Ящик Пандоры (гет)

Пандора была женой младшего брата Прометея. От мужа она узнала, что в доме есть ларец, который ни в коем случае нельзя открывать. Если нарушить запрет, весь мир и его обитателей ждут неисчислимые беды. Поддавшись любопытству, она открыла ларец, и беды обрушились на мир. Когда Пандора закрыла ларец, то на дне его, по воле Зевса, осталась только Надежда.

Весь вечер шел дождь. Его мощные струи, усиленные ветром, громко барабанили по брезентовой крыше палатки, вызывая желание закутаться в теплое пуховое одеяло, устроиться у растопленного камина, взять в руки чашку ароматного какао и погрузиться в чтение интересной книги. Не о поиске средств борьбы с крестражами, а по-настоящему увлекательного романа, способного отвлечь ее от горьких размышлений.

Прошлым вечером Рон ушел. Бросил друзей, так нуждающихся в поддержке друг друга... бросил ее. Глаза Гермионы предательски увлажнились. Как же она была зла на него! И это, конечно же, слезы ярости, а вовсе не обиды и отчаяния.

Когда Гермиона была маленькой и училась в обыкновенной школе, дети часто дразнили и обижали ее. Единственным способом бороться с невзгодами для Гермионы оказалось чтение. Открывая книгу, она погружалась в новые миры, где ее ждали необыкновенные приключения, дружба, любовь, а добро всегда побеждало зло. Это позволяло хоть ненадолго отвлечься от своих неприятностей.

Со временем она поступила в Хогвартс, и ее сказки воплотились в реальность. У нее появились настоящие друзья, и отпала необходимость погружаться в вымышленные миры. Гермиона стала читать учебную литературу и забросила свои любимые книги. А теперь, когда Рон ушел, она не знала, как ей пережить это.

Единственной художественной книгой среди множества учебников был завещанный профессором Дамблдором томик «Сказки Барда Бидля», который был перечитан Гермионой вдоль и поперек, что, впрочем, не приблизило ее к разгадке ни на йоту. Каждый вечер она открывала потрепанную книгу и пыталась найти хоть какую-нибудь подсказку, но пока ее старания оставались безрезультатными. К тому же, тревожил Гермиону крестраж, висевший сейчас на шее Гарри, тоже тяжело переживавшего уход Рона. Он не докучал подруге разговорами о произошедшем: между ними словно выросла стена отчужденности, и ни один из них не мог сделать шага к ее преодолению.

Гарри сидел на своей койке, разглядывая в неровных отблесках пламени карту Мародеров. Они не разговаривали практически целый день, и Гермиона чувствовала себя как никогда одинокой. Сегодня утром они опять переместились на новое место. Теперь даже если Рон захочет вернуться, он не сможет их найти: защитные заклинания не позволят этого сделать. Гермионе казалось, что она потеряла своего ангела-хранителя, способного защитить ее даже от самой себя, прогнать дурные мысли, развеселить, когда это необходимо и поддержать в трудную минуту. Гарри все еще оставался с ней, но он все время мыслями витал где-то далеко, а Рон всегда был рядом. А теперь он ушел... Одинокая слеза прочертила мокрую дорожку на ее щеке и исчезла в сложенных на коленях ладонях. Гермиона решила, что больше не заплачет, она останется сильной, чтобы поддерживать Гарри.

Накинув пальто, она выбралась из палатки, чтобы подышать свежим воздухом и немного побыть одной.

Дождь уже кончился, лишь редкие капли все еще срывались с неба, принося с собой сырость, пробирающую насквозь, и лишая уюта этот осенний вечер. Серое низкое небо словно давило к земле, покрытой ворохом прелой листвы и глубокими лужами. Под порывами холодного ветра Гермиона сильнее куталась в тонкое пальто и периодически всхлипывала, радуясь тому, что ветер высушивает выступающие слезы, ведь она старалась не показывать Гарри свою моральную и физическую усталость от их бесплодных поисков. Сейчас только ветер мог быть свидетелем того, как удрученно ее взгляд скользит по темной кромке деревьев в низине: в нем нет привычной надежды и целеустремленности.

Внезапно ей на плечо опустилась рука. От неожиданности Гермиона отпрыгнула, и в ее руке оказалась палочка. Секунда — и напряженное тело расслабилось, рука с палочкой опустилась вниз.

— Гарри, не следует так подкрадываться, я же испугалась! — воскликнула Гермиона голосом, в котором еще звенели слезы.

— Прости, я только хотел увести тебя в тепло и поговорить, — Гарри взял ее за руку и увлек за собой в палатку.

Он помог Гермионе снять пальто и усадил в кресло.

— Я понимаю, как тебе тяжело, — начал он. — Нам приходится вести походный образ жизни. Мы не обладаем информацией, что лишает нас оружия против противника, да еще отрезаны от всего мира, и не можем ни с кем связаться, опасаясь предательства. Вдобавок, лучший друг бросил нас в трудную минуту.

Гермиона вздрогнула и посмотрела на огонь, играющий в камине.

— Не надо о нем. Мы должны держаться ради нашей цели... И я стараюсь, хотя получается не всегда.

Гарри присел у ее ног, взял за руку и заглянул в ее заплаканные глаза.

— Это ты меня прости. Я обещаю, что буду более внимателен к тебе. И мы справимся, даю слово.

Гермиона улыбнулась и погладила один из самых больших вихров Гарри. Она знала, ему тоже было одиноко и тоскливо, и он пытался держаться ради нее.

Им захотелось отрешиться от всех забот и немного развеяться. Днем Гермиона раздобыла немного еды в местной продуктовой лавке, и они открыли бутылку вина, припасенную к Рождеству, до которого оставалась еще пара недель.

Странный салат, приготовленный Гарри из остатков колбасы, помидоров и макарон, оказался на удивление вкусным и напомнил Гермионе, как она несколько лет назад ездила с родителями на солнечное побережье Италии. Вино принесло расслабленность и настроило на веселый лад. Они даже немного потанцевали под шотландские мелодии пойманной ими местной радиостанции.

И все же, засыпая, Гермиона снова чувствовала печаль и одиночество. Усталость последних месяцев тяжелым грузом лежала на сердце, не позволяя успокоиться, погружая в глубокое уныние.

* * *

Утро выдалось промозглым. Поросший вереском склон холма, где гулял на просторе ветер, был весь окутан пеленой молочно-белого тумана. Деревню, находящуюся внизу, в долине, даже не было видно. Гермиона умылась в ледяной воде ручья и отправилась готовить утренний чай.

— Гарри, на завтрак еще остались крекеры и сыр, — произнесла она, услышав шаги за спиной. Обернувшись, она увидела раздраженного друга, в мокрой перепачканной одежде, со злостью пнувшего попавшийся ему на пути стул.

Ее вопросительный взгляд был красноречивее незаданного вопроса.

— Умываясь, я замерз до такой степени, что перестал чувствовать пальцы рук. Вдобавок ко всему, поскользнулся на перегнивших листьях и упал в большую грязную лужу, запачкав куртку и рассадив ладонь. — Он говорил зло и отрывисто, что было для него совсем не свойственно.

— С тобой все в порядке? — Гермиона перевела взгляд на его шею и увидела, как ожидала, золотой медальон. Они носили его по очереди, сменяясь примерно каждые двенадцать часов.

Она подошла к другу и мягко дотронулась до его плеча.

— Дай мне его, Гарри. Тебе надо расслабиться и отдохнуть. Все будет хорошо, не падай духом, — Гермиона старалась, чтобы голос ее звучал обнадеживающе, но не могла скрыть тревогу.

Гарри обнял подругу, зарываясь носом в копну ее непослушных волос. Ему не хотелось усугублять ее положение ношением медальона, но их было всего двое, и кто-то должен был сменить его в этой тяжелой вахте. Он смотрел на Гермиону, такую трогательно-хрупкую, с большими печальными глазами, и у него щемило сердце от безграничной нежности и благодарности за то, что она не оставила его одного против всего мира.

— Гермиона, спасибо тебе, — он провел рукой по ее щеке, отводя в сторону прядь волос. Девушка улыбнулась и, сняв с его шеи медальон, накинула золотую цепь себе на шею.

От чая, приготовленного Гермионой, шел приятный аромат, и Гарри с воодушевлением взял свою чашку, мимоходом отмечая бледные щеки подруги.

— Плохо спала?

— Ерунда, — постаралась увести разговор от неприятной темы Гермиона. — Мне снились события в Министерстве на пятом курсе, похороны Дамблдора, и еще какие-то неприятные вещи.

— Не хочешь об этом поговорить?

— Нет, я хочу поскорее это забыть. Давай лучше попробуем раздобыть немного еды и новых газет, мы должны стараться быть в курсе происходящего в волшебном мире. Вчера вечером я заметила небольшой поселок в стороне от деревни в низине, правда не уверена, магловский он или волшебный.

Гарри улыбнулся:

— Я разглядел больше твоего. Они ставили десятки маленьких палаток. Это волшебная ярмарка, мне о них рассказывал... рассказывали Уизли.

Имя Рона вслух так и не прозвучало, хотя обоим было понятно, кто говорил с Гарри о ярмарках. Они уничтожили следы стоянки, взявшись за руки под мантией-невидимкой, перенеслись в волшебный поселок близ деревеньки Баста, расположенный на северных островах Шотландии.

Им без труда удалось приманить к себе свежие газеты, мешочки с солью и пряностями для приготовления рыбы и грибов. Теперь они ловили рыбу по примеру Дина Томаса и его товарищей, сцену рыбалки которых друзья подсмотрели пару дней назад. Кроме того, Гермиона с наслаждением приманила тюбик зубной пасты и еще несколько мелочей, без которых в походе было очень сложно обойтись.

Тем временем на ярмарку пребывало все больше волшебников. Товары поразили бы воображение любого, даже обладающего такой безудержной фантазией, как близнецы Уизли. Здесь были красивые ночники для детей, нашептывающие сказки, хлопушки, выстреливающие сладостями и настоящим нетающим снегом, домашние фонтаны, извергающие сладкий лимонад, скачущие деревянные лошадки и единорожки. Для взрослых предлагались пледы, согревающие в любую непогоду, непромокающие плащи и никогда не мнущиеся костюмы. Пыльцу, меняющую цвет того, на что ее высыпать, особенно ценили женщины, которые любили разнообразие в одежде, но не были сильны в домоводстве. Ароматические свечи, распыляющие в воздухе широкий спектр разнообразных настроений, от веселого и возбуждающего до успокаивающего и позволяющего полностью сосредоточиться на каком-то деле, оценила даже Гермиона, хотя этих эффектов она могла добиться с помощью сваренных зелий. Но не все были так одарены в зельеварении, к тому же приготовление зелий требовало времени, а здесь можно было купить уже готовое.

На площади проходило состязание волынщиков. Музыканты, одетые в килты цветов своих кланов, громко играли красивые старинные мелодии. Несмотря на холодную погоду, на улице было много детей, они играли друг с другом и смотрели мини-представления в палатках торговцев, желающих таким образом привлечь больше покупателей. Некоторые из торговцев раздавали бесплатные овсяные лепешки и горячий чай.

— Пойдем, Гермиона, — взял ее под локоть Гарри. — Нам лучше выбрать новое место стоянки, пока не пошел дождь.

Напоследок Гермиона приобрела мягкий шерстяной плед, нежно-кремовой расцветки, оставив продавцу деньги на прилавке.

Они переместились в горы, установив палатку вплотную к скале, чтобы ее не унесло ветром. Пошел мелкий моросящий дождь, быстро сделав одежду сырой и неуютной.

Зато когда они развели огонь в камине и заварили крепкий ароматный чай с корицей, то почувствовали себя счастливыми настолько, насколько это было возможным в данной ситуации.

В газете не писали ничего страшного, это подняло обоим настроение. Вдобавок, в этот вечер их посетил Финеас Найджелус, портрет которого Гермиона каждый вечер доставала из сумки и ставила на тумбочку между своей кроватью и кроватью Гарри, в надежде, что старик появится и расскажет им новости из Хогвартса.

— Я требую прекратить это безобразие! — снова принялся он жаловаться на черную повязку на глазах.

Однако, Финеас охотно делился с друзьями новостями из школы, очевидно, скрашивая себе досуг или надеясь пошпионить для нового директора. Героически выдержав дифирамбы в честь «самого достойного директора Хогвартса» Северуса Снейпа, Гарри начал расспросы о том, в порядке ли Джинни и Невилл, попавшиеся на попытке выкрасть меч Гриффиндора.

— О, с ними все в полном порядке, говорю вам, профессор Снейп заботится о своих студентах, — уверил их портрет, чему ни Гарри, ни Гермиона, конечно, не поверили. Снейп убил Дамблдора, а, значит, в его сердце не могло быть ни жалости, ни сострадания.

Они снова поспорили, как часто случалось, когда мистер Найджелус слышал что-то плохое о действующем директоре. Гарри вспылил, пытаясь доказать свою правоту, и гордый Финеас покинул позолоченную раму.

— Как ты думаешь, Гарри, может, нам стоит связаться с ребятами в школе и попросить их поискать в библиотеке информацию о великих артефактах, связанных с основателями?

Гарри задумался, с удовольствием представляя себе, как пишет Джинни письмо, а она отвечает, что очень скучает и верит в него... Вспомнились ее медные волосы и добрые голубые глаза.

— Не думаю, что это хорошая идея, Гермиона, — возразил он, наконец. — Помимо того, что мы рискуем быть обнаруженными и подставить наших друзей под удар, если в Хогвартсе были бы подобные сведения, Дамблдор знал бы о них.

— А меч? Не стоит ли нам попытаться проникнуть в школу и выкрасть его из-под носа Снейпа? Мы смогли бы уничтожить медальон!

— А толку? Пойми, пока где-то существуют остальные крестражи, мы не можем пойти на этот шаг. — Гарри нервно заходил взад-вперед, словно это помогало его размышлениям. — Медальон мы уничтожим, но о краже меча станет известно пожирателям, и тогда он догадается, что мы охотимся на кусочки его души.

Подобные разговоры они вели почти ежедневно, но ни к чему до сих пор не пришли. Апатия овладела ими. Гермиона невольно вспомнила свой тревожный сон, и почувствовала, как у нее сосет под ложечкой в предвкушении чего-то неприятного и, к сожалению, неизбежного. Молча отдав Гарри крестраж, она отправилась спать.

Давая волю желаниям, не радуйся красивым вещам и не позволяй себе увлечься ими. Стоит хотя бы раз возжелать их, и ты увязнешь вглубь на тысячу сажен. Предаваясь думам о правде, не страшись трудностей и не отступай перед ними. Стоит отступить перед ними хотя бы на шаг, и ты будешь отброшен назад за тысячу гор. Хун Цзычен

Ей снилось море: она плыла в теплой воде, и в лицо ей били соленые брызги. Солнце ласково припекало спину, Гермиона чувствовала себя сильной и свободной. Ничто не нарушало ее покоя: лишь крики чаек и всплеск волн, поднимающихся легким бризом. Наплававшись вдоволь, Гермиона села на песок и стала загорать. Как же она истосковалась по солнцу!

— Ты хорошо плаваешь, — послышался чей-то голос позади нее.

Повернувшись, Гермиона увидела стройного молодого человека с темными волосами и красивым дерзким взглядом. Он производил впечатление человека бесстрашного и чуточку опасного. Незнакомец оценивающе скользнул по ней глазами, и она почему-то покраснела.

— Подглядывал? — холодно спросила девушка. Ее всегда раздражала бесцеремонность незнакомых людей.

— Конечно, — ничуть не смутившись, ответил он. — Ты не похожа на этих курортных куколок, целыми днями щеголяющих дорогими туалетами и пытающихся на пляже очаровать своей фигуркой какого-нибудь богатого наследника.

У него был очень приятный голос, звучавший слегка насмешливо. Гермиону заинтересовали его слова и еще больше — его проницательность. Поэтому она не стала возражать, когда он сел на песок рядом с ней.

— О чем ты думаешь? — его взгляд был устремлен за горизонт и вопрос был задан небрежным тоном, словно из вежливости, но Гермиона почувствовала, что он с нетерпением ожидает ее ответа.

Она рассматривала его профиль: хорошо очерченные тонкие губы, бледная кожа, прищуренные то ли от яркого солнца, то ли в глубокой задумчивости глаза, прямой нос. Ей не хотелось слишком уж откровенничать с незнакомым человеком, поэтому она ответила односложно:

— О жизни. О будущем. О судьбе.

Что-то промелькнуло в его темных бездонных глазах. Затем он лукаво усмехнулся:

— Готов поспорить, последние несколько минут ты думала исключительно обо мне, исподтишка рассматривая меня.

Черт бы его побрал! Сколько самоуверенности было в его словах, в том, как он небрежно облокотился на локти и посмотрел на небо, словно ее ответ был ему совершенно безразличен.

— Поверь, у меня есть более важные темы для размышлений!

— Не сомневаюсь, — тихо сказал он тем же чуть насмешливым тоном. — Ты думаешь, кто я, откуда и почему не пытаюсь с тобой познакомиться.

Гермиона тихо закипала.

— Мне не интересно твое имя и происхождение.

— Брось, ты же гадаешь, волшебник ли я, чтобы понять, что мне можно говорить, а что нет.

— Ты очень доволен собой, не правда ли? — наконец, сказала она.

Он взглянул на нее. Гермиона почувствовала, как в ней поднимается волнение. Дыхание ее участилось. Никогда еще она не ощущала так сильно странную и мрачную притягательную силу мужчины. Он поднял руку, схватил ее за плечо, повернул к себе... Затем так же внезапно она почувствовала, что он отпустил ее.

Девушку охватило странное ощущение: она не знала о нем ничего, но он казался непонятно близким и притягательным.

— Чего ты хочешь? — справившись с волнением, спросила она. — Зачем ты прервал мое уединение? Мне было так спокойно.

Теперь он улыбнулся холодной, жесткой улыбкой, которая так шла ему.

— Я мог бы сказать, что тоже хочу покоя и тишины. Но мне кажется, что мы оба желаем бури.

Гермионе стало неуютно, захотелось снова погрузиться в теплую воду и вернуть то состояние комфорта и безмятежности, что она испытывала до появления загадочного молодого человека.

— Я пойду купаться. Пожалуйста, не ходи за мной, — она поднялась и пошла к воде. У самой кромки остановилась и обернулась:

— Ты так и не представишься?

— Нет, — он засмеялся. — Ничто так не привлекает девушек, как неразгаданные тайны. — Ты хочешь привлечь меня? — их диалог, казалось, балансирует на грани неприязни и флирта. Это сбивало с толку, и Гермионе очень хотелось поскорее закончить разговор.

— Думаю, мне это уже удалось.

Уплывая от берега, девушка еще слышала его самодовольный смех, продолжавший звучать у нее в голове.

Оставшуюся часть ночи Гермионе снова снилась мешанина из школьных воспоминаний, нереализованных желаний и неясных страхов.

* * *

— Гермиона, снег выпал! — Гарри влетел в палатку, отряхивая куртку от хлопьев начинающего таять в тепле снега. — Я уже думал, нам его не дождаться в этом году.

Гермиона поспешно захлопнула сборник сказок барда Бидля, спасая пожелтевшие страницы от мокрых капель, неодобрительно глядя на развеселившегося друга:

— Этому экземпляру около ста лет, будь аккуратнее, ладно?

Гарри рассыпался в извинениях, от чего Гермиона слегка смягчилась.

— Да чего уж там. Все равно от этого чтения мало толку! Я уже их наизусть выучила, но не понимаю, что профессор Дамблдор хотел мне сказать.

— Какую сказку ты читала сегодня? — Гарри снял куртку, бросил ее на диван, а затем принялся чистить только что приманенную им из озера форель. — Давай попробуем думать вместе, перескажи мне, пока я приготовлю нам уху.

— «Сказка о черной королеве и ее служанке», — Гермиона была очень благодарна Гарри за то, что он взялся за приготовление пищи. Несмотря на отличные успехи в зельеварении, кулинарные способности девушки хромали.

Она откашлялась и начала рассказ.

Жила-была на свете одна королева. Прекраснее ее не было никого в целом мире, и это делало ее гордой и высокомерной. Ей хотелось, чтобы все любили и восхищались лишь ей одной. Однажды пошла она гулять в сад и увидела, как ее конюх целует служанку и клянется, что красивее ее нет никого на свете. Рассердилась королева и решила послать противного конюха на войну, а служанку в чащу лесную зверью на погибель.

Страшно было служанке в лесу, и горько плакала она. Но через некоторое время набрела на дом старой слепой ведьмы. И та предложила сделку: поможет служанки спасти любимого за ее глаза. Служанка подумала и согласилась. Забрала ведьма ее глаза, а взамен дала хрустальный шар, который показывал исход будущих сражений. Служанка отправилась на войну к своему любимому и помогла ему не только выжить, а еще и воинскую славу сыскать.

По окончанию войны они вернулись домой. Королева снова гуляла в своем саду и вдруг увидела, как ее бывший конюх говорит слепой служанке, что она и слепая прекраснее всех на свете. От зависти королеву хватил удар, и она умерла. А конюх и служанка поженились и жили долго и счастливо.

Гермиона перевела дух.

— Я не вижу ничего необычного, — заявила она, с удовольствием принюхиваясь к содержимому кипящего котла. — Кроме того, что сказка учит — истинная красота в самопожертвовании, а не внешних данных.

— Единственное, что я могу сказать по этому поводу — эта сказка не совсем сказка, — Гарри лукаво посмотрел на подругу.

— Что ты имеешь в виду? — Гермионе казалось странным, что Гарри мог понять что-то, ускользнувшее от нее.

— Я говорю о том, что эта служанка жила на самом деле и, по утверждению профессора Трелони, является ее пра-пра-пра и так дальше бабушкой. И дар предвидения она получила именно от Кассандры, служившей у черной королевы и получившей от ведьмы тот прорицательский шар.

Гермиона скептически подняла бровь:

— И ты ей веришь? Она же шарлатанка!

— Сибилла Трелони произнесла как минимум два настоящих пророчества, Гермиона.

— И это, по-твоему, значит, что сказки не выдумка, а правда? — Гермиона пыталась воззвать к здравомыслию друга.

В такие минуты, Гарри знал, с ней было лучше не спорить. Честно говоря, он пытался задобрить подругу приготовлением обеда и помощью со сказками для того, чтобы вновь вернуться к обсуждению посещения Годриковой Впадины. Девушка заняла прочную позицию «это слишком опасно», напоминая, что сентиментальность Гарри известна их врагу. Однако сегодня ему не удалось привести Гермиону в благодушное настроение — едва заговорив о мече Гриффиндора, обоим вспомнился Снейп, в кабинете которого хранился артефакт. Гарри завелся не на шутку.

— Ненавижу его! Убийца! Убийца и трус. А ты всегда защищала его, помнишь?

Гермиона старалась успокоить Гарри, хотя сама больше не питала к своему бывшему профессору уважения.

— Ты рассуждаешь, как капризный ребенок, Гарри. Не одного тебя доставал профессор. Мне, например, сегодня полночи снилось, как... — она осеклась.

Но в Гарри взыграло любопытство, и ей пришлось рассказать подробнее.

— Это происходило на самом деле, уже не помню, на каком курсе, кажется четвертом или пятом. Мы сидели в кабинете Снейпа, работая над зельем беспамятства. Я закончила быстрее всех, — Гарри усмехнулся, — и направилась к преподавательскому столу, чтобы сдать работу. Кто-то поставил мне подножку, и я чуть не упала. Колба выпала из моих рук, но Малфой поймал ее и, к моему удивлению, протянул мне со словами вроде «смотри, куда идешь, грязнокровка».

Гарри плотно сжал кулаки, с каким удовольствием он бы сейчас пустил их против ненавистного хорька.

— Я была уверена в блестящем результате, и каково было мое разочарование, когда на следующем занятии профессор объявил, что на «превосходно» сдал один Малфой... — Гермиону и сейчас мучила обида. — Слизеринец так гадко ухмылялся мне, а я даже не сразу догадалась, что он успел поменять пузырьки.

— Почему ты не рассказала об этом нам? — Гарри сочувственно улыбнулся. — Мы бы обязательно заступились за тебя.

— Не хотела, чтобы вас наказали за драку. Тогда я промолчала, проглотив обиду, а сегодня во сне мне все так ярко вспомнилось, и я полночи провела, доказывая профессору, что достойна более высокой оценки. Честное слово, Гарри, начав с ним спорить, я уже не могла остановиться! Он всегда был так несправедлив ко мне... то есть, я хотела сказать, ко всем нам. Я страстно желала, чтобы он признал мое мастерство!

— Это же Снейп, Гермиона! Когда он был непредвзятым к гриффиндорцам?

Гермиона не стала рассказывать вторую часть своего сна. О молодом человеке, что так взволновал ее. Это было странным, обычно во сне она не могла ничего делать осознанно, а была словно сторонним наблюдателем. Такие сны снились ей очень часто, как например, тот, о котором она только что рассказала Гарри. Но нежность моря, сильные руки, на миг схватившие ее, солнце — все было словно наяву. Кожу покалывало, как будто она действительно загорала. Вспомнилось, как он хотел ей понравиться. Последним, кто заигрывал с Гермионой, был Кормак МакЛаген. Его ухаживания были пошлыми и примитивными. Но этот человек... Она никогда не встречала таких, как он. От него веяло опасностью, загадкой (как был точен его расчет!) и силой. Гермиона боялась, но хотела увидеть его снова.

— Пойдем погуляем, — наконец, предложила она. — Помнишь, как весело мы всегда во дворах Хогвартса в снежки играли, когда выпадал первый снег?

— Дин с Симусом всегда выигрывали, — отозвался Гарри. — И это было не честно, потому что Симус с детства занимается стрельбой из лука, а это развивает меткость.

— Зато у него постоянно все взрывается, помнишь как на первом курсе...

Они выбежали в лес и принялись дурачится, бросая друг в друга снежки и вспоминая то одну, то другую школьную историю. Снег, попадая за шиворот, стекал холодными струйками по спине, но это не могло заставить друзей угомониться. Казалось, что все проблемы покинули их, и вот сейчас они вернуться в теплый дом, полный друзей, сядут сушиться у растопленного камина, а миссис Уизли поставит перед ними большую тарелку с пирожными и кружки с горячим молоком. Потом Рон принесет в гостиную шахматную доску своего брата Чарли, и они погрузятся в любимую игру, подбадриваемые болеющими за них обоих Джинни и Гермионой.

Они пообедали и разошлись по разным углам. Началась метель, на улицу выходить больше не хотелось, а в палатке было скучно и тоскливо. Гарри снова уткнулся в карту Мародеров, наверное, наблюдая за Джинни. Гермиона вздохнула — думает ли о ней Рон, или считает предательницей за то, что не ушла вместе с ним? Бездействие сводило с ума. Чтобы как-то скоротать время, она принялась без магии убираться в их скромном жилище.

Хотя, по меркам Гермионы, в палатке было довольно уютно: стены задрапированы бежевой кожей, пол устлан мягким ковром, вдоль стен стоят обеденный стол с полированными стульями, двухъярусная кровать, диван и два кресла. В отгороженных плотной тканью вместо дверей помещениях поменьше находились кухня, с незамысловатым, но функциональным набором посуды и полотенец, и ванная комната, где стоял большой медный таз и ночные горшки.

Подразумевалось, что волшебникам не нужен ни водопровод, ни канализация, ни газ, ни электричество. Но Гермионе хотелось что-то поделать руками, поэтому она приманила из ванной таз, наколдовала струю теплой воды и принялась мыть посуду, а затем вытирать ее полотенцем и расставлять на полки.

Мысли ее вернулись к прочитанной сегодня вслух сказке. Возможно ли то, что одна из этих сказок являлась не вымыслом, а правдой, и что она могла дать им оружие против противника? И как тогда узнать, какую же сказку имел в виду профессор? Сейчас, наедине со своими мыслями, Гермиону снова снедал страх перед будущим, одиночество и глубокая печаль. Казалось, что теперь в ее жизни нет места надежде, скитания их напрасны, а победить втроем, теперь даже вдвоем, бесчисленное множество врагов невозможно.

С тяжелым сердцем она подумала о профессоре Снейпе. Казалось, он получил все, чего мог желать: пост директора, лидерство среди пожирателей, власть. Но за чернотой непроницаемых глаз на фотографии в «Пророке» на мир взирал уставший человек, несущий какое-то тяжелое, одному ему известное, бремя. Гермиона не знала, откуда появились эти мысли. Кажется, опять виноват ее сон. Да, именно когда она приставала к профессору Снейпу, чтобы он признал ее искусство и исцелил уязвленную гордость, она впервые заметила его внутреннюю борьбу с самим собой. Ей было не понятно: то ли она никогда не замечала боли в его глазах, то ли придумала это себе сегодня ночью.

Так или иначе, профессор Снейп убил директора, этот факт отрицать было невозможно, ведь она безоговорочно доверяла Гарри, а, значит, Северус Снейп не стоил ее переживаний. Но Гермиона переживала за него. Или это были всего лишь отголоски уязвленной гордости — он так и не признал ее мастерства? Обида душила девушку, пусть и прошло уже несколько лет, а Гермиона перестала быть его студенткой.

Ложиться спать было еще рано, на улицу не выйти, с Гарри не поговорить — Гермиона начала писать письмо. Кому? На этот вопрос не было ответа. Она никогда не вела дневник, как ее соседки по комнате, Лаванда и Парвати. Девушки почти каждую ночь шушукались, лежа на соседних кроватях и обсуждая события прошедшего дня. Но Гермионе отчаянно хотелось с кем-то поделиться своими мыслями и тревогами.

При воспоминании о Лаванде и Парвати, стало грустно. По вечерам в Хогвартсе, когда в гостиной было слишком шумно, а Гермионе хотелось почитать перед сном, она забиралась на застеленную кровать, обнимала свернувшегося клубком Живоглота, и наблюдала за тем, как девчонки тренируются в чарах моды и домоводства. Парвати любила практиковаться в трансфигурации платьев и туфель (видела бы ее успехи МакГонагал!), Лаванда колдовала над своими пушистыми волосами, длинными ресницами и гладкой кожей. В их глянцевых журналах, куда Гермиона однажды с любопытством заглянула, было множество полезных советов о том, как приворожить молодого человека и выйти замуж, как выглядеть неотразимой и обольстительной, как выбрать хорошие подарки друзьям на рождество и даже как списать на экзаменах. Но не было самого главного — о том, как выжить на войне и помочь своим друзьям. Сейчас девочки были в Хогвартсе — каково им находиться там, когда директор школы — пожиратель смерти, а в фаворе факультет Слизерин, ненавидящий гриффиндорцев? Теперь размолвка с Лавандой из-за Рона казалась чем-то незначительным и глупым. Сколько она отдала бы ради того, чтобы встретиться с однокурсниками и узнать школьные новости!

Исписанный наполовину пергамент вспыхнул под действием невербального заклинания — как может помочь клочок бумаги разобраться в том, что так тревожит Гермиону? Что-то тяжелое лежало на сердце, не позволяя расслабиться и ненадолго отвлечься от мрачных мыслей.

Больше всего не нравилось Гермионе то, что с Гарри ей обсуждать свое беспокойство совсем не хотелось — они с Роном никогда не могли понять, как сильно ранит ее уязвленная гордость, если кто-нибудь насмехался над ее неудачами или происхождением. Для них успехи в учебе или признание другими своих талантов никогда не значили так много, как для нее. Обидно было еще и от того, что Гермиона была убеждена в том, что если бы у Гарри был выбор, он предпочел бы, чтобы с ним остался Рон, а не она. Эти чувства — уныние и обида мучили Гермиону сильнее, чем становившаяся необычайно тяжелой после длительного ношения цепь медальона. Наступил вечер, и можно было, наконец-то, передать крестраж Гарри. С облегчением сняв медальон, она подошла к кровати Гарри и молча отдала ему виновника своей меланхолии.

Гарри так же молча надел цепочку на шею и отвернулся к стене.

Никто не внушит тебе ощущение собственной неполноценности без твоего согласия. Элеонора Рузвельт

Гермиона стояла над обрывом, ветер трепал подол ее платья и локоны, выбившиеся из прически. Ее охватывала приятная жуть при мысли о том, что может произойти с ней, если она сделает несколько шагов вперед. Одновременно она осознавала то, что стоит далеко от края пропасти, и по собственной воле эти несколько шагов делать не станет. Подобные чувства Гермиона испытывала в парке аттракционов, куда родители иногда водили ее по воскресеньям. Скорость и полет, от которых порой захватывало дух, дарили страх и наслаждение, из головы вылетали все мысли, от чего она становилась легкой и беззаботной. Хотелось взлететь над городом, оставив позади все сомнения и печали.

В отличие от большинства детей, Гермионе скоро открылся мир, в котором полеты были обыкновенным явлением. Даже среди волшебников не все летали на гиппогрифах или фестралах, поэтому ее можно было назвать настоящей счастливицей. И все же, во сне хотелось полететь самой, без помощи специальных приспособлений или магических животных.

— Дай руку, — прошептали чьи-то горячие губы в ее ухо, от чего по шее, плечам, а затем и всему телу прокатилась волна приятной дрожи.

Гермиона вложила свою руку в его, и позволила увлечь себя к краю обрыва. Отсюда вид казался еще более чарующим и пугающим. Она резко затормозила и отпрянула назад.

Весь ее вид говорил о том, что она не сошла с ума прыгать вниз, даже в такой приятной компании. Наверное, Гермиона выглядела испуганной, потому что молодой человек успокаивающе погладил ее по щеке и мягко улыбнулся.

— Ты мне доверяешь? — глядя прямо в глаза Гермионы, спросил он.

Доверяла ли она ему? Да ни на йоту! Этот вопрос был глупым до абсурда. Каждая клетка ее тела кричала «Опасность!», а разум приводил тысячи доводов против их общения. Но показать свою трусость перед ним казалось невозможным.

Взявшись за руки, они сделали шаг вперед и стали падать в глубокое ущелье. Зажмурившись, Гермиона не сразу заметила, что траектория их полета изменилась, они больше не падали, а словно скользили вдоль скал над вершинами исполинских деревьев.

— Ну как, тебе нравится? — услышала она вкрадчивый голос.

— Это потрясающе! Я чувствую себя такой свободной, — восторженно кричала она в ответ.

— Это правильно, такая молодая и красивая девушка, как ты, должна быть свободной, беззаботной и счастливой.

Улыбка Гермионы погасла:

— Я не могу позволить себе этого сейчас. Я нужна своим друзьям.

— Но ведь истинная дружба — это когда друг о тебе заботится и делает все, чтобы не тянуть тебя за собой в пучину невзгод.

Что-то было неправильное в его логике, но Гермиона не могла пока понять, что именно. Гарри пришлось бы связать ее и запереть, чтобы помешать присоединиться к нему. Хотя и это вряд ли могло ее остановить. Друзей не бросают. Но тут она вспомнила о Роне, и возражать незнакомцу расхотелось. А он продолжал:

— Ты достойна большего, Гермиона. Гораздо большего, чем шататься по лесам и болотам, словно загнанный зверь, вздрагивая от любого шороха.

— Откуда ты знаешь? — испуганно прошептала девушка.

— Я тебе снюсь, поэтому ни одна твоя мысль для меня не секрет. Например, я знаю, что ты всегда выручала своих друзей из беды, но слава всегда доставалась Гарри Поттеру. Дамблдор ценит его больше, чем тебя, хотя что Поттер сделал такого выдающегося? Кто разгадал хитроумную загадку с зельями на пути к спасению философского камня? Ты. Кто догадался, что за чудовище сокрыто к тайной комнате? Снова ты. Ты всегда рядом, готовая выручить своих вечно попадающих в переделки друзей. Но героем считают Поттера. Директор ценит его намного больше, чем тебя, а это ведь так несправедливо, верно? Да Поттер даже не отличит аконит от белладонны.

Гермиона почувствовала, как внутри нее закипает злость на этого смазливого мальчишку. Кто он такой, чтобы судить ее друзей? Но чувство несправедливости и зависти непроизвольно нахлынули едким бешеным потоком, не позволяя успокоиться и взять себя в руки.

Полет стал не в радость, она выдернула свою руку и тут же полетела вниз. Очнувшись, она резко подскочила на своей кровати, в ужасе от реалистичности сна и эмоций, им вызванных. Гермионе стало стыдно за эти чувства, она понимала, что они ничем не подкреплены, факты притянуты ее незнакомцем за уши, но выкинуть из головы и из сердца неприятные мысли удалось только к рассвету.

* * *

Они с Гарри все утро почти не разговаривали, погруженные каждый в свои мысли. Как всегда, сложив палатку и уничтожив следы стоянки, они сняли защитные заклинания и трансгрессировали. Гарри с удивлением осмотрел скалистый берег озера, куда переместила их Гермиона. Унылый, заброшенный пляж, исполинских размеров сосна с раздвоенным стволом. Сомнений не оставалось — здесь они останавливались, когда Рон еще был с ними. Гарри почувствовал раздражение: нельзя было так рисковать! Но он не произнес ни слова, ведь и ему так же сильно хотелось, чтобы Рон их нашел. Он только пристально посмотрел на встревожено ожидающую его ответа подругу и кивнул.

Гермиона и сама злилась на себя. Как она могла поддаться эмоциям и подвергнуть их такой опасности? Она могла объяснить это тем, что в местных продуктовых лавках было легко достать провизию, поскольку жители рыбацкой деревеньки не отличались подозрительностью, но врать самой себе было противно. Оставив Гарри в меланхолии от долгого ношения крестража, Гермиона под мантией отправилась на поиски провизии. И магловские, и волшебные деньги подходили к концу, а совесть не позволяла девушке обворовать какого-нибудь мелкого фермера, содержащего своей лавчонкой большую семью, или одну из старушек, социальных выплат которой едва самой хватало на пропитание. Поэтому, их рацион в последнее время состоял, в основном, из хлеба, молока и пойманной рыбы.

На обратном пути Гермиона задержалась, чтобы посмотреть на свадебное торжество, проходящее на центральной площади. В честь жениха и невесты были организованы спортивные состязания по стрельбе, бросании длинного бревна и танцам. Невеста, в белом платье и клетчатой теплой накидке, со смехом награждала победителей поцелуем, а ее подружки раздавали кусочки ленты со свадебного наряда гостям, это считалось хорошим талисманом на счастье. Несмотря на холод, всем было весело, танцы под чарующие звуки волынок согревали не хуже присутствующего здесь в больших количествах горячего ароматного грога. Гермиона почувствовала, что эта счастливая жизнь так далека от нее, словно существует в параллельном, недостижимом для нее мире. Она поспешила уйти, так как почувствовала, что зависть к этим беззаботным людям начала понемногу наполнять ее.

Гарри встретил ее угрюмым взглядом, и Гермиона забрала у него крестраж, не дожидаясь вечера. Носить его становилось все тяжелее. Действительно, как только медальон вновь коснулся ее груди, неприятные воспоминания и эмоции из сна вернулись. Веселый праздник, подсмотренный ею в деревне, показался неуместным и бессмысленным. В голове всплыли слова о том, что она достойна большего, а друзья используют ее ради своей славы.

Под грузом этих мрачных мыслей, Гермиона не сразу обратила внимание на то, как Гарри пристально смотрит на нее, обеспокоенно и заботливо. Внезапно поразительная мысль ужаснула ее.

— Гарри, что ты чувствовал, когда Сам-Знаешь-Кто проникал в твои сны? — с уходом Рона они старались исполнять его вечную просьбу не произносить имени Волдеморта вслух.

От неожиданности Гарри растерялся и стал заикаться:

— Я... я чувствовал его злость и агрессию, ненависть ко всем.

— А ты сразу понимал, что он в твоей голове или нет? — ее любопытство пугало, а голос, которым она говорила, безжизненный и уставший, пугал еще больше.

— Ну да, сразу понимал, что происходит, а почему ты вдруг расспрашиваешь меня об этом? Словно не слыша его вопроса, Гермиона медленно встала и отвернулась.

— Мне кажется, крестраж пытается влезть в мои сны.

— Зачем? — Гарри обнял подруга за плечи и развернул к себе.

— Он пытается пробудить во мне плохое, Гарри, мне страшно! — она судорожно обняла его. Рассказав о своих последних странных снах, она почувствовала, словно груз наполовину стал легче. Они стали придумывать, как оградиться от влияния крестража. Гарри хотел, чтобы Гермиона больше не носила его, но они оба понимали, что дело не в телесном контакте.

— Крестраж старается овладеть мной, помнишь, что сказал профессор Дамблдор: он подчинил душу Джинни потому, что она позволила ему проникнуть глубоко в свои чувства и желания. — Но почему он выбрал тебя? Мы оба сейчас очень уязвимы.

— Не знаю, Гарри, — ответила Гермиона. — Но у него ничего не получится, мне удается контролировать себя. Проснувшись, я понимаю, что все его слова вздор. Нашу дружбу не так-то легко разрушить, правда?

Она принялась рассказывать о веселом торжестве в рыбацкой деревушке, смешных танцах, когда при высоких подпрыгиваниях, килты у мужчин задирались по самые уши. Тут же им вспомнилась свадьбе Билла и Флер: нарядные шатры, гирлянды близнецов на деревьях, ярко-желтый наряд мистера Лавгуда и язвительный, хоть и очень смешной комментарий тетушки Мюриэль о том, что в этом наряде он похож на омлет. Это был их последний счастливый день, урванный у войны.

* * *

Следующие несколько ночей Гермиона боялась засыпать, зная, что будет снова атакована обаятельным молодым Томом Риддлом. Страсть. Страх. Боль. Одержимость. Нет ничего притягательнее сочетания этих эмоций для женщин любого возраста. Гермиона это понимала и старалась побороть свой интерес к нему. Она пыталась не отвечать на его интригующие реплики, отворачиваться, не глядя на тонкие аристократичные черты лица, уходить от него как можно дальше, но он продолжал преследовать ее. По утрам она иногда не сдерживалась и огрызалась на Гарри, но потом каждый раз извинялась и снова становилась приветливой.

Гарри старался ее отвлекать от внутренней борьбы, но у самого на душе скребли кошки. Больше всего злило то, что они не узнавали ничего нового ни о мече Гриффиндора, ни об оставшихся крестражах. Строили догадки, но ни одна из них не выглядела достаточно правдоподобной. Все идеи Гарри вращались вокруг Годриковой Впадины, и, конечно, Гермиона не поддерживала идею отправиться прямо в руки Темного лорда. Ведь это, как она говорила, напрашивается само собой.

Единственное, что поднимало им настроение в эти дни, было появление Финеаса Найджелуса. Он неохотно делился с ними некоторыми новостями из Хогвартса, и они знали, что их друзья пока в относительной безопасности. Хотя, судя по некоторым словам Финеаса, Джинни и Невилл пытались возродить отряд Дамблдора. Все это могло кончится плохо, и Гарри каждый вечер следил по карте Мародеров за друзьями.

Размышления Гермионы о сказках, наконец, сдвинулись с мертвой точки. Над заголовком одной сказки она обнаружила некий символ, дорисованный пером. Гарри клялся, что этот символ — знак Грин-де-Вальда, о котором ему поведал Виктор Крам на свадьбе Билла и Флер. В своих книгах Гермиона ничего об этом знаке не нашла, а о библиотеках не могло быть и речи. Поэтому, связать непонятный знак со сказкой о трех братьях, над которой тот был изображен, пока не получалось, и тайна профессора Дамблдора по-прежнему оставалась сокрытой от нее.

Предупреждение: в этой главе рейтинг доходит до NС-17

* * *

Мы сотканы из ткани наших снов. У.Шекспир

В лесу, где они остановились сегодня, снега не было, но замерзшие опавшие листья хрустели под ногами. Воздух был наполнен ледяной свежестью, все вокруг словно замерло, оцепенело, не чувствовалось даже малейшего дуновения ветерка. Гермиона прислонилась спиной к стволу исполинского дуба и прикрыла глаза. Еще никогда она не чувствовала себя такой одинокой. Да, Гарри пытался ее поддерживать, но это было не то. У нее не было дома, родного очага, где можно было расслабиться, отбросив все сомнения и печали. Рон бросил ее, а родителей она сама отправила в Австралию. Отрезанная от своего привычного мира, она чувствовала себя изгоем.

Гермиона слушала тишину мертвого леса, осторожно ступая по промерзшим листьям, и не заметила, как подошла к границе очерченного ею круга защиты. Внезапно сухая ветка хрустнула под ее ногами, и Гермиона, испугавшись звука, резко обернулась. Ее глаза расширились от ужаса, а в горле моментально пересохло: в шаге от нее стоял неопрятного вида мужчина в потертом старомодном костюме. С подозрением глядя сквозь девушку, он пытался разглядеть в пустоте нечто, привлекшее его внимание. Крылья его носа раздувались, словно чуя чужеродный для пустого леса запах... запах Гермионы или...

— О, Боже, — простонала она. — Это же мои духи... Вот идиотка!

Не смея пошевелиться, словно забыв о спасительном покрове защитной магии, она смотрела прямо в жесткие хитрые глаза егеря, ощущая запах его несвежего костюма и едва уловимый аромат мужчины. Неожиданно для Гермионы, низ ее живота опалил огонь, ноги стали ватными, а пульс участился, заставляя кровь быстрее бежать по венам. Было противно от того, что его спутанные волосы или хищные повадки могли заинтересовать такую девушку, как она. И тем более казалось странным, что она могла настолько погрузиться в свои мысли и не заметила в такой тишине звука его шагов.

Словно почувствовав каким-то шестым чувством ее возбуждение, егерь застыл перед девушкой, вглядываясь в пустоту перед собой. Гермиона могла рассмотреть каждую морщинку на его красивых, с хитрым прищуром глазах. Ужасные картины пронеслись перед ее взором: вот их с Гарри хватают, доставляют в самое логово пожирателей, и Волдеморт убивает их, предварительно повергая пыткам и позору.

Так и не обнаружив причину своего беспокойства, мужчина развернулся и ушел со своей свитой прочь. А Гермиона еще долго стояла, не смея пошевелиться, ей казалось что в ее память впечатался каждый штрих его внешности, запаха и ее неуместного желания.

Накануне у них с Гарри состоялся, наконец, разговор о Годриковой Впадине. Бездействие настолько сводило с ума, что ими было принято решение через неделю отправиться туда под тщательной маскировкой. Им нужно было место, чтобы потренироваться трансгрессировать вдвоем под мантией-невидимкой. Гермиона специально выбрала такую просторную поляну на юге Великобритании, и вот они чуть не попались егерям словно на блюдечке! Стараясь привести свое учащенное дыхание в норму, она вошла в палатку рассказать Гарри о том, что произошло.

Она умолчала лишь о том, какие чувства охватили ее от близости с этим человеком. Это было совершенно непонятно, и не хотелось делиться с Гарри такими сокровенными мыслями. Также она в последнее время умалчивала о своих снах, становившихся все причудливее. Том словно заставлял ее испытывать все смертные грехи разом: к унынию, гордыне и зависти уже прибавились алчность и чревоугодие. Ей снилось Сладкое Королевство, набитое разными вкусностями, в то время, как она сама изнывала от голода и жажды. Кто бы удержался? Гермиона старалась долго, пока искушающий голос Тома не начал красочно описывать вкус освежающего брусничного эля и тающих во рту сахарных трубочек. В другой раз он повел ее в книжный магазин, где ей было предложено вынести столько книг, сколько успеет за десять минут. Если бы она четко осознавала, что это сон, навязанный Реддлом, было бы проще удержаться. Но у нее уже стерлась грань понимания сна и яви.

Происшествие в лесу заставило ее насторожиться. Среди смертных грехов одно из главных мест занимала похоть. И было невозможно понять, то ли это навязанный врагом инстинкт, непонятно как охвативший ее в реальности, то ли просто игра ее воспаленного от борьбы за свое сознание воображения. Первый вариант был крайне не желательным, это говорило бы о том, что ее сопротивление ослабевает. Каждой ночью Том приходил к ней, соблазняя и очаровывая, и у Гермионы уже не оставалось сил бороться со своим желанием отдаться ему.

Конечно, еще остаются гнев и убийства, но девушка была уверена, что этим черным чувствам никогда не овладеть ее душой. Однако было очень страшно засыпать этой ночью.

* * *

Гермиона очнулась в ванной старост в Хогвартсе, ее тело было погружено в приятную теплую воду. В отличие от своих коллег, предпочитающих мыться в бассейне со множеством мыльных пузырей, Гермионе нравилось нежиться в уютной чугунной ванне, наполненной расслабляющими ароматическими маслами, и закрыв глаза, слушать чарующие мелодии волшебного радио. Вот и сейчас ее тело было разомлевшим от горячей воды и дремоты.

В полумраке комнаты горели несколько десятков свечей, а от горячей воды поднимался пар. Она почувствовала позади себя чье-то присутствие, и две сильных руки принялись скользить по ее телу, обводя поочередно то одну, то другую грудь, постепенно спускаясь все ниже. Внутреннюю поверхность бедра обдало жаром, а внизу живота все сжалось, и волна возбуждения пронеслась по всему ее телу.

— Гермиона-а-а... — прошептал Реддл над ее ухом, а жадные губы уже ласкали шею.

— Оставь меня, я не хочу, — слабо сопротивлялась девушка.

— Перестань обманывать себя, ты хочешь, — продолжал искушать его голос.

Она не понимала, что твориться с ее телом. Еще ни одно мужское прикосновение не раздувало в ней такой жар, ничьи слова не были столь соблазнительны. Рука переместилась к ее паху, и Гермиона невольно затрепетала.

Его тонкие пальцы медленно заскользили вдоль ее складочек, вызывая прилив отчаянного желания почувствовать их в себе. Мучительный стон сорвался с ее губ, когда его пальцы, наконец, проникли в нее, устроив там стремительный танец страсти.

Другая рука накрыла ее грудь, зажимая затвердевший от страсти сосок между большим и указательным пальцем, а затем принялась мучительно и сладко теребить его. Второй сосок попал в плен его упругих губ, мечась от сладкой боли прикосновения его зубов к острому наслаждению, которое дарили его мягкие губы.

В это время его затвердевший член терся о ее бедра, обещая и требуя...

Голова кружилась, словно от крепкого терпкого вина, весь мир вокруг них замер, время будто остановилось, замедлив ход... Где-то в глубине сознания угасала мысль о том, что она должна сопротивляться сладкому искушению.

Когда Гермиона была готова кончить под умелыми пальцами, он неожиданно убрал их. В следующую минуту он вытащил девушку из воды на большое мягкое полотенце. Его губы коснулись ее, и мир перевернулся с ног на голову.

«Если это безумие, — думала Гермиона, — Я хочу никогда не приходить в себя».

Его поцелуй был интимнее всех творящихся сумасшествий, он обещал боль и наслаждение, и Гермиона не смогла противиться его мрачному обаянию.

Все тело горело, прижимающаяся к ней плоть была недостижимо далека, а ей так хотелось ощутить его в себе...

Сладкий стон сорвался с ее губ, когда он вошел в нее. Сейчас Реддл был ее господином, ее принятой судьбой, ее жизнью...

Она чувствовала себя словно на острие ножа, его член пронзал ее, доводя до исступления, лишая воли и подчиняя разум.

Еще! Еще! — стучало в ее висках. Он дарил ей ощущение полета, словно наркотик, вызывая чувство необходимости и привыкания.

Да! Да! Да! — раз за разом сметая границы невозможного, полыхали ее барьеры.

Да, Господи, да! Еще! Еще! — им не было конца.

В памяти застыла торжествующая улыбка победившего ее врага...

* * *

Открыв глаза, Гермиона онемела от ужаса: рядом с ней лежал обнаженный Гарри, одной рукой обнимая ее за талию, другую подложив под щеку. Он выглядел счастливым и расслабленным и спал очень крепко, не проснувшись даже, когда Гермиона, скинув оцепенение, в котором пребывала, выбралась из постели.

«Что это было, что это было, что это было?», — стучалась у нее в голове одна единственная мысль, пока Гермиона использовала очищающие чары и одевалась. Она никогда не думала о Гарри, как о мужчине, он был лучшим другом. И вдруг такое... Как они переживут то, что случилось? Что там она говорила недавно Гарри об их дружбе? Они были уверены, что нет на свете ничего, способного ее испортить. Но вряд ли их дружба выдержит подобное испытание. Хитрости Реддлу не занимать. А профессор Дамблдор говорил, что тот не понимает ни дружбы, ни любви. Понимать-то он, оказывается, понимает...

Вот и стерлась грань между сном и явью. Следующая ночь может стать для нее последней, сил на сопротивление больше не осталось.

Как же ей перехитрить Волдеморта? Вдруг, он задумал немыслимую подлость — заставить Гермиону своими руками убить Гарри! Или через нее заставить Поттера подчиниться себе...

Наконец, решение было принято. Это могло помочь выиграть немного времени, пока она не придумает другого выхода.

— Спокойно, Гермиона, ты делала это много раз в этом году, — прошептала она сама себе успокаивающе.

Направив на спящего друга волшебную палочку и сосредоточившись, она произнесла:

— Обливейт...

* * *

— Гермиона, завтрак просто потрясающий! — Гарри уплетал разваренные макароны с таким видом, будто это было изысканное лакомство.

— Как ты себя чувствуешь, Гарри? — поинтересовалась она, стараясь не смотреть на его рот, вызывающий массу болезненных воспоминаний.

— Замечательно, никогда не чувствовал себя лучше! Наверное, хорошо выспался вдали от крестража.

Гермиона вздрогнула. Когда она проснулась, то увидела, что цепь медальона каким-то образом оплела их обоих. В голове тут же всплыли сцены минувшей ночи: переплетенные тела, жаркие поцелуи. Это был не сон, она потеряла девственность по-настоящему, и вместо раскаяния и сокрушений испытывала только одно чувство — болезненное любопытство, была ли эта ночь первой и для Гарри. Возможно, ему снилась Джинни, и это было обиднее вдвойне, так как, несмотря ни на что, прошлая ночь была лучшей в ее жизни. А он об этом даже не узнает...

— Гермиона, я спросил, о чем ты задумалась? — донесся до нее голос друга.

— Я думаю, что если мы собираемся отправиться в Годрикову Впадину, это следует сделать сегодня.

Гарри обрадовался, ему уже начинало казаться, что Гермиона передумала.

— Я тогда пойду раздобуду несколько волосков у каких-нибудь маглов для оборотного зелья.

— Как ты думаешь, меч действительно у Батильды? — в ее голосе звучало столько отчаяния, что Гарри стало не по себе.

— На самом деле я не знаю, — просто ответил он. — Но мы не должны сдаваться. В противном случае нам останется только сесть и молча ждать, пока пожиратели не придут к власти и не уничтожат всех, кто нам так дорог.

Aut vincere aut mori

Победить или умереть (лат)

Гермиона лежала в своей постели, обессиленно уставившись на покачивающиеся над потолком горящие свечи. Вот уже несколько ночей она боролась со сном, опустошая их скромные запасы укрепляющих и тонизирующих зелий. Несомненно, это была одна из самых их дурацких идей — отправиться в Годрикову Впадину. Они словно уговорили друг друга, что им необходимо было там побывать. Гермиона знала, что Гарри злится из-за палочки, и старается проводить с ней как можно меньше времени. Он стал постоянно «дежурить» с наружной стороны палатки, читая всякие мерзости в книге Скитер, которую им удалось прихватить из дома Батильды. А иногда даже уходил под мантией за пределы охранных чар, и в такие минуты Гермионе становилось по-настоящему жутко.

Ослабленная бессонницей и унынием, она с ужасом ждала нового нападения Тома Реддла. Надежды на то, что их поход к Батильде мог что-то изменить, растаяли, принеся с собой опустошение и безысходность. Несколько раз она чувствовала чье-то незримое присутствие рядом со своим сознанием, и до крови впивалась ногтями в ладони, что пока помогало ей прийти в себя. Очень хотелось попросить о помощи Гарри, рассказать ему все, что случилось за последние дни. Но что-то мешало ей, заставляя задыхаться, как только она порывалась заговорить с ним о Реддле.

— Я ждал, когда ты снова останешься одна, — раздался голос в ее голове.

— Нет, оставь меня в покое! — истерично закричала Гермиона, с ожесточением впиваясь ногтями в ладони. Но голос не исчезал.

— Ты же видишь, он больше не хочет находиться с тобой рядом, — эти слова, будто отражение ее собственных мыслей, приносили горечь и боль.

Гермиона вскочила и заметалась по комнате. Она пыталась прикрывать уши, пыталась выкрикивать строки любимых стихов, но ничто не помогало заглушить голос в ее голове.

Наконец, совершенно обессиленная, она упала на кровать и заплакала.

— Чего ты хочешь? — наконец, взяв себя в руки, спросила она.

— Ты скоро об этом узнаешь, моя милая, а пока мне просто хочется, чтобы ты кое-что увидела.

— Ты хочешь, чтобы я испытала то, что сломит меня, и ты сможешь владеть моим телом безраздельно? — в ее голосе послышалась твердость, она взяла себя в руки и решила выяснить, наконец, чему ей предстоит противостоять.

Его молчание было хорошим признаком, это дало ей несколько минут, чтобы сосредоточиться. Ах, если бы можно было узнать у Джинни подробности пережитого ею на ее первом курсе! Возможно, это дало бы какую-нибудь зацепку и позволило ей победить. Но она не смогла найти описание подобного ни в одной волшебной книге, даже в той, где упоминалось о крестражах.

Было абсолютно понятно, чем Реддл руководствовался, чтобы укротить девушку — он проводил ее рез все смертные грехи. Пусть это были лишь сны, они могут быть не менее опасными, что доказывали вещие сны Гарри.

Гермионе становилось все труднее бороться со сном, несмотря на выпитые зелья. Казалось, Реддл покинул ее, но она боялась того, что он усыпляет ее бдительность, чтобы она заснула и попала в его ловушку.

Где же Гарри, он бы непременно заметил ее состояние, не дал бы погрузиться в пучину кошмарных грез, не позволил бы ей совершить нечто ужасное. Но Гарри не было, он снова ушел, оставив ее наедине с врагом. Нет, крестража у нее на шее не было, сегодня была очередь Гарри носить его, но что это меняло, если их соединяло теперь некое духовное родство, рожденное соблазненным рассудком?

В голове Гермионы роилось множество чужих мыслей и образов, вспоминались самые унизительные моменты ее жизни — вот Малфой с ненавистью и презрением обзывает ее грязнокровкой, профессор Снейп объявляет при всем классе, что она невыносимая всезнайка, а вот на первом курсе Рон говорит Гарри, что совсем не удивительно, почему нее нет друзей... Вот она спотыкается о каменные ступени и падает, а Паркинсон с компанией смеются над ее задравшейся юбкой. Рождественский бал на четвертом курсе — Рон говорит ей, что Крам мог польститься на нее только, чтобы разведать о Гарри. Рон, целующий Лаванду Браун. Снова Малфой, насылающий на нее проклятие быстрорастущих зубов. И смех, смех, смех со всех сторон...

— Нет, — задыхаясь, кричит она, — не так, все было не так! Они мои друзья, и любят меня. А до мнения слизеринцев мне нет дела!

— Ты просто уговариваешь саму себя, — шептал Реддл ей на ухо, проводя по нему влажным языком и вызывая невольный спазм возбуждения. — Видишь, Гермиона, я УЖЕ делаю с тобой все, что захочу. Ты перестанешь возмущаться, когда я открою тебе мысли Поттера. Да, на его шее висит крестраж, и я могу чувствовать все, что с ним происходит. С вами обоими, мы ведь столько времени провели вместе.

— Я знаю, что Гарри чувствует, но это только досада, он все равно остается моим другом, моим самым лучшим другом!

— Кажется, той ночью между вами было кое-то другое, — промурлыкал довольный Реддл. — Я даже заревновал.

— Замолчи! Замолчи сейчас же! Ничего этого не было! — Гермиона закрыла уши руками.

— Ложью ты себе точно не поможешь, хотя продолжай, мне нравится, как ты сама загоняешь себя в угол.

Опять замелькали образы, на этот раз яркие и невероятно правдоподобные. Гермиона огромными усилиями заставляла себя не разгневаться на весь мир, не пожелать им всем смерти. Одних ее воспоминаний хватало разозлиться до такой степени, чтобы совершенно потерять над собой контроль, а ведь он еще даже не начал выдумывать для нее сюжеты новых ужасающих сновидений.

Девушка пыталась постоянно держать в голове, что все события искажены ее врагом, но в голову упорно лезли мысли о том, что она просто пытается обмануть себя.

Где же Гарри, прошло уже, по крайней мере, полтора часа, как он ушел побродить по заснеженному лесу. Он так был ей нужен! А психологическая атака все продолжалась.

Мертвый Седрик на руках у Гарри, Долорес Амбридж, угрожающая круциатусом, торжествующая Беллатрисса Лестрендж, убивающая Сриуса, все эти кошмарные вещи без остановки прокручивались в голове Гермионы. Наконец, ее тело расслабилось, не в силах больше вести борьбу, и она погрузилась в болезненный сон.

Снова его руки блуждают по ее телу, а губы медленно сводили с ума, прочерчивая влажные дорожки по ее шее, груди, животу...

— Нет, — простонала она, — я думала, ты хочешь внушить мне ярость и гнев...

— Но, дорогая, ты и так ими охвачена, прислушайся к себе.

— Зачем тебе ... это?

— Это символ твоей покорности и моего владения твоим телом и душой, — не останавливаясь, прошептал он.

Не отдавая себе отчета, Гермиона отвечала на его жаркие поцелуи, она чувствовала, словно летит в пропасть, и Том — единственная опора в окружающей пустоте. Будущее пугало, но сил на сопротивление больше не было. Единственным желанием, бившимся в ней, было отдаться ему, раствориться в нем, стать им... Вот он срывает с нее последнюю одежду, готовясь, наконец, овладеть своей жертвой. Гермиона поняла, что тают последние секунды, еще миг — и она исчезнет, как личность...

Внезапно все исчезло. В потрясении она открыла глаза и увидела, что находится на своей постели в палатке, а давление на ее сознание, как и сам Том Реддл, исчезли. Обессиленная, она откинулась на подушку и разревелась от облегчения.

Что бы это ни было, она спасена! Наконец, мучитель покинул ее. Она провалилась в сон, на этот раз спокойный и умиротворяющий, впервые за последние недели.

* * *

— Гермиона! Гермиона! — пробивался к ней родной голос.

Она пошевелилась, потом резко села, откидывая волосы с лица. И увидела взволнованного Гарри, а в стороне от него Рона — он стоял с мечом Гриффиндора в руке, и вода капала с него на потертый ковер. Так вот, что произошло — это он уничтожил проклятый крестраж и спас ее.

Ей захотелось броситься ему на шею и, пристроив голову на его широкой груди, плакать от счастья.

Но обида на его уход, на то, что он их бросил и то, что с ней чуть не случилось большое несчастье, остановили ее. Отголоски прошлых переживаний заполнили Гермиону гневом, который она, не без труда, поборола.

С жадностью ловя каждое слово из рассказа Гарри, ее отпускал страх перед возвращением Волдеморта.

По словам Рона, подарок Дамблдора помог ему отыскать друзей. Судя по всему, этого бы не произошло, если бы Рон искренне не раскаялся в своем поступке и не стремился всей душой найти их.

Когда Рон начал рассказывать о том, что они увидели, открыв медальон, Гермиона поняла: ей нельзя пока рассказывать друзьям о произошедшем.

— Фигуры в медальоне были очень реалистичными, хоть они и состояли из дыма, — Рон выглядел таким несчастным, заново переживая те мгновения, что сердце Гермионы сжалось.

Сейчас не время облегчать свою совесть: им потребуется все силы, не только физические, но и духовные, чтобы продолжать борьбу. Ее исповедь могла подорвать их боевой дух. Возможно, когда все закончится, и они победят, она сможет вернуться к событиям этих недель и поведать друзьям правду. А если они проиграют... Но об этом думать совершенно не хотелось.

Откуда взялась эта серебряная лань, приведшая их к мечу Годрика Гриффондора так вовремя? И появившийся столь своевременно Рон? При мысли о том, что могло произойти, не сложись эти события все вместе в ту минуту, ее передернуло. Что ж, теперь у них есть оружие против крестражей. Она так мечтала уничтожить следующий самостоятельно! О, она бы припомнила ему каждую бессонную ночь, каждую слезинку...

Стоп! Эти желания мести не ее. Она не станет испытывать этого губительного чувства! Успокоиться было проще, чем она ожидала, потому что над ней не довлел ее падший ангел. Потребуется много времени, чтобы прийти в себя, но она знала, что друзья теперь всегда будут рядом.

Все вернулось на круги своя: мальчики тихо беседовали в углу, наверстывая потерянные недели, а Гермиона, скрывая счастливую улыбку, заваривала чай, готовясь к первой за последние недели ночи, наполненной покоем и умиротворением.