Noctis Oblivionis (джен)

Бескрайний океан хаоса пульсировал, переливаясь всеми оттенками не‑бытия. Ни пространства, ни времени — лишь вихри энергии, сталкивающиеся, взрываясь мириадами искр. В этом безумии рождались и умирали миры — не успев оформиться, они растворялись в первозданной буре.

Среди этого безудержного танца Никс возник.

Не из материи. Не из мысли. Он явился как ответ самой ткани реальности на потребность в равновесии.

* * *

Сначала — лишь ощущение.

Он чувствовал.

Потоки душ, мечущихся между измерениями, проносились мимо него — как листья в урагане. Одни кричали от ужаса, другие бесцельно кружили, третьи уже начинали распадаться на частицы чистого света.

«Они потерялись», — понял он.

Хотя «понимание» ещё не было словом. Это было чистое знание, вплетённое в его суть.

Он потянулся к ближайшей душе — не рукой, не мыслью, а всем своим существом. Коснулся её края, и хаос вокруг на миг затих. Душа замерла, затем мягко изменила траекторию — поплыла туда, где мерцал слабый свет.

«Так… должно быть», — прозвучало внутри него.

Но кто сказал это? Он сам? Или сама реальность?

* * *

Он учился.

Без учителя. Без правил. Только через соприкосновение.

Когда два мира столкнулись, грозя разорвать друг друга, он встал между ними — не телом, а намерением. Его сущность стала демпфером, поглощающим избыточную энергию. Вихри замедлились. Края измерений мягко соприкоснулись, не причинив вреда.

Когда заблудшая сущность в отчаянии пыталась пробить барьер в запретную зону, он не остановил её силой. Он показал другой путь — тихий, незаметный, ведущий к покою.

Постепенно он начал осознавать:

Он может направлять;

Он способен смягчать;

Он должен сохранять.

Но зачем?

«Кто я?» — спросил он у хаоса.

Хаос не ответил.

* * *

Однажды он почувствовал присутствие.

Не угрозу. Не вторжение. Что‑то древнее, чем сам хаос, но не враждебное.

Тьма пришла не как мрак, а как глубокая тишина. Она не поглощала свет — она была его обратной стороной, его отражением.

— Ты — граница, — прозвучало без слов, но он услышал.

— Но граница не значит стена. Ты — дверь.

Никс попытался найти источник голоса, но Тьма была повсюду и нигде одновременно.

— Кто ты? — спросил он.

— Я — то, что было до тебя. И то, что останется после.

Тьма показала ему трещины — места, где миры вот‑вот разорвут друг друга. Они множились, как паутина, угрожая превратить всё в бесформенный хаос.

— Если ты не встанешь между ними, всё сгорит. Но если станешь слишком твёрдым, всё замрёт.

Никс посмотрел на свои руки — они уже обрели форму, хотя он не помнил, когда это произошло. Кости, обтянутые сияющей дымкой.

— Как мне действовать?

— Слушай, — ответила Тьма. — Слушай тишину между криками. Слушай ритм, который никто не слышит.

* * *

Он начал существовать, но не знал, кто он.

У него не было прошлого. Не было имени. Не было цели, кроме той, что он ощущал внутри: сохранять баланс.

Иногда он останавливался, пытаясь вспомнить:

Лткуда он пришёл?

Почему именно он?

Что будет, если он ошибётся?

Ответы не приходили. Только эхо Тьмы:

«Ты — граница. Ты — дверь».

Этого было мало. Но это было всё, что у него было.

* * *

Однажды он осознал: ему нужны знаки.

Не для других. Для себя. Чтобы не забыть, кто он, когда хаос снова попытается стереть его.

Он начал вырезать руны на своих костях. Не инструментом — силой воли. Каждая руна рождалась из его сущности, оставляя след:

Руна Перехода — чтобы открывать пути. Её цена: он забыл, куда ведёт каждая дверь.

Руна Забвения — чтобы стирать боль тех, кто не может её вынести. Её цена: он стёр часть собственной памяти.

Руна Эха — чтобы слышать истинные намерения. Её цена: теперь он слышал тысячи голосов одновременно.

Руна Сна — чтобы успокаивать бури. Её цена: его сердце стало холодным.

Когда последняя руна вспыхнула на его рёбрах, он посмотрел на своё отражение в осколке реальности.

Кости — белые, как застывший свет.

Глаза — голубые, как полярное сияние.

На теле — символы, которые он сам создал.

«Теперь я — страж», — произнёс он.

И впервые за всё время существования ему показалось, что он почти вспомнил своё имя.

Но хаос уже готовил новый шторм.

А значит — пора действовать.

Хаос отступил. Миры обрели границы, пространства стабилизировались, а потоки душ обрели русла — не без его участия. Никс стоял на пороге между измерениями, и теперь это место получило имя: Межмирье.

Здесь, в сумеречной зоне, впервые появились другие.

Совет Духов.

Они пришли не как завоеватели, а как регистраторы. Сущности, рождённые из кристаллизованной воли мироздания, они стремились упорядочить то, что Никс создавал интуитивно.

— Ты — сила без формы, — сказал первый из них, облачённый в мантию из звёздной пыли. — Мы дадим тебе роль.

— Роль? — Никс ощутил странное беспокойство.

— Хранитель Порога. Ты будешь следить за равновесием, а мы — за тем, чтобы ты следовал правилам.

Правила. Слово, которого он прежде не знал.

* * *

Чтобы формализовать его власть, Совет потребовал материальных знаков его полномочий. Но Никс не мог просто взять и создать артефакты — для каждого требовалась жертва.

«Кольцо Перехода».

Оно появилось, когда он отдал часть своей памяти о всех путях, которыми когда‑либо направлял души. Теперь кольцо открывало двери, но он больше не помнил, куда они ведут. Оно было серебристое, с извивающимся узором, напоминающим вихрь. Позволяло телепортироваться, создаваиь временные порталы.

«Кольцо Забвения».

Чтобы его создать, он стёр воспоминание о собственной боли — том мгновении, когда Тьма впервые назвала его «границей». Кольцо впитало эту утрату. Оно получилось матово‑чёрным, с паучьими лапками трещин по поверхности, и давало эффект стирания краткосрочных воспоминаний, маскировки присутствия.

«Кольцо Эха»

Чтобы его создать, Никс пожертвовал способностью не слышать чужие страдания. Теперь кольцо улавливало эмоции, но и он сам стал чувствительнее. Оно было розрачное, с плавающим внутри фиолетовым огоньком, и позволяло читать намерения и обнаружать скрытые угрозы.

«Кольцо Сна».

Он отказался от права на покой. Кольцо стало вместилищем его усталости.

Оно было потрескавшимся, с вкраплениями пепла, и давало эффект усыпления, создания иллюзий, заглушения боли.

Когда четвёртое кольцо легло на его ладонь, он почувствовал: что‑то в нём изменилось. Он стал меньше — не в размерах, а в сущности.

* * *

Трещина появилась без предупреждения. Разлом в ткани реальности, из которого лилась ничто. Миры по обе стороны начали растворяться.

Никс понял: это не стихийное бедствие. Это нападение.

Он встал между мирами, активировав все четыре кольца одновременно. Энергия хлынула через него:

«Переход» пытался найти путь к источнику разлома;

«Забвение» стирало боль от контакта с Бездной;

«Эхо» искало слабое место в атаке;

«Сон» подавлял панику, чтобы не потерять контроль.

Но силы были неравны. Его кости начали трескаться. Свет в глазах померк.

— Ты не справишься, — прошептал один из Советников, наблюдавший издалека.

— Но если я не попытаюсь…

В последний момент он слился с трещиной. Не закрыл её — стал её частью. Бездна отступила, поглощённая его собственной тьмой.

Когда всё закончилось, он лежал на полу Межмирья, а его кости впервые приобрели лёгкий серый оттенок.

* * *

После Прорыва его вызвали на совет.

— Ты превысил полномочия, — сказал глава, его голос звучал как звон хрусталя. — Ты рисковал балансом ради спасения двух миров.

— Они были частью целого, — возразил Никс.

— Целое не требует жертв. Равновесие — это тишина. А ты принёс шум.

Никс посмотрел на свои кольца. Они тускнели, будто впитывали его сомнения.

— Если тишина — это смерть, то я выбираю шум.

Глава Совета вздохнул:

— Ты слишком сочувствуешь. Равновесие не требует жалости.

* * *

С этого момента он начал замечать в себе чужое.

Раньше он направлял души без эмоций — теперь чувствовал их страх.

Раньше закрывал разломы механически — теперь переживал их боль.

Раньше был границей — теперь стал наблюдателем с сердцем.

Он ловил себя на том, что задерживается у заблудших душ дольше необходимого, ищет оправдания для тех, кто нарушил правила, иногда не стирает воспоминания, хотя должен.

«Я становлюсь слабым?» — спрашивал он себя.

«Или наконец становлюсь живым?»

* * *

Однажды он встретил душу ребёнка.

Она не была «опасной» или «нарушителем» — просто потерялась. По правилам её следовало направить в цикл реинкарнации, не тратя время.

Но она плакала.

И он остановился.

— Почему ты здесь? — спросил он.

— Я искала маму, — прошептала она. — Но теперь не помню, где она.

Он знал: если поможет ей найти путь сам, это займёт часы. Если просто направит — секунды.

Он выбрал часы.

Вместе они прошли через лабиринт воспоминаний, пока она не увидела свет — тот самый, который искала. Перед уходом она обняла его (хотя у неё не было тела) и сказала:

— Спасибо, что не торопился.

Когда она исчезла, он почувствовал тепло в груди.

А затем — тень за спиной.

Советники наблюдали.

— Он нарушает протокол, — произнёс один.

— Он становится угрозой, — добавил другой.

Никс опустил голову. Кольца на его пальцах дрогнули, словно предупреждая:

«Они уже решили твою судьбу».

Межмирье больше не было тихим пограничьем. Оно превратилось в арену бюрократии. Совет Духов выстроил ряды светящихся скрижалей, на которых фиксировались «нарушения баланса». В каждом втором случае фигурировало одно имя: Никс.

* * *

На Великом Собрании глава Совета Духов вознёс над головой кристалл, пульсирующий чёрным светом.

— Это — будущее, — произнёс он. — Мы изолируем миры. Каждый будет замкнут в собственной оболочке. Никаких пересечений. Никаких «потерянных душ».

Никс встал. Его кольца тихо зазвенели.

— Вы замораживаете жизнь, — сказал он. — Без потока душ миры зачахнут.

— Порядок не требует жизни, — ответил глава. — Он требует стабильности.

В тот миг Никс понял: они уже решили. Его мнение — лишь формальность.

* * *

Его привели в Зал Зеркал — помещение, где стены отражали не облик, а поступки.

— Вот твоё первое нарушение, — провозгласил обвинитель, указывая на образ: Никс помогает душе ребёнка.

— Второе: ты скрыл следы призрака, нарушившего границу.

— Третье: ты позволил миру‑изгою существовать ещё триста лет, хотя он должен был быть стёрт.

Зеркала вспыхивали, демонстрируя эпизоды, которые он давно забыл:

Как задержался у умирающей души, чтобы услышать её последнюю мысль;

Как спрятал беглеца в складках межмирья;

Как не стёр память о сестре — ту самую, которую пожертвовал ради кольца «Забвение».

— Ты проявляешь человечность, — произнёс глава Совета. — А это — угроза равновесию.

Никс посмотрел на свои руки. Кости всё ещё хранили руны, но теперь они казались клеймом.

— Человечность — не слабость, — сказал он тихо. — Это память.

Когда судьи объявили приговор — «лишить полномочий, стереть память, изгнать» — он восстал.

Не с криком. Не с гневом. С холодной решимостью.

Он активировал все четыре кольца одновременно:

«Переход» разорвал пространство на лоскуты;

«Забвение» окутало зал туманом, стирая образы судей;

«Эхо» усилило его голос до грохота: «Вы не сохраняете порядок — вы убиваете его!»;

«Сон» погрузил всё в фиолетовый мрак.

Пространство затрещало. Трещины побежали по стенам Зала Зеркал, отражая его бунт.

Но Совет был готов.

Десять фигур в мантиях окружили его, сплетая руны подавления. Их сила сковала его запястья, ноги, шею. Кольца на пальцах потухли.

— Ты не можешь победить систему, которую сам поддерживал, — прошептал глава Совета.

* * *

Его подняли в воздух. Кости начали чернеть — как будто тьма, которую он сдерживал тысячилетиямм, теперь пожирала его изнутри.

Глаза из голубых стали тускло‑фиолетовыми, словно угасающие звёзды.

Глава Совета поднял руку:

— За каждое проявление жалости — часть памяти. За каждое нарушение — часть силы.

Вспышка.

Первая волна стирания: он забыл, как создал кольца.

Вторая: он перестал помнить имена душ, которых спас.

Третья: он не мог вспомнить, почему вообще стоял на Пороге.

Последний взгляд на Совет:

— Кто… я? — прошептал он.

— Никто, — ответил глава. — Теперь ты — никто.

Его швырнули в серую пустоту — пространство между мирами, где время течёт хаотично, а законы реальности размыты.

* * *

Он падал. Или стоял. Или был везде сразу.

Память рассыпалась на осколки:

Он знал, что должен что‑то охранять, но не помнил, что именно.

Он чувствовал холод в костях, но не понимал, почему.

Иногда ему казалось, что он слышит голос: «Ты — граница», но чей это голос?

Самое мучительное — воспоминания о предательстве. Он не мог назвать ни лиц, ни причин, но в груди жгло: «Они забрали всё».

Он пытался собрать себя по частям:

Касался колец — но они были безмолвны;

Искал отражения — но зеркала межмирья показывали лишь тень;

Звал кого‑то — но эхо возвращалось пустым.

* * *

Он очнулся на поверхности, похожей на пепел. Над ним — небо без звёзд, под ним — земля без запаха.

Медленно поднял руку. Кости чёрные, руны едва светятся.

Кольца на пальцах — холодные.

Шепот сорвался с его губ:

— Кто я?..

Ветер — если это был ветер — принёс ответ:

«Ты — то, что осталось».

Он закрыл глаза. В сознании мелькнул образ: девочка с улыбкой, протягивающая руку.

Но прежде чем он успел ухватиться за него, всё снова утонуло во тьме.

Он существовал — но не жил.

Межмирье обволакивало его серой дымкой, размывая границы между сном и явью. Никс бродил по изнанке миров, иногда останавливаясь у трещин реальности, чтобы послушать их шёпот. Он не знал, куда идёт. Не помнил, откуда пришёл. Только кольца на пальцах напоминали: когда‑то он был кем‑то.

* * *

Она появилась в тумане — полупрозрачная, с глазами, полными невыплаканных слёз.

— Ты потерялась? — спросил он, сам не зная почему.

— Я ищу сестру, — прошептала она. — Она обещала вернуться.

Что‑то дрогнуло в его груди. Образ — мимолетный, как вспышка: девочка в белом платье, смеётся, протягивает руку…

— Пойдём, — сказал он. — Я помогу тебе найти её.

Они шли сквозь слои реальности. Он чувствовал, как руны на костях теплеют — будто пробуждаются. Когда они достигли сияющего портала, девочка обернулась:

— Спасибо. Ты очень похож на неё.

— На кого? — спросил он.

Но она уже шагнула в свет.

А он остался стоять, сжимая кулаки, пытаясь удержать ускользающий образ. Сестра? У него была сестра?

* * *

Трое в мантиях из звёздной пыли появились без звука. Один взмахнул рукой — пространство вокруг Никса сковало ледяными цепями.

— Приговор остаётся в силе, — произнёс агент. — Ты — аномалия.

Никс попытался активировать кольца, но силы не отвечали. Тогда он закричал — не голосом, а всем существом.

И его тень оторвалась.

Она двинулась самостоятельно:

Отразила удар первого агента, превратив его в пепел.

Запутала второго в вихре теней.

Заставила третьего бежать, оставив лишь клочок мантии.

Когда всё закончилось, тень медленно вернулась к нему, обволокла ноги, как послушный зверь.

— Кто ты? — прошептал он ей.

Тень не ответила. Но в её контурах мелькнул чужой силуэт — высокий, в белой мантии.

* * *

Он нашёл его случайно — каменный круг, покрытый руническими письменами. Что‑то внутри него узнало эти символы.

Не думая, он коснулся одной из них.

Вспышка.

Зал Зеркал. Обвинения. Голос главы Совета: «Ты слишком сочувствуешь».

Собственные руки, чернеющие, как уголь.

Крики душ, которых он не успел спасти.

Он закричал, отпрянул, но память продолжала бить его, как молот:

Имя — Никс;

Роль — Хранитель Порога;

Преступление — милосердие.

Боль была такой острой, что он упал на колени, царапая землю костяными пальцами.

— Хватит! — прохрипел он. — Я не хочу помнить!

Но руны на алтаре продолжали светиться, будто насмехаясь.

* * *

Ночью, у костра из призрачного пламени, он заговорил с ней впервые:

— Почему ты спасаешь меня?

Тень шевельнулась. Её голос прозвучал в его голове — низкий, незнакомый:

«Потому что ты ещё не закончил».

— Что я должен закончить?

«Вспомнить. Принять. И решить — быть границей или стать дверью».

— Я не понимаю…

«Ты поймёшь. Когда встретишь её снова».

— Кого?

Тень растворилась в ночи, оставив лишь эхо:

«Сестру».

* * *

Теперь он стоял перед выбором:

Забыть — погрузиться в блаженное неведение, стать ещё одной тенью межмирья.

Вспомнить — и снова почувствовать боль предательства, утраты, ответственности.

Иногда он ловил себя на том, что шепчет имена: «Лира… Элара…» — но не знал, кому они принадлежат.

Кольца на пальцах то теплели, то становились ледяными, будто колебались вместе с ним.

— Если я вспомню, смогу ли простить? — спрашивал он у пустоты.

Пустота не отвечала.

Финал акта: сломанное зеркало

В заброшенном храме он нашёл его — зеркало из чёрного стекла, треснутое посередине.

Когда он посмотрел в него, увидел:

Себя — но другого: в белой мантии, с голубыми глазами, полными решимости;

За спиной — руны, сияющие, как звёзды;

В руке — кольцо «Перехода», светящееся ярче солнца.

Это был он. Но не он.

— Это ложь! — закричал он. — Я — не он!

Схватил камень и ударил по зеркалу.

Осколки разлетелись, отражая тысячи его лиц — всех, кем он когда‑либо был.

Один кусочек упал к его ногам. В нём он увидел:

Девочку, протягивающую руку.

Тень, шепчущую: «Ты ещё не закончил».

И себя — стоящего на пороге между мирами, с кольцами на пальцах и огнём в глазах.

Он поднял осколок, сжал его в кулаке.

— Кто я? — повторил он.

На этот раз зеркало ответило:

«Тот, кто решит, чем закончится эта история».

Межмирье содрогалось. По всему пространству между мирами вспыхивали алые руны — знаки «чистки». Совет Духов привёл в действие последний протокол: стереть всё, что нарушает порядок.

Трещины реальности запечатывались свинцовой тишиной. Души застывали в полупрозрачных коконах. Даже ветер замер — будто мир затаил дыхание перед казнью.

Никс почувствовал это спиной. Его кости дрожали, отзываясь на гибель равновесия.

— Опять… — прошептал он. — Они делают то же самое.

* * *

Он нашёл их у Сердца Межмирья — гигантского кристалла, который Совет собирался разрушить, чтобы навсегда изолировать измерения.

— Остановитесь, — его голос прозвучал тише, чем он хотел.

Глава Совета обернулся. В его глазах не было гнева — только холодная уверенность.

— Ты опоздал. Порядок восстанавливается.

Никс сжал кулаки. Кольца на пальцах проснулись — впервые за долгие годы все одновременно.

Он активировал их не поочерёдно, а разом:

«Переход» разорвал пространство вокруг Совета, создав лабиринт порталов;

«Забвение» окутало судей туманом, стирая их концентрацию;

«Эхо» усилило его крик до грохота: «Вы убиваете саму суть жизни!»;

«Сон» погрузил всё в фиолетовое сияние, замедляя время.

Но цена была высока.

Его кости начали рассыпаться. Чёрные трещины побежали по рёбрам, из них вырывались искры. Каждый вдох давался тяжелее.

— Ты исчезаешь, — сказал глава Совета. — Даже твоя жертва ничего не изменит.

— Изменит, — прохрипел Никс. — Если кто‑то увидит.

* * *

В момент, когда силы почти иссякли, он увидел её.

Не призрак. Не образ. А настоящую — девочку с косичками, смеющуюся, бегущую к нему сквозь сияющий туман.

— Я нашла тебя! — крикнула она.

И он вспомнил.

Как она заблудилась в межмирье.

Как он нарушил правила, чтобы провести её к свету.

Как отдал часть себя, чтобы она ушла.

Это была его первая спасённая душа.

Её улыбка вспыхнула в сознании:

«Ты обещал, что никто не останется один».

Сила вернулась — не как огонь, а как тихий свет. Его кости перестали крошиться. Вместо чёрного на них проступил бледный серебряный узор — руны, которые он создал в самом начале.

* * *

— Ты думал, что равновесие — это тишина, — сказал Никс, глядя на главу Совета. — Но оно — в праве на выбор.

— Выбор ведёт к хаосу, — возразил тот.

— А тишина — к смерти. Ты хочешь мира без голосов? Без слёз? Без смеха?

Глава Совета замолчал. В его глазах мелькнуло что‑то, похожее на сомнение.

— Если ты разрушишь барьер, миры смешаются. Будет катастрофа.

— Будет жизнь, — ответил Никс.

* * *

Он подошёл к Сердцу Межмирья. Кристалл пульсировал, готовясь к взрыву.

Никс положил ладони на его поверхность.

— Я не буду его уничтожать. Я открою его.

Кольца на его пальцах расплавились, превратившись в потоки света. Они влились в кристалл, и он раскололся — не взрывом, а сияющим вздохом.

Барьер между мирами рухнул.

Души, застывшие в коконах, начали двигаться. Трещины реальности заполнились светом. Ветер вернулся — он нёс голоса, смех, шёпот воспоминаний.

Но Никс чувствовал, как его собственное существо растворяется.

— Это… правильно? — спросил он у пустоты.

Пустота ответила:

«Да».

* * *

Он становится легендой

Через годы, десятилетия, века:

В мире теней его зовут «Сонный Страж» — тот, кто приходит во снах к потерянным.

В пограничных измерениях — «Пепельный Скиталец», оставляющий следы из серебристого света.

А в некоторых мирах дети рассказывают сказки о скелете в плаще, который помогает тем, кто не может найти дорогу домой.

Его тень продолжает бродить

Иногда её видят у дверей заброшенных храмов, в переулках городов, где живут призраки, на перекрёстках, где встречаются миры.

Она не говорит. Только указывает путь.

* * *

Он сидит у призрачного огня. Пламя не греет, но освещает его кости — теперь они белые, как в самом начале. Кольца исчезли, но на пальцах остались едва заметные следы.

Перебирает их, будто пытаясь вспомнить, как они работали.

— Может, в следующий раз я вспомню… — шепчет он.

Ветер подхватывает слова и уносит в межмирье. Где‑то далеко, за гранью измерений, девочка с косичками улыбается и говорит:

«Я жду тебя».

Огонь мерцает.

На земле остаётся один осколок кольца — прозрачный, с плавающим внутри фиолетовым огоньком.

Если присмотреться, в нём можно увидеть:

Силуэт скелета в плаще;

Руны, вспыхивающие на костях;

И дверь, которая только что открылась.

Конец.