Хрустальное небо (гет)

Роуз не знала, что для нее хуже: оказаться под властью незнакомой зловредной старухи-ведьмы — определенно сильной, но не имеющей претензий личной к ней, скорее уж к людскому роду в целом, или стать рабой своего старого школьного знакомца, угрюмого и странного мальчика Малфоя.

То и дело поглядывая на широкую спину нового хозяина, маячившую едва ли не перед самым ее носом, Роуз в конце концов с неудовольствием признала, что насчет «мальчика» она, конечно, погорячилась.

Нет, она не могла сказать, что он так уж сильно изменился со школьных лет, ничего подобного. Все такой же высокий, худой как щепка, бледный. За то короткое мгновение, что они таращились друг на друга под бдительным оком Беллоны, Роуз не успела как следует рассмотреть его лицо, но все же ей показалось, что оно осталось таким же по-юношески заостренным и едва тронутым тенями усталости.

Признаться, в школе, во время случайных встреч в коридорах или на занятиях, ее всегда удивляли, даже немного, самую капельку, пугали эти его глазища — большие, покрасневшие, в обрамлении черно-фиолетовых кругов.

Не спал он что ли сутками? А может — болел? Роуз никогда не приходило в голову спросить.

Как ни печально было признавать, в копилке ее воспоминаний о Малфое не имелось ни одного сколь-нибудь значимого факта, обрывка мысли, слова или действия. Она знать не знала, что он любил, чем дышал. Не знала ничего, что могло бы ей помочь.

В школе они толком не общались. Она помнила, очень смутно, что пару раз они разговаривали — так, ни о чем — и были в паре на Трансфигурации. И все. Темнота. Знать так мало о человеке, от которого, вполне возможно, зависит все ее дальнейшее существование, было просто страшно.

— Доброго утречка, хозяин, — стоило повозке со скрипом затормозить у парадного входа в дом, как прямо перед ней, словно из ниоткуда, возник хрупкий мальчик-подросток. — Как прогулялись?

Манера говорить у него была торопливая: явно нервничая, он буквально заглатывал куски слов. Так, последняя фраза прозвучала просто как «какпогуались?».

Роуз невольно прониклась к нему симпатией: чем-то неуловимым он напомнил ей Хьюго, когда тот был еще малышом, а она, старшая, такая взрослая и самостоятельная, днями напролет нянчилась с ним, воспринимая мелкого скорее как большую живую куклу, которую можно тискать и воспитывать почти что по-настоящему, а совсем не как младшего брата и уж тем более не как сформировавшегося человека.

— Скорее уж прокатился, — Малфой ловко соскочил с облучка и сладко потянулся, стал разминать затекшие суставы. — Кай, вещи. Там внутри клетка, возьми ее.

— Да, хозяин Скорпиус.

«Да, хозяин Скорпиус», — пожалуй, хочешь не хочешь, а Роуз эта фраза скоро ой как понадобится. Если они, конечно, не сумеют договориться и найти какой-либо компромисс.

Какое имя у него странное, колкое. Скор-пи-ус.

— Эй, и поосторожней там.

Предупреждение оказалось очень кстати: мальчик легко впрыгнул в повозку, подхватил на руки клетку, но уже через мгновение едва не выпустил ее из рук, заглядевшись на птицу.

— Что ты там замешкался? — в голосе «хозяина» скользнула нотка нетерпения.

— Красивая, — два карих глаза буквально вперились в Роуз.

Будь она человеком — непременно поежилась бы, а так — просто взяла и прихватила мальчика за палец, не сильно, скорее для проформы.

Кай (так, кажется, его звали) сумел не выронить клетку и даже перехватил ее поудобнее. От былого восхищения в его глазах не осталось и следа, однако и злости в них не было, лишь легкая, полная детского непонимания обида.

— Бедняжка! Натерпелась, наверное, — его голос, на вкус Роуз, звучал слишком уж участливо, почти с удушающей жалостью. — Не бойся, здесь никто тебя не обидит.

«Бедняжка. Бедняжка», — это слово, как никогда гадкое, билось где-то в мозгу, разжигая злость. Роуз наверняка укусила бы несчастного паренька еще раз, если бы Скорпиус, дракл его побери, не перехватил клетку.

— Все, ты свободен. Сам быстрей донесу.

— Но хозяин…

— Мне нужно повторять? — Малфой нервно передернул плечами, но голос повышать не стал. — И скажи мисс Паркинсон, что завтрак стоит подать к девяти.

— На одну персону, хозяин?

— На две, Кай. Сегодня — на две.

* * *

Домик, с виду совершенно обычный, двухэтажный, увитый диким виноградом, который летом, наверняка, выглядел бы просто великолепно, оказался с секретом. Да что там говорить, с настоящим секретищем. Вместо малых тесных комнат, полных света и воздуха, внутри оказался настоящий лабиринт из жутких, забитых разномастным хламом, запыленных помещений непонятного назначения. Но больше всего Роуз поразили — неприятно, надо признать, — коридоры этого запущенного жилища: бесконечно длинные, путанные, неожиданно уходящие то вверх, то вниз, спроектированные фантазией больного архитектора-недоростка, перебравшего с горячительным и вдобавок имевшего самые смутные представления об инженерной и, упаси Мерлин, строительной науках.

В первые минуты своего путешествия по этому сюрреалистичному обиталищу Роуз добросовестно пыталась запомнить дорогу. А вдруг представится возможность сбежать? А вдруг договориться с Малфоем по-хорошему не получится?

Направо-налево-один пролет вниз-направо-прямо-прямо-прямо. Налево… Или направо?

Очень скоро Роуз поняла, что сбежать отсюда самостоятельно просто не сможет: переходов было безнадежно много, да и Малфой знал их лучше, чем Роуз.

— Здесь душно бывает, — на мгновение его голос предательски дрогнул, и Скорпиус кашлянул, прочищая горло, — но ты привыкнешь, все привыкают.

Роуз хотела было хмыкнуть, но, конечно, не смогла. Впрочем, вспомнив о связи хозяин-раб, она искренне понадеялась, что Малфой почувствует хотя бы отголосок ее досады и презрения.

— Я могу понять тебя, все новое.

Связь с ним не была похожа на то, что она испытывала с Беллоной: память принадлежала ей целиком, а вот чувства наоборот как будто притупились, потеряли былую силу. Нет, конечно, она что-то ощущала, ту же досаду, но по остроте это уступало тому, что она должна была бы испытать в подобной ситуации.

Незаметно для Роуз они вдруг остановились: выбор Малфоя пал на крохотную в сравнении с остальными комнатку, душную и неуютную до крайности. В нее с явным натягом были втиснуты большой книжный шкаф, письменный стол, уродливо-вычурное кресло с резной спинкой и даже крохотный, обитый ситцем, диван.

— Кабинет, — коротко проинструктировал, а скорее — подтвердил худшие ее опасения, Малфой. — Серьезные разговоры я предпочитаю разговаривать здесь.

«А с речью-то у него все еще проблемы», — еще один осколок воспоминаний о нем: странноватые, полные речевых ошибок диалоги, а скорее — его пространные монологи ни о чем. Его всегда было сложно понять, поэтому если им выпадала работа на двоих, все делала Роуз.

— Наверное, хочешь спросить, зачем я тебя выкрал, да?

Птица смерила его взглядом, а затем, интуитивно чувствуя, что лучше как-то прореагировать, чем оставить его слова совсем без реакции, коротко вскрикнула.

— Ты, знаешь ли, у нас птица непростая.

Роуз внутренне улыбнулась — мерзко так, с иронией к самой себе. Непростая, не поспоришь. Только как бы такая сложность боком не вышла.

— Как предпочитаешь, чтобы тебя называли — Сирена, Гамаюн, Гаруда или, может быть, Сирин?

«Ну, намеша-а-а-л», — у Роуз даже голова закружилась от стольких разнородных мифологических существ.

Скорпиус что, листал все книги подряд и аккуратненько выписывал названия людей-птиц? Без разбора, совсем не вдаваясь в смысл?

Пусть уж тогда зовет «Жар-птица», чего мелочиться.

Признаться, глубоко внутри нее зашевелилась маленькая вредная иголочка зазнайства. Буквально руки зачесались — а скорее, язык — рассказать ему, как все устроено на самом деле, кто есть кто и почему их не стоит упоминать в одном предложении.

Она бы, пожалуй, не удержалась и рассказала, будь у нее нормальная, человеческая речевая система. Но ее не было. А этот, с позволения сказать, недальновидный человек, это не предусмотрел, начиная задавать вопросы.

— Впрочем, не отвечай, не стоит утруждаться, — очевидно, он все же улавливал часть ее мыслей; в его голосе слышались ироничные, веселые нотки. — Буду звать тебя Сирен. Что-то среднее вполне подойдет, правда?

Она кивнула. То есть, технически просто мотнула головой вниз, сама того не осознавая. Нет, не так. Она была уверена, что кивнула, и что кивнула не сама. «Хозяин» удивительно быстро учился управлять ею через кольцо.

— Извини, не удержался, — он ухмыльнулся, на гримасу вины или раскаяния это никак не походило. — Так вот, не знаю, известно ли тебе, но у таких… особенных птиц есть одно особое свойство.

Уж не кровушку ли птичью он пить собрался? Или, чего доброго, ощипать ее как бройлерную курицу и сделать себе суперпитательный бульон? А может — что-то в духе блэковской таксидермической коллекции домовиков? Еще и не такое люди выделывают, ох, не такое...

Роуз успела прокрутить в голове с десяток различных вариантов, один извращенней другого, прежде чем Малфой вновь заговорил:

— Своим пением они излечивают даже безнадежно больных, — поудобней устроив клетку посреди письменного стола, Скорпиус расположился напротив, в кресле.

Прагматичная часть Роуз возобладала: она больше не думала о себе, нет, она вновь, неожиданно для себя, порывом ветра, преобразилась в былую школьницу, перед которой поставили трудную, но вполне решаемую задачу.

Нужно лишь как следует пораскинуть мозгами, и разгадка найдется сама собой.

Что-то во всем этом не складывалось: слишком сложно, затратно и, главное, долго доставать заколдованную полуптицу, чтобы вылечить кого-то.

Есть ведь и другие волшебные птицы, хотя бы фениксы. Их слезы лечат даже смертельные раны. Раздобыть такую птичку, конечно, далеко не просто, но все же легче, чем красть ее, Роуз, у ведьмы.

Если Малфой не законченный псих с маниакальной склонностью к тирании и не подсознательный убийца, пытающийся укокошить своего дорогого «друга» как можно скорее, то он просто врет — себе, ей, всем сразу.

«Что-то ты не договариваешь, хозяин», — она изо всех сил постаралась донести эту мысль до мужчины, сидящего напротив, но на этот раз он, кажется, ничего не уловил. Ни один мускул на лице не дрогнул, только пальцы продолжали выстукивать странный ломанный ритм на испещренной царапинами столешнице.

— Мой друг болен особенной болезнью.

Прокрутив в голове личный список «особенных» болезней, Роуз невольно смутилась и, в сердцах обозвав себе дурой, приготовилась слушать дальше.

— Ему может помочь только пение такой, как ты, проверено, — на мгновение он замялся. — Пение счастливой сирин, понимаешь?

Вот этого он точно никогда от нее не дождется. Быть счастливой в неволе, вдали от дома и близких, пусть и ради спасения чьей-то жизни, чьей-то очень-очень важной жизни, это не для нее.

— Нет, я так просто не могу! Это как будто с мебелью разговаривать. Я даже не понимаю, слышишь ли ты меня, осознаешь ли то, что говорю…

С мебелью! Будь он поближе, Роуз и его бы укусила, непременно укусила бы, и совсем не так, как того мальчишку. Нет, Малфой получил бы по полной, не только зубами, но и крыльями. Только вот интересно, удар крыльев такой крошки, как она, вообще ощутим для такого громилы, как он?

Погруженная в безмерный океан гнева, Роуз пропустила, быть может, самый счастливый для себя момент за все последние дни: она не видела, что именно Скорпиус сделал с кольцом, только почувствовала шелестящую рябь, мягкой волной прошедшую по перышкам, и вдруг поняла, что уже не птица. Вернее, не совсем птица.

Ее руки, как и раньше, покрывало густое серое оперение, но — о, великий Мерлин! — это были самые настоящие человеческие руки.

— Я ожидал несколько другого, — улыбка, заигравшая на его губах, была испуганно неискренней, руки будто сами собой оказались на подлокотниках, в максимальной удаленности от Роуз.

— Можно… зеркало? — связки, пусть и с трудом, приходили в норму.

Скоро она будет совсем-совсем как новенькая. Вывести перья, пожалуй, меньшая из проблем.

Малфой, демонстративно вжался в кресло, так, словно всеми силами пытался увеличить расстояние между ним и не то пленницей, не то гостьей. Покопвшись в одном из ящиков стола, он нехотя извлек крохотное зеркальце и протянул его Роуз.

С губ девушки невольно сорвался крик: то, что отражалось в зеркале, походило скорее на только что размороженного, чудом выжившего, но изрядно потрепанного жизнью и временем кроманьонца, генного мутанта, заросшего перьями, но никак не на молодую девушку двадцати с небольшим лет. О, нет, господа!

— Что это?

— Понимаешь, у меня это впервые. Ну, обращение со штуками вроде этого кольца. Думаю, в следующий раз будет лучше.

— В следующий раз? В какой следующий раз?

— Обращение временно, как ты понимаешь. Через час-другой ты вновь станешь птицей.

Роуз замутило. Как же так? Неужели опять?

— Отпусти меня, пожалуйста, мне здесь не нравится.

— Извини, но я не могу. Мой друг серьезно болен, ему нужно пение…

— Да-да, я слышала. Но причем здесь я? Я хочу домой, к родным. Сейчас хочу, сию минуту.

Его взгляд вдруг сделался жестким и непроницаемым.

— Ты никуда не пойдешь.

— Ты что же, будешь держать меня силой?

— Именно так.

Роуз почувствовала, что пространство вокруг нее внезапно завибрировало, пошло волнами. В глазах потемнело, и она, пожалуй, упала бы, если бы Малфой не ослабил свою психо хватку.

— Я не шутить настроен.

— Двусмысленно звучит, — невольно прошептала Роуз, хмурясь, — будто настроен не шутить, а что-то еще, что-то другое.

— Моя речь — не твоя забота. Ты лечишь моего друга и идешь на все четыре стороны. Заключим сделку, здесь и сейчас. Иначе ты не уйдешь.

— Ты что, совсем меня не помнишь?

Заключать никаких сделок с ним не хотелось. Горький опыт научил Роуз одному: она всегда проигрывает. Вещей вроде удачи она лишена напрочь, а значит, ввязываться в очередное пари, ценой которого будет, возможно, ее жизнь — форменное самоубийство.

— Нет.

— Мы были однокурсниками в школе. Хогвартсе, помнишь? Я — Уизли.

— Я тебя не помню.

Внутри что-то оборвалось. Глупо, как же глупо было ждать от него помощи!

Прекрасно понимая, что получит новое наказание, очередной приступ жгучей боли, Роуз все же решилась бежать. Не попробовать — значит упустить свой единственный, пусть и мизерный, шанс.

Собрав всю свою злость, она, что есть сил, плюнула прямо в лицо Малфою и сорвалась с места, побежала так быстро, как могла.

Минуты бега ей вполне хватило, чтобы понять, что выбраться из этого проклятого дома-лабиринта без надежного проводника невозможно.

Окончательно заблудившись уже после третьего поворота, Роуз все же не сдалась и бежала до тех пор, пока легкие не стало жечь огнем и в боку не закололо.

Каково же было ее удивление, когда в итоге она вышла к тому самому злополучному кабинету, от которого бежала.

Малфой, уже с вымытым лицом, ждал ее у входа в компании невысокой темноволосой женщины под пятьдесят.

— Это моя экономка, мисс Паркинсон. Она засвидетельствует Непреложный Обет, который мы с вами дадим друг другу, — в голосе Скорпиуса слышались угрожающие, ледяные нотки.

Он так неожиданно перешел с «ты», на «вы», что в первое мгновение Роуз этого не уловила. Видимо, всерьез разозлился.

— Хорошо.

Роуз вдруг осознала, что все кончено. С кристальном ясностью.

Вся церемония взаимных обещаний («Я торжественно клянусь выполнить возложенное на меня обязательство по лечению друга этого достопочтенного господина»; «Я, достопочтенный лорд замка, торжественно обещаю отпустить сию леди на все четыре стороны и передать ей кольцо связи, как только мой друг излечится от недуга») осталась как в тумане. Все, что запомнилось четко — это серебристые нити, соединившие их ладони — ее и Малфоя — и растаявшие в воздухе секундой позже. Было во всем этом что-то зловещее, словно у нее уже не было ни единого шанса на счастливое разрешение их маленькой общей проблемы…

— Впредь, будьте осторожней со мной, — он даже не прикоснулся к ней, только одарил полным яда взглядом; вышло даже страшнее и больнее, чем, например, пощечина. — Ваше счастье, ради пения, как вы прекрасно понимаете, важно, но не настолько, чтобы позволять вам плевать на то, что мне дорого. В буквальном смысле. Ни сейчас, ни когда-либо потом.

Роуз промолчала. Да и что тут скажешь? Молча подчиниться слишком унизительно, но вступать в открытое противостояние теперь, когда она по рукам и ногам связана обетом, просто глупо.

— Я покажу вашу комнату, мисс, — экономка незаметно оказалось между ними, словно боясь, что несчастные вот-вот передерутся.

— Хорошо. Пожалуй, мне и правда стоит отдохнуть.

— Определенно.

На мгновение их взгляды — ее и Малфоя — вновь встретились. Он был зол, по-настоящему зол на нее. Ничуть не меньше, чем она на него.

— И еще, Роуз, не забывайте, что через пару часов снова вернетесь в… былой облик. Не стоит пытаться сбежать.

Роуз улыбнулась. Свое имя она ему не называла, только фамилию.

Значит, помнит. Помнит ее, паршивец!