Noctis Oblivionis (джен)

Межмирье больше не было тихим пограничьем. Оно превратилось в арену бюрократии. Совет Духов выстроил ряды светящихся скрижалей, на которых фиксировались «нарушения баланса». В каждом втором случае фигурировало одно имя: Никс.

* * *

На Великом Собрании глава Совета Духов вознёс над головой кристалл, пульсирующий чёрным светом.

— Это — будущее, — произнёс он. — Мы изолируем миры. Каждый будет замкнут в собственной оболочке. Никаких пересечений. Никаких «потерянных душ».

Никс встал. Его кольца тихо зазвенели.

— Вы замораживаете жизнь, — сказал он. — Без потока душ миры зачахнут.

— Порядок не требует жизни, — ответил глава. — Он требует стабильности.

В тот миг Никс понял: они уже решили. Его мнение — лишь формальность.

* * *

Его привели в Зал Зеркал — помещение, где стены отражали не облик, а поступки.

— Вот твоё первое нарушение, — провозгласил обвинитель, указывая на образ: Никс помогает душе ребёнка.

— Второе: ты скрыл следы призрака, нарушившего границу.

— Третье: ты позволил миру‑изгою существовать ещё триста лет, хотя он должен был быть стёрт.

Зеркала вспыхивали, демонстрируя эпизоды, которые он давно забыл:

Как задержался у умирающей души, чтобы услышать её последнюю мысль;

Как спрятал беглеца в складках межмирья;

Как не стёр память о сестре — ту самую, которую пожертвовал ради кольца «Забвение».

— Ты проявляешь человечность, — произнёс глава Совета. — А это — угроза равновесию.

Никс посмотрел на свои руки. Кости всё ещё хранили руны, но теперь они казались клеймом.

— Человечность — не слабость, — сказал он тихо. — Это память.

Когда судьи объявили приговор — «лишить полномочий, стереть память, изгнать» — он восстал.

Не с криком. Не с гневом. С холодной решимостью.

Он активировал все четыре кольца одновременно:

«Переход» разорвал пространство на лоскуты;

«Забвение» окутало зал туманом, стирая образы судей;

«Эхо» усилило его голос до грохота: «Вы не сохраняете порядок — вы убиваете его!»;

«Сон» погрузил всё в фиолетовый мрак.

Пространство затрещало. Трещины побежали по стенам Зала Зеркал, отражая его бунт.

Но Совет был готов.

Десять фигур в мантиях окружили его, сплетая руны подавления. Их сила сковала его запястья, ноги, шею. Кольца на пальцах потухли.

— Ты не можешь победить систему, которую сам поддерживал, — прошептал глава Совета.

* * *

Его подняли в воздух. Кости начали чернеть — как будто тьма, которую он сдерживал тысячилетиямм, теперь пожирала его изнутри.

Глаза из голубых стали тускло‑фиолетовыми, словно угасающие звёзды.

Глава Совета поднял руку:

— За каждое проявление жалости — часть памяти. За каждое нарушение — часть силы.

Вспышка.

Первая волна стирания: он забыл, как создал кольца.

Вторая: он перестал помнить имена душ, которых спас.

Третья: он не мог вспомнить, почему вообще стоял на Пороге.

Последний взгляд на Совет:

— Кто… я? — прошептал он.

— Никто, — ответил глава. — Теперь ты — никто.

Его швырнули в серую пустоту — пространство между мирами, где время течёт хаотично, а законы реальности размыты.

* * *

Он падал. Или стоял. Или был везде сразу.

Память рассыпалась на осколки:

Он знал, что должен что‑то охранять, но не помнил, что именно.

Он чувствовал холод в костях, но не понимал, почему.

Иногда ему казалось, что он слышит голос: «Ты — граница», но чей это голос?

Самое мучительное — воспоминания о предательстве. Он не мог назвать ни лиц, ни причин, но в груди жгло: «Они забрали всё».

Он пытался собрать себя по частям:

Касался колец — но они были безмолвны;

Искал отражения — но зеркала межмирья показывали лишь тень;

Звал кого‑то — но эхо возвращалось пустым.

* * *

Он очнулся на поверхности, похожей на пепел. Над ним — небо без звёзд, под ним — земля без запаха.

Медленно поднял руку. Кости чёрные, руны едва светятся.

Кольца на пальцах — холодные.

Шепот сорвался с его губ:

— Кто я?..

Ветер — если это был ветер — принёс ответ:

«Ты — то, что осталось».

Он закрыл глаза. В сознании мелькнул образ: девочка с улыбкой, протягивающая руку.

Но прежде чем он успел ухватиться за него, всё снова утонуло во тьме.