Новая жизнь (гет)

На следующее утро я встал позже обычного и впервые за долгое время почувствовал себя отдохнувшим. Я привёл себя в порядок и трансгрессировал к порогу дома Анджелины. Не успел я постучать, как дверь распахнулась и мне на шею кинулась Роксана.

— Привет, родная! — поздоровался я, целуя дочку в щеку. — Как ты?

— Соскучилась!

— Я тоже, маленькая моя.

— Смотри, что у меня есть, — Рокси достала из кармана потрёпанный лист пергамента. — Сегодня утром пришло.

— Ух ты, от МакГонагалл?

— Ага! — Роксана сияла от счастья. — Я поеду в Хогвартс!!!

— Тшш, — шикнул я. — Не кричи так громко, здесь полно маглов.

— ПАПА!!! — закричал Итен и бросился ко мне навстречу. Я взял его на руки и подбросил вверх.

— А ты совсем лёгкий, — заметил я. — Что, совсем ничего не ешь?

— Ем, пап, а ты знаешь, что Роксана сегодня письмо получила из Хогвартса? — на одном дыхании выпалил Итен.

— Знаю-знаю, не кричи, — рассмеялся я.

— А когда я такое же получу?

— Когда тебе исполнится одиннадцать, — важно ответила Рокси.

Обиженный Итен показал сестре язык.

— Ладно вам, не ссорьтесь, — я потрепал их по голове. — А где мама? Куда она делась?

— Я здесь, — Анджелина выглянула из-за двери. — Привет.

— Здравствуй.

— К Молли пойдёте?

— Да.

— Передавай ей привет, — попросила Анджи.

— Конечно.

— Пока, мам, — попрощались дети.

Мы медленно шли по парку, расположенному недалеко от дома. Сегодня был пасмурный день, иногда моросил дождик. Дети увлечённо рассказывали о том, что с ними приключилось за то время, пока меня не было с ними.

Около половины третьего мы трансгрессировали в Нору. Кажется, сегодня здесь собралась действительно вся семья: жена Перси — Одри и их дочери Молли и Люси; Билл и Флёр с Мари-Виктуар, Домиником и маленьким Луи; Рон, Гермиона, Роза и Хьюго; Гарри с Джинни и детьми; даже Чарли приехал.

— Сегодня какой-то праздник? — спросил я громко, обращая на себя внимание.

— Джордж, дорогой! — воскликнула мама, протягивая ко мне руки, чтобы обнять. Она очень постарела. Её волосы стали совсем седыми, а лицо покрылось глубокими морщинами. — Разве нужен праздник, чтобы собраться всей семьёй?

Нас принялись обнимать все по очереди. И снова я столкнулся с сочувствующими и "понимающими" взглядами. Мне вдруг захотелось срочно покинуть Нору, но я взял себя в руки и попытался выдавить благодарную улыбку. К счастью, моё мучение было недолгим. Когда родственники вернулись к своим разговорам, которые мы прервали своим появлением, я смог спопойно сесть в ветхое, продавленное кресло и отдохнуть.

— Ты в порядке? — спросил знакомый голос.

Я поднял голову и посмотрел на Гермиону. Сегодня на ней был бежевый брючный костюм, серые туфли на невысоком устойчивом каблуке, и такого же цвета водолазка. Её волосы свободно струились по плечам, только едва заметная заколка удерживала их, чтобы они не лезли в глаза.

— Ты так в школе делала, — сказал я, указав на её причёску.

— Ты помнишь? — Гермиона прищурилась.

— Я помню больше, чем ты думаешь.

— Приятно это слышать, — она присела на диван, стоящий напротив и откинулась на его спинку.

— А ещё я помню, как ты нас штрафовала ни за что.

— Вы испытывали Забастовочные завтраки на младшекурсниках, — она пожала плечами.

— Они получали от этого удовольствие.

— Сомневаюсь, что можно испытывать удовольствие от рвоты.

— А ты так и не научилась различать Забастовочные завтраки от Блевательных батончиков...

Мы засмеялись, но как-то невесело. После недолгого молчания Гермиона вдруг спросила:

— Ты скучаешь по нему?

— Не будем об этом, — отрезал я, потому что почувствовал, как к горлу подкатывает ком.

— Знаешь, а я маму совсем недавно потеряла... — Грейнджер вся напряглась.

— Мне очень жаль, — посочувствовал я.

— Она была моим лучшим другом и наставником, я ей доверяла все свои проблемы. И когда её не стало, от меня словно кусок плоти оторвали. Боль была практически осязаема. Я стала пропадать на работе, у меня начались проблемы в семье... В общем, полный кошмар. И всё сводилось к тому, что поплакаться больше некому — мамы нет. Но однажды ко мне подошла Роза, обняла меня и сказала, что скучает. И тогда я поняла, что мои дети ощущают практически то же, что и я. И тогда я решила покончить со всем этим. Нет, ни в коем случае не забыть, а просто продолжить идти вперёд.

— И что же ты сделала? — неожиданно для самого себя спросил я. Я очень внимательно слушал Гермиону. Во мне зародилась какая-то смутная надежда на то, что женщина, сидящая передо мной, наконец, поможет мне вдохнуть полной грудью, сбросить оковы, держащие меня на протяжении стольких лет, когда моя жизнь была бессмысленной и бесцельной.

— Я написала ей письмо, в котором излила всю свою душу, описала все чувства, не дававшие мне смириться с происходящим. Я работала дня три: всё черкала, исправляла... Я исписала пергамента больше, чем за всё моё обучение в Хогвартсе. И когда письмо было готово, я запечатала его в конверт и бросила в огонь. Сделать это было невероятно трудно! Как будто оно весило тонну. Я смотрела на пепел и понимала, что это горит моя прежняя жизнь, и что сейчас я начну новую. Без неё, но для неё...

Я не знаю, что ты чувствуешь, Джордж, но... может это хоть как-то облегчит твои страдания.

Гермиона плакала. Я раньше не видел её слёз, она всегда была уверенной в себе и несокрушимой. А сейчас она стала похожа на маленького ребёнка, которого хотелось покрепче прижать к себе и пожалеть. Гермиона смотрела прямо мне в глаза и в эту минуту мы понимали друг друга как никогда прежде.

Она встала и быстрым шагом направилась к двери. А я так и остался сидеть в кресле, снова и снова воспроизводя наш разговор.

Я ещё никогда не встречал более сильной женщины, чем Гермиона Грейнджер. Я восхищался ею. Она была невероятной, своеобразной, изумительной и потрясающей. И мне казалось, что она действительно подарила мне что-то вроде карты, с помощью которой я мог найти выход из страшного лабиринта горя и мучений, который заключал меня в своих недрах почти двадцать лет.