Апельсиновый вечер (гет)

Небечено. Автор продолжает лихорадочные поиски беты.

Законы памяти. Часть 1.

Гарри Поттер/Драко Малфой, PG-13, слеш.

— Смотри, кто там стоит!

"Гарри Поттер и Дары Смерти"

* * *

— Ты мне надоел, — острый взгляд из-под рваной челки не отрывается от фамильного перстня, пираньей вгрызавшегося в кожу. Драгоценный камень вызывающе поблескивает. — Я могу надеяться, что ты не будешь терроризировать меня излишним вниманием?

Он молчит, руки в карманах. А потом, ни слова не говоря, разворачивается и уходит, сберегая остатки гордости — лишь бы не закричать во весь голос и не бухнуться в ноги тому, кто это не оценит. И потому не видит сомнение, горечь, боль и обиду — не понял, не почувствовал, поверил — в серо-голубых глазах.

Они устали.

* * *

Ты можешь вычеркнуть из памяти все, Малфой.

Забыть первое понимание — Ты мне нужен. — Я знаю, Поттер. Переплетение пальцев украдкой. Ночные прогулки по замку. Встречи возле озера. Полеты под темно-фиолетовым небом с ветром наперегонки — а снитч-то забавный, с подсветкой.

Воровство еды на кухне. Кофе из одной чашки. Разъяренные возгласы.

Постоянные драки на публику — кулаком в щеку, будет синяк, но плевать — хоть так, словно два мазохиста, быть ближе. Адреналин от двусмысленности фраз — вдруг кто догадается? Замусоленный дневник для Трелони вверх тормашками — лежа на диване, задрав ноги, так хорошо придумывать пророчества.

Парфюм с нотками цитрусовых, кориандра и сандала в подарок. Кожаную куртку.

Ссоры на пустом месте и недельные разлуки — каждый день друг без друга, что бритвой по разгоряченной коже.

Обмен одеждой — протяжная манерность «Поттер, ты не представляешь, как тебе идет зеленый» и глаза бесстыдно-смеющиеся.

Вой неизвестного зверя и треск ломающихся кустов в трехстах метрах от них — Малфой так любит брать на слабо, а Поттер так безрассуден — но вдвоем в Запретном Лесу нестрашно.

Тело к телу под мантией-невидимкой, еле сдерживая рвущийся хохот при виде насторожившегося декана Слизерина. Снейп, старина, теперь размышляй, кто совсем недавно страстно целовался рядом со статуей длинноносого волшебника, совершившего какое-то открытие, по своей нудности соперничающее с докладом Перси Уизли о толщине дна котлов.

Совместное издевательство над колдографией Амбридж. Такие непонятные и ощутимо колющие взгляды-шпаги на платформе девять и три четверти.

Три месяца, полных тревог и раздумий.

Зависимость, хуже наркотика, или одержимость — да, друзья, вы оказались правы.

Понедельник, второе сентября. Сочувствующие взгляды Гермионы и Рона. Показное равнодушие. Кропотливое разрушение глухой стены отчуждение после летних каникул.

Черную метку. Дуэль из-за ожерелья и отравленной медовухи. Перевязанную руку и рассеченную губу. Совы, патронусы и золотые монеты с Протеевыми чарами.

Скрытность. Старательное избегание разговоров о предстоящей войне.

Холодное: «Я слизеренец, Поттер» и пылкое: «А мне плевать, Малфой».

Недокасания в толпе и жадные поцелуи-укусы в плечо наедине. Выручай — комнату в тепло-золотых тонах с огромной кроватью посередине. Стоны наслаждения и дрожь оргазма, как электрический разряд по всему телу. Одну колдографию на память. Признания шепотом, потому что громко немного страшновато. Запах волос, кожи, цвет глаз, привычки, вкусы.

Крепкие объятия, прогоняющие одиночество.

Ядовитое ощущение обреченности и слабый росток надежды.

…

Забыть конец пятого и середину шестого курса, двести семьдесят дней безграничной эйфории.

И не вспоминать. И быть счастливым в тридцать лет, провожая сына в Хогвартс и даря безликие платиновые серьги жене, сейчас пока невесте — Астория, кажется, верно? — на Рождество.

И не вспоминать больше никогда.

Но я не забуду, Драко.

* * *

Туман постепенно рассеивается; мелькнув в последний раз алым хвостом, Хогвартс -экспресс исчезает за очередным холмом и сразу — хлопки аппарации осиротелых до следующего лета родителей. Гарри и Джинни смотрят друг другу в глаза, и она горько усмехается, зная, чего он ждет. Лучшая. Но восхитительно-ненужная.

Сзади цокот женских каблуков и неслышные пружинистые шаги мужчины.

— Поттер.

Подчеркнуто-безразличное выражение лица в ответ на холодность, но рука-то в кармане непроизвольно сжимается в кулак. Как тогда.

— Малфой, — кивает Гарри и, приобняв жену, трансгрессирует в «Нору».

На дне стальных глаз он до сих пор видит невозмутимого юношу, с приглаженной челкой мокрых волос и закушенной губой, словно под гипнозом повторяющего хриплым голосом: «Люблюлюблюлюблюлюблю».

* * *

И каждая встреча, что бритвой по разгоряченной коже.

Одна тысячная секунды.

Драко Малфой, PG, джен.

Чарити Бербидж.

Драко узнает ее сразу, как только входит в гостиную и занимает место за столом как раз под висевшей вниз головой пленницей, словно опутанной коконом невидимых веревок.

И сейчас самая главная его задача — сохранять невозмутимость и делать вид, будто бы скрюченная поза женщины со сложенными в молитве руками не вызывает ужас.

Он с холодным равнодушием, спрятав за спинку кресла дрожащие руки, смотрит на прозрачно-голубоватые веки под закрытыми — это ведь был не вздох облегчения, правда? — глазами и почему-то вспоминает, как на пятом курсе столкнулся с ней на лестнице. «Мальчик! Перо выронил!» — окликнула его тогда профессор Бербидж зычным, уверенным голосом, и Драко ответил что-то резкое, язвительное, рассердившись на такое обращение. Позже, едва завидев в коридорах Хогвартса маленькую полноватую фигуру всегда в нелепых кислотного цвета мантиях, Драко демонстративно морщил нос, но в глубине души преподавательница маггловедения совершенно не вызывала у него отвращение.

А еще в памяти всплывает желтый колпак, который она надевала к месту и не к месту, с вульгарным букетом сбоку, рождающий ассоциации лишь с траурным венком — настолько цветы были безобразно-яркого цвета, и ее привычка оглушительно чихать — многие подпрыгивали от неожиданности и с недовольством косились на виновато улыбающуюся преподавательницу маггловедения. Драко с Блейзом однажды долго высмеивали ее манеры и внешность, соревнуясь в красноречии и изощренности оскорблений и на потеху довольной публике.

Глядя на медленно вращающееся безжизненное тело, Драко удивляется, что помнит столько подробностей о малознакомом человеке. И когда после взмаха волшебной палочки Волан-де-Морта профессор Бербидж очнулась, застонав в голос, он почему-то мечтает лишь об одном: чтобы Темный Лорд быстро прервал ее страдания. Он отстраненно слушает речь волшебника, имя которого наводит панику на все магическое население Англии, потому что для него сейчас страшнее другое: прожигающий не хуже серной кислоты и упрекающий в молчаливом бездействии взгляд пленницы. Разумеется, Драко прекрасно это понимает, вряд ли она сейчас в состоянии на ком-то сконцентрироваться и, скорее всего, закрыла глаза от безысходности, убеждая себя, что все происходящее — затянувшийся кошмар и она вот-вот проснется, но он не хочет проверять свои предположения, чтобы не видеть маску немого обвинения.

Однако за мгновение до вспышки зеленого цвета, прежде чем женщина рухнула, с силой ударившись о стол, Драко преодолевает себя и их глаза встречаются. На одну тысячную секунды, но ее хватает, чтобы вызвать у него вязкий панический страх и чтобы они, с расширившимися зрачками, подернутые пеленой отчаянных слез еще долго преследовали Драко в кошмарах.

Карие глаза Чарити Бербидж.

Прогноз для Трелони

Сивилла Трелони, G, джен.

В программе для шестых курсов в любимой дисциплине Сивиллы Трелони — астрологии — изучался также небольшой раздел — волшебная метеорология. Преподавательница не любила проверять домашнее задание по этой теме: если уж те же толкования снов студентов она читала с восхищением, удивляясь неисчерпаемой фантазии учеников, то их прогнозы погоды на следующий день слово в слово повторяли крошечную заметку из утреннего «Пророка». Потянувшись за очередным сочинением, Сивилла кончиками пальцев ощутила едва уловимое предчувствие, и, как оказалось, оно ее не обмануло:

«В субботу, двадцать восьмого сентября, согласно прогнозу местного бюро самых оригинальных выдумщиков, ожидается ясная, малооблачная погода. Об этом говорит расположение Сатурна под определенным углом от Юпитера. Однако вычислять его — дело муторное и крайне времязатратное.

В первой половине дня столбики термометров будут показывать невероятную сонливость от скучной лекции по истории магии. Сопротивляться природным показателям сможет лишь Гермиона Грейнджер, записывая каждое слово преподавателя. Синоптики настоятельно рекомендуют брать конспекты лишь у этой ученицы.

После обеда влажность и температура, скорее всего, повысятся — бегать от гиппогрифов Хагрида и прятаться в маленькой избушке лесника будет жарко и затруднительно.

Позже, а если быть точным, в два часа дня наблюдается заметное охлаждение атмосферы и некомфортное самочувствие студентов в связи со сдвоенными зельями в подвалах. Ухудшение состояния здоровья объясняется не только низким давлением, но и наличием в расписании урока Снейпа.

Вечером объявлено штормовое предупреждение. Максимально-сильные осадки будет наблюдаться в восемь ноль-ноль во время свидания с Парвати Патил. По данным волшебной метеослужбы и в соответствии со страницей двадцать четыре учебника «Распахнутый разум Астролога» Иниго Имаго ожидается, что оно пройдет феерично, как цунами и ураган, которые вообще-то сегодня не предсказываются».

Посмеиваясь, Сивилла Трелони еще раз оглядела работу Симуса Финнигана. Подчерк немного корявый — парень, наверное, дрожащими руками выводил возмутительные предложения, ежеминутно вытирая о мантию вспотевшие ладони. Однако учительница прорицаний — это вам не мастер чар, и уж тем более не собственный декан, поэтому разобрать слова все-таки можно. Отработки Сивилла принципиально не назначает, снять баллы с Гриффиндора всегда успеет, на репутацию это не повлияет — хотя бы по причине, что она и так безнадежно испорчена, так почему бы не поставить наглецу «Выше ожидаемого?».

Несомненно, друзья будут считать Симуса Финнигана самым настоящим героем.

Предчувствие

Лили Эванс, G, джен.

Лили Поттер беспокоится.

Сегодня дом в Годриковой Впадине словно бы пронизан невидимыми силовыми полями, и по закону взаимодействия разноименных полюсов саму Лили — пятидесятикилограммовый магнит — швыряет из комнаты в комнату. Женщина нигде не находит покоя: на сверкающей до тошноты кухне ее взгляд приклеивается к старым часам, похожим на гроб, обе стрелки привычно застыли на надписи «смертельная опасность», но сейчас сердце от этого пускается галопом. Из кресла с изогнутыми ножками в виде львиных лап Лили выгоняют настороженные взгляды Джеймса и безмолвный вопрос, дамокловым мечом повисший между ними в гостиной.

В спальне она тоже не задерживается: овальное зеркало в бронзовой оправе — рококо, XVIII в. — показывает лихорадочный блеск воспаленных глаз и еще нечто невыразимое, от чего Лили спешит уйти, зябко запахнувшись в махровый халат.

Только над кроваткой сладко спящего черноволосого малыша Лили немного успокаивается и пытается разобраться в монохромном мире пугающих ощущений.

Звериный инстинкт, проснувшийся в ней с рождением Гарри, шепчет из темных углов, напильником вырезает на обнаженных нервах: сегодня произойдет что-то ужасное.

Лили боится. Как мать за сына, как жена за мужа, как подруга за товарищей, как женщина за свое счастье.

Страх — абстрактное понятие, но Лили не верит в это: он наждачкой водит по каждому сантиметру ее кожи, вспарывая сознание дикой, неконтролируемой паникой.

В доме тихо, словно в музее, когда дотошный смотритель по пятам следует за туристами и те бояться сделать лишнее движения, всколыхнув тем самым пыльное безмолвие. И холодно, несмотря на закрытые форточки, обновленные час назад обогревающие чары и добавленные в камин сверх меры дрова.

И хочется как в детстве, накрыться одеялом, не высовывая даже пятки, и почувствовать себя защищенной — ведь теперь чудовище, обитающее под кроватью, не сможет причинить ей вред.

Лили Эванс понимает, чем пугает ее собственное отражение — прозрачной печатью неизбежной смерти.

Лили страшно.

Сегодня, тридцать первого октября, случится что-то непоправимое.