История одного Патронуса (джен)

Горит камин. Из узкого кресла с высокой спинкой хорошо видно, с какой яростью лижут чугунную решётку языки пламени. Бледные пальцы сквозь минутные обрывки мыслей листают страницы старой книги. Потрескивают дрова, серым пеплом осыпаясь на ковёр. Высокий ворот прикрывает полоску шеи, спрятанную под хлопком кипельно белой рубашки. На столе стоит высокий подсвечник с пятью палочками из воска. На его серебряных ветвях тучной пеленой застыли капли отгоревших свеч. Рядом кроваво-красным эфиром застыло в высоком бокале вино. Из-под полуприкрытых век ярко блестят чёрные глаза. Часы в углу показывают без четверти двенадцать.

— Expecto Patronum, — прошептал голос из глубины кресла, наугад проведя палочкой в воздухе.

Воздух затрещал миллионами маленьких сияющих снежинок. Послышался ласковый и мелодичный перезвон невидимой капели. Появился я. Маленький, шумный, жизнерадостный лань. Увидев своего друга, я радостно скакнул к нему.

— Привет!...

— Замолчи, хорошо? — безжизненно прошелестел голос. Я в недоумении остановился. Хорошо, без имён. За бессчётное множество дней, месяцев, лет, я научился понимать его даже на половине предложения.

— Ты, — невозможно было найти слов, — ты воспользовался палочкой?! Но зачем? Почему ты просто не позвал меня?

— Просто хотел убедиться, — после долгого, пустого молчания услышал я.

— Что произошло, папа? — да, и не надо так удивляться. Он создал меня, наполнил своей магией и эмоциями, позволив сформироваться до конца, и именно он, как никто другой, заслужил статус родителя.

Тихий смешок дал понять, что я был услышан. Но ответа не было.

— В чём ты хотел убедиться? — повторил я.

— Твоё появление есть свидетельство того, что я ещё в состоянии переносить самое бессмысленное состояние, которое большинство людей называют жизнью, — с горечью, словно ему скормили банку кофе, ответил он.

Возможно, сейчас я был единственным созданием, с которым он мог поговорить. Как же давно мы не виделись! Мой мальчик, мой дорогой друг! Его глаза, в детстве сияющие от счастья, теперь блестели от непролитых слёз. С того Рождества в Тупике я никогда больше не видел его плачущим. И я чувствовал, как сейчас он сгорает изнутри. Люди не плачут, потому что счастливы — это одна из причин. Но есть и другая — слезам не исторгнуть из тела всю боль, которая мучительна и терзает моего друга.

Да, умерла Эйлин, погибла Лили — два единственных человека на земле, к которым он испытывал высочайшее чувство. Они были его якорем, его мерилом добра и зла, его совестью. А теперь осталось лишь одиночество и огромная дыра внутри, которую нечем заполнить.

Сегодня день его рождения. Девятое января. На улице, за окном бушует вьюга — чуть меньше той, что в душе этого невыразимо печального человека.

— Я люблю тебя, — произнёс я, затаив дыхание.

— Пожалуйста... прошу, — шепнул он.

— Я люблю тебя, Северус, — повторил я, сверкая изо всех сил. Я собрал всю радость, всё, что было во мне хорошего, чтобы подарить это ему. Всё, что я хотел сделать — это положить свою голову Северусу на колени, чтобы он смог перешагнуть свою скорбь, чтобы он захотел жить. Жить дальше.

Комната озарилась ослепительным светом Патронуса, который отдав самое себя, снова смог наполнить человека надеждой, верой, стремлением, упорством, желанием просто подняться и идти вперёд.

Потому что, когда ты стоишь, окружённый паутиной лжи, злобы и непокорности, самое главное помнить, что кто-то тихо подойдёт и шепнёт: «Береги себя, пожалуйста». Потому что ты дорог и нужен. Потому что твои глаза должны сиять, как сияли той безумной снежной ночью чёрные глаза декана Слизерина и его Патронуса.