Горячий (гет)

Antoine de Saint-Exupery

Baobab encombre toute la planète. Il la perfore de ses racines… il la fait éclater

Баобаб завладеет всей планетой, он пронижет её своими корнями… погубит её).

Антуан де Сент-Экзюпери

:

Ну да, знаю я, знаю, я слизеринский гадёныш, поганый белобрысый хорёк, дрянь, мерзавец и всё такое прочее. Ну и что с того? Да наплевать, что другие говорят. Зато мне живётся весело и вольготно, не то что… некоторым.

Почернела вся… аж круги под глазами. В зеркало на себя погляди, отличница!

— Кикимора нечесаная.

— Хорёк белобрысый.

Отли-и-ично, вот и пообщались.

:

Выскочка гриффиндорская… Отощала-то… даже хогвартсские эльфы откормить уже не в силах. Того и гляди, штаны потеряет. Ещё и руку тянет до потолка. М-м-м… Ну не во всех, правда, местах она такая уж тощая. Смотри-ка, грудь отрастила!

— Грейнджер, смотри из штанов не выпрыгни.

Ой, ой… группа поддержки встрепенулась. Переполошились-то! Только вот не надо за неё заступаться, она и сама не промах. Всё равно вы лучше неё не скажете. Да погоди ты, Мальчик-который-всем-поперёк-глотки, не лезь, дай леди высказаться!

— О своих штанах позаботься, Малфой, — о-о-о… сколько пренебрежения! — а то скоро треснут… от самодовольства.

Ну вот, я же говорил — за словом в карман не полезет.

— Вау! — я иронично вздёргиваю бровь и расплываюсь в довольной улыбке. — Весьма польщён, мисс Высочайшая-Учёная-Степень, вашим глубочайшим и пристальным вниманием к моим презренным слизеринским штанам!

— П’ридурок!

Ха! Ничего нового не придумала! Один-ноль в мою пользу! Но в одном ты, кажется, права, мисс Всезнайка, штаны мои сейчас лопнут. Но вовсе не от самодовольства, эт-ты, отличница, не угадала.

— Профессор, разрешите выйти! Как зачем? — Флитвик, старый пень, тебе не понять уже. — Как зачем? По естественной надобности!

Ну вот, даже не обманул. Уф-ф-ф… Надобность, действительно, естественная… для моего возраста, конечно. Зачем! Вы, мистер Филиус, уже забыли зачем. У вас из того места труха сыплется, откуда у меня… аист на свободу рвётся. От таких, как Грейнджер…

:

С каких это пор, спросите, я на неё засматриваюсь? Да с тех самых, как она мне по физиономии съездила, вот с каких… На других не похожа. Потому мне и доставляет такое неизмеримое удовольствие с ней препираться.

Нет, а что, вы хотите сказать, я должен делать? Подойти?! Пригласить?! Конечно! Когда возле неё вечно эта… группа поддержки! Один зелёные молнии через очки мечет — чисто Avada, другой… ну прямо василиск, да и только! И плечи вдвое шире моих. Подойдёшь к ней, пожалуй, при такой-то охране. Секьюрити, блин, хреновы! Я что, самоубийца?!

Да и вообще… Я же хорёк и мерзавец. Куда мне… до образцовой гриффиндорской старосты.

:

Вот честно, не понимаю я её! Если парень постоянно к тебе цепляется… Да стал бы я, Грейнджер, до тебя доё… кхе… домогаться, если б ты мне пофиг была? Тоже мне… отличница со стажем!

Я уж при ней сколько раз Паркинсон тискал! Типа, обрати, Грейнджер, внимание, как меня девочки любят! Бесполезно!

:

Нет, вы не подумайте, что я к ней, там, воспылал… или как… Ничего подобного! Просто она слегка щекочет мне нервы и другие… части тела, и я не прочь проводить с ней время — почему бы нет? — она хорошенькая и неглупая.

— Здорово, зубрилка!

— Привет, недоучка.

Ну вот, парой слов перекинулись…

Да. Она по этому коридору всегда одна ходит. На арифмантику. В другой раз здесь с Панси пристроюсь. Подоконничек удобный…

:

Чёрт! Ненавижу, когда Паркинсон мне шею щекочет. Чем там… язычком… пятачком…

Ладно, вон она. Идёт.

— Панси, крошка, обними меня покрепче! — голос у меня большой и противный, я знаю. Далеко слышно.

О-о-о! Взгляд-то какой метнула! Словно галеоном одарила. Я показательно прижимаю к себе Паркинсон, а она перебирает мои волосы своими сосисками. Тьфу! Ненавижу, когда она в моих волосах копошится. Макака! Ладно, потерплю, вот только Гермиона пройдёт… Гермиона?!

— Греби, греби, Грейнджер. Запылившимся девственницам не рекомендуется наблюдать такие сцены. Вредно для здоровья.

Ну вот… кажется, обиделась. Даже не ответила ничего. Дурёха закомплексованная. Да стоит тебе только свистнуть, только поманить… Ладно, на следующей неделе один тебя подстерегу, мисс Чистокровная-Маггла!

Ой-й-й… да отвали ты, Паркинсон, к Мерлину, хватит грызть моё ухо! Каннибал в юбке…

— Прости, детка, мне на тренировку, — бесцеремонно отодвигаю от себя мою мопсиху и сваливаю.

И как можно так на парня вешаться, а? Вот объясните мне заради Морганы!

Да если б я к ней был хоть чуточку неравнодушен, мой аист давно бы погряз в алиментах. Нет, пожалуй, он бы уже почил… под солидным валуном, а отец бы за меня расплачивался. Нет, тоже не то. Отец сидел бы в Азкабане… за моё убийство. Нет, с Паркинсон, определённо, пора завязывать, а то так и до греха недалеко…

:

А тут ещё, на днях, я с Мелисент любезничал, так Панси нас застукала, ну и расшумелась, естественно, набросилась… Понятно, не на меня, на Булстроуд. Ну, типа, куда лезешь, это мой парень… Тут уж я объяснил популярно, что пора ей укоротить чувство собственности, а то слишком отросло. Ненавижу, когда посягают на мою свободу!

Вот оборжаться-то! Теперь она себя виноватой считает, а Мелисент думает, что я на Панси из-за неё наорал, так и цапаются между собой, делят меня, как того пресловутого неубитого медведюка. Прям не знаю, куда теперь от этого шлейфа деваться. Если только в читалку…

:

Так и тут тоже… Гррейнджер, вон, опять… гррызёт грранит.

— Ну что, гр… р-рейнджер, не весь библиотечный фонд ещё проштудировала?

— Семь восьмых, Малфой, осталось немного. Если не будешь отвлекать, на следующей неделе закончу, — не глядя на меня, она отводит прядь волос за ухо. Вы себе не представляете, это… это — неповторимое движение! У меня аж под ложечкой засосало. Хорошо, что она в книгу смотрит.

— Ну-ну… — голос у меня предательски срывается, но она наверняка думает, что это моё ехидство. — Меч Годриков тебе в зубы, грызун гриффиндорский… Кхе-кхе…

Интересно, может, не уйдёт всё-таки, если я напротив сяду? Усаживаюсь, наколдовываю себе спинку и подлокотники и, вальяжно развалясь в этаком самодельном кресле, призываю учебник по трансфигурации, предусмотрительно замаскировав его под комиксы.

— Про парикмахерские чары-то уже прочла? Там целая полка. Специально для кикимор гриффиндорских. Знаешь, это особый вид докси.

— Читал про докси? — тон у неё нарочито удивлённый. — Давно? Я имею в виду, читать давно начал? — она с пренебрежением разглядывает красочную обложку. — Я думала, ты только картинки разглядываешь.

:

Эх, Грейнджер, Грейнджер, какая ж ты, однако, дурёха, хоть и отличница!

* * *

Хорошее всё-таки место — библиотека. Тихое, спокойное…

Ба-а-а… Забини! Этот-то чего тут делает?! Никак тоже возле Грейнджер околачивается? Ты погляди-ка, расфуфырился-то, расфуфырился, ёлки-моталки… аристократ фигов…

— Блэйз! На пару слов можно? — …нет, Грейнджер, мой словарный запас чуток ширее, чем у пигмеев племени Мумба-Юмба, просто этот индюк больше двух слов за раз не усваивает… Ах, правильно — не ширее, правильно — ширше… учту, учту… — Слышь ты, Казанова хренов, поди сюда, кому сказал, побеседовать надо!

…Ну Гре-ейнджер, я-то, понятное дело, знаю, кто такой Казанова… с каких пор, с каких пор… Да, почитай, с тех самых, как грамоту освоил. У меня ж это настольная книга, можно сказать, практическое руководство… а вот ты, дева непорочная, с какого боку, интересно знать, с ним знакома? Может, лично? — мои брови непроизвольно ползут вверх, и она… о, тысяча драклов, как же она очаровательно смущается! И возмущается… Проглотила?! Ага-а-а! Крыть-то нечем! Глотай, глотай воздух, два-ноль в мою пользу!

— Забини, кретин, ты какого хе… рожна тут…

:

…Нет, моё дело!

…Да, честь факультета! Она же… — многократное ГР! Гриф, грязнокровка, грымза и… и… она, в конце концов, Грейнджер!

…Да, моё дело! Короче, ещё раз увижу, что возле неё ошиваешься, пеняй на себя…

…Да я, может, о твоей же харе пекусь, мистер Даун!

…Узнаешь, мать твою, когда её секьюрити тебе рыло начистят… оправдывайся потом, объясняй девчонкам, что шрамы украшают…

…Фу-у-у… чем это от тебя? Туалетной водой?! Заметно, друг мой, что туалетной.

…Сам проваливай. Тоже мне… герой-любовник…

* * *

Дома на Рождество я пораскинул мозгами и решил, что Грейнджер мне точно не светит. Слишком уж я ей насолил… Ладно, по возвращении в Хогвартс надо будет всё-таки предпринять парочку ненавязчивых попыток. Если не выгорит, нажму на учёбу, а то времени школьного всего ничего осталось. Полтора года — не срок, сколько можно дурака-то валять, пора и за ум…

:

Сказано — сделано.

На следующий же день после окончания каникул предпринял я оперативную вылазку под кодовым названием ″любимый коридорчик″, только она не удалась.

И всё, вроде, так прекрасно складывалось! Девчонки к Трелони усвистели (на женихов, небось, гадать, дуры набитые), от Грэга с Винцем я отделался, примостился на том самом подоконничке, да видно, Грейнджер другой дорогой проскочила, не дождался я её. Времени свободного у меня было навалом, вот я и решил: поищу-ка, пожалуй, этого Учёного-Секретаря в читалке, посоветую ей впритык заняться косметическими чарами. Интересно, далеко она меня пошлёт?

Только я — уже на подходе к библиотеке — представил, как она свирепо раздувает ноздри и распахивает глазищи, как… Пивз что ли меня долбанул? Мерзавец… вредитель членисторукий! Доберусь я до тебя когда-нибудь, свиночервь поганый![1]

:

Главное, я даже не знаю, сколько пролежал в этом идиотском коридоре. Очухался — голова чугунная, тошнит… доплёлся до подземелья и рухнул. Так и проспал до утра — ужин пропустил.

* * *

Короче, решил я на Грейнджер забить. Перестал её допекать, цепляться к ней. Пожалуйста! Может и дальше пылиться и нос задирать. Подумаешь, не очень-то и хотелось… Паркинсон с Мелисент, правда, тоже отвадил. Окончательно. На кой они мне сдались!

И вообще, ну их к дьяволу этих девчонок, одни от них неприятности. Похлеще, пожалуй, чем от Волди!

:

Завязал. Взялся за учебники и выяснил… что от Грейнджер, оказывается, отделаться совсем не так просто, как от Паркинсон. Нет, нет, совсем не в том смысле, конечно. Просто мой милый курносый поросёночек может сопеть, пыхтеть и сколько угодно путаться под ногами — мне на это наплевать, а Грейнджер… Да нет, понятно, что она не сопит и под ногами не путается, но она же, мать твою, постоянно в библиотеке!

Ну вот, пожалуйста, опять она здесь! Да ёлы-палы-Гриффиндор! Грейнджер, ну неужели ты не можешь зубрить где-нибудь в другом месте, а?! Ты же мне мешаешь! Твои каштановые пудри кудрят мне мóзги. Гляди-ка, постриглась… зачем? А неплохо, вообще-то…

Всё! У меня схемы по трансфигурации! Надо отсесть подальше.

:

Ну конечно, Уизли, тебя только тут и не хватало! Ты-то, интересно, чего в читалку припёрся? А-а-а, понятно — ″Гермиончик-дай-списать″. Мило…

:

″Гермиона, ты такая… хорошая″…

Ну и слышимость тут. Тоже мне… храм науки, м-м-млин! Кто ж так комплименты-то девушкам делает, кретин!

″Спасибо, Рон. Мне так приятно″…

Ой-й-й… Не, ну ты погляди только, прям аж зарделся от удовольствия! А что она тебе ещё скажет, мурло ты рыжее? Что ей противно?

И чего ты, Грейнджер, опять водолазку-то напялила! Плечики костлявые обтянула… впрочем, кхм… не только плечики. Ну не секс-бомба, конечно, но размерчик что надо, самое оно.

Чёртов Гриффиндор, заниматься вообще невозможно. Сами не работают и другим не дают! Интересно, если я скажу, что здесь библиотека, а не зал свиданий, что мне за это будет?

* * *

О-о-о! Что творится… читалка свободна от Грейнджер! Не иначе, где-то мамонт сдох. Не знаете, кто такой мамонт?! Слон в шубе. Нет, это не то же самое, что конь в пальто, это совсем другое… Интересно, где она? Ну конечно, где она ещё может быть, как не на стадионе, если у группы поддержки тренировка?

И чего, спрашивается, я тут у окна… Всё равно отсюда, из библиотеки, ни фига не видно… Трибуны далеко… К тому же солнце слишком яркое — глаза слепит. Грифы, между прочим, до самого вечера тренируются. Она там что, до ужина торчать собирается? Патриотка двинутая…

:

Вот Уизляк чёртов! Похоже, Грейнджер надоело хранить репутацию Единственной-Нецелованной-Старшекурсницы… Кажется, они теперь не просто друзья-товарищи. Да мне-то какое до них дело? Абсолютно никакого. Плевать мне на них, просто она мне сегодня приснилась, вот и вспомнил. Случайно. Да-а-а!!! Приснилась тоже случайно!

:

Смотри-ка, волосы научилась укладывать. Да не ″просто с моста″, а как-то по-хитрому…

Надо ж, дьявол её подери, поймала мой взгляд в отражении! Теперь возомнит… Сказать, что ли, что зеркало косое? И она в нём тоже косая?

Да пошла ты, Грейнджер.

:

Тысяча чертей! Что я опять в этом коридоре делаю? Мне вообще к Снейпу надо. В подземелье. Ладно, не убьёт он меня, если я на пять минут на отработку опоздаю. Она уже скоро здесь будет.

:

Нет, определённо, что-то со мной неладно. Пора с этим завязывать, а то Снейп уже к Помфри посылал. За витаминным настоем. Нет, дорогой профессор, мне, кажется, теперь только один витамин нужен. Ну просто необходим. Как воздух. Витамин G называется. :

Надо ж, как её этот рыжий заморочил! Даже в библиотеке не появляется. Интересно, по какому коридору она пойдёт?..

* * *

О-о-о… Опять за ручку вышагивают… голубки гриффиндорские!

:

— Я толкаюсь?! — я всего лишь зацепил… тоже мне, соплохвост огнедышащий… — Эт-ты, Уизли, в полкоридора шириной стал… отъелся за четверых, легче перепрыгнуть, чем обойти. Дома, поди, так не кормят, сирота многодетный…

Ай! Еле увернулся. Кулаками тут размахивает… колдун недоделанный.

— Извини, Грейнджер, Petrificus! не при даме будь сказано…

…ой… уй-й-й…

Дьявол! Прямо затылком об стену! Ты же, образина рыжая, с первого курса с ней дружишь! И чего раньше не озаботился, столько лет телился… Я б тогда и смотреть, может, не стал в её сторону.

:

Гре-ейнджер… это же звучит как пожа-а-ар, не находите? Нет, пожалуй, как караул. Ближе по смыслу.

И Снейп ещё… ″в медицинское крыло-о-о, мистер Малфой, — вот прикопался, — быстр-ра-а!″

Видали?! Опекун, т’вою мать!

* * *

Почему Уизли?! Уизли держит её за руку, Уизли обнимает её за талию, Уизли целуется с ней, когда никто не видит!

То есть, они так думают. Что никто не видит…

Ну почему?! Почему он? Почему, чёрт подери, не я?!

Да потому что ты, Малфой, — поганый слизеринский хорёк, вот почему. Так что сиди и не рыпайся.

Вот я и не рыпаюсь, просто иногда…

* * *

— Куда прёшь, скотина гриффиндорская!

Ну конечно, Уизли! Кто ж ещё может так из-за угла… чуть не растоптал, м’лин… еле отскочить успел.

— Я же говорю, поперёк себя ширше стал, смотри, не раздави свою гряз… Stupefy!

Гляди-ка, громила-громила, а какой юркий!

— Petrificus!

Э, э, поаккуратней, так ведь и попасть можно! Ну я тоже… не Лонгботтом… в посудной лавке — уклонился.

— Expelliarmus! — чтоб тебя!

— Expecto Patronum!

Словно незримым сгустком энергии меня отшвырнуло назад, и я треснулся об стену…

…ёо-о-о! Чем это он меня? Собаку натравил… откуда?! Patronum? Может, тоже попробовать… на досуге. Авось, чё и выползет… полезное… откуда надо, наконец.

* * *

Ну как же мне быть-то, в самом деле? Может, правда к медичке пойти? А что я ей скажу? ″Мадам Помфри, спасите меня, я влюбился″, да? Здрасьте-приехали…

Не-е-ет, конечно, ничего особенного, всё нормально!

К тому ж, эта старая кочерыжка, поди, и забыла, что такое любовь. Любовь?! Какая, к чёрту, любовь!

:

Опять Снейп. ″Я кому сказа-а-ал!″ — снова за каким-то стимулирующим снадобьем. Ладно, ладно, орать-то зачем, соплохвост-те в рыло… Сдалось мне это ваше зелье… зелье… зелье? Ну конечно! Зелье!!!

Всё, Грейнджер, я тебя расколол! Зелье не зелье, а что-то тут нечисто. Докатилась! И зачем это тебе, интересно знать?

:

Правда, зачем ей было меня привораживать? Не нужен я ей, сто пудов! А чего ж ей тогда надо?

Ну думал я, конечно, не слишком долго. Девчонка! Хоть и умная, но всё равно девчонка. У них это, видите ли, считается изощрённой местью. Ла-а-адно, Грейнджер, подождём, т’вою мать! Действие зелья проходит достаточно быстро, чары тоже затухают со временем…

Только уж больно тяжко. Когда её нет… А когда появляется — и того хуже… И Уизляк этот… Опять целуются. Ну скажите на милость, ну как так можно? На виду у всех! А ещё отличница… пример, блин, для подражания!

Да не ёрничаю я, просто мне паршиво! Что ж она мне, интересно знать, подмешала, а? И как только ухитрилась-то, чёрт подери!

:

Нет, к медичке не пойду, придётся всё-таки Снейпа просить… дьявол!

* * *

Приоткрываю дверь… просовываю голову.

— Профессор? — успеваю заметить, как Снейп еле уловимым движением смахивает со стола пузатую тёмного стекла бутылку.

— Что тебе, Драко? Заходи.

Почему-то не распахиваю дверь, а скромно протискиваюсь в кабинет.

Чёрт! С чего начать-то? Переминаюсь с ноги на ногу.

— Ну чего тебе?

Ох, и видок у Северуса! Нет, не просто усталый — измочаленный. Словно его в Чёрном Озере выполоскали, а после в центрифуге… Хотя… кто бы уж говорил! Неизвестно ещё, кто из нас лучше выглядит.

— Я это… Ребята, кажется, надо мной подшутили.

— Заметно, — Снейп, смерив меня красноречивым взглядом, вздёргивает угол верхней губы в презрительном оскале. — Садись, осмотрю, — он кивает мне в кресло напротив. — Удобно сядь, расслабься.

Я, обмякнув, утопаю в кресле, и он, нацелив на меня волшебную палочку, шепчет что-то на тарабарском, потом, сдвинув брови, сосредоточенно всматривается в моё лицо… и… у-у-у… я уже начинаю основательно жалеть… и чего припёрся! Не приведи бог, раскопает… про Грейнджер.

— Не вижу ничего, — утомлённо изрекает он, — но выглядишь ты… — он снова окидывает меня с головы до ног (и обратно) колоритным взглядом, — как бельё после стирки.

Ну да, моё же сравнение!

К Помфри велел… Сказал, возможно, вирус… он типа по чарам, по зельям… а с вирусом — это лучше к медикам.

:

Вирус!

Вирус, ё… знаю я, что это за вирус.

* * *

Сколько уже времени прошло? Не знаю, не считал я… только, думаю, пора что-то делать. Вопрос — что? Сам я так ничего и не обнаружил. К Помфри, понятное дело, не попёрся. Во-первых — глупо, во-вторых — всё равно никто не поверит, что Грейнджер на такое способна. Она же — Гре-е-ейнджер! Скорее, все решат, что это я, подлец и негодяй, хочу её, праведную непорочную отличницу, оклеветать. Остаётся одно — сдаться на милость победителю. Паршивый, конечно, выход, но всё-таки… Если я признаю её триумф, она меня отпустит. А признать придётся. Безоговорочно. Да я уже признал. Не могу я больше…

Ладно. Коридоры для таких разговоров место неподходящее, поймаю её в читалке.

* * *

Подловил момент. Одна она. Без своего рыжего обожателя. Читает.

Сел я не напротив, как обычно, а рядом. Вдохнул запах её волос. Голова закружилась.

О, о… напыжилась-то! Делает вид, что не замечает меня. Уже пять минут одну и ту же страницу мусолит. Это с её-то скоростью, ха! Интересно, надолго её хватит? Надолго, а мне спешить надо, а не то припрутся её секьюрити…

Ну разговор понятно какой был: ″долго ещё?″, ″поговорить надо″, ″я слушаю″… в общем, из читалки я её увёл. Куда пошёл — сам не сразу понял, на полпути сообразил, что идём по направлению к Астрономичке. Ладно, башня так башня.

Пришли.

Прохладно здесь. Я поёжился. Зябко? Или нервничаю просто? Ветерок её волосы растрепал. Слегка. Я чуть не дёрнулся поправить ей выбившуюся прядку, да вовремя сообразил. Сдержался. Дьявол… кажется, покраснел.

— Я тебя слушаю!

О-о-о! С каким вызовом, с каким превосходством это прозвучало!

Что ж, заслужил я, Грейнджер, твоё пренебрежение — проиграл, в чём и сознаюсь:

— Я устал.

— Что?

Вот только не надо смотреть так простодушно и хлопать честными глазюками, я и сам это не хуже тебя умею! Внутри у меня всё закипело. Я бы сейчас растерзал тебя, девчонка, если бы не…

— Что ты сотворила?! Я ничего не нашёл! Сознавайся, Грейнджер!

Естественная реакция: изображает испуг, впрочем, вполне искусно, потом сочувствие, заботу: ″дыши ровно, чем смогу″… Конечно, поможешь, потому что тебе известна причина приворота, и ты уже заранее знала, как отворотить, иначе не пошла бы на такое… Ненавижу!

Я не сдержался, набросился на неё, ухватил за плечи, припёр к стене, думал, задушу… Она и сообразить-то ничего не успела, не то что воспротивиться. Да что она! Я и сам-то…

…Мерлин, что я… Я же… я же ненавижу! Я вовсе не собирался… Что я делаю!

Прости, Гермиона, прости, не отталкивай меня!

:

Я хотел бы подарить ей совсем другой поцелуй, лёгкий и бережный, но сейчас я слишком зол, мне не до всяких там телячьих нежностей, потому в моём прикосновении одно лишь пламя. Прости, моя грязнокровка, мой вирус… Перестань упираться, лучше обними меня, моя отличница… во-о-от… хорошая девочка… Какое блаженство! А целоваться-то не умеешь, мисс Всезнайка! Чем там рыжий с тобой занимался? Ты с ним лучше в шахматы играй, а уж я тебя, так и быть, ещё поцелую. Нет… нет… не отворачивайся! У-у-у, чёрт!

:

— Я помогу, — не убирая рук с моей шеи, шепчет она мне в плечо. И ещё что-то невразумительное про ″зелья, сведения, информацию″…

Врёшь ведь напропалую, я ж тебя насквозь вижу, но всё равно благодарен тебе, моя чародейка.

— Спасибо… — это я? сказал? Или просто выдохнул?

За что я благодарю её? За обещание? Или за поцелуй?

:

Убежала.

Великий Мерлин, неужели она после этого будет… останется со своим рыжим… Не верю!

* * *

Долго я не мог уснуть в эту ночь. Грейнджер… нет, Гермиона! Вам не кажется, что Гермиона… созвучно с ветром… или полётом… Да, так Гермиона ответила на мой поцелуй! Нет, я вовсе не обольщаюсь, просто мне немного полегчало. Возможно, она слишком много думала обо мне в последнее время. Знаю, знаю, в ней надрывали глотку всего лишь угрызения совести. Кого она наказала? Кому отомстила? За что? И всё-таки если я ещё увижу, что она с рыжим целуется, убью. Вот честно, убью! Нет, не себя, не обнадёживайтесь! Я не из тех, кто распускает нюни и трындит ″вот умру, вот пожалеете″… Грейнджер тоже убивать не буду. Себе оставлю. А вот Уизли прикончу, а заодно и Поттера, если поперёк дороги встанет, дикобраз нечёсаный…

Ох-х-х…

Я всё-таки уснул, и приснилась мне… Паркинсон! В набедренной повязке, с перьями в волосах, с копьём и дубинкой. Она скакала вокруг меня в какой-то первобытной пляске, словно тумба-юмба. Или просто тумба. Визжала, размахивала дубинкой, угрожая, потрясала копьём, и ещё чёрт знает что. Проснулся я в холодном поту. Это мне наказание. Ладно, не буду убивать Уизли, но если только увижу, как… укокошу!

* * *

По ходу дела, объяснилась она со своим рыжим. Да нет, никто мне ничего не говорил, но я и сам не дурак! Я же вижу — Уизли ходит чернее грозовой тучи, а у Грейнджер глаза красные. Опять её совесть мучает. Поганая штука — совесть. Хорошо, я свою ещё на втором курсе на самопишущее перо променял. И не страдал так, когда Паркинсон отшил…

Ну так что мы имеем в итоге? На поцелуй она мне ответила, хотя зелий никаких не принимала, это — раз. Рыжего своего отшила, после одного лишь моего поцелуя, это — два. Я имею надежду! Это — три?

* * *

Ну чего она тянет? Две недели! Я ж скоро сдохну! Наверно, уже вся школа… в курсе!

:

″На том же месте в восемь″.

Хм…

Не думаю, что пузырёк с зельем объёмом с квоффл! Можно было просто незаметно передать его, но мне назначают встречу! Грейнджер, что с тобой? Я ведь на тебя приворотные чары не накладывал!

* * *

— Вот зелье. Оно должно ослабить… — она докладывает моим башмакам, а я не в силах оторвать от неё взгляда. Лёгкий ветерок играет её волосами, и она так трогательно смущается… Гермиона…

— Спасибо, Гермиона, — так что там у нас с чарами, мисс Неприступность? — А ты сама-то приняла это зелье?

Ах, оно тебе не ну-у-ужно… А ну-ка, давай-ка проверим!

На этот раз я подарю тебе нежный поцелуй.

…да, мне нравится обнимать тебя.

…да, мне нравятся твои руки, твои тонкие пальчики и то, как ты ласково перебираешь мои волосы!

…и мне нравятся твои тёплые губы, нежные, как лепесток кувшинки. Эй! Мистер Драко Люциус Малфой, это что за ахинея?! У тебя что, чугунок прохудился? Ты же в жизни не целовал кувшинок! Что за… Гермиона… Гермиона, мне не нужно твоё зелье, не нужно! Мне же так хорошо… зато оно нужно тебе, Грейнджер! Тебе!

Я повертел перед её носом зелёным флаконом:

— Ну что, может, поделиться?

— Здесь только одна доза. Я себе ещё приготовлю.

Бедная моя девочка, даже побледнела.

Не поможет тебе отворотное, рыбка моя, я ж тебя не привораживал! Кажется, я ухмыляюсь?! Нагло и довольно ухмыляюсь! Гадёныш слизеринский, да? Я снова хотел её поцеловать, потянулся к ней, но…

— Пей!

О-о-о… с какой яростью она это выкрикнула!

На кого ты злишься, Грейнджер? На меня? Или на себя?

— Пей!

Ну что ты пристала, дурочка, не хочу я твоего зелья! Ладно, только ради тебя, и при тебе, чтоб ты это видела, чтобы не сомневалась…

:

Убежала.

Ну всё, Грейнджер, ты попала! Три ноль в мою пользу! Теперь я добьюсь тебя, строптивая девчонка. Во что бы то ни стало! Чем я хуже твоих дружков? Я не глупее Поттера и уж точно немножко красивей Уизли.

Кажется, я снова довольно ухмыляюсь? Expecto Patronum!

* * *

Fin ли?

Поживём — увидим…

_____________________________________________________

:

1. Информация для читателей, не знакомых с первоисточником:

вот в этом самом месте наша хвалёная отличница и стукнула горемычного Дракошу из-за угла нехорошим заклинанием, а потом влила ему запрещённое зелье.

Antoine de Saint-Exupery

On risque de pleurer un peu si l'on s'est laissé apprivoisé.

Когда даёшь себя приручить, потом случается и плакать.

Антуан де Сент-Экзюпери

:

А Грейнджер шикарно варит зелья, зря Северус к ней без конца цепляется. Её противоядие подействовало почти сразу. Полегчало мне прям на третий день. Нет, конечно, моё чувство никуда не делось — Гермиона мне как раньше нравилась, так и теперь нравится, но… не знаю, как объяснить, отпустило, что ли. Знаете, так бывает, когда выздоравливаешь после тяжёлой болезни — жар спадает и дышать легче становится. Но хрен с два ты, Грейнджер, об этом узнаешь! Погоди, я тебе устрою Вифлеемскую ночь! Какую? Варфоломеевскую? Ну, pardon, перепутал, пусть Варфоломеевская, суть не в том.

Стратегия, значит, такая: мистер Малфой, прикиньтесь овечкой и давите на жалостливую пятку. Во-первых, раз это её ошибка, ей уже никуда не деться — её просто-напросто чувство долга от меня не отпустит. Хо-хо! Будет знать, как Слизерин привораживать. Во-вторых, я чуток собью с неё спесь… Ну это будет моя такая страшная мстя. Главное, чтоб её кондрашка не хватила, когда я скажу, что противоядие не подействовало! Это ж значит, она что-то неверно сварила — представляете, какой удар по её "ботаническому" самолюбию! Одним заклинанием двух пикси. Наповал. В общем, план действий я себе наметил.

* * *

Как пай-мальчик, держался целую неделю. Потом заловил Грейнджер в коридоре и зажал в нише с доспехами… Шепнул:

— Не помогает! — даже губами не дотронулся, чес-слово. Удержался. Только ушко ей дыханием пощекотал да на своей щеке прикосновение кудряшек ощутил. А она мне назидательно так, словно препод на уроке:

— Потерпи. Рано ещё, — и вырвалась.

Я слушал удаляющийся стук каблучков и отходил от дурманящего запаха её волос. Голова слегка кружилась, наверное, противоядие пока в полную силу не вступило.

:

Через пару дней я снова поймал мою прохиндейку. В этот раз уже ничего не говорил, просто прильнул к её губам и, кажется, потерял контроль. Не пойму что-то: всё ещё зелье меня держит?.. или я просто… кажется, всё-таки или. По уши! Это ж надо, блин, так втюриться!

Она резко оттолкнула меня, выпалила только:

— Терпи!

И убежала.

:

"Терпи", главное… Ну терплю, что ж ещё делать-то! Хорошо хоть мозги на место встали…

Даже шутить начал. Ну в своём духе, конечно.

— Профессор Трелони, я вижу будущее мисс Лаванды Браун! Она будет предсказательницей… погоды.

Ага, от минус десяти до плюс пятнадцати, ветер северный, переменчивый до южного. Даже Уизли поржал, и Грейнджер улыбнулась. Втихаря, конечно.

:

Замечать стал, что вокруг творится.

Паркинсон так мимо и шныряет. Тут в библиотеке их с Забини застукал… Ну с Блейзом-то всё ясно как божий день, этому неймётся. Руки чешутся, лишь бы полапать кого, а по мимолётному взгляду Панси сразу понятно, что она мне назло с ним шуры-муры крутит. Вот дурочка. Ну пусть себе тешатся на здоровье, не жалко.

:

Ха! "Терпи"! Терпи… Да не хочу я терпеть, Грейнджер, я целоваться хочу! С тобой, между прочим.

Вообще-то я почти герой — на совместных уроках креплюсь изо всех сил и веду себя вполне пристойно. На Грейнджер почти не смотрю. Иногда, правда, над Уизли потешаюсь или над Поттером, но не особо злостно, клянусь отцовской лысиной.

…Конечно, не лысый, потому и клянусь.

— Смотри, Поттер, не перенапрягись с заклинанием, а то как пукнешь, и школу в клочки…

— Дурак ты, Малфой, — огрызнулся Поттер, — и шутки у тебя дурацкие.

Надо ж, прям как в анекдоте…

К Уизли, по правде говоря, чаще цепляюсь. По старой памяти, из ревности.

:

Булстроуд тут, кажется, пронюхала, что у нас с Паркинсон всё "порвато-растоптато", и основательно положила на меня глаз. Кошмар! Милли, детка, ты на себя в зеркало-то хоть смотрела? Тебе кто-то сказал, что я зоофил? Не верь, это враньё, досужие сплетни. Портретам заняться нечем, вот они и болтают невесть что. Меня вовсе не привлекают особи типа "буль-буль", в смысле помесь бульдога с бульдозером — это далеко не в моём вкусе.

По библиотеке иду — крошка Милли стоит. Глазки строит, морда лица как у романтично настроенного гиппопотамуса… Рас-с-стопырилась — весь проход загородила своим… туловом. Без уменьшающего заклятья не проскочить. Вот не знаю только, к кому лучше применить, к ней или к себе. Наверное, к ней — в случае необратимости с неё не убудет, а от меня после этой гриффиндорской горячки и так почти ничего осталось. Я криво улыбнулся и только было взялся за волшебную палочку, как один из стеллажей услужливо шагнул в сторону, открыв мне путь к бегству.

Merci beaucoup, mille pardon[1]…

Ну терплю, терплю… Ещё целых полторы недели терпел — зацените! — больше не вытерпел. Но теперь уже начал по-другому действовать. Зажал сам себя в ежовые рукавицы и даже пальцем к ней не притронулся, просто на ходу выдохнул ей в сáмое ухо:

— Не сработало, — и пошёл дальше своей дорогой.

Кстати, куда это я шёл-то?..

* * *

Астрономическая башня, кажется, становится моим любимым местом в Хогвартсе. У нас свидание! Ах, нет, извиняюсь, деловая встреча. Как говорят, ничего личного, только бизнес…

:

Ну вот, с таким трудом удалось наедине остаться! А она! Вместо чтоб поцеловаться, опять сырость разводит!

"Драко… Прости меня".

Мне кажется, она еле держится. Если честно, мне её ужасно жалко, но я тоже держусь — мужик я или где, в конце-то концов! Раз решил досадить её самолюбию всезнайскому-зазнайскому, значит, крепись.

:

— О чем ты, Гермиона? — я осторожно коснулся её пальцев.

Кисть у неё хрупкая, как у маминых хрустальных статуэток на каминной полке. Она руку отдернула…

Тут я, согласно своему плану, прикинулся агнцем, стал её уговаривать, что, мол, она не виновата, что зелье не действует. Просто, мол, у меня к ней чувства такие сильные. Ну в этом-то я её не обманывал — действительно, как оказалось, сильные, просто я раньше сам этого не понимал. Я ей руки на плечи положил, в лицо заглядываю, а она всё отворачивается и глаза прячет, чтоб я не видел, что они у неё на мокром месте. И, что ни говори, а чувствую я, что тоже ей небезразличен.

Конечно, если б не сознание долга, она б из принципа меня отвергла, я ж поганый слизеринец. А так — не отвертишься.

Обхватил я её, стал целовать.

Ох, Грейнджер, до чего же ты… восхитительная! Знала б ты, как я тебя обожаю! И зелье твоё ни при чём, и ни в чём ты не виновата…

— …не виновата, — шепчу.

Тут она вдруг отпрянула да как выкрикнет:

— Виновата! — словно кипятком ошпарила. И сама чуть не задохнулась… — Виновата!

:

Она всё-таки расплакалась. И раскололась. Созналась, что опоила меня приворотным. Глупышка! Я ж давным-давно догадался. Потом наболтала какой-то ерунды про его необратимость, про какой-то нелепый поцелуй в нос, про свою идиотичность… и убежала.

Естественно, я следом подался. Догнал её на берегу Чёрного Озера.

:

Небо тучами затянуло, где-то вдалеке гром загремел. Только грозы не хватало!

Я уже собрался, было, во всём сознаться, подошёл сзади, говорю:

— Гермиона, мне всё равно.

Но она не дала мне закончить, расшумелась опять, про зелье своё завела… Любопытно, что ж всё-таки за зелье? Я напустил на себя безразличие, спросил. Оказалось, "Холодная страсть". Ну ясно. Я, когда ещё в горячке-то рыскал по книгам, попадал на него, но не подумал, что Грейнджер может запрещённым рецептом воспользоваться.

В общем, Гермиона что-то кричала про мою загубленную жизнь… Надо бы мне расколоться, но я уже не об этом думал — тут ливень хлынул как из ведра, я испугался, что она простудится. Обхватил её, поволок в замок. Так она ещё и упиралась. Как дитё малое, ей-богу! Вот ведь женщины!..

* * *

Потом мы в Выручайке сидели. Я, было, рыпнулся ей всё объяснить, чувствую, она ничего не слышит, только хлюпает, понял — так мне её сейчас не успокоить. Ладно, решил по-другому действовать, не убежит, думаю, никуда моё признание. Попросил Сreatillusio[2] объяснить. Ну тут она на своего любимого конька и села. Сосредоточилась, брови свела — любо-дорого смотреть. И заклинание, кстати, она мне классно втолковала. Я бы, правда, и без неё разобрался, просто на лекции вместо того, чтоб Флитвика слушать, опять на неё же и пялился. Пока никто не видел. Всё-таки здорово она меня зацепила, не поспоришь.

Ну, короче, захламил я всю Выручайку этими самыми голо-граммами, потом мутотень эту одним махом уничтожил, на Грейнджер посмотрел… Сидит она диване — ноги поджала, голову набок склонила, глаза всё ещё красные, — и чего-то меня пробрало, не пойму, так мне захотелось эти её заплаканные глаза поцеловать!

Подсел к ней, зарылся лицом в каштановые кудри… Гермиона успокоилась, тут бы мне и сознаться в своём вранье, момент-то как раз подходящий был. Ох, если б я только знал, чем это моё враньё обернётся!

Но я, как назло, до губ добрался, а она на мой поцелуй так пылко ответила, что я тотчас уверился — она это не просто из чувства долга, и думать тут же забыл про всякие там признания — меня совсем даже другие желания захлестнули. Ну вы ж понимаете, чего каждый парень в моём возрасте от девушки хочет. И не говорите, что я, как в анекдоте про психиатра, вам пошлые картинки подсовываю. Пошлости у меня в мыслях, между прочим, ни фунта не было, просто аист со своим брачным танцем… клювом защёлкал, в самое сердце долбит. В общем, начал я ей на ухо всякую чепуху молоть, про то, что сдохну без неё… руки сами к пуговицам потянулись, а их у неё какое-то просто несметное количество — прям как на моей парадной рубашке! Вот морока-то! И кто только придумывает эти женские наряды… Пальцы не слушаются, руки трясутся… Но всё-таки кое-как управился я с этим её хозяйством, а сам всё шепчу ей какие-то глупости и за ухом целую. Рукава вниз потянул, у неё тело сразу мурашками покрылось, а меня от этих её мурашек аж пот прошиб и в жар бросило. Обнял я её, целовать стал. Ой! Плечики худенькие, ключицы тоненькие, и сама она такая хрупкая, мне прям поплохело, честно. Такая она вся маленькая, как ребёнок, что мне показалось, будто мои действия педофилией припахивают, будто это я первокурснице собираюсь девственность порушить. Ну я призвал разум на помощь, — я ж всё-таки не в курятнике торчал, когда бог мозги-то раздавал, — вспомнил, что мы с ней ровесники, стал дальше пробираться…

…И тут у меня в голове такие мысли завертелись, что — не поверите! — никакого секса не надо, всю охоту враз отшибло.

Стал я к груди подкрадываться и вдруг с ужасом понял, что мне сейчас предстоит сразиться с этим её монстром (одно название чего стоит — бюст-галь-тер)! Караул просто! Я же не знаю, Мерлин вас всех побери, как он расстёгивается! Ну я надеюсь, вы не подумали, что я какой-нибудь там образец воздержания, просто у меня раньше не было надобности в этом занятии. У Паркинсон, знаете ли, потрясающий лифчик, ничего не надо расстёгивать, всё само вываливается — только пальцем подцепи. Но вы ж понимаете, что Гермиона — это совсем другое! Она же мне очень… нет, не просто нравится, я влюбился! Чего уж греха таить, по уши влюбился. И я хочу, чтоб у меня с ней всё было правильно. Беда только в том, что я и сам не знаю, как это — правильно. Ну не задавался я пока этим вопросом. Тоже за ненадобностью. Только чувствую, что это как-то не так, как с Панси. По-другому как-то.

Но остановиться я уже не мог, не имел права. Ведь, если я не попытаюсь добиться Гермионы, она не поверит, что я её люблю. Ну я так думаю, что не поверит. Паркинсон вон без конца талдычит: "не любишь, не любишь"… Но если я даже этот её несчастный лифчик расстегнуть не смогу? Она же решит, что я слюнтяй! Ну что ж мне делать-то? А вдруг у меня всё выйдет как-нибудь криво? и ей не понравится? Или у меня вообще ничего не получится, и я просто опозорюсь?! Чувствую, аист мой от таких размышлений сник совсем. Дальше — больше. Решил я штурм начать с нижнего этажа. Там вроде попроще должно быть, почти как у нас. Ну понятно, что выглядит по-другому, но суть-то та же — трусы на резинке. Как там в маггловской сказке? "Дёрни за верёвочку, дверь-то и откроется"?

Кстати, в раннем детстве у меня была нянька — сквиб. Отец нарочно такую нанял, чтоб мне невзначай каких-нить способностей колдовством не подпортили. Премилая, надо сказать, была старушка, и очень я её, между прочим, любил. Ну да это неважно. Вот как-то раз нянька свои панталоны на верёвке сушила, ну такие, вы знаете, типично, что называется, "нянькинские" — широченные, до колен и с кружевами понизу. В три ряда. И очень мне эти три ряда кружев приглянулись, ну я панталоны-то и стырил. Да не маньяк я, просто у няньки было много маггловских книг, а самая любимая — "Три мушкетёра". Читать я тогда, конечно, ещё не умел, но она часто на сон грядущий рассказывала мне о приключениях Д'Артаньяна, а я с удовольствием её слушал и рассматривал картинки в этой самой книге. А мужики там всё такие были нарисованы — сплошь в кружевах да в рюшках… Сейчас-то, конечно, смешно, а тогда… В общем, оборвал я кружева с этих её панталон, пришпандорил на свои сапоги и на воротник куртки и, когда меня никто не видел, играл в этих самых мушкетёров.

Ну это понятно, что у девчонок нижнее бельё вовсе не такое, как у моей старой няньки, у Панси, к примеру, вообще какая-то верёвочка сомнительная вместо трусов. Я, по правде сказать, у Паркинсон там стараюсь поменьше шарить, чтоб аист из штанов не особо сильно высовывался.

Ой, простите, отвлёкся.

В общем, положил я Грейнджер ладонь на коленку, а сам всё боюсь, вдруг не получится-то ничего. Аист мой — со страху, что ли — в щель куда-то забился, носа не кажет. Определённо, избыточная мыслительная деятельность вредит сексуальному здоровью. Интересно, как у равенклошек с этим дела обстоят? Эх, не предусмотрел, надо было на Паркинсон потренироваться, сейчас бы хоть какой опыт был…

Ну вот, поросёночка своего опять вспомнил! Эта всегда, стоило мне её за ляжку ухватить, начинала льнуть ко мне самым бесстыдным образом. И я вдруг, представьте себе, не захотел, чтоб Гермиона оказалась такой же доступной! Вспомнил, как мама втирала про хороших девочек, про девичью гордость и всякое там бла-бла-бла. Короче, предостерегала, воспитывала. И теперь эти мысли совсем некстати попёрли откуда-то из подкорки наружу.

Вот я обо всём этом думаю — Мерлиновы подштанники, о чём я только думаю! — а рука моя скользит по ноге Гермионы всё выше, кажется, уже независимо от меня. Вспомнил, как Паркинсон от меня млела, а Гермиона, чувствую, словно оцепенела, будто я в неё Petrificus зафиндилил. Застыла, прямо как каменная. Я уже почти добрался до… самого-самого… можно сказать, интима…

Но тут Грейнджер — на счастье или на гóре, не знаю, — оттолкнула меня. И что вы думаете! Меня-таки снова обуяли противоречивые чувства.

С одной стороны, я, как вы уже поняли, вздохнул с облегчением. В первую очередь, почему-то обрадовался тому, что Гермиона не такая, как Панси. После уже тому, что единоборство с этим её бюст-галь-тером временно откладывается. Кстати, нафига тебе, Грейнджер, этот хренов бюстгальтер сдался! У тебя ж, я уверен, и без него всё торчком. Только я так подумал, аист мой, чувствую, снова перья встопорщил, но я уже, горьким опытом наученный, решил пока что обождать, не рисковать вторично. Побольше воздуха набрал, медленно выдохнул, потом снова вдохнул и…

Да, так вернёмся к нашим баранам. С одной-то стороны, я обрадовался, а вот с другой…

Гермиона что-то кричала, снова собралась плакать… Я плохо уловил суть истерики, понял только, что не хочет она. Успокоил, сказал, что больше не трону её против желания.

Договорились позже на Астрономической Башне встретиться, и я, оставив Грейнджер в одиночестве наблюдать за огнём в камине, отчалил к Флитвику.

:

Пришёл на отработку загруженный тяжкими мыслями — как раз теми, что "во-вторых". Хорошо, меня Гермиона по этим самым Голым-Граммам подковала — я почти на автомате все Сreatillusio выполнил, притом на очень даже приличные баллы, хотя мозги снова не тем заняты были. Такая ты, Грейнджер, вроде маленькая, хрупкая, а столько места в моём теле занимаешь! И голова тобой забита, и из сердца тебя теперь калёным железом не выжжешь. Про все остальные места лучше вообще умолчим. Да, так вернёмся всё-таки к тем мыслям, что "во-вторых".

Раз Гермиона меня не захотела, значит, я ошибся, и она, выходит, со мной только по обязанности? Нет! Не может этого быть! Ну я же не пень, я же чувствую, что ей хорошо со мной рядом, что она во мне просто-таки растворяется, как и я в ней! Так чего же тогда оттолкнула? И тут меня осенило: да она ж, наверное, из-за моего дурацкого вранья думает про меня то же самое! Думает, что это вовсе не я её люблю, а что во мне только еёное зелье горланит! И ей тоже этого не надо. Какой же я болван!

В общем, решил я, что после отработки и сам Гермионе во всём сознаюсь, и у неё всё выясню. Хватит нам тянуть кота за хвост и друг другу мозги канифолить. Скажу, что она противоядие верно сварила, и что я её просто люблю, безо всяких там зелий-мелий. Вот и всё. Так и скажу! Но и от неё потребую, пусть честно ответит, если она со мной только по обязанности… не надо мне такой радости, жалости её я не хочу. Переживу как-нибудь, хоть и трудно мне будет, знаю.

:

С такими мыслями шёл я к месту назначенного свидания, ещё пытался вспомнить, что там Гермиона кричала, когда оттолкнула меня. Я её обидел? Опять пришли на ум мамины "мозговые вливания". Может, не стоило её так сразу лап… блин, как сказать-то… обнимать столь откровенно, вот. Короче, я шёл с твёрдым намерением расставить все точки над "ю".

:

Но до Астрономической Башни я так и не дошёл.

* * *

Я бежал, нет, не бежал — летел по нескончаемым коридорам Хогвартса, перепрыгивал с одной зловредной лестницы на другую… Портреты судачили про девочку, упавшую с крыши школы. Но я-то знал, что она вовсе не упала. Вот к чему привели, по выражению самой Гермионы, мои идиотские выходки. Но неужто мне всё померещилось?! Неужто я ей до такой степени противен, что ей легче с башни, чем в мои объятья. И ведь я обещал не трогать! Не поверила! Или она до такой степени не хочет замороченной любви, что предпочитает умереть?!

Куда я бежал? А куда ещё могут доставить человека, который бросился с крыши! Только в больничное крыло.

:

Я летел и думал о Девочках-Хрустальных-Вазочках, о которых говорила мама. И теперь эта вазочка, самая прекрасная на свете, вдребезги! И я понял, что если она умерла (а как можно выжить?!), мне тоже жить незачем. Тем более, в её гибели виноват я.

Только попрощаюсь с ней.

Меня никто не остановил, и я беспрепятственно проник в больничное крыло.

______________________________________________________

:

1. Merci beaucoup, mille pardon — (франц.) огромное спасибо, тысяча извинений.

:

2. Сreatillusio — заклинание Голограммы, от лат. creation, illusion.

Creation — создание, illusion — иллюзия.

:

Конец II части

Продолжение следует

Antoine de Saint-Exupéry

Les fleurs sont si contradictories!

Mais j’étais trop jeune pour savoir l’aimer.

:

Цветы так непоследовательны!

Но я был слишком молод, я ещё не умел любить.

Антуан де Сент-Экзюпери

:

…На подходе, в коридоре, я чуть не сшиб с ног какого-то дурацкого домовика в дурацкой шапке. На нашего прежнего похож, на Добби. Но толком я не разглядел, он у меня прямо из-под носа испарился. Только хлопок прозвучал. А на площадке перед дверью, прикиньте, ПРОБКА! Тут и МакГонагалл, и Дамблдор, и Флитвик с профессором Спраут. Даже стрекоза Трелони из своей мансарды выпорхнуть соизволила. Бурю обсуждают: Спраут про свои любимые мандрагоры талдычит-надрывается; Флитвик волшебной палочкой размахивает, аж подпрыгивает… Представляете?! БУРЮ! Грейнджер разбилась! а они тут про какие-то окна, двери, форточки!!! Дурдом!

Да плевать бы на них, но я испугался, что не смогу к Гермионе пробиться. Протискиваюсь между ними, а меня никто и не думает останавливать, наоборот, расступаются! Вдруг слышу: ″батюшки! ещё один″. Как сквозь вату слышу.

Тут из изолятора прямо на меня парочка выплывает — равенкло/хаффлпафф — она прихрамывает, у него на глазу примочка цвета детского поноса. Спраут с Флитвиком своих студентов подхватили и отчалили. Вот просто так! Наплевав на Грейнджер!

Я уже почти в дверь шагнул и прямо на пороге столкнулся с…

— …БРАУН?! — и опешил.

Шею гриффиндорки плотно охватывала мягкая шина, а рука покоилась на специальной косынке, уж не помню, как по-правильному, по-врачебному всё это хозяйство обзывается. Неужели, думаю, это Браун с башни свалилась? Неужели о ней судачили портреты? О ней, а вовсе не о Гермионе?! Я выдохнул, моё сердце стало подниматься от пяток к коленям, и я отважился:

— Т-ты… Ты с крыши упала?

Лаванду мои слова, кажется, удивили. Она округлила без того круглые глаза и задала мне встречный вопрос:

— С дуба рухнул? — но при этом лицо её не выражало ни злости, ни возмущения, скорее… жалость. С чего бы?..

Браун обошла меня бочком-бочком, приставным шагом, и скользнула в коридор. Короче, понял я, что портреты всё же про Гермиону шептались, и сердце моё снова в пятки сползло. Но я таки шагнул в больничное крыло… Услышал позади себя, как МакГонагалл прощебетала: ″Мистер Уизли, как вы кстати, проводите мисс Браун″. И, похоже, следом за мной пошаркала, на ходу ещё Трелони утешила, типа все учтут её прогноз, может валить к себе на чердак.

А из лаборатории навстречу мне — Снейп. С котелком. А за ним Помфри. С полотенцем. И спокойно так чирикает, мол, ничего страшного, просто отдохнуть, отоспаться… И тут оба на меня вытаращились. Северус соляным столпом застыл, а Помфри руками всплеснула: ″Да сколько же вас сегодня!″.

Но это всё фигня, главное — что я к Гермионе прорвался! И смотрю — ЖИВА! Лежит поверх одеяла, руки-ноги на месте. Цела! Уставился я на неё, вижу — дышит! Вдыхает коротко, редко, словно всхлипывает, но дышит, чёрт возьми, дышит!!! Кудряшки по подушке рассыпались, а в уголках губ и возле ноздрей кровь… Даже не кровь, а какая-то пена розовая. Помфри как раз подошла, стала утирать. Ко мне обернулась и говорит:

— Я сейчас.

Не понял. Это она… мне?..

Дамблдор сбоку от меня нарисовался. Я оторвал взгляд от Гермионы, на него посмотрел, а он прищурился и кончик бороды теребит. Сосредоточенно так, будто анализирует что-то, а потом головой качнул и заявляет кому-то в пространстве:

— …Если бы не Поттер…

Он что, рехнулся? Он Поттера обвиняет?! Вот уж кто с дуба-то рухнул! А он ко мне повернулся и спрашивает:

— Мистер Малфой, обо что вы так ударились?

— Я… чего? — вопрос показался мне до крайности нелепым, но тут они все, кто в изоляторе был, хором заговорили…

А я чувствую, звук гуляет, словно в пустом бочонке, в ушах шуршит и потрескивает, голосá звучат, словно в душевой, где стены резонируют да ещё и вода льётся.

Последним, кого я увидел, был вышеупомянутый Поттер, который влетел в изолятор на всех парáх. И, насколько я смог разглядеть, гриффиндорец показался мне таким взмыленным, словно только-только со спринтерского забега из своей гостиной до больничного крыла транзитом через поле для квиддича. И тут у меня перед глазами — не пойму отчего — всё поплыло, как в тумане, Поттерова очкастая физиономия размазалась в бледное пятно и стала отдаляться. А в ушах зашумело ещё громче, и отчётливо я услышал только прозвучавший за моей спиной саркастичный голос Снейпа (ну его-то даже на том свете, думаю, ни с кем не спутаешь): ″Оч-чень кстати″.

И всё. Дальше все, кажется, заткнулись и вышли вон.

* * *

Уж кто меня доставил в спальню, не знаю — может, эльфы, а может, и Снейп, которому я пришёлся ″оч-чень кстати″, но очнулся я в собственной постели и сразу всё вспомнил. Гермиона жива! Жива! Но она в больничном крыле! Я вскочил, но меня повело в сторону, и я вынужден был сесть. Да что такое, дюжина драклов!

Соседние кровати были пусты, — интересно, долго я провалялся? Тут я наконец узрел своё одеяние: пи-жа-ма. И кто это, интересно, обо мне так позаботился? Я и дома-то не прибегаю к такого рода услугам, чьим бы то ни было — сам раздеваюсь, сам одеваюсь.

Потом досада разобрала: жизнь Грейнджер в опасности, а я тут, понимаешь, как нюня какая-то, в обмороке разлёгся! Я поднялся, уже осторожнее, и почувствовал, что голова кружится и что меня слегка подташнивает. Да что за нафиг!.. Но мне надо к Гермионе. Непременно.

В общем, собрался я кое-как и поплёлся в больничное крыло. На самую верхотуру. Судя по обстановке в замке и по тому, что сумерки рассеялись, время, скорее всего, близилось к обеду. Неслабо я, однако, передохнул!

Когда я наконец добрался до желанной двери, из неё прямо на меня вывалился Уизли, а следом за ним Поттер. Вид у обоих был довольный, из чего я заключил, что с Гермионой всё более-менее в порядке. Я молча шагнул в сторону, чтобы пропустить гриффиндорцев, но тут рыжий ни с того ни с сего накинулся на меня, как коршун… А Поттер странно как-то посмотрел… словно триста сорок восемь на шестьсот двадцать четыре в уме умножал. И Уизли придержал. Я разумно решил ретироваться в ближайший коридор, дабы Грейнджер не подставлять и самому не подставляться, но скорость у меня на тот момент отнюдь не спринтерская была, так что, честно сказать, Поттеру я благодарен. Да что со мной такое, соплохвост-те в брюхо?!

Вернувшись через некоторое время к больничному крылу, я проник внутрь и тут же — вот уж повезло так повезло! — столкнулся с выходившей от Гермионы мадам Помфри. Но она моему визиту, что странно, ничуть не удивилась, даже спросила с беспокойством, как я себя чувствую. Я замялся, не зная, чего она от меня ждёт, но она, кажется, ничего и не ждала — взяла меня за плечо и, развернув, подтолкнула к ближайшей кушетке:

— Посидите немного, я поставлю мисс Грейнджер капельницу, а уж после осмотрю вас.

Откровенно говоря, я не очень понял, с какой бухты-барахты медичка собралась меня осматривать, но порадовался, что она оставила меня в больничном крыле.

— Как она? — кивнув на ширму, спросил я, стараясь выдерживать равнодушный тон.

— Отлежаться надо, от книг отдохнуть… — буднично, даже как-то безмятежно, ответила Помфри и прошла в лабораторию. Почти тут же она вернулась с оборудованием. Пока устанавливала и подключала капельницу, сердито ворчала по поводу ″…несёт же дуралеев в бурю! В лес, на берег, на балкон, незнамо куда: ветер, скользко — и вот, пожалуйте, столько травм!″.

Я надеялся хоть краем глаза увидеть Грейнджер, но мадам врачиха плотно задёрнула полог. Когда она добралась до меня, то зачем-то осмотрела и ощупала мой скальп, потом начала проверять зрение, слух и заставила тупо тыкать пальцем в нос. Ей, что ли, в нос тыкнуть?.. Промахнусь ведь, голова-то кружится. С чего бы? По окончании всех манипуляций медичка поджала губы, и лицо её приняло озабоченное выражение. Она подумала несколько секунд, а затем повторила вопрос, которым меня уже однажды озадачили:

— Мистер Малфой, обо что вы так сильно ударились?

— Ударился?.. — я удивлённо уставился на врачиху, но тут вошли директор и профессор МакГонагалл, и докторица отвлеклась на них.

Они говорили о самочувствии Гермионы, а я сосредоточенно слушал и старался уразуметь суть. Из слов их декана ″пусть отдохнёт, после наверстает″ и спокойного тона, которым всё это было сказано, я уже твёрдо заключил, что жизнь Грейнджер вне опасности. Затем вся эта компания, к несчастью, переключилась на меня, и…

— ВЫ ЧТО, МИСТЕР МАЛФОЙ, СОВСЕМ НИЧЕГО НЕ ПОМНИТЕ?!

Тут-то и выяснилось, что когда я, как кисейная барышня, хлопнулся в обморок и решил, что это я от вида Грейнджер, то был в корне неправ…

На самом деле оказалось, что я причалил в амбулаторию в таком виде, словно Пивз мне на макушку пинту ″кровавой Мэри″ опрокинул. Видать, оттого-то Браун на меня так и таращилась. И ещё у меня сотрясение мозга. Сильное. Обнадёживающая новость: раз есть чему сотрясаться, значит, чугунок всё же не совсем пустой. Дамблдор возжелал, чтоб я воскресил в памяти последние события перед… Короче, напряг я остатки потрясённых мозгов и… воскресил-таки. Ясное дело, я не стал докладывать директору в подробностях, как по дороге к изолятору живописно обматерил сволочную лестницу, чувствительно зацепившую меня по кумполу, когда я совершал головокружительный кульбит с одной площадки на другую, — просто сказал, что это была лестница, и всё.

:

Помфри оставила меня в больничном крыле. Покачала головой и посетовала, что не сделала этого сразу. Вставать разрешила только по нуж… необходимости. Слава Мерлину, не только по большой, но и по малой, а то горшка-то фарфорового под кроватью мне как раз и не доставало. Для полного счастья. Тем паче, что Гринграсс забегала проведать. Уж она-то не преминула бы прокомментировать.

Я лежал через три кровати от Грейнджер. Она всё ещё спала, видно, Помфри её чем-то пичкала именно с этой целью. И занавески врачиха, как назло, задёргивала очень плотно. Когда она уходила, я вставал и шёл к Гермионе. Сидя рядом с ней, я держал её руку и смотрел в её бледное лицо. Потом голова начинала кружиться, и я, боясь снова потерять сознание и быть застуканным возле Грейнджер, уходил на свою кровать. А мадам Помфри сетовала на то, что голова моя идёт на поправку крайне медленно.

Порой в больничное крыло заглядывали старушка МакГонагалл или директор Дамблдор — справиться о состоянии мисс Грейнджер и моём! Я что, прям вот так вот серьёзно болен? Серьёзно?! Иногда ненадолго пускали Поттера с Уизли. Рыжий бросал в мою сторону испепеляющий взгляд, а очкарик снова смотрел, словно шараду разгадывал… Гриффиндорцы прямым ходом шагали за занавеску к Гермионе. Им хорошо, им не надо шифроваться. Мне же оставалось только завидовать.

* * *

Из разговора мадам Помфри с директором и МакГонагалл я понял, что произошло с Гермионой. Оказывается, Основатели предусмотрительно наложили по периметру здания заклинание, тормозящее любого долдона, которого угораздит вывалиться из окна, примерно на уровне подоконников первого этажа, так что ни разбиться, ни покалечиться Грейнджер не могла, да там ещё и Поттер с какого-то боку примазался. Но Гермиона летела с колоссальной высоты с космической скоростью, и вследствие этого у неё нарушилась работа сосудов мозга. Нечто похожее на кессонную болезнь. Был бы я в состоянии веселиться, сострил бы по поводу того, что мы с Грейнджер оба мозгами повредились. Ну про кессонную болезнь-то я знаю: в детстве читал стыренные у няньки книжки — про водолазов, про ловцов жемчуга, про кладоискателей и вообще много всякого интересного… Вот и с Гермионой примерно так. Ну, короче, вроде как контузило. А вот с какого перепугу там Поттер оказался и что сделал, разнюхать так и не вышло, только понял я, что его не обвиняют вовсе, а совсем даже наоборот… Я почему-то обрадовался. Сам не знаю почему.

:

На третий день с утра меня выписали на занятия. Мадам Помфри сказала, что мозги, наконец-то, на место встали (не знаю, насколько она права), но головой сильно мотать не советовала, бодаться тоже не рекомендовала и велела на всякий случай заглянуть среди дня.

Я ушёл. Гермиона оставалась в больничном крыле, всё ещё спала.

После обеда я, как и было велено, пай-мальчиком явился в изолятор. Медички на месте не оказалось, — я шмыгнул к Грейнджер и привычно уселся на краешек кровати.

— Ох, если бы я только знал, к чему приведёт это враньё… — пробормотал я и почувствовал, как шевельнулись пальцы Гермионы. Еле заметно шевельнулись, но я почувствовал!

— Враньё? — чуть слышно прошептала она.

— Гермиона! Очнулась!

Я заглянул ей в глаза. Она поморщилась, наверное, я слишком сильно сдавил её руку, но я так обрадовался тому, что она наконец-то пришла в себя!

— Отвечай! — слабым голосом потребовала она, с тревогой всматриваясь в моё лицо. М-да… кажется, она уже слишком в себе…

Я отвёл взгляд, разжал пальцы. Понятно, сейчас будет ещё одна буря. От этой мысли я съёжился. Но дальше продолжаться по-прежнему не могло.

И я начал говорить. Я чувствовал, как беспрестанно то краснею, то бледнею… Я рассказал всё как было с самого начала. О том, что она и раньше мне нравилась, уже давно; о том как, почувствовав, что теряю контроль, заподозрил неладное и понял, что она мне какую-то свинью подложила; как утвердился в своём подозрении, когда она безропотно согласилась помочь… Потом замолчал, собираясь с духом. Дальше пошло самое страшное. Я слышал собственный голос словно откуда-то извне, и звучал он глухо, будто что-то сдавливало мне горло. Я рассказал, как после избавления решил досадить её самолюбию, вроде как в отместку… Я каялся, не пытаясь оправдаться.

— Снадобье подействовало, — прошептала Гермиона и закрыла глаза.

— Да. Ты здорово варишь зелья! — я подумал, что она обрадуется, и вдруг…

— …Ты больше не любишь меня, — её голос походил на шелест опадающей листвы или на шуршание книжных страниц…

Я молчал. Что я мог ответить, раз она не услышала самого главного: что уже давным-давно нравилась мне…

— Уйди, — выдавила она, кажется, через силу.

— Гермиона, послушай…

Но она не дала мне договорить.

— ВО-О-ОН!!! — она так заорала, что я испугался, как бы потолок не рухнул. И откуда только силы взялись? — ПОШЁЛ ВОН!!!

:

Я вылетел из больничного крыла как ошпаренный и почти сразу наткнулся на директора. Он остановил меня и спросил, не хочу ли я ему что-нибудь рассказать. Тáк вот прямо в лоб. Я от неожиданности аж отшатнулся и испуганно замотал головой, чего, кажется, лучше было не делать… Дамблдор посмотрел на меня внимательно, заботливо поинтересовался моим самочувствием, милостиво пообещал передать мадам Помфри от моего имени, что я загляну попозже, на том и расстались. А вообще вид у старикана был такой, будто он всё знает… Ну вы понимаете… о нас с Грейнджер.

:

В больничное крыло я зашёл перед ужином, но к Гермионе уже не попал. Помфри, кажется, на предмет меня успокоилась, сказала, что я могу быть свободен, но голову всё же велела поберечь.

* * *

На следующее утро на уроке зелий мы варили эликсир душевного равновесия. Слизнорт прихворнул, и его заменял Снейп. Моё душевное равновесие оставляло желать лучшего, и работа у меня двигалась из рук вон плохо. Уизляк шёл мимо меня к преподавательскому столу. Его флакон был под завязку наполнен волшебным снадобьем, а его душевное равновесие явно не отвечало моим запросам. Я был зол. Зол вообще и в частности на грифов, которые уже до завтрака успели добежать до больничного крыла и повидаться с Грейнджер.

— Уизли, — шепнул я рыжему бабуину, — смотри, душу не расплескай, — и многозначительно скосил глаза ниже пояса. — Для Грейнджер побереги.

Блэйз хихикнул, Уизляк побагровел, сжал флакон так, что тот, казалось, хрустнул… Или это его кости захрустели?..

Нет конечно, я не боюсь, что он мои слова Гермионе передаст, не полный же он кретин, в конце концов, но на ту реакцию, которая последовала, я, откровенно говоря, тоже не рассчитывал: рыжий не долго думая размахнулся и врезал мне по зубам. Прямо на уроке. А я что, терпеть должен? Щаз-з-з! Даже и не думал! Правда, я, если честно, вообще ни о чём, кроме Грейнджер, не думал, на автомате размахнулся — и в глаз!

Снейп, ессно, разорался, по двадцать баллов с факультета снял, выгнал нас обоих к Помфри. Предупредил: если по дороге дебош устроим… Мало, короче, не покажется. Только выйдя за дверь я почувствовал неладное. Мне, кажется, было больно.

:

Ну пришли в больничное крыло: у одного челюсть набок, другого — словно шершенюга в глаз ужалила. Стоим на пороге, мнёмся. Уизляк на меня свирепые взгляды полноценным глазом бросает, а у меня башка только одним и забита: там за ширмой — Грейнджер!

— Вас только мне и не хватало! — Помфри охнула, взглянув на меня.

И показалось мне, что, не будь она этакой… ″хилой интеллигенцией″, я бы от неё много новых фразеологизмов почерпнул. Короче, суетится вокруг нас, кудахчет, а мы оба, как бараны, на задёрнутый полог пялимся.

— Как же вы так?

Уизляк ей:

— Да мы это… на дуэли… промахнулись.

Я стою, вообще ничего сказать не могу. Физически не могу: челюсть-то свёрнута.

Грейнджер голос рыжего услышала — сразу занавеску отдёрнула, со мной взглядом столкнулась — снова зашторилась, только глаза сверкнули, как две Авады.

Заныло у меня под ложечкой, а может, не под ложечкой. Вроде бы, выше где-то… Много выше. Тут только я осознал, что у меня челюсть, оказывается, болит со страшной силой, а Помфри и спрашивает:

— Мистер Малфой, пару минут потерпите? Я Уизли отпущу.

Я в ответ только моргнул. Она Уизляку на глаз примочку пришпандорила (ага, жалко, гвоздиком не прибила), всё того же поносного цвета, сказала, что лучше всякого заклинания работает, и отослала. Тот рыпнулся было к Грейнджер, но врачиха его вытолкала, сказала, что его подруга спит. Ну она ж не заметила, что та уже выглядывала. Уизляк помялся, помялся, ушёл несолоно хлебавши. А Помфри моей челюстью занялась.

Вправляла, сочленяла. Долго. Сначала, правда, обезболила. А то у меня и так-то, кажись, глаза на лоб вылезли. Долго возилась. И всё сокрушалась, как это некстати: ведь наказывала же голову беречь! После, как сложила осколки, загипсовала челюсть заклинанием, просунула мне в рот соломинку и велела костерост цедить. Целую пинту, соплохвост ей в рыло! Да не одним махом, а НЕ СПЕША! Сказала, чтоб примерно на час растянул. Эдакую-то отраву! Вот садистка, ей-богу, похлеще Волдеморта! И уселась всякие бумаги заполнять.

После челюсть мою просканировала, довольно кивнула (сама себе), гипс отменила, велела помолчать хотя бы до вечера. Ещё лучше до завтра. Да и вообще посоветовала язык попридержать, язвительно так: ″Вы уж как-нибудь постарайтесь, мистер Малфой, чтоб в вас больше… не промахивались″.

Посмотрела многозначительно и восвояси меня отправила, а сама куда-то в служебные помещения ушла, ну я к Грейнджер-то и шмыгнул.

Сказать ещё ничего не успел, а она сразу:

— Уйди! — и пригрозила: — Не то тревогу подниму!

Тут я услышал шум за дверью и предпочёл смыться.

* * *

Перед ужином я расположился в нашем холле. Только попытался сосредоточиться на рунах, как в гостиную вплыла Панси за ручку с Грэгом. Знаете, очень непривычно видеть Гойла, который тащится следом за девчонкой, как бычок на веревочке… или мамонт?..

:

Похоже, Панси, с тех пор, как мы с ней расстались, становится на Слизерине Мисс Популярность! Тут Грэг на днях подошёл — красный, как варёный омар, начал выяснять, чего я там с ней собираюсь… продолжать? не продолжать?..

Оказалось, ему мой поросёночек типа нравится. Давно. Ну я хмыкнул, благословил, но стрелки на Блейза перевёл. Мол, коли Забини соблаговолит передать ему сей переходящий приз, так может принимать эстафету. Он зубами скрипнул, а в обед, гляжу, к Блейзу подсел. Вот придурок!

Теперь Панси с ним за ручку ходит и на меня торжествующие взгляды бросает. Смешная. Думает, я не вижу, как она на меня исподтишка смотрит. Мне её, если честно, даже жалко, мои-то глаза уже давно в другую сторону косят…

:

Паркинсон бросила на меня очередной уничтожающий взор, обвила шею Грэга и, подарив ему показательный поцелуй, рассчитанный исключительно на белобрысую аудиторию, неспешно и величественно, подобно ″Титанику″, уплыла в девчачье крыло. А Гойл ко мне метнулся.

— Мы с Панси встречаемся, — торжественно объявил он и завис надо мной, словно монумент, видимо, в ожидании поздравлений со стороны моей персоны.

— Догадался уже, — угрюмо промычал я, не разжимая зубов.

— У нас серьёзные отношения, — произнёс Грэг и раздулся от самодовольства, того и гляди лопнет.

— Ну и насколько они глубоки, ваши отношения? — я попытался изобразить живой интерес, еле ворочая языком меж сомкнутых челюстей. Голова моя забита Гермионой вперемешку с рунами, а тут этот… евнух со своей гиппопотамией.

— Чего? — не понял Грэг.

Я собрал последние силы:

— Как глубоко, — спрашиваю, — она тебя впустила?

Грэг думал-думал, думал-думал, и вдруг… до него дошёл смысл моего каламбура! Он размахнулся, да как двинет мне по больной челюсти — у меня перед глазами аж полыхнуло. Я за палочку схватился, ща, думаю, ка-а-ак… Но не успел. Пока я напрягал мозги над невербальным (говорить-то, ё-маё, опять не могу!) нокаутом, Снейп откуда ни возьмись! И давай орать. Глотка лужёная. Оперная сцена, Северус, по тебе плачет. Горячими слезами. Горючими? Да без разницы. И главное, нет чтоб на Гойла собаку спустить, так нет же, снова на меня! Типа, на кого я опять нарвался. Потом и говорит:

— Грегори, будьте любезны, проводите мистера Малфоя до больничного крыла.

Че-его-о?! Будьте любезны?.. Мозгами, что ль, повредился? И у кого из нас двоих сотрясение? Я жестом отказ изобразил, вежливо так, чтоб ещё и от Снейпа не огрести, и пополз к докторице. Реально, пополз. И какого рожна эти хреновы Основатели больничное крыло на верхотуру загнали?! Ведь всегда легче спуститься! Архивариусы недоделанные… Архитекторы? Да пофиг.

* * *

До амбулатории, если честно, еле дополз. В дверь протиснулся, Помфри ахнула, руками всплеснула — и ко мне, но тут у меня в глазах потемнело, дальше опять не знаю, что было. Видать, в эту провалился, как бишь её… в нирвану. Очнулся, смотрю — лежу в постели, занавеска задёрнута. Рот попытался открыть — не получается. Сообразил: опять гипсовое заклинание. Языком по зубам изнутри прошёлся — вроде на месте всё. Ну руки-ноги-то, понятное дело, работают. Сел я на кровати, полог слегка отдёрнул, выглянул в щель, чтоб сориентироваться, далеко ли Грейнджер лежит. Оказалось, рядом. Огляделся — в помещении пусто, Помфри шлындрает где-то. На часы посмотрел — понял, что на ужине она, значит, у меня время есть. Нырнул я к Гермионе, у неё глаза закрыты. Вроде спит. Сел я у изголовья на корточки, по щеке пальцем провёл. Она глаза распахнула. Уставилась на меня с ненавистью, а я даже сказать ничего не могу, челюсть-то заморожена. А она прищурилась, мстительно так, ноздри раздула… ″Вон, — говорит, — отсюда″. Не сказала даже — прошипела. Вот чего ты, Грейнджер, не в Слизерине?.. Я во взгляд всё своё душевное состояние вложил. Уверен, там была мольба. Что называется, открытым текстом. Но Гермиона отвернулась и в стену:

— Уйди.

Больше ничего не сказала.

Ну и что мне оставалось?! Я ж даже слова вымолвить не могу, чисто физически. Может, и к лучшему, а то сморозил бы чего-нибудь типа ″стена не послушается″, так ещё и Грейнджер мне челюсть сломала бы. Вздохнул и ушёл, оба полога, её и мой, открытыми оставил, но Грейнджер свой, насколько сил хватило, задёрнула — опалила взглядом, у меня аж скальп задымился.

Вернулась Помфри. Заглянула к Гермионе и очень строгим тоном велела поесть, пригрозила, что та в противном случае экзамены не сдаст, — знает шельма, чем припугнуть отличницу.

После зашла ко мне, просканировала мою челюсть, ощупала, разморозила, снова осмотрела — теперь в слабом движении, и милостиво разрешила перекусить, сказала, что после снова ″загипсует″ и что мне тут переночевать придётся.

* * *

Эльфиха принесла поесть и мне и Гермионе. Я эту эльфиху знаю. Это Винки, она раньше Краучам принадлежала, а потом её прогнали. Она до сих пор плачет. Оставила подносы с едой, утёрла нос полóй дарёной кофты и исчезла.

Я пудинг в первую очередь смолотил — он помягче, подумать не успел, что блюдо божественное, как у меня на подносе добавка появилась. Домовики ещё и мысли читают? Вот не знал! ″Спасибо, — подумал, — Винки″, и вдруг где-то в мозгу словно эхом: ″На здоровье″. Ну надо же! Воистину, неисповедимы пути твои, Господи!

* * *

Перед отбоем Помфри к Гермионе заглянула, поколдовала над ней, потом мне челюсть ″разморозила″, но декламировать Байрона не велела, велела спать. Я притворился, что задремал, дождался, пока она к себе уйдёт, Люмос засветил — и к Грейнджер.

А она спит, её Помфри опоила: видать, зельем без сновидений, наверное, чтоб нервы и дальше отдыхали.

Я заметил, какая она бледная, вспомнил разговоры про сосуды мозга, про обратно-кессонный эффект и загустение крови.

Лицо её в этих каштановых кудряшках ещё белее кажется, шея совсем тоненькая, кожа на руках просто прозрачная, — жилки голубые просвечивают, губы почему-то пересохшие. Рот полуоткрыт, дышит редко и поверхностно как-то… Ды-ы-ышит. Взял я её руку в свою, пальцы у неё холодные, влажные… ладонь поцеловал, она бровями дёрнула и вроде как всхлипнула. Я к её губам прильнул, осторожно так, очень осторожно, чувствую какое-то ответное… нет, не движение — скорее, дыхание. Я оторвался, посмотрел на неё, вижу, глаза-то закрыты, а брови снова вверх пошли и губы в две гласных сложились: А, О, словно она ″Драко″ произносит. Не Рон, не Гарри, а именно Драко! Выходит, во сне она меня любит, а значит, и не во сне тоже…

Долго я возле неё сидел, держал эту её невесомую прохладную руку в своих ладонях, смотрел на бледное лицо и думал о том, какой же я всё-таки негодяй.

К утру уже чувствую, носом клевать начал — поцеловал её ещё раз и ушёл. А то, не приведи Мерлин, застукают…

:

В общем, на следующее утро Помфри челюсть мою осмотрела, потом ещё раз зрение проверила — всёж-ки по башке опять досталось-то, и отпустила. Пригрозила, что если ещё кто… промахнётся, она меня больше ремонтировать не станет, просто язык загипсует на всю оставшуюся жизнь, чтоб не нарывался. Уверен, кабы не воспитание, обматерила бы от души и на полную катушку.

Следом выписали и Грейнджер, и всё пошло своим чередом: я на неё исподтишка пялюсь, она не то что на меня, даже в мою сторону не глядит.

* * *

Я стал больше думать. Видно, подряд несколько ударов по голове сказались. В ту последнюю ночь в больничном крыле, когда Гермиона ответила мне своим дыханием, я окончательно убедился, что наши чувства взаимны. Так в чём же гвоздь, и чем его ковырнуть? Почему она даже выслушать меня не хочет?!

Поговорить бы на эту тему с нормальной девчонкой. Нормальные — поясняю: это те, которых я не-ла-па-ю. Таких на факультете не много.

Кто бы мне растолковал, что и как девчонки понимают. Ну это я, опять же, про нормальных. Знаю, мама, хоть и не девчонка, а объяснила бы. М-да. Неплохо бы у неё спросить: ″Мама, подскажи, как впервые переспать с девочкой, чтоб всё было правильно″. Только сперва ещё слово подобрать поделикатней, а то ″переспать″ — это как-то не для родительских ушей, не хватало ещё и от мамы по зубам схлопотать…

Вот хорошо Поттеру, у него есть Гермиона. Ему, если чего про них, про девчонок, непонятно, можно у неё спросить. Ох, придётся к Гринграсс на поклон чапать.

* * *

В читалке я теперь завсегдатай, считай, прописался. И мне там даже понравилось. Я, кажется, полюбил библиотеку, а Пинс, это доисторическое ископаемое, полюбила меня. Я здороваюсь, она кивает в ответ и на её морщинистом лице появляется подобие улыбки. Думаете, мумии не могут улыбаться? Ещё как могут!

:

Дафну застать я успеваю, но она уже собирает книги.

— Мисс Гринграсс, — я щёлкаю каблуками и склоняю голову в дурашливом поклоне.

Присаживаюсь рядом, она приветливо улыбается.

— Вы в курсе, что в школе разворачивается широкая кампания по половому воспитанию молодёжи?

Ди хитро сощурилась:

— И кто кого воспитывать собирается?

— Мы, как люди со стажем, передаём подрастающему поколению опыт первого интимного общения. Планируется конференция, — я скорчил многозначительную мину.

— И?.. — Дафна вопросительно вскинула брови.

— Э-э-э… видишь ли… — я замялся. — Проводится социологический опрос, надо бы собрать материал для доклада…

— На тему?

Я улавливаю в голосе Ди настороженность.

— Первое соитие в свете вúдения разными полами.

Пока я распинался, Дафна сосредоточенно рассовывала по кармашкам перья, пергаменты и прочую дребедень. Потом покачала головой.

— Боюсь, не смогу помочь тебе в этом вопросе. Если быть честной, у меня не слишком богатый опыт по этой части, — и она решительно щёлкнула замками рюкзака.

— Именно поэтому ты мне и нужна! — горячо возразил я. Кажется, слишком горячо, потому что Дафна нахмурилась.

— Так это не розыгрыш? — она посмотрела на меня серьёзно и с недоумением, я молча качнул головой. — Тогда, надеюсь, твоё соитие потерпит часа полтора? — взгляд её стал виноватым: — Меня Вектор ждёт с черновиком курсовой. Через десять минут. Я пока дойду, пока… — она развела руками.

— Я буду в гостиной, — поспешно заверил я и кивнул на кипу учебников: — И я расставлю твои книги по местам.

Она с благодарностью улыбнулась и пошла к выходу, а я взял собранные в стопку тома и брошюры и направился к отделу нумерологии. Вдруг Ди обернулась:

— Это у тебя, что ль, первое-то? — она ехидно хмыкнула.

— Фу-у-у… — я укоризненно посмотрел на неё. — Как ты могла такое подумать! Обо мне! — чёрт, кажется, я вспыхнул. — Я уже и счёт потерял. Просто меня данный вопрос интересует в свете представления противоположным полом, вот и всё.

Она снова покачала головой, скептически пробормотала: ″В свете представления…″ — и вышла.

:

Ди замечательная, я непременно должен о ней рассказать!

Наша семья знается с Гринграссами с незапамятных времён, и мы с Дафной знакомы с самого детства, так же как с Грэгом и Винцем. В наших совместных детских играх мы с Ди были слаженной командой и постоянно оставляли парочку громил в дураках.

Никто об этом не знает, но Дафна всегда в курсе моих похождений. Почему же тогда мы с ней не ″пара″ в общепринятом смысле слова? Ну… Так уж исторически сложились наши отношения. Мне отчего-то кажется, что у Гермионы с Поттером нечто похожее. Гринграсс мне как сестра. Она даже про кражу нянькиных панталон знает. Сама она тогда стырила у матери веер из страусиных перьев, и мы разодрали его на мушкетёрские шляпы.

Когда мы вчетвером играли ″в Дюма″, она всегда была Атосом, а меня почему-то назначала Арамисом, и мы неизменно одерживали верх над Винцем и Грэгом.

Ди не только благосклонно относилась к моим выходкам, но и была их неизменным соучастником. Ей можно доверить любую тайну. Скорее всего, именно этот факт и превратил нас в названных брата и сестру. Мы даже в играх никогда не были женихом и невестой. На эту романтическую роль неизменно приглашалась Эсти — её младшая сестрёнка, смешная белобрысая малявка. Возможно, если бы в какой-то момент Дафна дала мне повод изменить наши отношения, я бы повёлся, но её, кажется, тоже всё устраивало, и мы оставались добрыми друзьями.

Когда мы начали взрослеть, Винц попытался за ней ухаживать, довольно, надо сказать, неуклюже. У меня это вызвало одну ассоциацию… У нас в доме был аквариум — не очень большой, галлонов на двадцать. Рыб там было не много, и все разные — по одной каждого вида, — уж не знаю из каких соображений. И вот однажды я заметил, что сом оказывает знаки внимания… скалярии! Серебристая, с лёгким тёплым желтоватым оттенком, она выглядела такой нежной, невесомой, почти прозрачной и словно светилась изнутри. А сом… он был такой большой, толстый, неуклюжий… Забавно было наблюдать, как это неповоротливое бревно вьётся вокруг хрупкого, почти эфемерного создания. Когда приходили Гринграссы, мы вместе с Дафной потешались над этой парочкой: ″мотылёк и слонопотам″. Вот и Винц, когда начал ухлёстывать за Ди, был страшно похож на этого сома. Но когда я попытался его высмеять, Дафна очень тактично пресекла мои поползновения. Вообще она умела так деликатно от него отвертеться и при этом ухитриться не испортить товарищеских отношений, что я только диву давался!

Со мной мисс Гринграсс всегда была доброжелательна, даже позволяла мне пúсать в свой горшок, когда мы бывали у них в гостях.

:

И вот теперь я, забившись в дальний угол, сижу в зелёной гостиной в ожидании Дафны. Словно на иголках сижу.

:

Ди появилась, как и предполагала, через полтора часа. В руках у неё был свиток пергамента. Она снова недовольно пробурчала: ″в свете представления″, бросила в ноги рюкзак и уселась на широкий подлокотник, но я лёгким взмахом волшебной палочки увеличил кресло до размеров двухместного и защитил нас двоих заклятьем неслышимости. От посторонних ушей.

— Ну-с, приступим к интервью, — начал я, вуалируя за бодрым тоном своё смущение. Сами понимаете, Дафна хоть и свой парень, всё же мне несколько неловко её на такую интимную тему потрошить.

— Хватит паясничать, — оборвала она меня, — выкладывай, счастье моё, что там у тебя за… светопреставление.

— Ди, понимаешь, — осторожно начал я, — мне отчего-то кажется, что вы, девчонки, все эти любовные игры как-то иначе воспринимаете и вообще на эту канитель с другого ракурса смотрите.

— Да ну? — Дафна лукаво вскинула бровь. — С каких это пор ты, радость моя, над чувствами девчонок стал задумываться?

— Ди, ты несправедлива. Твои эмоции всегда учитывались.

— Я не в счёт, — отмахнулась она. — Ладно, давай уже, колись.

— Ди, вот представь, что ты нравишься одному парню…

— Только одному? Ну попытаюсь, — она не удержалась от очередной шпильки, но тем самым разрядила обстановку. Уж не знаю, невольно или намеренно, но это не важно.

Ну да, такое действительно трудно представить. Ди классная, от неё пол-Слизерина тащится. В моих глазах Гринграсс чем-то сродни Грейнджер, ну в том смысле, что она тоже и хорошенькая и умная одновременно. Да у них даже фамилии похожи!

— Ладно, — она снисходительно улыбнулась, — давай дальше.

— Ну представь, что у него это по-настоящему, и он хочет… хочет… — я перекладывал пустое место из одной ладони в другую, пытался удержать в руках невидимую сферу, неопределённо шевелил пальцами…

Мерлин! Как сказать-то?.. И… я, кажется, краснею?!

— Короче, поняла, — пришла на выручку подруга. — Он меня хочет, дальше-то что?

— Ну, дальше… дальше… — я наконец, расхрабрился. — Как это всё, с твоей точки зрения, должно быть, чтоб было… правильно. Особенно в первый раз.

— Знаешь, — она опять не удержалась и скептически сморщилась, — если на меня навалятся все, кто меня, как ты выразился, хочут, вряд ли это будет выглядеть правильно.

— Я же сказал, один, — я начал раздражаться. — И ты меня прекрасно поняла, Ди, не увиливай. Не хочешь помочь, так и скажи.

— Ну поняла, поняла, прости, — Дафна вздохнула. — Надеюсь, мои желания учитываются? Или этот мистер Тролль лупит по мне Петрификусом и тупо насилует моё душевное равновесие?

— Нет, мистер Тролль как раз хочет, чтоб всё было по-твоему и чтоб тебе тоже… ну…

Ди посерьёзнела, но на её лице отразилась досада. Она по-мальчишечьи куснула ноготь на большом пальце и посмотрела на меня с сомнением…

— Знаешь, Мэлфи, мой ответ может тебе не понравиться. И даже очень.

— Говори.

— Видишь ли, душа моя, правильность такого рода действий я для себя рассматриваю лишь в свете единственного события…

Она замолчала, прикусила губу и опустила глаза, словно раздумывая, говорить ли ей дальше. Затем медленно подняла на меня взгляд. Лицо моё, думаю, выражало крайнее нетерпение. Я вопросительно кивнул.

— Исключительно в свете брачной ночи, — пробормотала она, и щёки её вспыхнули.

— Исключительно че-го?.. — переспросил я.

Я, кажется, её не понял. Ну или понял, но не совсем правильно.

— Брачной. Ночи, — отчётливо проговорила Дафна.

— В каком смысле… брачной? — я ошалело уставился на подругу и, боюсь, выглядел сейчас как Грэг на уроке старушки МакГонагалл, когда он натужно пытался сообразить, чем бокал с ручкой отличается от стакана.

— В самом прямом, — холодно произнесла Дафна. — После свадьбы.

— Грингасс, — я оторопело уставился на подругу, — ты охренела, что ли?

— Я предупреждала, — она сухо поджала губы.

— Ты мне что, до свадьбы терпеть предлагаешь?! — я вытаращился на неё как на диковинку.

— Ты не просил совета, а мои слова — не руководство к действию. Ты всего лишь поинтересовался, что я планирую для себя. Если мнение нормальной девчонки, как ты сам изволил меня наречь, тебя не устраивает, можешь взять интервью у кого-то другого.

В этот момент через холл продефилировала Милли, обожгла нас с Гринграсс ревнивым взглядом.

Я продолжал смотреть на Дафну, словно в первый раз её видел.

— Не надо никого другого, — вяло пробормотал я. — Ты действительно не шутишь?

— Не шучу.

Ди, похоже, и правда говорила вполне серьёзно. Я сглотнул.

— С-с-спасибо.

Она вдруг тепло улыбнулась.

— А знаешь, я рада за тебя.

Я удивился.

— Просто думала, ты никогда не повзрослеешь, — она пожала плечами.

— Не повзрослею?! — я состроил оскорблённую мину. — Да я уже, наверное, с половиной Хогвартса…

— Вот и я о том же, — она продолжала улыбаться всё так же лукаво и загадочно. — Ты наконец встретил единственную, чьим мнением озаботился, чьи чувства тебя волнуют. Значит, взрослеешь, друг мой.

Ди встала и положила мне на колени пергамент, который всё это время держала в руках. Я вопросительно посмотрел на неё.

— Сегодняшняя лекция по трансфигурации, мистер Дон Жуан, — хмыкнула Дафна. — Специально для тебя скопировала.

Я вспыхнул. Действительно, ″вместо чтоб″ слушать старушку МакГонагалл, я полтора часа кряду исподтишка пялился на Грейнджер. Неужели так заметно?

Видимо, вселенский ужас отразился в моих глазах, потому что Дафна утешительно улыбнулась:

— Не думаю, что кто-то ещё так же внимателен, Мэлфи. И-и-и… раз уж ты принимаешь мой совет… — она помедлила. Я молча кивнул, и Дафна склонилась к моему уху: — Лапы-то поменьше распускай, — шепнула она.

Я виновато посмотрел на подругу:

— Ди, я не нарочно, — и показал ей свои ладони: — они сами распускаются.

Видимо, это прозвучало как-то… беспомощно, потому что Дафна вздохнула и снисходительно покачала головой:

— Распускаются… бутончики-дракончики, — и перешла к делу: — Трансфигурацию сам осилишь?

Я благодарно улыбнулся:

— Осилю. Спасибо. И, Ди… — я вздохнул, — смотри не проболтайся.

— Кому?! — она полунасмешливо-полуснисходительно вскинула брови и покосилась на Булстроуд, усевшуюся в противоположном углу холла. — Разве только ей… Но если чтó, ты всегда можешь в отместку растрезвонить всему Слизерину, что я позволяла тебе пúсать в мой горшок.

Ди потрепала меня по макушке, чем явно вызвала очередную вспышку ревности со стороны Милли, и отправилась к себе, оставив меня переваривать полученную информацию.

Булстроуд заёрзала в кресле и на её лице отразились все мысли, какие только имели возможность поместиться в её животноподобной голове. Я — на всякий случай — словно невзначай, вернул креслу прежний размер, а то, не приведи Мерлин, вздумает ко мне подсесть, ″за жизнь″ поговорить (и это на место Ди!), так половина Милли, как минимум, окажется на моих коленях. Так себе перспектива.

:

Я подвинул кресло ближе к камину и, наблюдая неистовую пляску языков пламени, погрузился в свои мысли. Говорят, огонь и вода успокаивают. Я вспомнил очаг в Выручай-комнате и угнездившуюся перед ним Грейнджер. Я, знаете, когда посмотрел, как она на диване перед камином поджав ноги сидит, вдруг представил, что это она в Мэноре вот так вот, а я пришёл откуда-то… с работы, к примеру… И что мы… ну, короче… как папа с мамой… Так чтó там Ди про свадьбу-то плела?.. Мерлин… никогда не думал, что могу быть таким сентиментальным дуралеем, вот честно!

В любом случае, я теперь уверен, всё это у нас Гермионой взаимно, а потому не отпущу её! Костьми лягу! Как там говорят? На войне и в любви все средства хороши? Ну о’кей, используем же эти средства, возможные и невозможные, даже… её друзей! Попытка — не пытка.

Ох, Дафна, Дафна, задала задачу, чтоб тебя…