Долгая и счастливая жизнь (гет)

Пасмурный ветреный день. Мерный грохот прибоя. Крики чаек.

Берег из острых камней. Уходящие ввысь отвесные стены.

Азкабан.

Рваный ритм сердца. Пересохшие губы. Последние секунды прошедших десяти лет.

И внезапно — оглушающим грохотом, в висок, в душу, навылет! — скрип петель тяжёлой кованой двери.

Вот и ты.

Рывок к тебе. Вздох, всхлип. Сжать зубы. Не плакать, не плакать, не плакать!

Летящие по ветру седые пряди. Тонкий ломаный абрис бледного лица. Страшная худоба. Глаза огромны. Не человек — ожившая кукла Пьерро.

Старое, вытертое сукно сюртука. Серый воротничок. Потрёпанные туфли.

Прижаться к тебе. Крепче, ещё крепче! Втиснуться лицом в судорожно ходящую грудь. Впитать тоскливый, сиротский запах тюрьмы.

Мой родной...

И услышать злой, хриплый шёпот:

— Дура! Проклятая гриффиндорская дура!

* * *

Десять лет.

Десять лет я надеялась, что ты любишь меня.

А ты меня ненавидел.

* * *

Тогда, после судебного процесса, я уехала в США. В Англии мне больше не было места.

Каким-то образом сумела поступить в Берклейский университет — мне нужен был диплом, чтобы получить хорошую должность. Окончив учёбу, перебралась в Чикаго. Жила на работе, возвращаясь в комнатку, которую снимала, уже глубокой ночью. Так было легче, не оставалось времени ни думать, ни вспоминать. Я почти ни с кем не общалась, да и на меня мало кто обращал внимание.

Господи, благослови Америку. Здесь никого не волнует твоя жизнь, если ты исправно платишь налоги.

Я говорила себе, что эти годы надо использовать с толком. По приговору Визенгамота у тебя отобрали всё имущество, а, стало быть, надо заработать на дом, да и просто накопить не мешало бы...

Я писала тебе, но письма возвращались с пометкой, что заключённый Снейп лишён права переписки.

Месяцы складывались в годы, и мне казалось, что я проживаю один огромный, скучный, пустой день. Мир утратил краски, сливаясь в монотонные будни разных оттенков серого...

В городе ветров(1) расцветали сады и опадали листья, сыпал снег и звенела летняя жара, я трудилась над очередным проектом, сдавала его, бралась за следующий. Приходя к себе, без сил валилась на продавленный диван, привычно глотая снотворное, а утром снова шла на работу...

Коллеги женились, разводились, рожали детей.

Я ждала.

Когда прошло девять с половиной лет, связалась с риэлтером и купила небольшой дом в Спринг Гроув(2). Я обставляла его, уделяя внимание каждой мелочи, а душу выматывал тошнотворный страх. Захочешь ли ты тут жить? Будешь ли рад увидеть меня?

Вот и выяснилось.

Но всё же я привела тебя в этот дом. Ведь тебе больше негде было жить...

* * *

— Заходи. Сюда, направо. Ну вот, это твоя комната. Нравится?

Ты молчал. А я изо всех сил старалась делать вид, что всё в порядке.

— Вот новая волшебная палочка. А это кредитка, ты умеешь пользоваться...?

Внезапно ты ожёг меня яростным взглядом.

— Я ещё не совсем разложился!

Я испуганно пролепетала:

— Нет, ну что ты, конечно нет... Иди, переоденься. Ванна там, а здесь в шкафу — одежда...

— Ну надо же, полный пансион.

Ты издевательски поклонился. От твоей улыбки у меня похолодело сердце, — так мог бы улыбаться мертвец. Но я мужественно продолжила:

— Я накрываю на стол. Приходи быстрей.

* * *

— Что празднуем?

Ты вошёл в гостиную небрежной походкой. Твоя новая одежда была в жутком беспорядке.

— Ой, извини, я забыл, как завязывать галстук. Но ты же добрая — простишь.

Ты оглядел ломящийся яствами стол и хищно улыбнулся. Потом неторопливо уселся и принялся накладывать себе на тарелку угощения, демонстративно игнорируя моё присутствие.

Я молча смотрела на тебя. И это тот человек, из-за которого я сходила с ума? Неопрятный, развязный хам? Нет, нет. Это какой-то морок, это не может быть правдой. Тебе просто плохо сейчас, это пройдёт...

— Ты сердишься на меня?

— Разумеется, нет, дорогая. Смотри, какое уютное гнёздышко, — ты сжал вилку так, что побелели пальцы, а лицо вдруг превратилось в перекошенную маску. — Ты у нас такая благородная и заботливая. Подумай, благодаря тебе я не умер, какое несказанное счастье!

Внезапно ты швырнул вилку на стол.

— Вот только мне пришлось заплатить за твоё благодеяние десятью годами общения с дементорами! Ерунда какая, у меня ведь совсем нет тяжёлых воспоминаний! Валяй, продолжай. Что ещё ты придумала для меня? Не стесняйся, из тебя получилась достойная последовательница Дамблдора!

— Не смей меня оскорблять! Я же люблю тебя!

Меня заколотило. Ты молчал. И только уголок рта едва заметно дрожал от нервного тика.

— Это заметно.

И тут я взорвалась.

— Да будь ты проклят! Не нравится, что остался жив? Так иди заавадься!

Ты побелел.

— Не смей.

— Не сметь?! А! Оказывается только тебе можно спасать людей, когда они об этом не просят? Да я бы с радостью сдохла на твоей могиле, так нет! Тебе надо было взять с Поттера нерушимую клятву! Вот и получи в ответ! Может быть, поймёшь, каково мне тогда было!

Ты изумлённо смотрел на меня. Долго молчал. Тянулись минуты, едва слышно тикали часы. Наконец ты невесело рассмеялся.

— Чёрт, это же Гриффиндор. Я всё время забываю, что вашему идиотизму нет предела.

И пояснил:

— Я не стал брать с Поттера клятву. Он согласился на неё, и мы уже держались за руки, когда я передумал. Не смог подставить мальчишку.

Я молчала, чувствуя, как под ногами разверзлась земля.

— Так ты солгал мне?

— Решил, что в первый момент это удержит тебя от необдуманных шагов, а потом всё уляжется. Поттер мог в любой момент рассказать тебе, как всё было на самом деле. Интересно, почему он этого не сделал?

— И в самом деле, почему...

— Так иди и выясни. А с меня хватит!

Ты подхватил со стола бутылку и направился в свою комнату.

— Северус!

В ответ хлобыстнула дверь.

* * *

Разумеется, я ничего не стала выяснять. Не сказал, не сумел, не смог... Какая теперь разница? А деньги? Наверное, он платил за право меня ненавидеть... Впрочем, это уже неважно. Нет клятвы — и слава богу, легче жить.

И легче умереть.

Ты запил. Не знаю, где ты взял столько огневиски, но, в конце концов, у тебя была кредитка, а поменять деньги в финансовом центре США — не проблема.

Ты не прикасался к книгам, ни разу не спустился в лабораторию, которую я оборудовала для тебя в подвале, ты о ней и не знал, потому что отказался осмотреть дом. У тебя было другое занятие — беспробудное пьянство.

Я пыталась это прекратить. Но в ответ получала издевательства и откровенное юродство. Это было страшно — видеть тебя таким. Я приходила в отчаяние и однажды просто попыталась отобрать у тебя бутылку. Ты вывернул мне руку и швырнул на пол.

— Сиди смирно.

И плотоядно оглядел с головы до ног.

— Скажи, со сколькими мужиками ты спала, пока меня не было?

Я похолодела и попыталась поправить задравшееся платье.

— Ни с кем я не спала!

— Да что ты говоришь...

Твой сальный взгляд неторопливо скользил по моей фигуре, зубы обнажились в отвратительной ухмылке... На меня накатила волна ужаса.

И вдруг ты окаменел.

— Уходи.

Я боялась пошевелиться.

— Убирайся, я сказал!

В твоём яростном крике звучал то ли гнев, то ли мольба... Я вскочила и бросилась вон.

От пережитого страха бешено колотилось сердце.

* * *

Но всё же я набралась смелости и попыталась снова. Ты молча выкинул меня за дверь и заперся. Я скорчилась на полу в коридоре, задыхаясь, захлёбываясь слезами. Что делать? Как помочь? Возможно ли вернуть тебя к жизни? Я кусала пальцы, мысли метались в голове словно звери, загнанные за охотничьи флажки.

А в твоей комнате было тихо, как в склепе.

* * *

Шли дни.

Ничего не менялось.

Тебя не было ни видно, ни слышно. Однажды меня посетила кошмарная мысль, что ты умер. И тогда я взломала дверь.

В твоей комнате стоял кислый спитой дух. Под ногами валялись пустые бутылки и какой-то хлам. Ты спал, сидя в кресле.

Я облегчённо вздохнула: живой... Взмахнула волшебной палочкой, и по комнате прошёл тихий вихрь, оставляя после себя чистоту и порядок. Приоткрыла окно — пусть выветрится. Подошла к тебе и забрала недопитую бутылку. И тут ты открыл глаза. Твой взгляд был злым и трезвым.

— Отдай.

Я попятилась к двери.

— Северус, не надо.

— Отдай, я сказал!

— Пожалуйста, прекрати!

Твоё лицо исказило бешенство.

— Ты что, не слышала меня?

— Я прошу тебя! Умоляю!

Из твоей груди вырвался рык:

— Никогда не смей брать пример с моей матери! Не умоляй! Лучше уйди или примени силу! Мне что, научить тебя?!

Ты стремительно подлетел ко мне, и я испуганно зажмурилась, ожидая удара...

... но ничего не произошло.

Я тихонько открыла глаза. Ты стоял рядом и смотрел на меня с ужасом и растерянностью. Потом провёл по своему лицу трясущийся рукой.

— Господи...

Вынул из моих ослабевших пальцев бутылку и отставил в сторону. Неловко обнял.

— Прости... Слышишь, прости...

Всю ночь мы, обнявшись, просидели в твоём кресле. Словно двое потерпевших кораблекрушение, чудом выбравшихся на незнакомый берег...

* * *

Следующим вечером, явившись домой, я не нашла тебя. Дверь в твою комнату была распахнута, а сама комната пуста.

— Северус!

Какая жуть — кричать твоё имя в тишину тёмного дома...

И вдруг снизу раздался грохот и взрыв отборной брани.

О! Ты, оказывается, обнаружил лабораторию!

Улыбаясь до ушей, я сбежала в подвал. И наткнулась на твой разгневанный взгляд.

— Дурацкая планировка!

Ой. Кажется, ты зацепил локтем шкаф. Я не учла, что ты намного выше меня, и места тебе нужно больше.

— Давай вместе поправим.

Насмешливое фырканье.

— Обойдусь без сопливых.

Ишь ты... Восторг бродил во мне, вскипая в крови, как шампанское. Хотелось запрыгать, словно маленькой девочке, получившей, наконец, долгожданный подарок.

— Ладно, — покладисто сказала я, — тогда пойду приготовлю ужин.

* * *

Жизнь потихоньку начала входить в колею. Ты много работал, терпеливо восстанавливая профессиональные навыки. В дом постоянно прилетали совы с большими пакетами из аптек или книжных магазинов. Иногда ты пропадал целыми днями неизвестно где, но я не спрашивала — ещё решишь, что пытаюсь тебя контролировать. Я отчаянно боялась разрушить тот хрупкий мир, который установился между нами.

И всё же... Мне было этого мало. Я украдкой смотрела на тебя, волнуясь в твоём присутствии; томилась, но не смела переступить грань.

День — врозь, а вечером мы ужинали, иногда в полном молчании, иногда перебрасываясь парой реплик. Господи, неужели ты не видишь во мне женщину? Должно быть, я сильно постарела. Я стала ловить себя на том, что торчу у зеркала и пытаюсь прихорошиться. А ты держался подчёркнуто отстранённо, и лишь иногда разговаривал свободно, ехидничал и шутил.

Не знаю, сколько бы это продолжалось, если б однажды я не сорвалась.

В тот вечер ты был в хорошем настроении, и с таким аппетитом поглощал еду, что я спросила:

— Ну что, моя готовка так ужасна, как ты себе представлял?

Ты отложил ложку и иронично поинтересовался:

— Тебе сказать правду или приятно?

Ты был такой... такой... И я не выдержала: поднялась, подошла вплотную...

— Приятно.

Ты поднял на меня глаза.

— Ладно, если хочешь...

Теплые сильные ладони обхватили меня за талию, ты усадил меня к себе на колени и принялся целовать...

* * *

Ночные кошмары — это само собой. Если бы дело ограничивалось только ими... А больной желудок? А тахикардия, от которой ты задыхался и порой валился без сил? К зиме тебя сковал ревматизм. Двадцать лет войны и Азкабан даром не проходят... Я терпеливо массировала твоё тело, разминала каждый сустав, варила зелья и мази, а ты молча терпел боль и только однажды спросил:

— Ты ещё не устала?

Устала? Нет. Теперь, едва кончался рабочий день, я летела домой. Не в четыре стены, где можно поспать между работой, а домой. В уютный коттедж, озарённый теплом моей надежды...

Всё проходит. Минуло время, болезнь отступила, и ты снова днями и ночами пропадал в лаборатории. Поток заказов рос, у тебя появились постоянные клиенты.

Уже отшумела грозами весна, когда я почувствовала, что со мной что-то не так. В диагнозе не было сомнений: уже несколько месяцев я не принимала контрацептивы. Конечно, сначала надо было бы обсудить это с тобой, но, господи, мне почти тридцать! Ещё немного — и рожать будет поздно. А ты... Кто знает, как ты себя поведёшь? Захочешь ли ребёнка? И потом, вдруг не сегодня-завтра ты встретишь какую-нибудь женщину, от которой потеряешь голову? Тогда мне придётся отпустить тебя, а так у меня останется хоть что-то... Это были горькие мысли. Да, мы с тобой неплохо ладили, но выйти за тебя замуж ты не предлагал и ни разу не заикнулся о том, что я что-то для тебя значу.

— Северус, я беременна.

Ты замер. Тянулась минута за минутой — ты молчал.

Я повернулась и вышла.

* * *

— Собирайся, нас ждут.

— Кто?

— Священник, пастор... Чёрт, как он здесь называется?

Я ошарашено хлопала глазами. Ты вздохнул и смущённо сказал:

— Пусть уж лучше наш ребёнок носит имя преступника, чем будет незаконнорождённым...

* * *

Я уже на девятом месяце. Странно, но живот вовсе не такой большой, как я ожидала. Впрочем, говорят, так всегда бывает, когда ждёшь мальчика...

Но большой или маленький, какая разница? Ты всё равно запретил мне аппарировать и пользоваться портключами: на последнем месяце это опасно. Так что сегодня ты отправился на могилу Александра Одли один.

Уже довольно поздно, одиннадцатый час. На улице сильный ветер и ледяной дождь пополам со снегом. Зимой в окрестностях Мичигана всегда стоит промозглая и сырая погода.

Хлопает входная дверь. Торопливо поднимаюсь и спешу тебе навстречу.

Ты топчешься маленькой прихожей, отряхивая одежду.

— Привет, Гермиона.

Снимаешь пальто, чмокаешь меня в нос и стремительно мчишься на кухню. Пыхтя, иду за тобой. Неугомонный... Куда же ты так быстро?

Застаю тебя жующим хлеб и обшаривающим холодильник.

— Сядь, я всё сделаю.

Накрываю на стол, с тревогой поглядываю на тебя. Как ты? Визит на старое пепелище — это очень мучительно, по себе знаю. Но ты держишь себя в руках и, кажется, рад, что вернулся домой.

— Как Англия?

Пожимаешь плечами.

— А что ей сделается? Стоит.

Ты невероятно сильный человек.

Подбираешь с тарелки остатки подливы, торопливо допиваешь чай.

— Всё, я пошёл, мне надо ещё поработать.

...В гостиной горят все лампы. Ты устроился в одном из кресел у камина и, пододвинув журнальный столик, разложил на нём бумаги. После Азкабана ты на дух не переносишь тёмные и холодные помещения и всегда стараешься подобраться поближе к огню.

За маленьким столиком неудобно. Ты низко склоняешься, погружённый в расчёт сложного зелья.

Любуюсь тобой, слежу за стремительными росчерками пера.

— Я люблю тебя.

Рассеянный взгляд, мимолётная улыбка.

— Я тебя тоже.

Что? Чувствую, как беспорядочно затрепыхалось сердце.

Ты кинул взгляд на часы.

— Так, всё. Уже поздно, немедленно иди, ложись.

— А...

— А я закончу и приду.

— Но ты сказал...

Раздражённо:

— Что сказал?

— Что любишь меня...

Недоумённо вздёргиваешь бровь.

— Я всегда тебя любил. Неужели непонятно? — и выпроваживаешь меня вон.

Иду в спальню, не чувствуя под собой ног. Ты любишь... Ты всегда... как... почему?... Я ничего не понимаю. Но мне и не хочется ничего понимать.

В этот момент маленький Сашка ловко пинает меня под рёбра. Подожди, сыночек, подожди. Улыбаясь шалой улыбкой, сажусь на кровать и смотрю на дверь. Жду. Я нестерпимо хочу увидеть тебя. Теперь же. Немедленно. Мне необходимо почувствовать твоё тепло и крепость ласковых рук.

Мирно тикают часы. За окном, склоняясь под ветром, поскрипывает дерево. Ты скоро придёшь, и я уютно устроюсь в твоих объятьях, зная, что имею на это право.

Сейчас впервые в жизни я ничего не боюсь. Теперь я уверена: что бы ни случилось, мы с тобой проживём долгую и счастливую жизнь.

_______________________________________________

1. Город ветров — неофициальное название Чикаго.

2. Спринг Гроув — небольшой городок к северу от Чикаго.