Горячий (гет)

Antoine de Saint-Exupéry

Les fleurs sont si contradictories!

Mais j’étais trop jeune pour savoir l’aimer.

:

Цветы так непоследовательны!

Но я был слишком молод, я ещё не умел любить.

Антуан де Сент-Экзюпери

:

…На подходе, в коридоре, я чуть не сшиб с ног какого-то дурацкого домовика в дурацкой шапке. На нашего прежнего похож, на Добби. Но толком я не разглядел, он у меня прямо из-под носа испарился. Только хлопок прозвучал. А на площадке перед дверью, прикиньте, ПРОБКА! Тут и МакГонагалл, и Дамблдор, и Флитвик с профессором Спраут. Даже стрекоза Трелони из своей мансарды выпорхнуть соизволила. Бурю обсуждают: Спраут про свои любимые мандрагоры талдычит-надрывается; Флитвик волшебной палочкой размахивает, аж подпрыгивает… Представляете?! БУРЮ! Грейнджер разбилась! а они тут про какие-то окна, двери, форточки!!! Дурдом!

Да плевать бы на них, но я испугался, что не смогу к Гермионе пробиться. Протискиваюсь между ними, а меня никто и не думает останавливать, наоборот, расступаются! Вдруг слышу: ″батюшки! ещё один″. Как сквозь вату слышу.

Тут из изолятора прямо на меня парочка выплывает — равенкло/хаффлпафф — она прихрамывает, у него на глазу примочка цвета детского поноса. Спраут с Флитвиком своих студентов подхватили и отчалили. Вот просто так! Наплевав на Грейнджер!

Я уже почти в дверь шагнул и прямо на пороге столкнулся с…

— …БРАУН?! — и опешил.

Шею гриффиндорки плотно охватывала мягкая шина, а рука покоилась на специальной косынке, уж не помню, как по-правильному, по-врачебному всё это хозяйство обзывается. Неужели, думаю, это Браун с башни свалилась? Неужели о ней судачили портреты? О ней, а вовсе не о Гермионе?! Я выдохнул, моё сердце стало подниматься от пяток к коленям, и я отважился:

— Т-ты… Ты с крыши упала?

Лаванду мои слова, кажется, удивили. Она округлила без того круглые глаза и задала мне встречный вопрос:

— С дуба рухнул? — но при этом лицо её не выражало ни злости, ни возмущения, скорее… жалость. С чего бы?..

Браун обошла меня бочком-бочком, приставным шагом, и скользнула в коридор. Короче, понял я, что портреты всё же про Гермиону шептались, и сердце моё снова в пятки сползло. Но я таки шагнул в больничное крыло… Услышал позади себя, как МакГонагалл прощебетала: ″Мистер Уизли, как вы кстати, проводите мисс Браун″. И, похоже, следом за мной пошаркала, на ходу ещё Трелони утешила, типа все учтут её прогноз, может валить к себе на чердак.

А из лаборатории навстречу мне — Снейп. С котелком. А за ним Помфри. С полотенцем. И спокойно так чирикает, мол, ничего страшного, просто отдохнуть, отоспаться… И тут оба на меня вытаращились. Северус соляным столпом застыл, а Помфри руками всплеснула: ″Да сколько же вас сегодня!″.

Но это всё фигня, главное — что я к Гермионе прорвался! И смотрю — ЖИВА! Лежит поверх одеяла, руки-ноги на месте. Цела! Уставился я на неё, вижу — дышит! Вдыхает коротко, редко, словно всхлипывает, но дышит, чёрт возьми, дышит!!! Кудряшки по подушке рассыпались, а в уголках губ и возле ноздрей кровь… Даже не кровь, а какая-то пена розовая. Помфри как раз подошла, стала утирать. Ко мне обернулась и говорит:

— Я сейчас.

Не понял. Это она… мне?..

Дамблдор сбоку от меня нарисовался. Я оторвал взгляд от Гермионы, на него посмотрел, а он прищурился и кончик бороды теребит. Сосредоточенно так, будто анализирует что-то, а потом головой качнул и заявляет кому-то в пространстве:

— …Если бы не Поттер…

Он что, рехнулся? Он Поттера обвиняет?! Вот уж кто с дуба-то рухнул! А он ко мне повернулся и спрашивает:

— Мистер Малфой, обо что вы так ударились?

— Я… чего? — вопрос показался мне до крайности нелепым, но тут они все, кто в изоляторе был, хором заговорили…

А я чувствую, звук гуляет, словно в пустом бочонке, в ушах шуршит и потрескивает, голосá звучат, словно в душевой, где стены резонируют да ещё и вода льётся.

Последним, кого я увидел, был вышеупомянутый Поттер, который влетел в изолятор на всех парáх. И, насколько я смог разглядеть, гриффиндорец показался мне таким взмыленным, словно только-только со спринтерского забега из своей гостиной до больничного крыла транзитом через поле для квиддича. И тут у меня перед глазами — не пойму отчего — всё поплыло, как в тумане, Поттерова очкастая физиономия размазалась в бледное пятно и стала отдаляться. А в ушах зашумело ещё громче, и отчётливо я услышал только прозвучавший за моей спиной саркастичный голос Снейпа (ну его-то даже на том свете, думаю, ни с кем не спутаешь): ″Оч-чень кстати″.

И всё. Дальше все, кажется, заткнулись и вышли вон.

* * *

Уж кто меня доставил в спальню, не знаю — может, эльфы, а может, и Снейп, которому я пришёлся ″оч-чень кстати″, но очнулся я в собственной постели и сразу всё вспомнил. Гермиона жива! Жива! Но она в больничном крыле! Я вскочил, но меня повело в сторону, и я вынужден был сесть. Да что такое, дюжина драклов!

Соседние кровати были пусты, — интересно, долго я провалялся? Тут я наконец узрел своё одеяние: пи-жа-ма. И кто это, интересно, обо мне так позаботился? Я и дома-то не прибегаю к такого рода услугам, чьим бы то ни было — сам раздеваюсь, сам одеваюсь.

Потом досада разобрала: жизнь Грейнджер в опасности, а я тут, понимаешь, как нюня какая-то, в обмороке разлёгся! Я поднялся, уже осторожнее, и почувствовал, что голова кружится и что меня слегка подташнивает. Да что за нафиг!.. Но мне надо к Гермионе. Непременно.

В общем, собрался я кое-как и поплёлся в больничное крыло. На самую верхотуру. Судя по обстановке в замке и по тому, что сумерки рассеялись, время, скорее всего, близилось к обеду. Неслабо я, однако, передохнул!

Когда я наконец добрался до желанной двери, из неё прямо на меня вывалился Уизли, а следом за ним Поттер. Вид у обоих был довольный, из чего я заключил, что с Гермионой всё более-менее в порядке. Я молча шагнул в сторону, чтобы пропустить гриффиндорцев, но тут рыжий ни с того ни с сего накинулся на меня, как коршун… А Поттер странно как-то посмотрел… словно триста сорок восемь на шестьсот двадцать четыре в уме умножал. И Уизли придержал. Я разумно решил ретироваться в ближайший коридор, дабы Грейнджер не подставлять и самому не подставляться, но скорость у меня на тот момент отнюдь не спринтерская была, так что, честно сказать, Поттеру я благодарен. Да что со мной такое, соплохвост-те в брюхо?!

Вернувшись через некоторое время к больничному крылу, я проник внутрь и тут же — вот уж повезло так повезло! — столкнулся с выходившей от Гермионы мадам Помфри. Но она моему визиту, что странно, ничуть не удивилась, даже спросила с беспокойством, как я себя чувствую. Я замялся, не зная, чего она от меня ждёт, но она, кажется, ничего и не ждала — взяла меня за плечо и, развернув, подтолкнула к ближайшей кушетке:

— Посидите немного, я поставлю мисс Грейнджер капельницу, а уж после осмотрю вас.

Откровенно говоря, я не очень понял, с какой бухты-барахты медичка собралась меня осматривать, но порадовался, что она оставила меня в больничном крыле.

— Как она? — кивнув на ширму, спросил я, стараясь выдерживать равнодушный тон.

— Отлежаться надо, от книг отдохнуть… — буднично, даже как-то безмятежно, ответила Помфри и прошла в лабораторию. Почти тут же она вернулась с оборудованием. Пока устанавливала и подключала капельницу, сердито ворчала по поводу ″…несёт же дуралеев в бурю! В лес, на берег, на балкон, незнамо куда: ветер, скользко — и вот, пожалуйте, столько травм!″.

Я надеялся хоть краем глаза увидеть Грейнджер, но мадам врачиха плотно задёрнула полог. Когда она добралась до меня, то зачем-то осмотрела и ощупала мой скальп, потом начала проверять зрение, слух и заставила тупо тыкать пальцем в нос. Ей, что ли, в нос тыкнуть?.. Промахнусь ведь, голова-то кружится. С чего бы? По окончании всех манипуляций медичка поджала губы, и лицо её приняло озабоченное выражение. Она подумала несколько секунд, а затем повторила вопрос, которым меня уже однажды озадачили:

— Мистер Малфой, обо что вы так сильно ударились?

— Ударился?.. — я удивлённо уставился на врачиху, но тут вошли директор и профессор МакГонагалл, и докторица отвлеклась на них.

Они говорили о самочувствии Гермионы, а я сосредоточенно слушал и старался уразуметь суть. Из слов их декана ″пусть отдохнёт, после наверстает″ и спокойного тона, которым всё это было сказано, я уже твёрдо заключил, что жизнь Грейнджер вне опасности. Затем вся эта компания, к несчастью, переключилась на меня, и…

— ВЫ ЧТО, МИСТЕР МАЛФОЙ, СОВСЕМ НИЧЕГО НЕ ПОМНИТЕ?!

Тут-то и выяснилось, что когда я, как кисейная барышня, хлопнулся в обморок и решил, что это я от вида Грейнджер, то был в корне неправ…

На самом деле оказалось, что я причалил в амбулаторию в таком виде, словно Пивз мне на макушку пинту ″кровавой Мэри″ опрокинул. Видать, оттого-то Браун на меня так и таращилась. И ещё у меня сотрясение мозга. Сильное. Обнадёживающая новость: раз есть чему сотрясаться, значит, чугунок всё же не совсем пустой. Дамблдор возжелал, чтоб я воскресил в памяти последние события перед… Короче, напряг я остатки потрясённых мозгов и… воскресил-таки. Ясное дело, я не стал докладывать директору в подробностях, как по дороге к изолятору живописно обматерил сволочную лестницу, чувствительно зацепившую меня по кумполу, когда я совершал головокружительный кульбит с одной площадки на другую, — просто сказал, что это была лестница, и всё.

:

Помфри оставила меня в больничном крыле. Покачала головой и посетовала, что не сделала этого сразу. Вставать разрешила только по нуж… необходимости. Слава Мерлину, не только по большой, но и по малой, а то горшка-то фарфорового под кроватью мне как раз и не доставало. Для полного счастья. Тем паче, что Гринграсс забегала проведать. Уж она-то не преминула бы прокомментировать.

Я лежал через три кровати от Грейнджер. Она всё ещё спала, видно, Помфри её чем-то пичкала именно с этой целью. И занавески врачиха, как назло, задёргивала очень плотно. Когда она уходила, я вставал и шёл к Гермионе. Сидя рядом с ней, я держал её руку и смотрел в её бледное лицо. Потом голова начинала кружиться, и я, боясь снова потерять сознание и быть застуканным возле Грейнджер, уходил на свою кровать. А мадам Помфри сетовала на то, что голова моя идёт на поправку крайне медленно.

Порой в больничное крыло заглядывали старушка МакГонагалл или директор Дамблдор — справиться о состоянии мисс Грейнджер и моём! Я что, прям вот так вот серьёзно болен? Серьёзно?! Иногда ненадолго пускали Поттера с Уизли. Рыжий бросал в мою сторону испепеляющий взгляд, а очкарик снова смотрел, словно шараду разгадывал… Гриффиндорцы прямым ходом шагали за занавеску к Гермионе. Им хорошо, им не надо шифроваться. Мне же оставалось только завидовать.

* * *

Из разговора мадам Помфри с директором и МакГонагалл я понял, что произошло с Гермионой. Оказывается, Основатели предусмотрительно наложили по периметру здания заклинание, тормозящее любого долдона, которого угораздит вывалиться из окна, примерно на уровне подоконников первого этажа, так что ни разбиться, ни покалечиться Грейнджер не могла, да там ещё и Поттер с какого-то боку примазался. Но Гермиона летела с колоссальной высоты с космической скоростью, и вследствие этого у неё нарушилась работа сосудов мозга. Нечто похожее на кессонную болезнь. Был бы я в состоянии веселиться, сострил бы по поводу того, что мы с Грейнджер оба мозгами повредились. Ну про кессонную болезнь-то я знаю: в детстве читал стыренные у няньки книжки — про водолазов, про ловцов жемчуга, про кладоискателей и вообще много всякого интересного… Вот и с Гермионой примерно так. Ну, короче, вроде как контузило. А вот с какого перепугу там Поттер оказался и что сделал, разнюхать так и не вышло, только понял я, что его не обвиняют вовсе, а совсем даже наоборот… Я почему-то обрадовался. Сам не знаю почему.

:

На третий день с утра меня выписали на занятия. Мадам Помфри сказала, что мозги, наконец-то, на место встали (не знаю, насколько она права), но головой сильно мотать не советовала, бодаться тоже не рекомендовала и велела на всякий случай заглянуть среди дня.

Я ушёл. Гермиона оставалась в больничном крыле, всё ещё спала.

После обеда я, как и было велено, пай-мальчиком явился в изолятор. Медички на месте не оказалось, — я шмыгнул к Грейнджер и привычно уселся на краешек кровати.

— Ох, если бы я только знал, к чему приведёт это враньё… — пробормотал я и почувствовал, как шевельнулись пальцы Гермионы. Еле заметно шевельнулись, но я почувствовал!

— Враньё? — чуть слышно прошептала она.

— Гермиона! Очнулась!

Я заглянул ей в глаза. Она поморщилась, наверное, я слишком сильно сдавил её руку, но я так обрадовался тому, что она наконец-то пришла в себя!

— Отвечай! — слабым голосом потребовала она, с тревогой всматриваясь в моё лицо. М-да… кажется, она уже слишком в себе…

Я отвёл взгляд, разжал пальцы. Понятно, сейчас будет ещё одна буря. От этой мысли я съёжился. Но дальше продолжаться по-прежнему не могло.

И я начал говорить. Я чувствовал, как беспрестанно то краснею, то бледнею… Я рассказал всё как было с самого начала. О том, что она и раньше мне нравилась, уже давно; о том как, почувствовав, что теряю контроль, заподозрил неладное и понял, что она мне какую-то свинью подложила; как утвердился в своём подозрении, когда она безропотно согласилась помочь… Потом замолчал, собираясь с духом. Дальше пошло самое страшное. Я слышал собственный голос словно откуда-то извне, и звучал он глухо, будто что-то сдавливало мне горло. Я рассказал, как после избавления решил досадить её самолюбию, вроде как в отместку… Я каялся, не пытаясь оправдаться.

— Снадобье подействовало, — прошептала Гермиона и закрыла глаза.

— Да. Ты здорово варишь зелья! — я подумал, что она обрадуется, и вдруг…

— …Ты больше не любишь меня, — её голос походил на шелест опадающей листвы или на шуршание книжных страниц…

Я молчал. Что я мог ответить, раз она не услышала самого главного: что уже давным-давно нравилась мне…

— Уйди, — выдавила она, кажется, через силу.

— Гермиона, послушай…

Но она не дала мне договорить.

— ВО-О-ОН!!! — она так заорала, что я испугался, как бы потолок не рухнул. И откуда только силы взялись? — ПОШЁЛ ВОН!!!

:

Я вылетел из больничного крыла как ошпаренный и почти сразу наткнулся на директора. Он остановил меня и спросил, не хочу ли я ему что-нибудь рассказать. Тáк вот прямо в лоб. Я от неожиданности аж отшатнулся и испуганно замотал головой, чего, кажется, лучше было не делать… Дамблдор посмотрел на меня внимательно, заботливо поинтересовался моим самочувствием, милостиво пообещал передать мадам Помфри от моего имени, что я загляну попозже, на том и расстались. А вообще вид у старикана был такой, будто он всё знает… Ну вы понимаете… о нас с Грейнджер.

:

В больничное крыло я зашёл перед ужином, но к Гермионе уже не попал. Помфри, кажется, на предмет меня успокоилась, сказала, что я могу быть свободен, но голову всё же велела поберечь.

* * *

На следующее утро на уроке зелий мы варили эликсир душевного равновесия. Слизнорт прихворнул, и его заменял Снейп. Моё душевное равновесие оставляло желать лучшего, и работа у меня двигалась из рук вон плохо. Уизляк шёл мимо меня к преподавательскому столу. Его флакон был под завязку наполнен волшебным снадобьем, а его душевное равновесие явно не отвечало моим запросам. Я был зол. Зол вообще и в частности на грифов, которые уже до завтрака успели добежать до больничного крыла и повидаться с Грейнджер.

— Уизли, — шепнул я рыжему бабуину, — смотри, душу не расплескай, — и многозначительно скосил глаза ниже пояса. — Для Грейнджер побереги.

Блэйз хихикнул, Уизляк побагровел, сжал флакон так, что тот, казалось, хрустнул… Или это его кости захрустели?..

Нет конечно, я не боюсь, что он мои слова Гермионе передаст, не полный же он кретин, в конце концов, но на ту реакцию, которая последовала, я, откровенно говоря, тоже не рассчитывал: рыжий не долго думая размахнулся и врезал мне по зубам. Прямо на уроке. А я что, терпеть должен? Щаз-з-з! Даже и не думал! Правда, я, если честно, вообще ни о чём, кроме Грейнджер, не думал, на автомате размахнулся — и в глаз!

Снейп, ессно, разорался, по двадцать баллов с факультета снял, выгнал нас обоих к Помфри. Предупредил: если по дороге дебош устроим… Мало, короче, не покажется. Только выйдя за дверь я почувствовал неладное. Мне, кажется, было больно.

:

Ну пришли в больничное крыло: у одного челюсть набок, другого — словно шершенюга в глаз ужалила. Стоим на пороге, мнёмся. Уизляк на меня свирепые взгляды полноценным глазом бросает, а у меня башка только одним и забита: там за ширмой — Грейнджер!

— Вас только мне и не хватало! — Помфри охнула, взглянув на меня.

И показалось мне, что, не будь она этакой… ″хилой интеллигенцией″, я бы от неё много новых фразеологизмов почерпнул. Короче, суетится вокруг нас, кудахчет, а мы оба, как бараны, на задёрнутый полог пялимся.

— Как же вы так?

Уизляк ей:

— Да мы это… на дуэли… промахнулись.

Я стою, вообще ничего сказать не могу. Физически не могу: челюсть-то свёрнута.

Грейнджер голос рыжего услышала — сразу занавеску отдёрнула, со мной взглядом столкнулась — снова зашторилась, только глаза сверкнули, как две Авады.

Заныло у меня под ложечкой, а может, не под ложечкой. Вроде бы, выше где-то… Много выше. Тут только я осознал, что у меня челюсть, оказывается, болит со страшной силой, а Помфри и спрашивает:

— Мистер Малфой, пару минут потерпите? Я Уизли отпущу.

Я в ответ только моргнул. Она Уизляку на глаз примочку пришпандорила (ага, жалко, гвоздиком не прибила), всё того же поносного цвета, сказала, что лучше всякого заклинания работает, и отослала. Тот рыпнулся было к Грейнджер, но врачиха его вытолкала, сказала, что его подруга спит. Ну она ж не заметила, что та уже выглядывала. Уизляк помялся, помялся, ушёл несолоно хлебавши. А Помфри моей челюстью занялась.

Вправляла, сочленяла. Долго. Сначала, правда, обезболила. А то у меня и так-то, кажись, глаза на лоб вылезли. Долго возилась. И всё сокрушалась, как это некстати: ведь наказывала же голову беречь! После, как сложила осколки, загипсовала челюсть заклинанием, просунула мне в рот соломинку и велела костерост цедить. Целую пинту, соплохвост ей в рыло! Да не одним махом, а НЕ СПЕША! Сказала, чтоб примерно на час растянул. Эдакую-то отраву! Вот садистка, ей-богу, похлеще Волдеморта! И уселась всякие бумаги заполнять.

После челюсть мою просканировала, довольно кивнула (сама себе), гипс отменила, велела помолчать хотя бы до вечера. Ещё лучше до завтра. Да и вообще посоветовала язык попридержать, язвительно так: ″Вы уж как-нибудь постарайтесь, мистер Малфой, чтоб в вас больше… не промахивались″.

Посмотрела многозначительно и восвояси меня отправила, а сама куда-то в служебные помещения ушла, ну я к Грейнджер-то и шмыгнул.

Сказать ещё ничего не успел, а она сразу:

— Уйди! — и пригрозила: — Не то тревогу подниму!

Тут я услышал шум за дверью и предпочёл смыться.

* * *

Перед ужином я расположился в нашем холле. Только попытался сосредоточиться на рунах, как в гостиную вплыла Панси за ручку с Грэгом. Знаете, очень непривычно видеть Гойла, который тащится следом за девчонкой, как бычок на веревочке… или мамонт?..

:

Похоже, Панси, с тех пор, как мы с ней расстались, становится на Слизерине Мисс Популярность! Тут Грэг на днях подошёл — красный, как варёный омар, начал выяснять, чего я там с ней собираюсь… продолжать? не продолжать?..

Оказалось, ему мой поросёночек типа нравится. Давно. Ну я хмыкнул, благословил, но стрелки на Блейза перевёл. Мол, коли Забини соблаговолит передать ему сей переходящий приз, так может принимать эстафету. Он зубами скрипнул, а в обед, гляжу, к Блейзу подсел. Вот придурок!

Теперь Панси с ним за ручку ходит и на меня торжествующие взгляды бросает. Смешная. Думает, я не вижу, как она на меня исподтишка смотрит. Мне её, если честно, даже жалко, мои-то глаза уже давно в другую сторону косят…

:

Паркинсон бросила на меня очередной уничтожающий взор, обвила шею Грэга и, подарив ему показательный поцелуй, рассчитанный исключительно на белобрысую аудиторию, неспешно и величественно, подобно ″Титанику″, уплыла в девчачье крыло. А Гойл ко мне метнулся.

— Мы с Панси встречаемся, — торжественно объявил он и завис надо мной, словно монумент, видимо, в ожидании поздравлений со стороны моей персоны.

— Догадался уже, — угрюмо промычал я, не разжимая зубов.

— У нас серьёзные отношения, — произнёс Грэг и раздулся от самодовольства, того и гляди лопнет.

— Ну и насколько они глубоки, ваши отношения? — я попытался изобразить живой интерес, еле ворочая языком меж сомкнутых челюстей. Голова моя забита Гермионой вперемешку с рунами, а тут этот… евнух со своей гиппопотамией.

— Чего? — не понял Грэг.

Я собрал последние силы:

— Как глубоко, — спрашиваю, — она тебя впустила?

Грэг думал-думал, думал-думал, и вдруг… до него дошёл смысл моего каламбура! Он размахнулся, да как двинет мне по больной челюсти — у меня перед глазами аж полыхнуло. Я за палочку схватился, ща, думаю, ка-а-ак… Но не успел. Пока я напрягал мозги над невербальным (говорить-то, ё-маё, опять не могу!) нокаутом, Снейп откуда ни возьмись! И давай орать. Глотка лужёная. Оперная сцена, Северус, по тебе плачет. Горячими слезами. Горючими? Да без разницы. И главное, нет чтоб на Гойла собаку спустить, так нет же, снова на меня! Типа, на кого я опять нарвался. Потом и говорит:

— Грегори, будьте любезны, проводите мистера Малфоя до больничного крыла.

Че-его-о?! Будьте любезны?.. Мозгами, что ль, повредился? И у кого из нас двоих сотрясение? Я жестом отказ изобразил, вежливо так, чтоб ещё и от Снейпа не огрести, и пополз к докторице. Реально, пополз. И какого рожна эти хреновы Основатели больничное крыло на верхотуру загнали?! Ведь всегда легче спуститься! Архивариусы недоделанные… Архитекторы? Да пофиг.

* * *

До амбулатории, если честно, еле дополз. В дверь протиснулся, Помфри ахнула, руками всплеснула — и ко мне, но тут у меня в глазах потемнело, дальше опять не знаю, что было. Видать, в эту провалился, как бишь её… в нирвану. Очнулся, смотрю — лежу в постели, занавеска задёрнута. Рот попытался открыть — не получается. Сообразил: опять гипсовое заклинание. Языком по зубам изнутри прошёлся — вроде на месте всё. Ну руки-ноги-то, понятное дело, работают. Сел я на кровати, полог слегка отдёрнул, выглянул в щель, чтоб сориентироваться, далеко ли Грейнджер лежит. Оказалось, рядом. Огляделся — в помещении пусто, Помфри шлындрает где-то. На часы посмотрел — понял, что на ужине она, значит, у меня время есть. Нырнул я к Гермионе, у неё глаза закрыты. Вроде спит. Сел я у изголовья на корточки, по щеке пальцем провёл. Она глаза распахнула. Уставилась на меня с ненавистью, а я даже сказать ничего не могу, челюсть-то заморожена. А она прищурилась, мстительно так, ноздри раздула… ″Вон, — говорит, — отсюда″. Не сказала даже — прошипела. Вот чего ты, Грейнджер, не в Слизерине?.. Я во взгляд всё своё душевное состояние вложил. Уверен, там была мольба. Что называется, открытым текстом. Но Гермиона отвернулась и в стену:

— Уйди.

Больше ничего не сказала.

Ну и что мне оставалось?! Я ж даже слова вымолвить не могу, чисто физически. Может, и к лучшему, а то сморозил бы чего-нибудь типа ″стена не послушается″, так ещё и Грейнджер мне челюсть сломала бы. Вздохнул и ушёл, оба полога, её и мой, открытыми оставил, но Грейнджер свой, насколько сил хватило, задёрнула — опалила взглядом, у меня аж скальп задымился.

Вернулась Помфри. Заглянула к Гермионе и очень строгим тоном велела поесть, пригрозила, что та в противном случае экзамены не сдаст, — знает шельма, чем припугнуть отличницу.

После зашла ко мне, просканировала мою челюсть, ощупала, разморозила, снова осмотрела — теперь в слабом движении, и милостиво разрешила перекусить, сказала, что после снова ″загипсует″ и что мне тут переночевать придётся.

* * *

Эльфиха принесла поесть и мне и Гермионе. Я эту эльфиху знаю. Это Винки, она раньше Краучам принадлежала, а потом её прогнали. Она до сих пор плачет. Оставила подносы с едой, утёрла нос полóй дарёной кофты и исчезла.

Я пудинг в первую очередь смолотил — он помягче, подумать не успел, что блюдо божественное, как у меня на подносе добавка появилась. Домовики ещё и мысли читают? Вот не знал! ″Спасибо, — подумал, — Винки″, и вдруг где-то в мозгу словно эхом: ″На здоровье″. Ну надо же! Воистину, неисповедимы пути твои, Господи!

* * *

Перед отбоем Помфри к Гермионе заглянула, поколдовала над ней, потом мне челюсть ″разморозила″, но декламировать Байрона не велела, велела спать. Я притворился, что задремал, дождался, пока она к себе уйдёт, Люмос засветил — и к Грейнджер.

А она спит, её Помфри опоила: видать, зельем без сновидений, наверное, чтоб нервы и дальше отдыхали.

Я заметил, какая она бледная, вспомнил разговоры про сосуды мозга, про обратно-кессонный эффект и загустение крови.

Лицо её в этих каштановых кудряшках ещё белее кажется, шея совсем тоненькая, кожа на руках просто прозрачная, — жилки голубые просвечивают, губы почему-то пересохшие. Рот полуоткрыт, дышит редко и поверхностно как-то… Ды-ы-ышит. Взял я её руку в свою, пальцы у неё холодные, влажные… ладонь поцеловал, она бровями дёрнула и вроде как всхлипнула. Я к её губам прильнул, осторожно так, очень осторожно, чувствую какое-то ответное… нет, не движение — скорее, дыхание. Я оторвался, посмотрел на неё, вижу, глаза-то закрыты, а брови снова вверх пошли и губы в две гласных сложились: А, О, словно она ″Драко″ произносит. Не Рон, не Гарри, а именно Драко! Выходит, во сне она меня любит, а значит, и не во сне тоже…

Долго я возле неё сидел, держал эту её невесомую прохладную руку в своих ладонях, смотрел на бледное лицо и думал о том, какой же я всё-таки негодяй.

К утру уже чувствую, носом клевать начал — поцеловал её ещё раз и ушёл. А то, не приведи Мерлин, застукают…

:

В общем, на следующее утро Помфри челюсть мою осмотрела, потом ещё раз зрение проверила — всёж-ки по башке опять досталось-то, и отпустила. Пригрозила, что если ещё кто… промахнётся, она меня больше ремонтировать не станет, просто язык загипсует на всю оставшуюся жизнь, чтоб не нарывался. Уверен, кабы не воспитание, обматерила бы от души и на полную катушку.

Следом выписали и Грейнджер, и всё пошло своим чередом: я на неё исподтишка пялюсь, она не то что на меня, даже в мою сторону не глядит.

* * *

Я стал больше думать. Видно, подряд несколько ударов по голове сказались. В ту последнюю ночь в больничном крыле, когда Гермиона ответила мне своим дыханием, я окончательно убедился, что наши чувства взаимны. Так в чём же гвоздь, и чем его ковырнуть? Почему она даже выслушать меня не хочет?!

Поговорить бы на эту тему с нормальной девчонкой. Нормальные — поясняю: это те, которых я не-ла-па-ю. Таких на факультете не много.

Кто бы мне растолковал, что и как девчонки понимают. Ну это я, опять же, про нормальных. Знаю, мама, хоть и не девчонка, а объяснила бы. М-да. Неплохо бы у неё спросить: ″Мама, подскажи, как впервые переспать с девочкой, чтоб всё было правильно″. Только сперва ещё слово подобрать поделикатней, а то ″переспать″ — это как-то не для родительских ушей, не хватало ещё и от мамы по зубам схлопотать…

Вот хорошо Поттеру, у него есть Гермиона. Ему, если чего про них, про девчонок, непонятно, можно у неё спросить. Ох, придётся к Гринграсс на поклон чапать.

* * *

В читалке я теперь завсегдатай, считай, прописался. И мне там даже понравилось. Я, кажется, полюбил библиотеку, а Пинс, это доисторическое ископаемое, полюбила меня. Я здороваюсь, она кивает в ответ и на её морщинистом лице появляется подобие улыбки. Думаете, мумии не могут улыбаться? Ещё как могут!

:

Дафну застать я успеваю, но она уже собирает книги.

— Мисс Гринграсс, — я щёлкаю каблуками и склоняю голову в дурашливом поклоне.

Присаживаюсь рядом, она приветливо улыбается.

— Вы в курсе, что в школе разворачивается широкая кампания по половому воспитанию молодёжи?

Ди хитро сощурилась:

— И кто кого воспитывать собирается?

— Мы, как люди со стажем, передаём подрастающему поколению опыт первого интимного общения. Планируется конференция, — я скорчил многозначительную мину.

— И?.. — Дафна вопросительно вскинула брови.

— Э-э-э… видишь ли… — я замялся. — Проводится социологический опрос, надо бы собрать материал для доклада…

— На тему?

Я улавливаю в голосе Ди настороженность.

— Первое соитие в свете вúдения разными полами.

Пока я распинался, Дафна сосредоточенно рассовывала по кармашкам перья, пергаменты и прочую дребедень. Потом покачала головой.

— Боюсь, не смогу помочь тебе в этом вопросе. Если быть честной, у меня не слишком богатый опыт по этой части, — и она решительно щёлкнула замками рюкзака.

— Именно поэтому ты мне и нужна! — горячо возразил я. Кажется, слишком горячо, потому что Дафна нахмурилась.

— Так это не розыгрыш? — она посмотрела на меня серьёзно и с недоумением, я молча качнул головой. — Тогда, надеюсь, твоё соитие потерпит часа полтора? — взгляд её стал виноватым: — Меня Вектор ждёт с черновиком курсовой. Через десять минут. Я пока дойду, пока… — она развела руками.

— Я буду в гостиной, — поспешно заверил я и кивнул на кипу учебников: — И я расставлю твои книги по местам.

Она с благодарностью улыбнулась и пошла к выходу, а я взял собранные в стопку тома и брошюры и направился к отделу нумерологии. Вдруг Ди обернулась:

— Это у тебя, что ль, первое-то? — она ехидно хмыкнула.

— Фу-у-у… — я укоризненно посмотрел на неё. — Как ты могла такое подумать! Обо мне! — чёрт, кажется, я вспыхнул. — Я уже и счёт потерял. Просто меня данный вопрос интересует в свете представления противоположным полом, вот и всё.

Она снова покачала головой, скептически пробормотала: ″В свете представления…″ — и вышла.

:

Ди замечательная, я непременно должен о ней рассказать!

Наша семья знается с Гринграссами с незапамятных времён, и мы с Дафной знакомы с самого детства, так же как с Грэгом и Винцем. В наших совместных детских играх мы с Ди были слаженной командой и постоянно оставляли парочку громил в дураках.

Никто об этом не знает, но Дафна всегда в курсе моих похождений. Почему же тогда мы с ней не ″пара″ в общепринятом смысле слова? Ну… Так уж исторически сложились наши отношения. Мне отчего-то кажется, что у Гермионы с Поттером нечто похожее. Гринграсс мне как сестра. Она даже про кражу нянькиных панталон знает. Сама она тогда стырила у матери веер из страусиных перьев, и мы разодрали его на мушкетёрские шляпы.

Когда мы вчетвером играли ″в Дюма″, она всегда была Атосом, а меня почему-то назначала Арамисом, и мы неизменно одерживали верх над Винцем и Грэгом.

Ди не только благосклонно относилась к моим выходкам, но и была их неизменным соучастником. Ей можно доверить любую тайну. Скорее всего, именно этот факт и превратил нас в названных брата и сестру. Мы даже в играх никогда не были женихом и невестой. На эту романтическую роль неизменно приглашалась Эсти — её младшая сестрёнка, смешная белобрысая малявка. Возможно, если бы в какой-то момент Дафна дала мне повод изменить наши отношения, я бы повёлся, но её, кажется, тоже всё устраивало, и мы оставались добрыми друзьями.

Когда мы начали взрослеть, Винц попытался за ней ухаживать, довольно, надо сказать, неуклюже. У меня это вызвало одну ассоциацию… У нас в доме был аквариум — не очень большой, галлонов на двадцать. Рыб там было не много, и все разные — по одной каждого вида, — уж не знаю из каких соображений. И вот однажды я заметил, что сом оказывает знаки внимания… скалярии! Серебристая, с лёгким тёплым желтоватым оттенком, она выглядела такой нежной, невесомой, почти прозрачной и словно светилась изнутри. А сом… он был такой большой, толстый, неуклюжий… Забавно было наблюдать, как это неповоротливое бревно вьётся вокруг хрупкого, почти эфемерного создания. Когда приходили Гринграссы, мы вместе с Дафной потешались над этой парочкой: ″мотылёк и слонопотам″. Вот и Винц, когда начал ухлёстывать за Ди, был страшно похож на этого сома. Но когда я попытался его высмеять, Дафна очень тактично пресекла мои поползновения. Вообще она умела так деликатно от него отвертеться и при этом ухитриться не испортить товарищеских отношений, что я только диву давался!

Со мной мисс Гринграсс всегда была доброжелательна, даже позволяла мне пúсать в свой горшок, когда мы бывали у них в гостях.

:

И вот теперь я, забившись в дальний угол, сижу в зелёной гостиной в ожидании Дафны. Словно на иголках сижу.

:

Ди появилась, как и предполагала, через полтора часа. В руках у неё был свиток пергамента. Она снова недовольно пробурчала: ″в свете представления″, бросила в ноги рюкзак и уселась на широкий подлокотник, но я лёгким взмахом волшебной палочки увеличил кресло до размеров двухместного и защитил нас двоих заклятьем неслышимости. От посторонних ушей.

— Ну-с, приступим к интервью, — начал я, вуалируя за бодрым тоном своё смущение. Сами понимаете, Дафна хоть и свой парень, всё же мне несколько неловко её на такую интимную тему потрошить.

— Хватит паясничать, — оборвала она меня, — выкладывай, счастье моё, что там у тебя за… светопреставление.

— Ди, понимаешь, — осторожно начал я, — мне отчего-то кажется, что вы, девчонки, все эти любовные игры как-то иначе воспринимаете и вообще на эту канитель с другого ракурса смотрите.

— Да ну? — Дафна лукаво вскинула бровь. — С каких это пор ты, радость моя, над чувствами девчонок стал задумываться?

— Ди, ты несправедлива. Твои эмоции всегда учитывались.

— Я не в счёт, — отмахнулась она. — Ладно, давай уже, колись.

— Ди, вот представь, что ты нравишься одному парню…

— Только одному? Ну попытаюсь, — она не удержалась от очередной шпильки, но тем самым разрядила обстановку. Уж не знаю, невольно или намеренно, но это не важно.

Ну да, такое действительно трудно представить. Ди классная, от неё пол-Слизерина тащится. В моих глазах Гринграсс чем-то сродни Грейнджер, ну в том смысле, что она тоже и хорошенькая и умная одновременно. Да у них даже фамилии похожи!

— Ладно, — она снисходительно улыбнулась, — давай дальше.

— Ну представь, что у него это по-настоящему, и он хочет… хочет… — я перекладывал пустое место из одной ладони в другую, пытался удержать в руках невидимую сферу, неопределённо шевелил пальцами…

Мерлин! Как сказать-то?.. И… я, кажется, краснею?!

— Короче, поняла, — пришла на выручку подруга. — Он меня хочет, дальше-то что?

— Ну, дальше… дальше… — я наконец, расхрабрился. — Как это всё, с твоей точки зрения, должно быть, чтоб было… правильно. Особенно в первый раз.

— Знаешь, — она опять не удержалась и скептически сморщилась, — если на меня навалятся все, кто меня, как ты выразился, хочут, вряд ли это будет выглядеть правильно.

— Я же сказал, один, — я начал раздражаться. — И ты меня прекрасно поняла, Ди, не увиливай. Не хочешь помочь, так и скажи.

— Ну поняла, поняла, прости, — Дафна вздохнула. — Надеюсь, мои желания учитываются? Или этот мистер Тролль лупит по мне Петрификусом и тупо насилует моё душевное равновесие?

— Нет, мистер Тролль как раз хочет, чтоб всё было по-твоему и чтоб тебе тоже… ну…

Ди посерьёзнела, но на её лице отразилась досада. Она по-мальчишечьи куснула ноготь на большом пальце и посмотрела на меня с сомнением…

— Знаешь, Мэлфи, мой ответ может тебе не понравиться. И даже очень.

— Говори.

— Видишь ли, душа моя, правильность такого рода действий я для себя рассматриваю лишь в свете единственного события…

Она замолчала, прикусила губу и опустила глаза, словно раздумывая, говорить ли ей дальше. Затем медленно подняла на меня взгляд. Лицо моё, думаю, выражало крайнее нетерпение. Я вопросительно кивнул.

— Исключительно в свете брачной ночи, — пробормотала она, и щёки её вспыхнули.

— Исключительно че-го?.. — переспросил я.

Я, кажется, её не понял. Ну или понял, но не совсем правильно.

— Брачной. Ночи, — отчётливо проговорила Дафна.

— В каком смысле… брачной? — я ошалело уставился на подругу и, боюсь, выглядел сейчас как Грэг на уроке старушки МакГонагалл, когда он натужно пытался сообразить, чем бокал с ручкой отличается от стакана.

— В самом прямом, — холодно произнесла Дафна. — После свадьбы.

— Грингасс, — я оторопело уставился на подругу, — ты охренела, что ли?

— Я предупреждала, — она сухо поджала губы.

— Ты мне что, до свадьбы терпеть предлагаешь?! — я вытаращился на неё как на диковинку.

— Ты не просил совета, а мои слова — не руководство к действию. Ты всего лишь поинтересовался, что я планирую для себя. Если мнение нормальной девчонки, как ты сам изволил меня наречь, тебя не устраивает, можешь взять интервью у кого-то другого.

В этот момент через холл продефилировала Милли, обожгла нас с Гринграсс ревнивым взглядом.

Я продолжал смотреть на Дафну, словно в первый раз её видел.

— Не надо никого другого, — вяло пробормотал я. — Ты действительно не шутишь?

— Не шучу.

Ди, похоже, и правда говорила вполне серьёзно. Я сглотнул.

— С-с-спасибо.

Она вдруг тепло улыбнулась.

— А знаешь, я рада за тебя.

Я удивился.

— Просто думала, ты никогда не повзрослеешь, — она пожала плечами.

— Не повзрослею?! — я состроил оскорблённую мину. — Да я уже, наверное, с половиной Хогвартса…

— Вот и я о том же, — она продолжала улыбаться всё так же лукаво и загадочно. — Ты наконец встретил единственную, чьим мнением озаботился, чьи чувства тебя волнуют. Значит, взрослеешь, друг мой.

Ди встала и положила мне на колени пергамент, который всё это время держала в руках. Я вопросительно посмотрел на неё.

— Сегодняшняя лекция по трансфигурации, мистер Дон Жуан, — хмыкнула Дафна. — Специально для тебя скопировала.

Я вспыхнул. Действительно, ″вместо чтоб″ слушать старушку МакГонагалл, я полтора часа кряду исподтишка пялился на Грейнджер. Неужели так заметно?

Видимо, вселенский ужас отразился в моих глазах, потому что Дафна утешительно улыбнулась:

— Не думаю, что кто-то ещё так же внимателен, Мэлфи. И-и-и… раз уж ты принимаешь мой совет… — она помедлила. Я молча кивнул, и Дафна склонилась к моему уху: — Лапы-то поменьше распускай, — шепнула она.

Я виновато посмотрел на подругу:

— Ди, я не нарочно, — и показал ей свои ладони: — они сами распускаются.

Видимо, это прозвучало как-то… беспомощно, потому что Дафна вздохнула и снисходительно покачала головой:

— Распускаются… бутончики-дракончики, — и перешла к делу: — Трансфигурацию сам осилишь?

Я благодарно улыбнулся:

— Осилю. Спасибо. И, Ди… — я вздохнул, — смотри не проболтайся.

— Кому?! — она полунасмешливо-полуснисходительно вскинула брови и покосилась на Булстроуд, усевшуюся в противоположном углу холла. — Разве только ей… Но если чтó, ты всегда можешь в отместку растрезвонить всему Слизерину, что я позволяла тебе пúсать в мой горшок.

Ди потрепала меня по макушке, чем явно вызвала очередную вспышку ревности со стороны Милли, и отправилась к себе, оставив меня переваривать полученную информацию.

Булстроуд заёрзала в кресле и на её лице отразились все мысли, какие только имели возможность поместиться в её животноподобной голове. Я — на всякий случай — словно невзначай, вернул креслу прежний размер, а то, не приведи Мерлин, вздумает ко мне подсесть, ″за жизнь″ поговорить (и это на место Ди!), так половина Милли, как минимум, окажется на моих коленях. Так себе перспектива.

:

Я подвинул кресло ближе к камину и, наблюдая неистовую пляску языков пламени, погрузился в свои мысли. Говорят, огонь и вода успокаивают. Я вспомнил очаг в Выручай-комнате и угнездившуюся перед ним Грейнджер. Я, знаете, когда посмотрел, как она на диване перед камином поджав ноги сидит, вдруг представил, что это она в Мэноре вот так вот, а я пришёл откуда-то… с работы, к примеру… И что мы… ну, короче… как папа с мамой… Так чтó там Ди про свадьбу-то плела?.. Мерлин… никогда не думал, что могу быть таким сентиментальным дуралеем, вот честно!

В любом случае, я теперь уверен, всё это у нас Гермионой взаимно, а потому не отпущу её! Костьми лягу! Как там говорят? На войне и в любви все средства хороши? Ну о’кей, используем же эти средства, возможные и невозможные, даже… её друзей! Попытка — не пытка.

Ох, Дафна, Дафна, задала задачу, чтоб тебя…