По ту сторону баррикад (джен)

3

Он представлял чужую жизнь в своих мечтах. И забыл, как его зовут.

Андрей Данилов Художник

Из дневника Северуса Снейпа

«Проблемка» решилась быстро: можем опять сказать, что из-за этого экспериментального Оборотного я временно не смогу перекидываться в животное — из организма зелье полностью не вывелось, вот придется месяца два им без меня как-нибудь. Ох, и недели еще не прошло, а я про себя, Северуса Снейпа, думаю как про Блэка. Тоже мне, эффект полного погружения. Вот только повезло этим идиотам, что до сих пор все благополучно обходилось. Блэк рассказал мне, в каких животных они превращаются — большие, ничего не скажешь, но... не факт, что они смогут удержать оборотня. Или догнать его в случае чего. Или остановить, если он человека почует. После той маминой истории я перелопатил кучу литературы и знаю, что многих кусают совершенно случайно. Выбежал, например, ребенок в сад за забытой метлой — и вот вам, здрасьте пожалуйста. Домик-то возле самого леса, родители не доглядели — и прощай, нормальная жизнь. Не все укушенные становятся оборотнями, многие просто не выживают: заражение крови, раны, несовместимые с жизнью, а кого и на клочки раздирают. Так нельзя. Надо как-то с ними поговорить на эту тему. У Блэка на них огромное влияние, стоит попробовать авторитетом задавить, попугать похожими историями. Пусть в Хижине беснуются, но не в Лесу и не на открытой местности. Хватит несчастий, за такое и в Азкабан можно попасть, а скорее всего, случись что, самих себя заавадить захочется — совесть не простит.

Все-таки они идиоты.

Ладно, теперь письмо из дома.... Почему подписано не мамой? И никакое оно не из дома, а из Мунго! О Мерлин!

Ох... Бедная мама. Ну как же она так? Ведь опытная уже, не в первый, а, может, в тысяча сто первый раз зелья готовит. То ли от бессонницы что-то варила, то ли Заживляющее. Второе, скорее всего. Не доглядела за огнем, что-то не то добавила. Котел рванул... Теперь в Мунго (а отец в очередном запое, естественно). Состояние у мамы стабильное, только с памятью проблема. Ее лечащий целитель, некто с настораживающей фамилией Фаннихилер, приславший это письмо, настоятельно рекомендовал мне навестить маму в больнице. По его словам, встреча с близким человеком может простимулировать восстановление памяти и ускорить выздоровление. Недолго думая, забыв про «больную» ногу, я кинулся из палаты, намереваясь бежать в кабинет директора, и совершенно упуская из вида, что я босиком, а на мне пижама веселенькой расцветки. Далеко убежать мне, однако, не удалось. Возле двери я был пойман маленькой, но крепкой ручкой мадам Помфри. Я не стал ничего ей объяснять, просто подал письмо. Руки у меня слегка дрожали, но какое это имеет значение? Мама — мой самый близкий человек, единственный, кому не все равно, что со мной. Если с ней что-то случится, я... я не знаю, что буду делать.

Помфри внимательно прочитала письмо и спокойным, не терпящим возражений докторским голосом сказала, что это временное состояние, все будет в порядке, а Фаннихилер — один из лучших специалистов в этой области. У меня немного отлегло от сердца — наша медсестра не из тех, кто будет скрывать правду: как правило, она рубит сплеча, да еще любит преподносить все в излишне мрачном свете. Но мое желание ехать к матери прямо сейчас она одобрила, хоть «кое-какие трудности все равно возникнут». Плевать на трудности! Только быстрее! У меня в голове промелькнула мысль: хорошо, что мадам Помфри в курсе событий, происходящих со мной и Блэком, а то был бы тут концерт.

Самому бежать в кабинет директора она мне не позволила, просто вызвала его сюда с помощью патронуса. Дамблдор внимательно прочитал письмо, посочувствовал мне и маме, назвав ее при этом Эйлин, ах да, он же ее еще трансфигурации обучал. И сказал, что ехать надо обязательно, но.... Не понравилось мне это «но». Не зря, как оказалось. Дамблдор сказал, что ехать придется Блэку, не мне. Он что, шутит так, что ли? Я возмутился, повысил голос, нахамил — ничего не помогло. Казалось бы: я перестану пить Оборотное, снова стану самим саму и могу ехать. Блэк-Снейп останется в школе, а отъезд меня-Блэка тоже можно как-нибудь объяснить. Ага. Не тут-то было. Мне популярно растолковали, что принимаю я, конечно, обычное Оборотное, только одновременно с ним — тот чудо-состав Дамблдора на крови северного толстолоба, поэтому обратно Снейпом я стану, если прекращу его пить, только через два дня. Я готов был выть и кидаться на стены. Но предложить подождать два дня язык не повернулся, да и не был я уверен, что Дамблдор согласится. Ладно, пусть Блэк едет, если уж директор за него ручается. Только чтоб болтал там как можно меньше — маме лучше не знать, что у нас здесь произошло, тем более в ее теперешнем состоянии. Не успел я примириться с мыслью о том, что вместо меня к маме в Мунго поедет Блэк, как директор сообщил мне еще одну «приятнейшую» новость. Блэк вместе с Дамблдором навестит мою маму в больнице этим же вечером, но не вернется в Хогвартс, а ОСТАНЕТСЯ НА НОЧЬ в моем доме, чтобы потом еще раз с утра вместе с директором зайти в больницу. На мой вопрос «Зачем Блэку оставаться у меня дома, если он может с вами вернуться ночевать в школу?» Дамблдор совершенно спокойно ответил, что это как раз выглядело бы очень подозрительно в глазах остальных учеников, в первую очередь, слизеринцев. Мол, если в семье случилось такое несчастье, то мне резонно было бы остаться с родственниками, провести вечер в их кругу, оказать моральную поддержку. Вроде бы все правильно, естественно и логично. Почти все мои ребята так бы, конечно, и поступили, но.... Но точно не я. Что мне обсуждать с моим отцом? Он со мной не то что говорить, смотреть на меня не хочет. То ли боится, то ли брезгует, не знаю. Но в любом случае, никто во всем Хогвартсе, за исключением Лили и самого Дамблдора, не знает об особенностях моего семейства. Зачем им это? Кто-то может позлорадствовать, кто-то — пожалеть меня. А мне не надо ни того, ни другого. Моя семья — мои личные проблемы. А если учитывать, что из-за этой дурацкой выходки Блэка «мое» поведение и так вызывает массу вопросов, то не стоит подливать масло в огонь. Мерлин, ну почему директор всегда оказывается прав? В любом случае не в этом дело: я НЕ ХОЧУ, чтобы Блэк увидел мой дом, познакомился с моим папашей. Как я потом Блэку в глаза смотреть буду? Он с Мародерами и так меня унижает по поводу и без, а теперь вообще житья не будет. И маму жаль. Я готов был разреветься, даром что глаза совершенно сухие. Выбора у меня не было. Пусть едет Блэк, а я останусь здесь и буду медленно, но верно сходить с ума.

* * *

Блэк тоже не обрадовался перспективе общаться с моей больной мамой, ночевать в моем доме, но с другой стороны ему явно хотелось вырваться из наших подземелий, где слишком много внимательных глаз обращено на него, и где так страшно ляпнуть лишнее. Память у мамы пропала не полностью, а частично, поэтому она как пить дать раскусит Блэка за минуту. Дамблдор пообещал быть в палате вместе с ним все время и отвлекать внимание мамы. На всякий случай. Так спокойнее, и за Блэком присмотрит чуть что.

Когда Блэк, наконец, ушел (выслушав мои получасовые наставления, угрозы и предупреждения), я в бессилии откинулся на подушки. Мадам Помфри принесла мне успокоительного, и я уснул. Потом уже она сказала, что ко мне снова приходили мои «закадычные друзья».

Из дневника Сириуса Блэка

Ушибленный бок ныл очень сильно, спать из-за него я практически не мог, но к мадам Помфри я не пошел — не хотел, чтобы Снейп знал о той стычке с Мародерами — нечего ему злорадствовать. Не стоит. Синяки сошли через час после того, как я смазал их какой-то вонючей гадостью из бутылки «От синяков», взятой из тумбочки. На ней точно не было никаких других надписей — я пять раз проверил. И вообще, у него там целый арсенал: и Заживляющее, и «От ожогов», и «От ушибов», и Охлаждающее, и Согревающее, и даже зелье для роста волос. Это он, видимо, после наших стычек применяет. Гордый. Не хочет жаловаться или к Помфри идти. Почему бы не рассказать все старосте? Да слизеринцы и сами не дураки, все понимают. Почему бы им не собраться и не отомстить нам? Никогда не поверю, что их останавливают возможные снятые баллы или отработки.

Надо будет Снейпа еще погонять: чтобы следил за внешним видом, чтобы употреблял мои «любимые словечки». Как это ни обидно, но придется его просветить по поводу нескольких шалостей, намеченных на ближайшее время.

* * *

Я еще понимаю, почему Я должен поехать в больницу к матери Снейпа, но зачем мне ехать к Снейпу домой? Дамблдор особо на эту тему не распространялся, сказал только, что так будет лучше для нас обоих. Когда директор вышел в кабинет к мадам Помфри, Снейп сам меня просветил по этому вопросу. О, он и так был слегка не в себе из-за этого несчастного случая с его мамой, но то, что мне придется побыть, пусть и недолго, в его доме, казалось, просто сводит его с ума. Никогда не видел его таким злым: если бы у него была под рукой палочка (слава Мерлину, ее еще раньше конфисковала Помфри: «Никаких палочек в палате!»), мне бы не поздоровилось. Это, правда, не помешало ему попытаться меня придушить, как только за директором закрылась дверь. Ну и ладно, не очень-то и хотелось: кто его знает, что у него там за дом. Да даже не в этом дело, вряд ли его родственники хуже моей мамаши. Просто.... Это его территория, и я точно не знаю, как там себя вести. Отца, по словам Снейпа, скорее всего не будет, а если он все же будет дома, то ему на глаза лучше не попадаться (прямо как моей маман, только куда от нее денешься). Хотя, с другой стороны, очень интересно посмотреть на этот самый дом, на его семью: не просто так Снейп бесится — там определенно что-то нечисто. А вот к его маме в больницу придется наведаться дважды. Хорошо, что Дамблдор будет рядом. Я же даже не знаю, о чем с ней говорить. Может, она сына вообще не узнает. А если узнает, то мгновенно обнаружит подмену.

Снейп совсем невменяемый был, когда со мной и директором разговаривал. Впервые вижу его на грани слез. Каково это, иметь родителей, за которых ТАК переживаешь? Да моя мать за эльфов больше волнуется, чем за меня. Но в любом случае мне очень интересно посмотреть на комнату Снейпа, его детские колдографии, игрушки. Это либо окончательно подтвердит, либо бесповоротно опровергнет мою теорию о том, что все, что мы видим в нем — напускное, показушное, выставленное для защиты, как раковина улитки или панцирь рака. Интересно, какой он там, под скорлупой, без защитной брони? Вряд ли розово-пушистый и сахарный, но уж точно не усыпанный иголками, как дикобраз из маггловской книжки.

* * *

Больница произвела на меня гнетущее впечатление: толпа людей, все нервничают, суетятся, бегают. В палате мамы Снейпа было гораздо тише и спокойнее. Эйлин, буду называть ее так, оказалась маленькой, худенькой женщиной с черными растрепанными волосами и черными пронзительными глазами. Понятно, в кого у Снейпа такая внешность. Она улыбнулась, когда мы зашли, и радостно поздоровалась. Помнит! Мерлин, я попал! Я мялся у порога, совершенно не зная, как подойти к этой абсолютно чужой мне женщине. Дамблдор подтолкнул меня, и я птичкой подлетел к кровати. Осторожно чмокнул ее в щеку, взял за руку, спросил как дела. Вроде пока все правильно. Директор одобрительно хмыкнул мне в спину. Эйлин расспрашивала меня об учебе, здоровье, поинтересовалась, как там поживает Лили. Дамблдор усмехался себе под нос, а я ерзал на стуле и как можно немногословнее отвечал на ее вопросы. Кажется, ее такие краткие ответы удивляли — должно быть, у нее со Снейпом гораздо более теплые и доверительные отношения. А вот мою мать интересуют только годовые и экзаменационные оценки: учеба дается мне легко, только учиться совсем не хочется. То есть хочется, конечно, но только по интересующим меня предметам, а остальное — напрасная трата времени. Мы с Джеймсом уже решили, что пойдем на авроров. Пит так далеко в будущее не заглядывает, но, думаю, он всегда найдет для себя теплое местечко без особой ответственности и обязанностей. Рем... у него все не так просто. Аврорат его не прельщает — слишком Рем для всего этого миролюбивый. Мы иногда подшучиваем над ним, говорим, что из него выйдет хороший учитель. Но куда там, у оборотня практически нет шансов на нормальную работу. Но мы что-нибудь придумаем, мы всегда что-нибудь придумывали.

В конце Эйлин пожелала мне всего хорошего, поблагодарила Дамблдора за то, что он отпустил меня проведать ее и сам нашел время сопровождать меня. Надо признать, она — довольно приятная женщина, особенно учитывая, с кем, где и как она живет.

* * *

Аппарирорав со мной к дому Снейпов, директор взял с меня честное слово, что я не натворю глупостей и не буду выходить их дома. Да без проблем, профессор Дамблдор, можете быть спокойны. Оказавшись в доме, я выдохнул с облегчением: иногда все происходящее казалось маскарадом и игрой. Было весело представлять, скольких людей мы водим за нос, весело препираться со слизеринцами: я уже успел сцепиться с Ноттом, но снейповский мрачный авторитет и кулаки подействовали, и он отвалил без особых претензий. Они что, реально боятся, что, в случае чего, он их правда потравит? Идиоты! Ведут себя не как слизеринцы, а как первокурсники-хаффлпаффцы. Пригрозить мы все можем, но чтоб на самом деле.... Хотя, ручаюсь, что определенные инциденты имели место быть.

Ладно, самое время осмотреться.

Да... теперь я понимаю, почему Снейп такой... неухоженный, ехидный и желчный. В этом унылом доме можно было бы только либо совсем сломаться, либо стать таким как он, без других вариантов. Дом был старый, очень маленький, запущенный. Неуютный. В нашем особняке особого уюта тоже не наблюдается, но там хоть нет такого запустения, кричащего отовсюду одиночества и безнадежности. На нескольких фото (маггловских!), висящих на стене в гостиной, были изображены три человека: сам Северус (лет на семь помладше), худая женщина с нечитаемым выражением лица и мужчина с плотно сжатыми губами и хмурым взглядом. Никто не улыбался. Ни на одной из фотографий. Обстановка тоже была маггловская. В той же гостиной стоял телевизор с грязным экраном. Такой, только побольше и поаккуратнее, я видел на картинках. Никакого намека на то, что здесь живут маги. Ладно, пусть отец маггл, но сам Снейп и его мама? Комната Снейпа меня тоже повергла в уныние: серые мрачные стены, грязное окно. Никаких плакатов и украшений на стенах. Одно фото, впрочем, нашлось: Эванс в ярком пестром платье с венком на голове хохочет, поднимая руки к солнцу. А в остальном вокруг только книги, книги, книги. В большинстве своем маггловские. Приключения, фантастика, индейцы, далекие страны, джунгли, загадочные животные. У меня таких книг никогда не было. Мамаша пыталась привить мне другие вкусы и интересы. До сих пор помню «Великие люди эпохи: Антарес Блэк — не дать уйти последнему магглу». Мне тогда восемь было. А там высокопарные идеи и одни сплошные издевательства над магглами. Сначала было интересно, я уже подумал, что это такие веселые сказки, зато дальше... Я, начитавшись, боялся ночевать один в комнате, бегал тайком к Регу; один раз, проснувшись от страшного сна, забился под кровать и просидел там полночи. Еще один кошмар из моей жизни, о котором никто не подозревал.

Уже потом, в Хогвартсе, у того же Рема, я начал брать иногда маггловские книги. До сих пор помню «Три мушкетера». Да, непонятного там было много, как, впрочем, и интересного, все-таки их мир сильно отличается от нашего. У магглов все проще и сложнее одновременно. Коварства, предательства, преданности, дружбы там тоже хватает. А еще магглы правы вот в чем: не бывает абсолютно плохих и абсолютно хороших людей. У всех есть недостатки и положительные качества, не надо концентрироваться на чем-то одном. Терпимее надо быть. Не знаю, от чего меня потянуло на такие размышления: повзрослел я, что ли, ну или резко поумнел. Не знаю, не знаю... просто увидел жизнь с другой ее стороны, непонятно только — с изнанки или, наоборот, с лица.

* * *

Я сделал себе пару бутербродов и уселся с наугад выбранной в комнате Снейпа книжкой — «Айвенго» — перед камином — успеть бы прочитать ее за ночь. Если написано интересно — то я книжку «проглотить» за несколько часов смогу. Уже через минуту я совершенно позабыл, кто я, где нахожусь, и, кажется даже, как меня зовут. Обычно в школе мне не до книг — у нас с ребятами всегда найдется занятие. Но если есть возможность и здоровская книжка под рукой — я с головой ухожу в чтение и не могу оторваться, пока не дочитаю последнюю страницу. Несколько раз читал на истории магии — хоть время быстрее идет, даже не идет — летит.

В самый разгар кульминации, когда я уже буквально жил в двенадцатом веке, и как будто сам был свидетелем поединка между Айвенго и Буагильбером, жестокая реальность в образе заросшего страшного дядьки вытряхнула меня из кресла, вмазала по уху и обдала жесточайшим перегаром. На меня диким взглядом смотрел лохматый мужик, которого я видел на фотографии, только изрядно постаревший. Мужик что-то невнятно пробурчал и попытался двинуть меня еще раз, на этот раз по носу. Но маневр не удался, он завалился на мое же кресло и через несколько секунд захрапел. Я вскочил на ноги, запоздало группируясь для драки. Это чудище — отец Снейпа? Мерлин меня подери! Получается, у него тоже не семья — а... мм... нечто странное. В моей семье практикуется моральное насилие: мамаша — спец по этой части — размажет ровным слоем по тарелке любого, кто скажет слово поперек, а его отец — явно сторонник незатейливой банальной драки. Но тоже может размазать ровным слоем по полу, например. Дела...

Ухо болело неслабо, но вторичного нападения от этого вонючего субъекта можно было не опасаться: его теперь и фейерверком доктора Филибустера не добудишься. Потерев несчастное ухо и подобрав книжку, я уже направился было к спальне, но потом подумал, что так спускать с рук это нельзя.

Утро порадовало меня громким воплем, звуками падения и греющими душу криками «Убью паршивца!». Но я к тому времени уже был во всеоружии, то есть наложил Дезиллюминационное, выученное специально для подобных мародерских шалостей, и Заглушающее и спустился вниз полюбоваться делом своих рук.

Все должно было быть так: первое, на что падает взгляд проснувшегося утром с перепоя главы семейства Снейпов — большое зеркало, отражающее его же физиономию, только эта физиономия будет ярко-зеленого цвета весенней травы, плюс пара замечательных фиолетовых синяков под глазами. Он, естественно, пугается, пытается вскочить на ноги, а нет, не выйдет: ноги приклеены к полу простеньким заклятьем. Он падает на пол, где его окатывает ледяной водой из тазика. Все красиво и во вкусе старых добрых Мародеров.

Шалость удалась: Снейп-старший барахтался на полу в луже ледяной воды и что-то бессвязно орал, периодически повторяясь на словах «гад», «душу вытрясу», «урод неблагодарный». Смотреть на него было смешно, и я, с трудом сдерживая хихиканье, вышел во двор, стараясь не хлопнуть дверью. Утро было свежее и солнечное. Я сидел на ступеньках, ожидая Дамблдора и думая о том, что сейчас делают мои ребята. Они уже, должно быть, встали и собираются на учебу. Хотя какие там сборы? Одеться и в ванную на десять минут, потом на завтрак. А с ними Снейп... Его уже наверняка выписали из больничного крыла...

Из-за двери все еще доносилась шумная ругань, список приятных прозвищ слегка видоизменился, а список всевозможных кар и наказаний увеличился. Тут мне в голову, как по взмаху волшебной палочки, пришла не совсем приятная мысль: мне-то весело, а вся злость этого... хм... человеческого существа обрушится на Эйлин и на самого Снейпа. Ну я и болван. Почему я всегда сначала делаю, а потом думаю? Может, Обливиэйтом его? Нет, насколько я помню из слов Флитвика, это заклинание не действует на выпивающих людей — у них в мозгах и так Мерлин знает что, им этот Обливиэйт — что для пикси Пескипикси Пестерноми — никакого эффекта. Что же я наделал?..

* * *

На этот раз Эйлин выглядела лучше, тепло улыбнулась нам, поцеловала меня в лоб. Фаннихилер, ее целитель, сказал, что она быстро идет на поправку. Говорил с Эйлин в основном Дамблдор, я же старался больше помалкивать, чтобы не выдать какую-нибудь глупость. Директор все утро отвлекал ее внимание на себя, интересовался, поддерживает ли она контакт со своими школьными друзьями, продолжает ли заниматься какими-либо исследованиями в области зелий. Понятно, у Снейпа, оказывается, не только ее внешность, но еще и увлечения.

Когда я на этот раз выходил из палаты Эйлин, мне было неимоверно стыдно за то, что я натворил у нее дома. Мне не хотелось создавать ей еще больше проблем. Не мое дело, конечно, почему она живет с этим человеком, но все же... Я рассказал Дамблдору о той «встрече» с отцом Снейпа и о ее последствиях. Если вначале директор просто слушал, печально покачивая головой, то потом... Мерлин, как он разозлился! Он не орал на меня (по-моему, он вообще никогда ни на кого не орал), не говорил, что он обо мне думает, он просто стал еще печальнее и с жалостью смотрел на меня. Мне захотелось спрятаться куда-нибудь и долго не высовывать носа. Мы снова аппарировали к дому в Тупике Прядильщиков, он вошел внутрь, а меня оставил на улице. Я проторчал во дворе полчаса, наблюдая за дворовыми собаками, от всей души желая перекинуться сейчас в Бродягу и сбежать отсюда подальше от всей той каши, которую я так легкомысленно заварил. Но это было бы не по-гриффиндорски, а по-слизерински, а я уже столько лет пытался доказать самому себе, что я на своем месте.

Уже в школе директор попросил меня не упоминать при Снейпе про эту историю, и вообще никак не комментировать его дом и родителей — это болезненная для него тема. Еще бы, сам догадался. Хотя не уверен, что Снейп предпочел бы своему дому и своей семье мою.

Снейпу я словом не обмолвился про тот инцидент с его папашей, сказал, что ночевал совершенно один, читал «Айвенго». Он, очевидно, все ждал от меня подколок или издевательств. Нет, это не та тема, по поводу которой можно шутить. И я был бы последним человеком, затронув самое больное.

Из дневника Северуса Снейпа

Мерлин! У него что, совсем совести нет? Мог бы догадаться хоть сову прислать! Это, между прочим, моя мама, и я за нее вообще-то волнуюсь! Ничего, вернется Блэк — я ему устрою сладкую жизнь! Хорошо хоть Дамблдор догадался мне сообщить, что с мамой все в порядке.

Ох, как же я радовался, когда мадам Помфри, наконец, меня отпустила! Даже Мародеров был рад видеть, даром что они ко мне по три раза на дню таскались. Приятно чувствовать себя нужным. Все-таки повезло Блэку — три друга, пусть и не самых адекватных, — это как-то... надежно, что ли. Важно знать, что твою спину прикроют, даже если ты этого не ждешь. У нас в Слизерине немного по-другому: тебе окажут помощь, только если ты сам попросишь. Тут дело не в просьбе, а в том, что никто не полезет в жизнь другого человека. Иногда это хорошо, иногда нет. Хотя пару раз мои однокурсники за меня мстили, даже когда я их и не просил (я их никогда не прошу), но именно мстили, а не поддерживали в драке, на дуэли. Лили не в счет, все наши стычки с Мародерами происходят так, что она про них не знает. Это не в моих интересах и не в интересах Поттера. Он практически не говорит ничего про Лили, но не видеть, КАК он на нее смотрит, невозможно. Надо отдать ей должное: она все-таки к нему равнодушна, но и на меня-Блэка смотреть избегает. Я все же надеюсь, что это из-за письма, а не из-за того, что Блэк что-нибудь натворил. Лили, Лили, девочка моя, солнышко мое дорогое, что будет с нами?

* * *

Блэк ничего не говорил про мой дом, не комментировал, не спрашивал и, что самое главное, не ехидничал и не пытался меня подкалывать. Рассказывал только, как они навещали маму. Вроде бы все прошло благополучно — с отцом он не встретился. Пронесло. Ах да, это ж надо — он «Айвенго» читал! Кто бы мог подумать, что он вообще книжками интересуется? Мне все время казалось, что у него кроме квиддича и шатаний по замку никаких интересов больше нет.

* * *

Перед полнолунием Мародеры начали очень активно строить планы, как его провести. Точнее, планы строили Поттер и Петтигрю, Люпин выглядел отрешенно, молча сидел с погасшим взглядом, погруженный в свои мысли, наверное, он не мог не думать об очередной трансформации. Надо будет попробовать сварить ему Антиликантропное по моему рецепту — заменяешь два (всего два!) ингредиента, а результат — не сравнить! Насколько я понимаю, он это средство не принимает вовсе. Слагхорн не в курсе, его приготовить не попросишь, купить — тоже особо не купишь: возникнет куча вопросов; мадам Помфри не по этим силам, ей и так времени ни на что не хватает; Дамблдор... не знаю, то ли не занимается он такими зельями, то ли тоже не до того. Не знаю.... В любом случае, мне пришлось расстроить их планы, рассказав очередную сказку про невозможность превращения на некоторое время. Сказать, что они были расстроены, значит не сказать ничего. К их чести, нужно признать, что жалели они не о сорвавшейся прогулке, а о сыплющихся на меня несчастьях: неудачное Оборотное, месяц отработок у леди-дракона (метко они ее, а вот наш декан только на сэр-слизняк тянет, тоже мне декан, размазня, ему кроме собственного комфорта ни до чего дела нет), травма, квиддич, теперь вот это... Я решил, что это самое подходящее время высказать им мои мысли о безответственности и опасности таких прогулок. Напирал я на то, что это опасно для других. Ладно Люпин, но те двое смотрели на меня, словно я на их глазах превратился в тролля. Поттер захлопнул рот, протер очки полой мантии и сказал, что я очень изменился после того несчастного Оборотного зелья, и не хочу ли я им что-нибудь сказать. О, знали бы вы, ЧТО и СКОЛЬКО я хочу вам сказать, но я же дал Блэку и директору слово. Что вы знаете об ответственности в ваших спокойных уютных веселых уверенных жизнях? Даже Люпин относительно счастлив. Я пожал плечами и ответил, что мне пришлось крупно переосмыслить кое-какие вещи: например то, что если бы я остался в образе Сопливуса (пришлось стиснуть зубы, чтобы произнести это) навсегда. Сказал, что у меня с директором состоялся серьезный разговор, и что мы достаточно взрослые, чтобы нести ответственность за свои поступки перед другими и перед самими собой. Звучало все это, должно быть, очень пафосно, но определенный эффект возымело. У Люпина аж глаза загорелись, ясно, он на моей стороне, но, тем не менее, все они удивлены ТАКИМ Блэком, явно вышедшим из своего привычного образа. Мародеры молчали. Я еще раз пожал плечами и отправился в спальню, улегся на кровать, задернул полог и заснул. Мгновенно. Все-таки в теле Блэка есть свои преимущества — высыпаться я стал отменно.

Они пришли ко мне через час. Бесцеремонно отодвинули полог и... молчали. Просто глядели и молчали, а потом Люпин шлепнул меня по голове подушкой. Прежде чем я успел сориентироваться, мне досталось еще два удара от Поттера и один от Петтигрю. Разве я мог не дать сдачи? Уже позже, когда мы собрали палочками перья со всей комнаты и запихали их обратно в подушки, а сами перестали напоминать индейцев во время ритуальных танцев, ребята Мародеры посерьезнели, и Петтигрю сказал (чем очень меня удивил, я-то ожидал речи от Поттера), что я в принципе прав. Ого. Может, я смогу их еще что-нибудь заставить признать, например, скажем, что прорицания куда полезнее и важнее чар, а фестрал — лучшее домашнее животное. Надо попробовать. Повеселюсь от души.

* * *

Еще одно «счастье» привалило. Ко мне в коридоре подошел Блэк-младший. Специально выбрал момент, когда рядом никого не было. Люпина уже увела мадам Помфри, Поттер с Петтигрю пошли спать сразу после ужина — им-то ночь предстоит бессонная, а я собирался, наконец, приготовить зелий для больничного крыла — Слагхорн уже бубнил себе под нос, что зелья заканчиваются. Еще хотел попробовать поработать с Антиликантропным, может, что и удастся. Ну так вот, Регулус. Он затащил меня в какой-то темный заброшенный кабинет и потребовал, чтобы я обязательно написал письмо домой, и не такое как обычно — отписку на две строчки, а нормальное, «такое, как мама любит». Он слышал, как Нарцисса шепталась с кем-то, что Вальбурга подумывает о том, чтобы вычеркнуть меня, то есть Блэка, из завещания, а наследником сделать Рега. Он, конечно, говорил, что этот вариант его не устраивает и дальше в таком духе, но я его не слушал. Ничего себе, какие у Блэка проблемы дома, а по нему и не скажешь. Слышал я всякие разговоры, да и директор что-то такое упоминал, но... странно это, а может даже страшно. В чистокровных древних семьях к таким вещам относятся очень серьезно. Видно, Блэк-старший чем-то очень сильно матери не угодил. Надо проконтролировать, чтобы на самом деле нормальное письмо написал, хотя как знать, что там для них нормальное. Тьфу, это я что, о Блэке заботиться начинаю?

Из дневника Сириуса Блэка

Это что, Снейп обо мне заботиться начал? Дела.... Ни за что бы не поверил, но он, прижав меня к стенке, начал что-то шипеть про Рега и письмо домой, и что он лично убедится, что «недоумок», то есть я, напишет нормальное толковое письмо, а семья, какой бы она ни была — это семья, и за нее надо держаться. Ага, видел бы ты мою семью. Моя мамаша твоему папаше еще фору даст. Какое тебе вообще дело до моей семьи? На свою посмотри, миротворец-недоучка. Ладно, не успел я еще вырваться из его лап, как тут и остальные Мародеры нагрянули, я уже соскучиться по ним успел, заулыбался как больной, а они явно не здороваться подошли. Джеймс в своем духе поинтересовался, чего это я разулыбался — зубы жмут? И кинул в меня Ватноножным. Моя палочка благополучно осталась в кармане, и я рухнул бы на пол, если бы заклятье не блокировал Снейп. Ох, как на него ребята посмотрели... Я бы его сам сейчас убил — ну что он творит, я бы так никогда не сделал! А потом до меня дошло — ну не хочет человек, чтобы при нем его же опускали — звучит как бред перепившего огневиски гоблина, но так оно и есть на самом деле. Снейп отпустил меня, повернулся лицом к ребятам и совершенно спокойно так говорит, что, мол, неплохо было бы прекратить все эти перепалки, происходящие у нас уже четвертый год. Еще напомнил им про какой-то там вчерашний разговор. Узнаю, если что лишнее сболтнул, придушу своими руками. На слова Петтигрю «Но это же всего лишь Сопливус!», отреагировал совершенно спокойно, даже бровью не повел: «Прежде всего, это человек, такой же, как и вы, и его зовут Северус Снейп, за четыре года можно было бы привыкнуть». Я стоял как одуревший и не мог даже ничего сказать. Самым правильным было бы, конечно, запустить в них всех какое-нибудь проклятье и сбежать, пока он им еще чего не наговорил, но не смог я этого сразу сделать, не смог. А потом уже поздно стало: этот гад на меня Силенцио наложил.

Джеймс небрежно отодвинул меня в сторону, взял Снейпа под локоть и, ни слова не говоря, потащил его по коридору, Рем и Пит пошли за ними, а я как дурак остался стоять и смотреть им вслед, хорошо хоть Снейп догадался потихоньку снять Cиленцио. Что ж теперь будет?

Я как загнанный зверь метался по спальне, благо в ней никого не было — субботний день был слишком хорош для сидения в подземельях. Не знаю, как ему удастся выкрутиться, да и удастся ли вовсе. Это же совсем не похоже на меня! Я такое никогда бы и сказать не мог! Ну это ж надо, чтобы я, Сириус Блэк, самый ярый гриффиндорец, заступился за Снейпа, за Сопливуса. Этот гад ползучий у меня ещё попляшет, и не только попляшет, но еще и попоет, и покупается вместе с кальмаром, и... и... запомнит он это в любом случае надолго. Это получается, он специально таким нормальным, адекватным притворялся, бдительность мою усыплял, чтобы потом такую подставу устроить. А все невинно так, вроде как с благими намерениями. Ну я и дурак, повелся как нарл на молоко. Как я потом ребятам докажу, что все не так? Рассказать им правду нельзя: и Дамблдор меня потом убьёт, и они совсем от меня отвернутся за предательство. Я в бессилии со всей дури вмазал кулаком по стене. Костяшки разбил до крови, и эта драклова язва на ладони опять закровоточила. Что он вообще с собой делает? Башка каждый день болит, спина вся в шрамах, бледный как привидение. Пойду ему назло голову помою, все лучше, чем бездействие.

Над внешним видом я поработал основательно. Голову помыл от души раза три — теперь запах шампуня от меня на километр чувствовался, зубы начистил до блеска, надушился каким-то завалявшимся в тумбочке одеколонам. Даже цвет лица с помощью заклинания улучшил — не поленился в «Чарах для модниц» покопаться, да еще «забыл» эту чудо-книженцию у него на кровати: пусть соседи-однокурсники порадуются. Так, голову приподнять, плечи развернуть (хоть бы осанкой своей занялся, дурак немытый) и можно смело идти на обед в Большой Зал — прямо девица на выданье. Мы ж его часто с девчонкой сравнивали. Он хочет войну? Вот ее и получит. Со змеями бороться можно только по-змеиному. Как писали в одной из Ремусовых книжек, «я вышел на тропу войны и собираюсь добыть скальп врага».

Снейп уже сидел за нашим столом. Хорошо хоть не один, а с ребятами — между Питом и Ремом, Джеймс — напротив, и то ладно. Выкрутился все-таки. Как увидел меня, так за голову схватился. Джеймс повернулся, увидел меня и аж рот раскрыл — дурацкая привычка, сколько мы над ним ни смеялись — ничего не помогает. Потом заухмылялся неуверенно, закрываясь от Снейпа-меня. Зато Эванс во все глаза смотрела, оценивающе так, с интересом. Может, я и правда переборщил? Слизеринцы тоже как-то странно меня разглядывали, потом Наоми поинтересовалась, не заболел ли я часом, а то слишком хорошо выгляжу. Я одурело посмотрел на нее, а потом самым дурацким образом заржал над этим исключительно «логичным» вопросом. Я-то думал, нарвусь на дурацкие шутки и подколки, подерусь с кем-нибудь, отыграюсь по полной, не тут-то было: еще услугу этому олуху немытому, этой сопливой девчонке, этому змею подколодному оказал — вон как все глазеют. Один Снейп все правильно понял, только толку? И что с ним делать, если все как с русалки вода?

* * *

Больше таких экспериментов с внешним видом Снейпа я не устраивал, но последствия до сих пор аукаются: девчонки, и не только слизеринки, обращают на меня повышенное внимание. Я уже и голову неделю не мою, и мантию едой испачкал, даже зубы пробовал два дня не чистить (два кошмарных дня!), но ТО впечатление, видимо, уже ничем не испортить. К такому пристальному вниманию противоположного пола мне было не привыкать, но в образе Снейпа...

* * *

Ребята стали обходить меня стороной. Не знаю, что им там наговорил Снейп, но нападать на меня они явно больше не собираются. Нельзя сказать, что совсем уже игнорируют. По-прежнему остаются дурацкие записки или злорадный смех, если я туплю на уроках. Но меня интересует вовсе не это, меня больше интересует, КАК он выкрутился, и КАК мне потом вести себя, когда все это закончится. Забыть все, что случилось, не получится. Нельзя ненавидеть человека, жизнью которого ты жил, чьи тайны ты знаешь. Да и не за что мне его теперь ненавидеть. Я понял его. От начала и до конца, настолько, насколько один человек способен понять другого. Ясно, что огромное влияние на него оказал пьяница-папаша. Сложновато любить магглов, когда у тебя ТАКОЙ пример перед глазами. Отсюда, должно быть, это вечное ожидание подвоха и неприятностей, постоянная настороженность, неуверенность в себе. Все это, равно как и язвительность — всего лишь защитный покров, попытка спрятать растерянность и страх. Аккуратность, точнее, ее отсутствие, легко объяснить его домом — там тоже все далеко не стерильно. Из-за этого «теплого» отношения к отцу-магглу он, наверняка, и попал именно в Слизерин. Кто знает? Больше всего меня убеждает в правильности моих рассуждений тот факт, что Снейп до сих пор не сделал мне ничего плохого. Ну не мне, а моей репутации, не испортил мои отношения с ребятами. Если сначала я жутко разозлился и был готов едва ли не придушить его собственными руками, то теперь понял, что это был правильный, ГРИФФИНДОРСКИЙ выход из положения: мне по незнанию не навредят мои же лучшие друзья, а он избавится в будущем от такого... мерзкого отношения. Мы с ним одногодки, но иногда он ведет себя так, словно гораздо старше меня, взрослее, опытнее.

Никогда не мог сказать, что я очень наблюдателен или внимателен, но все это мне понятно. Так просто и понятно, словно я знаю его с детства. Детства.... Вот почему он так держится за Лили: она, очевидно, одно из немногих (если не единственное) приятных воспоминаний его детства, символ спокойствия и уюта.

Как же болит голова... Он ей что, стены пробивать пытается?

Из дневника Северуса Снейпа

Ну и лица были у этих недоумков! Поттер, Люпин и Петтигрю точно не ожидали ничего подобного от своего закадычного дружка. А меня словно прорвало. Я высказал им все, накопившееся за эти годы. Не знаю, как я сумел, будучи в такой ярости, не выдать себя с головой. То ли я был настолько красноречив, то ли моего разъяренного вида хватило, то ли они списали все на последствия использования экспериментального Оборотного (скорее, все вместе взятое; хорошо, что все странности и несоответствия в нашем поведении можно объяснить этим несчастным Оборотным), но спорить со мной они не стали. С Люпином все понятно: он и так за мир во все мире. Петтигрю даже не пытался что-либо сказать: спрятался за спину Поттера и глядел на меня широко раскрытыми глазами. Поттер молчал, сосредоточенно глядя куда-то в сторону. Когда я, наконец, замолчал, он спокойно посмотрел на меня и сказал, что-то вроде «Никакой Со... Снейп не помешает нашей дружбе, если это важно для тебя, хорошо...». После этого я взъелся еще больше. Мне хотелось, чтобы в их тупые головы наконец прокралась мысль, что нападать на меня на Снейпа не стоит не потому, что так хочет Блэк, а потому, что это не по-человечески, не по-гриффиндорски, наконец. Нельзя считать себя исключительными в силу происхождения, везения, наличия друзей или чего-то там еще. Нельзя. Не знаю, поняли они или нет, но все сделали вид, что ничего особенного не произошло, а к Блэку-Снейпу никто больше не цеплялся, по крайней мере, при мне.

Блэк «порадовал» — не знаю, что он там себе навоображал, но явился в Большой Зал как девчонка: шампунем разит словно из магазина, весь какой-то прилизанный, розовощекий. Мне хотелось под стол спрятаться и больше никогда оттуда не показываться. Но, к моему удивлению, пальцами никто не тыкал и, насколько я мог видеть, не издевался.

* * *

Одним уже почти летним утром Блэк не пришел на завтрак. Я этого даже и не заметил — Поттер рассказывал что-то о том, как его отец еще в бытность свою ловцом Гриффиндора (естественно!) вместе с другими членами команды разыграли своего же капитана. Я на дух не переношу квиддич и все, что связано с полетами, но послушать, тем не менее, было интересно, рассказывал он «вкусно». Ну это ж додуматься: приклеить заклинанием своего же капитана к метле. Тот, конечно, не дурак, быстро понял, в чем дело, но палочку-то достать из внутреннего кармана не может — руки тоже приклеились. Так он и летал над полем кругами, пока они Фините Инкантатем четко выговорить не смогли — от смеха на земле валялись. Шутка злая — мне бы точно не понравилась. Им потом хорошо от капитана метлой досталось. Но долго обижаться у гриффов не принято. Поэтому они особо не удивились, когда на следующей тренировке их постигла та же участь. Не обошлось и без поломанных конечностей, но кого волнует такая «мелочь»?

На выходе из Большого Зала ко мне подошла Помфри и сказала, что мне немедленно надо пройти с ней в больничное крыло. Я удивился, но как-то особо не придал значения: вероятно, они узнали, как вернуть Блэку его прежний облик, а может, он умудрился что-то себе что-то разбить, поломать или покалечить. Все оказалось гораздо хуже. Лежащий на кровати Блэк выглядел еще бледнее, чем обычно, не знал, что такое вообще возможно, хотя с зеркалом я никогда особо не дружил — оно не показывало мне ничего нового или интересного. Но такой бледной кожи и таких жутких синяков под глазами у меня не было никогда. Тело было чуть ли не прозрачным, а рука, лежащая поверх одеяла, казалось, состояла только из одних костей, обтянутых кожей. Как я раньше не замечал, что он так изменился? Мы уже пару недель не разговариваем, я стараюсь особо на него не смотреть даже на сдвоенных предметах, боясь проявить излишний интерес. В случае надобности мы обмениваемся посланиями в блокнотах, выданных нам Дамблдором. Мы напишем что-либо, задаем вопрос в своем блокноте, и это же самое послание появляется во втором блокноте. На уроках тоже не до Блэка. После того срыва я больше не допускаю оплошностей и очень внимательно слежу за всем, что делаю, как говорю и все в таком духе, чтобы Блэк, не дай Мерлин, снова не вышел на тропу войны (он сам потом рассказал о том, как решил мне отомстить).

Короче, мадам Помфри сказала, что у него, у меня, маггловское заболевание в голове — рак, и очень запущенное. Отсюда сильные головные боли, бессонница и такой жуткий внешний вид. В магическом мире такое вроде как лечится, если не слишком поздно обнаружить, в маггловском уже ничего не поможет. Ничего гарантировать и обещать мадам Помфри не стала. Стоящий рядом Дамблдор выглядел хмуро и очень оценивающе переводил взгляд с меня на Блэка. Тут меня и осенило: ДНКи и тело-то мое, значит, и болезнь эта моя, умирать мне, а Блэк просто оказался в плохом месте и в плохое время. Думаю, ему ничего не грозит: Дамблдор поднапряжется и снимет как-нибудь действие этого неправильного Оборотного. Исследовать бы это зелье! Применить слегка модифицированный Закон Голпалотта, разделить на составляющие, вычленить несоответствие традиционному рецепту...

Так, не о том думаешь! Если Блэк вернется в свое тело — то с ним все будет хорошо. Но если эффект Оборотного не пройдет, то мы с ним поменяемся судьбами. Уже навсегда. Во всех смыслах.

Позже, когда я вышел из больничного крыла и, не глядя под ноги, поплелся в сторону гриффиндорской гостиной, я окончательно осознал, что если целители мне не помогут, то Я умру очень скоро: не могу же я пить Оборотное всю жизнь, притворяться другим человеком. Я представил себе такой исход дела. Не знаю, было мне страшно или нет. Скорее всего, не столько страшно, сколько жалко. Жалко покидать маму — кроме меня у нее никого больше нет. Жалко оставлять незаконченными свои исследования по зельям. Жалко уходить вот так: ничего толком не увидев, так толком и не пожив. Жалко оставлять Лили.

В гостиную я не пошел: не хотелось расспросов. Я повернул обратно и снова направился к Блэку. Он, в конце концов, тоже под ударом, по своей же глупости, но все же. Я уже как-то привык к нему, моему персональному кошмару.

Из дневника Сириуса Блэка

Помню, что когда спать ложился, все было в порядке, а потом — раз, и я в больничном крыле. Мадам Помфри и Дамблдор о чем-то шепчутся у окна, можно подумать, я умирающий. У мадам Помфри лицо вон какое мрачное и нахмуренное. Так в чем, собственно, дело?

* * *

Ого, не повезло бедняге Снейпу. Как это он умудрился такую гадость заработать? Мой троюродный дедушка по материнской линии умер отчего-то похожего. Ничто не помогло, он даже у магглов лечиться пробовал. Ну так ему уже семьдесят пять было, а Снейпу всего пятнадцать. И что теперь? Несправедливо, как все несправедливо. А что если я так и не приму свой прежний облик до того, как станет поздно? Мрачная перспектива. Ничего, будем надеяться, что все будет хорошо. Мы же Мародеры, у нас всегда все заканчивается хорошо.

Снейп вернулся минут через десять, Дамблдор к тому времени еще не ушел — сидел в кабинете мадам Помфри. О чем говорили — не знаю, опять, наверное, обсуждали наши со Снейпом перспективы. Ничего, пусть выкручиваются, у меня у одного, что ли, должна голова болеть? Так вот, Снейп пришел, уселся на кровать и уставился на меня, я — на него. Потом он заговорил, совершенно спокойно, с обычным ехидством в голосе. Спросил, не придумал ли там чего-нибудь директор — пора возвращать все на свои места. Я помотал головой. Он спросил, давали ли мне какие-нибудь лекарства. Я ответил, что только от головной боли какую-то гадость давали, но не очень-то помогло. Снова помолчали. Потом к нам вышла мадам Помфри, за ней неторопливым шагом директор. Они не удивились, увидев Снейпа, сидящего на моей кровати. (Ха, представляю их лица, увидь они такую сцену месяц назад.) Снейп-то им и был нужен. Директор спросил, когда он пил свои зелья в последний раз. Короче говоря, дело заключалось в следующем: они хотят, чтобы он вернулся в свой настоящий облик, а потом понаблюдать за ним и его головой здесь и, если будет необходимо, в Мунго. Этого и следовало ожидать. Только вот со мной что делать? Увидит кто-нибудь двоих Снейпов.... Да и как объяснить мое, Блэка, отсутствие? Словно внезапно вспомнив про меня, директор повернулся к моей кровати и сказал, что он поработал со своим другом Фламелем над составом, и уже этой ночью анти-зелье к моему «неправильному» Оборотному будет готово, и совсем скоро я смогу вернуться к моей нормальной жизни. Я готов был танцевать от радости! Я вернусь к моей привычной и горячо любимой жизни, к моим друзьям, в мою спальню, наконец! Звучит, конечно, сентиментально, но это был едва ли не лучший момент в моей жизни.

Когда я уже пришел в себя от радости, Снейпа и медсестры в палате не было, а вот Дамблдор очень внимательно смотрел на меня. Что-то в последнее время он часто это делает. Смотрит, словно анализирует, просчитывает что-то в уме. Когда я однажды поделился с помощью блокнота этими мыслями со Снейпом, он ответил, что тоже замечал на себе такой же странный взгляд. Может и правда мысли читает, кто его знает, недаром говорят, что он самый сильный волшебник современности.

* * *

К моему огромному удивлению, приходила Наоми с еще одной слизеринкой с моего курса. Наоми расспрашивала о самочувствии, сочувствовала, рассказала какие-то новости, пыталась меня насмешить. Вторая девчонка, Вики, просто стояла рядом и хихикала. Странные они обе. Ладно Наоми, она вроде как староста, а эта что? И вообще, меня всего полдня не было. А, это последствия той моей глупой выходки с внешностью Снейпа боком выходят. Скоро он сам их расхлебывать будет.

Его, очевидно, положили в изолятор: я пару раз видел, как туда забегала мадам Помфри, позже заходил Дамблдор с целителем очень важного вида. Снейп не появлялся, медсестра мои вопросы проигнорировала, сам я зайти туда не смог, хоть и пытался вечером и ночью. Трижды. Аллохомора не помогла. Должно быть, приняли меры предосторожности — вдруг кто и правда по чистой случайности увидит нас тут двоих. Мародеры пытались прорваться, но мадам Помфри отправила их обратно, пригрозив директором, Филчем, МакГонаголл и почему-то Морганой. Молодцы ребята — мы своих не бросаем.

* * *

Зелье для меня директор принес с самого утра. Только прежде, чем дать мне его выпить, долго расспрашивал, как мне жилось в роли Снейпа, что удивило, что было не так, как я ожидал, изменил ли я свое мнение о нем. Я отвечал честно — Дамблдора все равно не обманешь, он как будто насквозь тебя видит. Под конец он добил меня вопросом: смогли бы мы со Снейпом быть друзьями, сложись обстоятельства по-другому с самого начала. Хороший вопрос. Я ответил «Да».

* * *

Как же я был рад видеть своих ребят!! Как они мне дороги! Как же я жил без них столько времени? Словно и не было этих недель чужой жизни, словно мне пришлось уехать домой на денек. На их удивленное «Что хотела от тебя Помфри? Что ты делал в больничном крыле?» соврал, что в больничное крыло меня положили, чтобы окончательно избавить от всех последствий экспериментального зелья. Хотя почему соврал? Так оно и было. Теперь я — это я, больше никаких обманов.

Я наслаждался своей вновь обретенной жизнью, общением и состоянием полной расслабленности до самого вечера, благо, было воскресенье. Мы с ребятами бродили по двору, сидели на нашем любимом месте у озера, болтали о всякой чепухе и замышляли очередную проделку. Вечером, уже лежа в своей кровати, я понял, что, невзирая на проблемы с семьей, я очень счастлив; не то чтобы я когда-либо жаловался на что-нибудь, но так четко свое счастье я осознал только сейчас, в этот самый момент. И в этот же самый момент я понял, какая я все-таки свинья. Я так и не поговорил со Снейпом и не узнал, что сказал ему тот важный целитель. Пусть в том, что с ним случилось моей вины нет, но... но не могу же я бросить его вот так совсем одного. Он бы не бросил меня, я знаю это наверняка. Вернулся ведь он вчера утром ко мне в палату.

* * *

А говорил, что больше никаких обманов... Утром еще до завтрака я сказал ребятам, что мне нужно к мадам Помфри за последней порцией восстанавливающего зелья, и кинулся в больничное крыло, где меня встретила медсестра и отчитала за то, что пропускаю завтрак. Снейпа в изоляторе уже не было, вечером ему стало совсем плохо, и его забрали в Мунго.

Я пошел потом к Дамблдору, к счастью, он был уже у себя в кабинете, а горгулья, к моему удивлению, хотя тогда я об этом особо и не задумался, пропустила меня без всяких паролей. Директор опять очень внимательно смотрел на меня, только на это раз, кажется, радостно, что, на мой взгляд, не очень-то вязалось со всей ситуацией в целом. Он сказал, что есть определенное ухудшение, но ничего конкретного о состоянии Снейпа мне сообщить сейчас не может, но надеяться надо на лучшее, время покажет. То есть говорил общими словами, ни о чем. Обещал, правда, дать мне знать, как только что-нибудь будет известно. Что бы там ни случилось.

* * *

Снейп вернулся в школу за две недели до экзаменов. Худющий, бледный, чахлый и какой-то совсем несчастный. Только глаза остались те же, и спину он держал не в пример прямее. Я увидел его на завтраке в Большом Зале. На меня он совсем не смотрел, слушал только, что ему рассказывали однокурсники, а, судя по шуму за их столом, рассказать было что.

Сколько же я всего передумал за то время, пока его не было! Иногда так мерзко становилось на душе — хоть оборотнем вой. А потом я понял, что не так уж и много в нас различий: мы оба часто притворяемся теми, кем на самом деле не являемся, ведем себя не так, как хочется, у нас обоих было такое разное, но такое одинаковое неблагополучное детство. Кто знает, как все сложилось бы, попади он на Гриффиндор. Да и не в факультете дело, это все стереотипы. Больше никаких обманов.

Дамблдор сдержал слово и рассказывал мне о новостях из Мунго. Сначала там все было не очень хорошо, даже скорее очень нехорошо, но Снейп живучий, он выкарабкался, как выкарабкивался из любой ситуации.

Мародеры видели, конечно, что я все время смотрю на слизеринский стол, даже есть забываю. Задумался так, что не заметил, как лью кетчуп себе на мантию, а не на бутерброд, но ребята — молодцы, ничего не сказали, сделали вид, что все в порядке.

На урок Снейп пришел последним, за минуту до звонка, сгибаясь под тяжестью сумки, зацепился за высокий порог и растянулся бы на полу, если бы я не поджидал его у входа. Схватил его за мантию, поддержал за плечо, а потом на глазах у всего класса протянул ему руку:

— Привет, Сев.

Из дневника Альбуса Дамблдора

Старшему Блэку еще повезло: у Вальбурги и не такое в тайниках отыщется. Но какой мальчишка все же отчаянный! И смельчак при этом. Пытается убедить меня, что один во всем виноват. Истинный гриффиндорец!

Гораций сделал быстрый анализ этого Оборотного. Гениальнейший состав. Оказывается, что его эффект при определенных условиях может продержаться от четырех недель до двух месяцев, но нейтрализовать его можно обычным багульником, настоянным на отваре белладонны. Так просто....

А что если преподать Сириусу урок? Пусть почувствует себя не королем жизни, не принцем крови (хоть он так рьяно отрицает все то, что ценится в его семье), а обычным человеком, да еще не самым популярным. Пусть почувствует на себе, каково это — быть мишенью чьих-то глупых шуток, быть вечно преследуемым, непонятым. Северусу это тоже пойдет на пользу. Может, поймет, наконец, что его жизнь — в его руках. И только от него зависит, сломается ли он и навсегда подчинится обстоятельствам, либо выстоит и начнет диктовать судьбе свои условия.

Ну, мальчики, надеюсь, вы усвоите этот урок, и я не ошибся в вас.