Ящик Пандоры (гет)

Никто не внушит тебе ощущение собственной неполноценности без твоего согласия. Элеонора Рузвельт

Гермиона стояла над обрывом, ветер трепал подол ее платья и локоны, выбившиеся из прически. Ее охватывала приятная жуть при мысли о том, что может произойти с ней, если она сделает несколько шагов вперед. Одновременно она осознавала то, что стоит далеко от края пропасти, и по собственной воле эти несколько шагов делать не станет. Подобные чувства Гермиона испытывала в парке аттракционов, куда родители иногда водили ее по воскресеньям. Скорость и полет, от которых порой захватывало дух, дарили страх и наслаждение, из головы вылетали все мысли, от чего она становилась легкой и беззаботной. Хотелось взлететь над городом, оставив позади все сомнения и печали.

В отличие от большинства детей, Гермионе скоро открылся мир, в котором полеты были обыкновенным явлением. Даже среди волшебников не все летали на гиппогрифах или фестралах, поэтому ее можно было назвать настоящей счастливицей. И все же, во сне хотелось полететь самой, без помощи специальных приспособлений или магических животных.

— Дай руку, — прошептали чьи-то горячие губы в ее ухо, от чего по шее, плечам, а затем и всему телу прокатилась волна приятной дрожи.

Гермиона вложила свою руку в его, и позволила увлечь себя к краю обрыва. Отсюда вид казался еще более чарующим и пугающим. Она резко затормозила и отпрянула назад.

Весь ее вид говорил о том, что она не сошла с ума прыгать вниз, даже в такой приятной компании. Наверное, Гермиона выглядела испуганной, потому что молодой человек успокаивающе погладил ее по щеке и мягко улыбнулся.

— Ты мне доверяешь? — глядя прямо в глаза Гермионы, спросил он.

Доверяла ли она ему? Да ни на йоту! Этот вопрос был глупым до абсурда. Каждая клетка ее тела кричала «Опасность!», а разум приводил тысячи доводов против их общения. Но показать свою трусость перед ним казалось невозможным.

Взявшись за руки, они сделали шаг вперед и стали падать в глубокое ущелье. Зажмурившись, Гермиона не сразу заметила, что траектория их полета изменилась, они больше не падали, а словно скользили вдоль скал над вершинами исполинских деревьев.

— Ну как, тебе нравится? — услышала она вкрадчивый голос.

— Это потрясающе! Я чувствую себя такой свободной, — восторженно кричала она в ответ.

— Это правильно, такая молодая и красивая девушка, как ты, должна быть свободной, беззаботной и счастливой.

Улыбка Гермионы погасла:

— Я не могу позволить себе этого сейчас. Я нужна своим друзьям.

— Но ведь истинная дружба — это когда друг о тебе заботится и делает все, чтобы не тянуть тебя за собой в пучину невзгод.

Что-то было неправильное в его логике, но Гермиона не могла пока понять, что именно. Гарри пришлось бы связать ее и запереть, чтобы помешать присоединиться к нему. Хотя и это вряд ли могло ее остановить. Друзей не бросают. Но тут она вспомнила о Роне, и возражать незнакомцу расхотелось. А он продолжал:

— Ты достойна большего, Гермиона. Гораздо большего, чем шататься по лесам и болотам, словно загнанный зверь, вздрагивая от любого шороха.

— Откуда ты знаешь? — испуганно прошептала девушка.

— Я тебе снюсь, поэтому ни одна твоя мысль для меня не секрет. Например, я знаю, что ты всегда выручала своих друзей из беды, но слава всегда доставалась Гарри Поттеру. Дамблдор ценит его больше, чем тебя, хотя что Поттер сделал такого выдающегося? Кто разгадал хитроумную загадку с зельями на пути к спасению философского камня? Ты. Кто догадался, что за чудовище сокрыто к тайной комнате? Снова ты. Ты всегда рядом, готовая выручить своих вечно попадающих в переделки друзей. Но героем считают Поттера. Директор ценит его намного больше, чем тебя, а это ведь так несправедливо, верно? Да Поттер даже не отличит аконит от белладонны.

Гермиона почувствовала, как внутри нее закипает злость на этого смазливого мальчишку. Кто он такой, чтобы судить ее друзей? Но чувство несправедливости и зависти непроизвольно нахлынули едким бешеным потоком, не позволяя успокоиться и взять себя в руки.

Полет стал не в радость, она выдернула свою руку и тут же полетела вниз. Очнувшись, она резко подскочила на своей кровати, в ужасе от реалистичности сна и эмоций, им вызванных. Гермионе стало стыдно за эти чувства, она понимала, что они ничем не подкреплены, факты притянуты ее незнакомцем за уши, но выкинуть из головы и из сердца неприятные мысли удалось только к рассвету.

* * *

Они с Гарри все утро почти не разговаривали, погруженные каждый в свои мысли. Как всегда, сложив палатку и уничтожив следы стоянки, они сняли защитные заклинания и трансгрессировали. Гарри с удивлением осмотрел скалистый берег озера, куда переместила их Гермиона. Унылый, заброшенный пляж, исполинских размеров сосна с раздвоенным стволом. Сомнений не оставалось — здесь они останавливались, когда Рон еще был с ними. Гарри почувствовал раздражение: нельзя было так рисковать! Но он не произнес ни слова, ведь и ему так же сильно хотелось, чтобы Рон их нашел. Он только пристально посмотрел на встревожено ожидающую его ответа подругу и кивнул.

Гермиона и сама злилась на себя. Как она могла поддаться эмоциям и подвергнуть их такой опасности? Она могла объяснить это тем, что в местных продуктовых лавках было легко достать провизию, поскольку жители рыбацкой деревеньки не отличались подозрительностью, но врать самой себе было противно. Оставив Гарри в меланхолии от долгого ношения крестража, Гермиона под мантией отправилась на поиски провизии. И магловские, и волшебные деньги подходили к концу, а совесть не позволяла девушке обворовать какого-нибудь мелкого фермера, содержащего своей лавчонкой большую семью, или одну из старушек, социальных выплат которой едва самой хватало на пропитание. Поэтому, их рацион в последнее время состоял, в основном, из хлеба, молока и пойманной рыбы.

На обратном пути Гермиона задержалась, чтобы посмотреть на свадебное торжество, проходящее на центральной площади. В честь жениха и невесты были организованы спортивные состязания по стрельбе, бросании длинного бревна и танцам. Невеста, в белом платье и клетчатой теплой накидке, со смехом награждала победителей поцелуем, а ее подружки раздавали кусочки ленты со свадебного наряда гостям, это считалось хорошим талисманом на счастье. Несмотря на холод, всем было весело, танцы под чарующие звуки волынок согревали не хуже присутствующего здесь в больших количествах горячего ароматного грога. Гермиона почувствовала, что эта счастливая жизнь так далека от нее, словно существует в параллельном, недостижимом для нее мире. Она поспешила уйти, так как почувствовала, что зависть к этим беззаботным людям начала понемногу наполнять ее.

Гарри встретил ее угрюмым взглядом, и Гермиона забрала у него крестраж, не дожидаясь вечера. Носить его становилось все тяжелее. Действительно, как только медальон вновь коснулся ее груди, неприятные воспоминания и эмоции из сна вернулись. Веселый праздник, подсмотренный ею в деревне, показался неуместным и бессмысленным. В голове всплыли слова о том, что она достойна большего, а друзья используют ее ради своей славы.

Под грузом этих мрачных мыслей, Гермиона не сразу обратила внимание на то, как Гарри пристально смотрит на нее, обеспокоенно и заботливо. Внезапно поразительная мысль ужаснула ее.

— Гарри, что ты чувствовал, когда Сам-Знаешь-Кто проникал в твои сны? — с уходом Рона они старались исполнять его вечную просьбу не произносить имени Волдеморта вслух.

От неожиданности Гарри растерялся и стал заикаться:

— Я... я чувствовал его злость и агрессию, ненависть ко всем.

— А ты сразу понимал, что он в твоей голове или нет? — ее любопытство пугало, а голос, которым она говорила, безжизненный и уставший, пугал еще больше.

— Ну да, сразу понимал, что происходит, а почему ты вдруг расспрашиваешь меня об этом? Словно не слыша его вопроса, Гермиона медленно встала и отвернулась.

— Мне кажется, крестраж пытается влезть в мои сны.

— Зачем? — Гарри обнял подруга за плечи и развернул к себе.

— Он пытается пробудить во мне плохое, Гарри, мне страшно! — она судорожно обняла его. Рассказав о своих последних странных снах, она почувствовала, словно груз наполовину стал легче. Они стали придумывать, как оградиться от влияния крестража. Гарри хотел, чтобы Гермиона больше не носила его, но они оба понимали, что дело не в телесном контакте.

— Крестраж старается овладеть мной, помнишь, что сказал профессор Дамблдор: он подчинил душу Джинни потому, что она позволила ему проникнуть глубоко в свои чувства и желания. — Но почему он выбрал тебя? Мы оба сейчас очень уязвимы.

— Не знаю, Гарри, — ответила Гермиона. — Но у него ничего не получится, мне удается контролировать себя. Проснувшись, я понимаю, что все его слова вздор. Нашу дружбу не так-то легко разрушить, правда?

Она принялась рассказывать о веселом торжестве в рыбацкой деревушке, смешных танцах, когда при высоких подпрыгиваниях, килты у мужчин задирались по самые уши. Тут же им вспомнилась свадьбе Билла и Флер: нарядные шатры, гирлянды близнецов на деревьях, ярко-желтый наряд мистера Лавгуда и язвительный, хоть и очень смешной комментарий тетушки Мюриэль о том, что в этом наряде он похож на омлет. Это был их последний счастливый день, урванный у войны.

* * *

Следующие несколько ночей Гермиона боялась засыпать, зная, что будет снова атакована обаятельным молодым Томом Риддлом. Страсть. Страх. Боль. Одержимость. Нет ничего притягательнее сочетания этих эмоций для женщин любого возраста. Гермиона это понимала и старалась побороть свой интерес к нему. Она пыталась не отвечать на его интригующие реплики, отворачиваться, не глядя на тонкие аристократичные черты лица, уходить от него как можно дальше, но он продолжал преследовать ее. По утрам она иногда не сдерживалась и огрызалась на Гарри, но потом каждый раз извинялась и снова становилась приветливой.

Гарри старался ее отвлекать от внутренней борьбы, но у самого на душе скребли кошки. Больше всего злило то, что они не узнавали ничего нового ни о мече Гриффиндора, ни об оставшихся крестражах. Строили догадки, но ни одна из них не выглядела достаточно правдоподобной. Все идеи Гарри вращались вокруг Годриковой Впадины, и, конечно, Гермиона не поддерживала идею отправиться прямо в руки Темного лорда. Ведь это, как она говорила, напрашивается само собой.

Единственное, что поднимало им настроение в эти дни, было появление Финеаса Найджелуса. Он неохотно делился с ними некоторыми новостями из Хогвартса, и они знали, что их друзья пока в относительной безопасности. Хотя, судя по некоторым словам Финеаса, Джинни и Невилл пытались возродить отряд Дамблдора. Все это могло кончится плохо, и Гарри каждый вечер следил по карте Мародеров за друзьями.

Размышления Гермионы о сказках, наконец, сдвинулись с мертвой точки. Над заголовком одной сказки она обнаружила некий символ, дорисованный пером. Гарри клялся, что этот символ — знак Грин-де-Вальда, о котором ему поведал Виктор Крам на свадьбе Билла и Флер. В своих книгах Гермиона ничего об этом знаке не нашла, а о библиотеках не могло быть и речи. Поэтому, связать непонятный знак со сказкой о трех братьях, над которой тот был изображен, пока не получалось, и тайна профессора Дамблдора по-прежнему оставалась сокрытой от нее.