Яблоко раздора (джен)

Кто яблоко упрекает

в том, что оно привлекает?

Сладость в нем затаена

и опасность не одна.

То, что яблоку подобно,

мраморное несъедобно,

и оно же, роковое,

всего хуже восковое.

/Райнер Мария Рильке. «Сады»/

Хлопнула дверь, и Андромеда осталась в комнате одна. Несколько минут она, замерев, стояла на месте, прислушивалась к удаляющимся шагам. Когда, наконец, вокруг воцарилась тишина, она сделала несколько шагов вперёд и рухнула на кровать.

Порой ей казалось, что она борется с непредсказуемой жестокостью собственного разума. Теперь, когда ей был поставлен ультиматум, сознание панически отказывалось воспринимать реальность. Перед глазами появлялись сёстры, родители, она до боли сжимала руки в кулаки и отгоняла их образы.

Андромеда разглядывала резные узоры на потолке, пытаясь привести мысли в порядок. «Пора с этим покончить», — думала она. Неужели это чувство страха всегда сопровождало её? Ей было девятнадцать лет. Она напрягла память, пытаясь вспомнить. Нет, конечно же, не всегда, но она уже забыла, когда впервые ощутила это. Когда получила от Теда первое письмо и так испугалась, что тут же спрятала и только ночью смогла прочитать его? Или когда первый раз гуляла с ним в Хогсмите, стараясь не столкнуться со слизеринцами? Она не могла вспомнить, когда начала бояться, но она точно могла сказать, когда поняла, что её жизнь никогда не станет образцово-показательной для семьи Блэк. Тогда она стояла в пустующем школьном дворе после сдачи выпускных экзаменов, дул сильный ветер, и она впервые осознала, как хочет чувствовать себя свободной, как хочет сама принимать решения, как хочет жить.

В предрассветном мраке узоры лепнины на потолке становились еле различимы, принимая серый оттенок — словно поблекшие краски на старинных холстах. По стене протянулась тонкая трещина, похожая на вспышку молнии, её освещало алое зарево рассвета.

Этот свет напоминал огромный, смутный страх перед чем-то неведомым, исходившим неизвестно откуда, отблески пожара, но не бушующего, а затухающего, гасить который уже слишком поздно.

Она перевела взгляд на книжные полки и письменный стол, возле которого они часто играли в детстве, строя замки из тяжёлых покрывал. Андромеда с досадой зажмурилась, рассердившись на себя. С чего она вдруг об этом вспомнила? Всё это больше не имело значения, от этих воспоминаний осталась лишь грусть и — где-то глубоко в душе — отголосок боли, который она теперь пыталась задушить.

Воспоминания детства казались ей очень важными, и она не хотел омрачать их в такой момент. Когда-то давно каждое мгновение здесь было залито солнечным светом, теперь же она стояла во тьме, словно слепой котёнок, такая же беспомощная и потерянная.

Она могла лежать в постели, уже засыпая, и вдруг задуматься о том, как прекрасно было бы познакомить Теда со своей семьей, но в следующее мгновение она вспоминала слова Беллатрисы о грязнокровках и понимала, что это невозможно… И вот она уже сидела на кровати и плакала. Хватит! И она успокаивалась, но остаток ночи не могла уснуть.

Возвращаясь в Хогвартс, она испытывала чувство облегчения и уверенности в себе. Замок был для нее воплощением могущества и силы. Бесчисленные свечи Большого Зала щедро заливали пространство ярким светом, за длинными столами сидели студенты, шелест пергамента успокаивал, вокруг царила атмосфера надежды. То, чего Андромеда больше не могла ощутить в собственном доме.

Она с трудом поднялась, колени тряслись, до сих пор не получалось успокоиться.

Андромеда посмотрела на атлас, висевший на стене над письменным столом. Краски на нём давно выцвели и поблекли, и Андромеда невольно спрашивала себя, скольких представителей семьи Блэк повидал он на своем веку и как долго каждый из них занимал эту комнату. Перед глазами вдруг пронеслась вся прожитая здесь жизнь, и Андромеда лишь теперь осознала истинную цену решения, которое собиралась принять.

Она наполнила чернильницу и, вытащив из вороха бумаг на полу чистый пергамент, положила его перед собой. Несколько минут она просто рассматривала его гладкую поверхность, даже провела пальцами по уголкам, ощутив изъяны бумаги.

Она достала из кармана мантии красное яблоко, на его глянцевой поверхности была выгравирована золотая надпись «Прекраснейшей». Уголки её губ дрогнули.

Взмахнув палочкой, Андромеда произнесла заклинание. Алый плод начал меняться, через мгновение она уже держала в руках мраморного цвета пергамент.

«Сегодня — годовщина того дня, когда ты решилась принять моё предложение.

Чем больше я думаю, тем сильнее убеждаюсь, что мое существование немыслимо без тебя, все другие дела — заблуждение и глупость. Без тебя меня постоянно преследует сожаление о счастье, которым мы не успели насладиться. Рано или поздно я заберу тебя, потому что моя жизнь не может быть отделена от твоей.

Я отправляюсь в Лондон, хотя у меня нет уверенности в собственном будущем. Если твоя семья решит расторгнуть нашу свадьбу, и ты согласишься повиноваться, я не смогу найти в себе силы противиться этому. Я понимаю, что соглашаясь быть со мной, ты отказываешься от прежней жизни. Может быть, они правы, и я ошибался, на мгновение поверив, что мы созданы для счастья. В любом случае, ты совершенно свободна, я же никогда не смогу полюбить другую.

В письме я не могу передать того, что творится сейчас в моей душе. Как бы я хотел увидеть тебя, обнять и убедить, что всё будет хорошо, но не потому что я на это надеюсь, а потому что я знаю: так и будет.

Я буду ждать тебя на следующий день после того, как ты получишь это письмо. Место прежнее. Мне искренне жаль, что тебе приходится делать подобный выбор. Но если ты не придёшь, я по прежнему буду настаивать на встрече, потому как не могу найти в себе силы отпустить тебя без объяснений.

Люблю тебя».

Андромеда несколько раз перечитала послание, вглядываясь в знакомый почерк. Она прерывисто вздохнула, дрожащими руками сложила пергамент и убрала его во внутренний карман мантии.

Сейчас её мысли занимал лишь Тед. Она вспомнила их разговор после её первого торжественного приема. Именно тогда она испытала первое разочарование. Её душу обожгло нечто необъяснимое: она пережила потрясение, когда стояла посреди зала неподвижно, глядя на гостей, не ощущая ничего кроме опустошённости. Это был страшный обман, еще более пугающий оттого, что Андромеда не могла понять, в чем он заключался. Она знала, что обманули не её и не её надежды, а что-то другое, но не понимала, что именно.

— Я не заметила ни одного человека, которому все это по-настоящему нравилось, который был способен чувствовать что-то кроме презрения, — позже рассказывала она Теду. — Они расхаживали по залу и повторяли скучные, бессмысленные вещи, которые говорят где угодно. Наверное, думали, что благодаря их происхождению эта чушь будет звучать блистательно.

Именно тогда она поняла, что чужая в этом мире чистой крови, мире, где фамилия значила больше, чем личные качества человека, где главным стремлением оставалось восхваление своей значимости.

Тогда они говорили с Тедом всю ночь, не задумывались о времени, не боялись попасться преподавателям. Именно в ту ночь для неё всё изменилось. Это было внезапное чувство свободы и безопасности — она поняла, что ничего не знает о его жизни, но в этом нет необходимости. Мир случайностей — семей, званых обедов, людей без жизненной цели, гнущихся под бременем чувства собственной важности, — не был их миром, не мог изменить их, он ничего не значил.

Они с легкостью обсуждали то, что случалось с ними, но боялись делиться своими желаниями. Единственное, о чем они не говорили — будущее. До последнего года в Хогвартсе. Тогда Тед впервые предложил ей другую жизнь, жизнь, о которой она не смела даже мечтать. Тогда она жутко испугалась, но он настойчиво возвращался к этой теме, Тед всегда отличался настойчивостью.

Прошлым летом, в тот же день, что сегодня, он сделал ей предложение. Андромеда покачала головой и произнесла: «Я слишком сильно люблю тебя, чтобы давать такие обещания. Но если бы я могла, я бы сказала "да"».

Теперь она сидела в разгромленной спальне, держа дрожащими руками письмо о побеге.

«Да… — подумала она. — Да, я помню, о чем ты говорил, Тед. Только теперь я понимаю, что тоже чувствовала это — но оно лишь промелькнуло мимо, слегка задев, прежде чем я смогла разглядеть, как прикосновение легкого ветерка. У меня осталось только смутное чувство, что я должна остановить это… Ты прав. Мы не должны видеть мир таким, каким они хотят, чтобы мы его видели. Я должна проверять каждое их утверждение, ставить под вопрос все действия. Я не обязана повиноваться им, принимая их указания за неопровержимую истину. Я могу изменить свою жизнь».

Ей вспомнилось, как в один из зимних вечеров она случайно услышала разговор отца и друга семьи, работающего в Министерстве Магии. Речь шла о введении антимаггловских законов, которые многие чистокровные семьи пытались продвигать в Совете.

— Вы практичный человек — спокойно говорил её отец. — Не понимаю, почему вы так отстали от времени. Почему бы вам не перестроиться и не заиграть по-новому, ведь вы умнее большинства. Начните крупную игру. Мы можем использовать вас, вы можете использовать нас. Хотите, мы нажмем на Макмиллана? Он доставил вам много неприятностей, хотите, мы слегка убавим его пыл? Это можно сделать. Или обратить внимание на Дойла? Только подумайте, как непрактично вы вели дела. Вы ведь не хотите проявить непрактичность сейчас? О чем вы всегда заботились, как не о своей репутации? Вы не тот, кто допустит, чтобы эмоции мешали делу.

— Я не позволю, — отозвался его собеседник.

— Вы считали, что мы ничего не знаем? — продолжил её отец. — Мы долго пытались заполучить компромат на вас. Честные люди — большая проблема и головная боль. Но мы знали, что рано или поздно вы оступитесь. Конечно, можно было решить дело простым заклинанием, но к чему? Мы ведь с вами теперь на одной стороне.

— От кого вы узнали?

— Один из ваших друзей сообщил нам всё необходимое. Остальное было легко вычислить. Я предлагаю вам сделку.

— Вы шантажируете меня?

— Совершенно верно, мы живём в практичные времена. Использование разума для привлечения союзников не менее эффективно, чем использование магии. Хотя несколько капель сыворотки правды тоже могут сыграть свою положительную роль.

— У меня нет выбора. Вы довольны?

— Я знал, что мы придём к соглашению.

— Но как же закон?

— Вы действительно наивно думаете, что мы хотим, чтобы законы выполнялись? Нам нужно, чтобы их нарушали. Вы не понимаете, кто перед вами. Сейчас время для силы и власти, в любое время они бесценны. Отдам вам должное, вы пытались быть осмотрительным, но уясните одну вещь — невинными людьми тяжелее управлять. Чувство вины всё облегчает, оно даёт нам право жестоко карать тех, кто нам не угоден и управлять теми, кто может быть полезен. Это игра, вам лишь нужно подчиниться правилам, тогда с вами намного легче будет иметь дело.

Андромеда никогда не хотела подчиняться правилам, но всегда подчинялась против воли. Это казалось естественным. Она — представитель семьи Блэк, она должна воплощать силу и могущество, она — разменная монета в игре за власть.

Андромеда поднялась и начала ходить кругами по комнате, несколько минут назад она собиралась написать ответ Теду, сейчас уже не знала, как поступить. Могла ли она бросить свою семью, что будет с Нарциссой, её помолвкой с Малфоем, что будет с авторитетом семьи?

Когда она вернулась из Хогвартса, то решила покончить с мыслями, не соответствующими её предназначению. С первого дня в поместье она старалась не думать о Теде. Не думать до тех пор, пока его имя не будет восприниматься спокойно. Но проходили недели, а рана не заживала.

Было время, когда Андромеда не могла сказать себе: "Хватит!", не могла подняться, будто это была не душевная боль, а физическая. Она могла упасть на кушетку или на кровать, прижаться лицом к спинке кресла, стараясь не закричать во весь голос. А перед глазами стояли лица близких, такие реальные, будто она видела их наяву: решительная, никогда не отступающая Беллатриса; изящная, иногда язвительная, но всё же такая ранимая Нарцисса; родители, которых она никогда не понимала, но всё равно по-своему любила, а потом она вспоминала другое лицо, такое родное и близкое. Она старалась не думать об этом, не двигаться, но лицо нервно подёргивалось, когда она прижимала к нему ладони, монотонно повторяя: "Забудь, забудь о нём!"

Были и длительные периоды покоя, когда она могла взглянуть на всё бесстрастно, оценить, проанализировать. Но ответа не находила. Андромеда уверяла себя, что отчаянная тоска пройдёт, если только ей удастся убедить себя, что это не стоит страданий, что она сможет смириться, но в душе оставалась уверенность, что она поступает неправильно, отгораживаясь от самого прекрасного, что когда-либо испытывала в жизни.

Когда Тед вновь появился в её жизни, он вернул её к реальности, силой вытащил из мрака отчаяния, в который она сама себя загнала. Без сомнений, он был единственным, в ком она нуждалась, но семья, прошлое, счастливые мгновение, что он провела в этом доме, манили, не смотря на фальшивость чувств, а ответственность за то, как отразится её поступок на родных, заставлял сомневаться.

Она подошла к столу и еще раз взглянула на письмо. Он будет ждать её и не уйдёт пока не получит объяснений. А она не сможет объяснить, почему остаётся.

Она крепко зажмурилась, будто надеялась, что всё исчезнет, словно страшный сон, но когда она открыла глаза, перед ней предстали лишь разбросанные вещи и выброшенные на пол шкафчики и бумаги.

Она должна принять решение. Андромеда всегда знала, что наступит момент, когда ей придётся сделать выбор: семья или Тед. Прошлое или будущее. Ответственность или личное счастье. Нет смысла оттягивать то, что неизбежно.

Она обернулась и взмахнула палочкой.

Через полчаса Адромеда вышла из особняка. Она обещала себе не оборачиваться, но соблазн последний раз взглянуть на дом, в котором она провела своё детство, был слишком велик. Она посмотрела на родные стены, ощущая ужасную тоску. В то мгновение, когда она уже хотела отказаться от побега, откуда-то справа раздался голос:

— Значит, ты приняла решение?

Она обернулась. Возле беседки, закутанная в тёмно-зелёную мантию, стояла Беллатриса. Она была бледнее обычного, под глазами залегли тени. Красивое лицо с идеально тонкими чертами сейчас словно окаменело. Она сделала несколько шагов вперёд и остановилась.

— Да, — твердо произнесла Андромеда.

— Неужели он так много для тебя значит? — прошептала она.

— Намного больше.

Беллатриса прерывисто выдохнула, её рука непроизвольно дрогнула, но всё же осталась пустой.

— Если ты уйдёшь сейчас, ты лишишься своей семьи, — ледяным тоном произнесла она.

— Прощай, Беллатриса, — Андромеда развернулась и направилась к воротам.

Она еще раз оглянулась. Беллатриса смотрела на нее. Она не отвернулась, а холодно, подчеркнуто выдержала ее взгляд. Андромеда с вызовом улыбнулась, не осознавая до конца смысл своей улыбки, зная лишь, что это самый болезненный удар, какой она могла нанести по её непроницаемому лицу. Андромеда медленно отвернулась, чувствуя безрассудную радость и удивляясь, почему ей вдруг стало тяжело дышать.

Пока она шла, каждую секунду ожидала заклинания, но слышала лишь собственное частое дыхание. Она шагнула за ворота и в тоже мгновение аппарировала. Новая жизнь требовала кардинальных решений, она не могла взять с собой груз прошлого. Бросив сестёр, фамилию, теперь она начинала жизнь с чистого листа, оставив детство лишь в воспоминаниях.