Когда молчат свои: история Гарри Поттера (джен)

Гарри не помнил, как дошёл до башни Гриффиндора. Он просто шёл, механически переставляя ноги, не замечая ни лестниц, ни портретов, ни голосов. Мысли путались, возвращаясь к одному и тому же: она знала. Она смотрела. Она рассказывала.

Он всегда считал, что хуже одиночества ничего нет. Но оказалось, что хуже — быть не одиноким, а обманутым.

Ночью ему приснился Дамблдор. Старый волшебник стоял посреди тумана и смотрел на Гарри с тем же печальным выражением, что и всегда.

— Я хотел защитить тебя, — говорил он. — Иногда защита выглядит как предательство.

Гарри проснулся в холодном поту, с колотящимся сердцем и ощущением, будто кто-то вторгся в его голову — снова.

На этот раз шрам болел.

Следующие дни стали пыткой. Гермиона избегала его — не потому что не хотела говорить, а потому что не смела. Рон исчезал всё чаще, возвращаясь только к ночи, мрачный и замкнутый. Их некогда прочное трио превратилось в три отдельные точки, соединённые лишь воспоминаниями.

На уроках Гарри не слышал ни слова. Мысли ускользали, уступая место странным образам: темные коридоры, шёпот, обещания силы и понимания. Голос в голове стал отчётливее.

Они не верят тебе.

Он сжал зубы.

Они боятся тебя.

Гарри знал, чей это голос. И от этого становилось страшно — и… легче.

Впервые кто-то не притворялся, что всё будет хорошо.

Рон догнал его вечером у выхода во двор.

— Нам нужно поговорить, — сказал он глухо.

— Теперь ты хочешь поговорить? — Гарри не смог скрыть горечь.

Рон поморщился.

— Я не хотел, чтобы всё вышло так.

— Но вышло.

Они вышли под холодный ветер. Небо было низким и серым.

— Она не плохой человек, — сказал Рон. — Но она сделала выбор.

— А ты? — спросил Гарри. — Ты сделал свой?

Рон замялся.

— Я сказал профессору Макгонагалл, что ты… меняешься.

Гарри замер.

— Ты тоже за мной следишь?

— Я переживал! — резко ответил Рон. — Ты замыкаешься, злишься, у тебя эти видения! Я боялся, что ты сорвёшься!

— И решил доложить.

— Я решил спасти тебя!

Гарри рассмеялся — коротко и пусто.

— Забавно, — сказал он. — Вы оба так говорите.

Рон побледнел.

— Гарри…

— Нет, — перебил тот. — Знаешь, что самое страшное? Я бы умер за вас. А вы… — он не договорил.

Рон сделал шаг вперёд.

— Мы всё ещё можем всё исправить.

Гарри посмотрел на него долго.

— Некоторые вещи нельзя склеить.

Он развернулся и ушёл, не дав Рону сказать ни слова.

Гермиона нашла его у Чёрного озера. Она стояла, сжимая плащ, будто боялась, что ветер унесёт её вместе с последней надеждой.

— Я знаю, что ты злишься, — сказала она, когда он подошёл. — Я знаю, что ты не обязан меня прощать.

— Тогда зачем ты здесь?

— Потому что ты в опасности.

Гарри усмехнулся.

— Теперь ты предупреждаешь?

— Твой шрам, — прошептала она. — Он снова болит, да?

Он молчал.

— Он пытается добраться до тебя, — продолжила Гермиона. — И если ты отвернёшься от нас… у тебя не останется якорей.

— А если мои якоря — это и есть цепи?

Её лицо исказилось болью.

— Ты не понимаешь, что делаешь.

— А ты понимаешь? — тихо спросил он. — Когда смотришь на меня и думаешь: «А вдруг он опасен»?

Слёзы потекли по её щекам.

— Я думала о том, как спасти мир.

— А я думал, что вы — мой мир.

Он почувствовал, как в голове вновь раздаётся шёпот — настойчивый, тёплый, почти ласковый.

Они уже сделали свой выбор. Теперь — твоя очередь.

Гарри сделал шаг назад.

— Оставь меня, Гермиона.

Она не двигалась.

— Пожалуйста.

И тогда он развернулся и ушёл, оставив её у воды — одну, как он чувствовал себя теперь внутри.

В ту ночь Гарри принял решение.

Он перестал делиться своими снами.

Перестал искать поддержки.

И впервые — перестал сопротивляться голосу.