азарта и жгучего, нездорового любопытства, что бушевал сейчас.

Она поставит его на колени. Она добьётся своего. Если он хочет игры по правилам — легко. Она выучит их лучше него.

Так начались настоящие военные действия. Холодная, расчётливая кампания, где каждое движение было выверено.

Она изучала его, как шпион изучает вражеского агента.

Факт: он был перфекционистом. Он ненавидел глупость и некомпетентность. Значит, она стала безупречной на тактических учениях, её доклады были кратки и гениальны, заставляя его смотреть на неё с нескрываемым уважением.

Находка:он краснел от поцелуев в шею. Незначительно, едва заметный румянец, но она его видела. И потому теперь её губы «случайно» оказывались в сантиметре от его кожи, когда она передавала ему документы.

Открытие:его взгляд задерживался на две секунды дольше, когда она оголяла плечи. Пуговица на её мундире стала расстёгиваться с подозрительной регулярностью.

Слабость:он любил сложную поэзию, полную аллегорий, и презирал любовные романы, называя их «сентиментальным мусором». Теперь в её сумке всегда лежал томик Ницше, а цитаты из Камю срывались с её языка с лёгкостью, заставляя его забыть о сарказме и вступить в дискуссию.

Она касалась его. Легко, мимоходом. Поправляла несуществующую пылинку на его плече. Её пальцы скользили по его руке, когда она брала у него ручку. Она шептала ему на ухо колкости, приправленные таким количеством сексуальной энергии, что они звучали как пошлые намёки.

Она провоцировала его, играла с ним, как кошка с мышью, которая сама считала себя хищником.

Самым гениальным её ходом стало то, как она приняла его «правила». Когда она была в юбках, его рука покоилась на её коленях с видом законного владельца. И она не протестовала. Она позволяла. Она даже притворялась, что это её не смущает. А потом, под предлогом усталости, опускала голову ему на плечо и чувствовала, как его дыхание сбивается. Его холодные, как лёд, пальцы на её коже становились единственным якорем в этом безумном танце.

И ей казалось... нет, она была почти уверена, что он ревновал.

Когда она с блестящей улыбкой обсуждала что-то с Крисом, она ловила на себе его взгляд. Не яростный, не собственнический. Холодный. Оценочный. Как будто он вычислял наилучший момент, чтобы вклиниться и своим спокойным, язвительным комментарием разрушить их беседу, вернув всё внимание на себя.

Однажды, после того как она целый вечер флиртовала с одним из новых специалистов, Дарси подошёл к ней, когда та уже уходила.

— Увлекательная беседа, — произнёс он, его голос был ровным, но в нём слышалось стальное шипение. — Жаль, он, судя по всему, не способен оценить всю глубину твоего... остроумия. Его мозг, похоже, занят обработкой более примитивных сигналов.

— Ревнуешь? — бросила она ему в лицо с вызовом.

Он рассмеялся. Коротко, сухо.

— Ревность — эмоция для тех, кто сомневается в своей победе. Я же просто наблюдаю за твоими... тактическими манёврами. Они становятся предсказуемыми.

Но она видела, как сжались его пальцы. Видела тень в его глазах. Он лгал. И это было её величайшей победой на сегодня.

Она не просто сводила его с ума. Она заставляла его чувствовать. И в этом хаосе эмоций, которые он так тщательно хоронил под маской джентльмена и манипулятора, она медленно, но верно отыскивала путь к своей цели.

Поставить его на колени? Возможно. Но сейчас её больше занимало другое — увидеть, как эта ледяная стена треснет окончательно, и что скрывается за ней. И ради этого она была готова зайти очень, очень далеко.

Она просчитала всё до мелочей. Время, место, его маршрут. В их школе был общий душ, и она запомнила, когда он туда ходил, предпочитая уединение и тишину после основных наплывов студентов.

Она пришла раньше. На полчаса. Вода, горячая и почти обжигающая, омывала её тело, пар клубился в воздухе, застилая кафель и зеркала. Она слышала его шаги — те самые, размеренные и уверенные, — прежде чем дверь открылась.

Он замер на пороге.

Ривен стояла под струями, повернувшись к нему. Не прикрываясь. Не делая вида, что это случайность. Вода стекала по её длинным ногам, сглаживала острые линии ключиц, впивалась в каштановые волосы, тёмные от влаги. Она не стеснялась себя. Она знала, что хороша — каждым изгибом, каждым мускулом, выточенным в бесчисленных тренировках.

Его лицо, обычно являвшее собой образец безупречного самообладания, на мгновение стало пустым экраном. Все мысли, все расчёты — всё было смыто одним этим образом. Его взгляд, против его воли, провёл полный инвентарь, скользнув от её мокрых стоп до встречного взгляда.

— Опоздал, — сказала она. Её голос прозвучал глухо из-за шума воды, но каждое слово отчеканилось в его сознании. — Я уже почти всё.

Он не двинулся с места. Его пальцы сжали ручку его душевой сумки так, что кости побелели.

— Это... новая тактика? — спросил он. В его голосе не было насмешки. Было нечто сдавленное, хриплое. Голос человека, чей разум отказывался работать, подчинившись более древним инстинктам.

— Нет, — она провела рукой по мокрой коже бедра, сметая капли. Жест был не вызывающим, а... демонстративным. Как если бы она показывала ему карту местности, которую он тщетно пытался завоевать. — Это финал. Я устала от игры в тени, Дарси. Я показываю все карты. Все. Что ты будешь делать теперь?

Он молчал. Впервые с момента их знакомства у него не находилось слов. Его стена, его ледяное спокойствие, его джентльменские манеры — всё это растворилось в пару, оставив лишь голое желание и осознание полного поражения.

Она вышла из-под струй, не спуская с него глаз. Прошла мимо него, так близко, что капли с её кожи попали на его безупречный мундир. Она не потянулась к полотенцу. Она позволила воде стекать с себя, оставляя мокрые следы на полу, ведя его за собой как загипнотизированного.

У самой двери она обернулась.

— Игра окончена, — тихо сказала Ривен. — Ты проиграл. Не потому что я сильнее. А потому что ты... понят. До самого дна. И тебе нечего больше мне предложить, кроме того, чего я уже давно от тебя хочу.

Она ушла, оставив его одного в пустом душевом помещении, с гулом воды в ушах и образом её тела, выжженным на сетчатке.

И Дарси, наконец, понял. Она не пыталась поставить его на колени. Она поставила его перед зеркалом, где он увидел не могущественного мага и манипулятора, а просто мужчину, сломленного желанием к женщине, которая оказалась умнее, смелее и безжалостнее его.

И в этот момент он осознал, что это не поражение. Это — капитуляция. И он с готовением принимал её условия. Потому что быть побеждённым ею оказалось единственной победой, которая имела для него значение.

* * *

Он запомнил её до мельчайших деталей. Её шрам на левом плече — след от тренировочного клинка два года назад. Родинку чуть ниже пупка, ту, что он видел лишь мельком, когда она наклонялась. Каждый гребаный изгиб, каждую линию её тела запечатлелись в его памяти как навязчивый манифест, как доказательство его собственного поражения.

На следующий день после пар они встретились в общей гостиной. Она сидела в глубоком кресле, закинув ноги на подлокотник, и читала учебник по истории. Длинные, стройные ноги в чёрных носках беззаботно болтались в воздухе, а короткая юбка, как всегда, кокетливо и вызывающе оголяла чуть больше, чем было прилично. Она была такой — всегда. Вызывающей. Неприкрытой. Страстной.

Он подошёл к ней без лишних слов. Взгляд его был тёмным и сосредоточенным. Он не стал вступать в словесную перепалку, не пытался парировать. Вместо этого он, по-хозяйски, наклонился, подхватил её под коленями и спиной и приподнял.

Ривен взвизгнула от неожиданности, учебник с грохотом упал на пол.

— Дарси, что, чёрт возьми... — начала она, но он уже усаживал её к себе на колени, как будто так и было всегда.

Он устроил её поудобнее, его руки твёрдо легли на её бёдра, и он поправил сбившуюся ткань её юбки. Жест был не грубым, но и не нежным. Это был жест собственника.

— Тихо, — сказал он, его голос был низким и ровным, но в нём слышалось нечто новое — не вызов, а констатация. — Игра окончена. Ты выиграла.

Он прислонился спиной к креслу, удерживая её на себе. Его пальцы медленно водили по её бедру поверх ткани.

— Раз уж я проиграл, — продолжил он, его губы почти касались её уха, — мне полагается утешительный приз. И я не намерен делиться им больше ни с кем.

Он не смотрел на других, но его поза, его прижимающие руки, его тихий, властный тон — всё это было предупреждением для любого, кто мог подойти. Она была его трофеем. Его поражением, которое пахло её кожей и отзывалось гулом в крови. И теперь, когда пыль битвы осела, он не собирался позволять этому видению ускользнуть.

Ривен сначала хотела возмутиться, вырваться, прошипеть что-то язвительное. Но вместо этого она почувствовала, как по её спине разливается странное, тёплое удовлетворение. Она расслабилась, позволив своей спине прижаться к его груди, а голове — откинуться на его плечо.

Она выиграла. И её призом стал он сам — не сломленный, но признавший её силу. И, возможно, это было куда ценнее, чем его унижение.