Город Привидений (гет)

1998 год, начало ноября

* * *

— Кенни! — крикнула Анджелина Джонсон и махнула рукой.

Кенни — это он, Кеннет. Который Кеннет Таулер. Кенни-волдырюшка-замухрышка, три ха-ха два раза. Ему уже исполнился двадцать один год, и вот все, что он имеет: комнату в одной из прекрасных лондонских трущоб (хорошо, что еще не пришлось переселяться в сквот); работу в большой известной газете с маленькой зарплатой — звали клерком в Министерство, но он, как и многие ровесники, из принципа отказался; кучу болячек — с детства здоровье не очень, да и за год войны пару раз тряхнуло; ворох контркультурных мыслей в лохматой голове; полбутылки сливочного пива.

Не так уж и мало, если подумать.

— Кенни, я принесла тебе кое-что, — с этими словами Анджи кинула на стол увесистую папку.

Он знал Анджелину еще со школы и даже был немного влюблён в неё. Хотя, чего уж греха таить, каждый из его однокурсников хоть раз в жизни, но на неё западал, такой уж была Анджи. Обычно Кенни ничем не выдавал свою привязанность, но произошёл один случай, и он не смог не поддаться. Когда на шестом курсе Майлс Блетчли из Слизерина посмел ляпнуть Анджи, только что бросившей своё имя в Кубок огня, что-то вроде «Пиздуй в своё гетто, чёрная тварь», то Кенни, случайно находившийся рядом, единственный в жизни раз вышел из себя и пнул слизеринца там, где, скорее всего, находилась его единственная извилина. Плата была большой — неделя на больничной койке, но Кенни ни о чём не жалел, потому что всю неделю Анджи бегала к нему и исправно таскала в его палату коробки шоколадных лягушек. Его зряшным надеждам, как всегда, не суждено было сбыться — на Святочный бал она всё равно пошла с Фредом Уизли. После этого они даже стали гулять вместе, правда, провстречались совсем недолго и к седьмому курсу благополучно разошлись.

Но свято место пусто не бывает — к тому моменту своего добился Ли Джордан, и, к слову, он с Анджелиной вместе до сих пор, поэтому на что-то большее, чем лягушки, Кенни больше не надеялся. И хрен с ним. Три с лишним года прошло.

— Кенни, ты что, уснул? — Анджи схватила его за плечо и нечаянно опрокинула пиво. Гора бумаг, навалянных на столе, тут же пропиталась коричневой сладкой субстанцией. — О Мерлин! Секундочку, — добавила она и с этими словами взмахнула палочкой. От бумажек пошёл пар.

Кенни рассеянно глянул на девушку поверх очков, потом на потёртую коричневую папку перед ним.

— Это что? — спросил он, потирая ноющую под тяжестью оправы переносицу.

— Это для твоих подработок, дурачок, — улыбнулась Анджи. — Кэти Белл.

Ах да, подработки. Спортивный обозреватель.

Ему нужно было написать небольшую заметку об учившейся годом младше Кэти — новом ловце "Холихедских гарпий", которую Кенни, несмотря на её некоторую известность, помнил смутно. Может, потому, что в школе не очень интересовался квиддичем, а может, и потому, что за все шесть лет в Хогвартсе она ни разу ни открыла при нём рта. Единственное, что он еще более-менее подробно припоминал — то, как Спиннет однажды отходила Джорджа Уизли метлой у всех на глазах в гостиной — кажется, это случилось как раз из-за неё. Еще, по слухам, было какое-то проклятие, которое наслали на Белл, но это было уже после Хога и волновало Кенни ещё меньше. Вот так-то. А вообще, по идее, там вроде как и не было никаких убийственных пасов и голов. Из чего же появилась эта звезда?

...— Кенни, мне пора, — сказала Анджи, каким-то материнским жестом потрепав его плечо, в очередной раз возвращая из мысленного плена. — У меня дела, а потом нужно зайти к Ли, может быть, придёт Джордж и, мы все вместе посидим у него, а ты как? — Кенни спиной почувствовал, что, возможно, сейчас Анджи улыбается, и представил себе ряд её ровных, белых зубов, тонкой полоской светящихся в полумраке кабинета.

— Нет, спасибо, — он кинул ей эту фразу вместе с папкой, из которой вывалились пухлые подшивки с колдографиями и рассыпались по столешнице. Кто-то помахал ему рукой из-под выцветшей страницы «Пророка». Кенни подумалось, что в предложении Анджелины столько же симпатии и заботы, сколько было в этом несуществующем картонном жесте, адресованном не ему.

Когда Анджи уже ушла, то Кеннет вытащил из кучи бумаг какую-то колдографию и стал машинально теребить её края, уставившись в одну точку на грязно-белой стене. «Пиздуй прочь в своё гетто, чёрная тварь», — ни с того ни с сего злобно сказал Блетчли внутри его головы. Откуда косорылый слизеринский чистокровка, нос дальше родового поместья не высовывающий, мог узнать о тех самых маггловских американских кварталах? Впрочем, хорьки, сами того не ведая, устроили в Хоге нечто вроде гетто. Создали касту неприкасаемых. И не заметили, как сами оказались в ней. Впрочем, сейчас Кенни не было до этого. Тени прошлого в последнее время редко тревожили его — может, потому, что для остальных он сам являлся не больше, чем одной из них.

«Пиздуй прочь в своё гетто, чёрная тварь». Прочь. Чёрная тварь. То есть милая, вечно добрая со всеми Анджелина...

Кенни, наконец, посмотрел на колдографию. На ней была Белл, приторно-грустно уставившаяся своими трагическими светлыми очами в осеннее пасмурное небо. Ветер раздувал её длинные кудри, и на монохромном снимке они казались белыми, как мел.

«Моей Анджи от Кэт. 03.10.95» — гласила надпись на обороте. Казалось — а может, так оно и было — она попала сюда по чистой случайности. Чистой и белой.

Кенни бросил карточку в папку и начал сваливать весь хлам со стола в рюкзак. Допив остатки пива, он выкинул пустую бутылку в мусорную корзину, отозвавшуюся грохотом и рыганием. Посидел немного на стуле, положив голову на руки. И, нашарив на столе очки, нацепил их и наконец-то собрался идти домой.

* * *

Кэти хлопнула дверью своей квартиры и попыталась запереть её ключом, но потерпела неудачу. В который раз она повернула его не в ту сторону, и вот, как результат — ключ застрял. Она долго дёргала его, и, так ничего не добившись, плюнула на всё и просто наложила на дверь Запирающее заклинание. Сбросив надоевшие за день туфли и мантию, Кэти побежала на кухню и села у окна, подогнув под себя замёрзшие ноги.

Мерлин, ещё один день прошёл ужасно. Больше всего на свете Кэти хотела лечь и уснуть, а проснуться в другой жизни. Нормальной или хотя бы близкой к этому. Чтобы было как раньше, как в школе, как до войны, как дома. В общем, где угодно и как угодно, но только не в этой затянувшейся осени, не на обломках всеобщего апокалипсиса. Не здесь.

«Замолчи», — подумала она. Но внутренний голос не желал униматься. Неприспособленность, да. Всё дело в её неприспособленности к этой жизни, инфантильности, которую раньше Кэти распознавала в себе как некоторую замкнутость и обострённое восприятие окружающего мира. Даже эти иллюзии оказались слишком сладкими. И теперь ей кажется (Или так оно и есть? Кэти уже не отличала), что всё и все вокруг против неё — даже вот эта вот маггловская квартира, в которую Кэти сдуру переехала, зная, что в родной дом, пускай даже он и виден из того самого окна, в которое сейчас она смотрит, уже не вернётся.

Сегодня ей опять пришлось идти в больницу имени святого Мунго, навещать Мартина. Пришлось, потому что больше всего на свете она не хотела там появляться. Кэти не выносила это место ещё с того момента, как попала туда на седьмом курсе. Именно там и тогда всё в её жизни окончательно пошло наперекосяк. Наконец, как бы ей самой не было стыдно это признавать — она не хотела видеть своего обездвиженного брата, который уже больше, чем полгода не проявлял никаких признаков жизни. Кэти и так не была особо привязана к Мартину — сказывалась и разность характера, и разница в пять лет. Блестящий ученик и красавец, ставший хорошим аврором, не вызывал у неё ничего, кроме шаблонной гордости, как гордятся ловцом любимой команды, выигравшей чемпионат — издалека — зная, что он тебе, в сущности, никто. Кэти даже передёрнуло от этой мысли. Вне всякого сомнения, Мартин совершил геройский поступок, попытавшись защитить родителей, так не вовремя оказавшихся дома, но его усилия были тщетны — ведь мама и папа в могиле, а от него самого осталась необратимо дурнеющая оболочка, которая уже сейчас никому не нужна.

Кэти подумала, что не всё в этом мире получается по правилам — любящий сын и храбрец Мартин учился в Рейвенкло, а будущую прилежную ученицу и пай-девочку Кэти Распределяющая шляпа отправила в Гриффиндор. Почему?

...Да, сегодня Кэти была в больнице. Она ненавидела это место — чистые белые стены ассоциировались у девушки с такой грязью, какой она не видела ни в одном месте. Чистая белая палата, в которой лежал Мартин, соизмерялась в её сознании с чёрным оплотом всех возможных нечистот....

Когда Кэти сидела у кровати брата, повернувшись к ней спиной и читая новый номер каталога «Выбери себе метлу», то незаметно для себя обратила внимание на чьи-то шаги по палате. Отодвинув ширму, она увидела высокого черноволосого бородатого мужчину, расхаживающего от угла к кровати. Он явно не был целителем — белый халат выдавал в нём пациента — но на проклятого или умалишённого тоже не походил, хоть и было в нём что-то устрашающее. Он бормотал себе под нос какие-то слова, записывая их на пергамент, лежащий на тумбочке неподалёку. Кэти наблюдала за этим странным человеком несколько минут, осознавая, что он выглядел не только грозно, но и очень неприятно. Где-то она уже видела его раньше, только не могла вспомнить, а может быть, это были очередные причуды её богатого воображения.

Тут бородач остановился и оглядел палату. Он увидел Кэти, увидел её маленькую фигурку, притаившуюся за ширмой, посмотрел в её широко раскрытые глаза, в которых, как показалось самой девушке, мелькнула тень страха.

Мужчина увидел её — и случилось неожиданное. Он будто бы уменьшился в росте, его лицо посерело, его самого... сковал ужас. Мужчина перевёл взгляд с Кэти на ширму и переменился в лице ещё больше.

Как будто бы он знал, кто именно лежит за ней. Хотя, скорее всего, он действительно успел узнать об этом наверняка.

Кэти отвернулась, потому что происходящее её сильно напугало.

И тут на неё, как снег на голову, обрушилась страшная догадка. Не помня себя, Кэти схватила сумку и побежала к выходу, даже не поговорив с целителем. К горлу подступали предательские рыдания, уши закладывало, ноги подкашивались.

Ей снова казалось, что жизнь сталкивает её лбом со всеми этими кошмарами специально.

...Кэти поставила чайник и зажгла огонь на плите с помощью Инсендио. Мысли в её голове сменяли друг друга, как цветные слайды.

Вот так просто. До сегодняшнего дня она нигде и никогда, кроме того дня в Хогвартсе, не видела тех людей, которые сделали её жизнь такой. В воображении Кэти они оставались одинаковыми безымянными фигурами в чёрных мантиях, чьи глаза в прорезях чёрных масок были одинаково яркими, освещаемые изумрудным светом неизменной Чёрной метки над их головами. И вот, пожалуйста — один из них оказался рядом с тем, кого сгубил. Интересно, как он оправдывался перед судом? Как объяснил то, что отправил на смерть столько человек? И почему оказался на пятом этаже? Чья-то месть или груз вины оказался непосильно тяжёл?

Кэти подумала, что банальная фраза о том, что будто бы больше всего палачи боятся своих жертв, верна, но не полностью. Больше всего палачи боятся своих несостоявшихся жертв.

Вот так просто и так сложно...

Кэти стало страшно и неприятно думать о сегодняшнем дне. Паника и безысходность уже цеплялись своими холодными липкими пальцами за её несчастную шею. Нужно отвлечься. Нужно думать о насущном. Через два месяца «Холихедские Гарпии» отыграют матч с «Торнадос», первый матч в новом, тысяча девятьсот девяносто девятом году. Первом за несколько лет мирном году. Это был очень важный матч и для команды, и для Кэти лично, потому что от его исхода во многом зависело прохождение Гарпий в первую лигу. Кэти не должна была позволить себе опять расклеиться. Почему, в конце концов, она должна загонять себя в пучину депрессий из-за того, что было и прошло? У каждого человека существовали свои тайны, своё горе, но каждый, Кэти была уверена, каждый сбрасывал с себя гнёт прошлого, убирал его на дальнюю полку воспоминаний, чтобы увидеть, Мерлин, увидеть будущее, которое неизменно оказывалось лучше. Каждый, но у неё почему-то не выходило.

Да, теперь о Кэти совсем некому заботиться, но, кажется, она и сама справляется неплохо — и видит Мерлин, что желаемое когда-нибудь станет действительностью. Игра её излечит. Она с радостью отдаст себя ей, зрителям, будет жить энергией болельщиков, может, когда-нибудь даже увидит себя на обложке «Спортивного обозревателя» или «Квиддич сегодня»... или, если повезёт, попадёт в сборную Англии, обеспечит Мартину лучшие условия, заберёт его из ада общей палаты и этой ужасной больницы. Может, даже уговорит Юнону с мужем переехать из Австралии сюда — блин, да у неё ведь ещё есть Юнона, её любимая старшая сестра... да, теперь всё в её жизни всё определенно изменится к лучшему!

Чайник засвистел. Кэти сняла его с плиты, аккуратно потушила огонь палочкой и принялась наливать в заварник кипяток. Одно неловкое движение — и вода пролилась мимо, ошпарив ей руку.

Дура! От боли и обиды на себя в глазах Кэти защипало, и она опустилась на холодный плиточный пол. Да какого чёрта она вообще попёрлась в большой квиддич, да ещё и не на свою годами отработанную позицию, ведь на ловцах, Мерлин раздери, всегда лежит больше всего ответственности! Они, к тому же, всегда готовы к тому, чтобы стать звёздами, а Кэти... Мерлин, да какая из неё звезда, она всегда была невзрачной, незаметной и молчаливой декорацией для своих более ярких друзей, которые сразу же после школы её позабыли! Даже он...улетел, ни сказав ни слова на прощание, а встретив снова, стал так зло насмехаться! Она одна, она никому в этом мире не нужна, она чёртова маленькая девочка, которая, наверное, уже никогда не повзрослеет.... Дура!

Только что пришедшая мания исчезла без следа, уступив место привычной уничижительной, кидающей в слёзы тоске. Кэти взахлёб рыдала, сидя на холодном подоконнике, глядя на еле заметный снег за окном. Казалось, что в воздухе просто стоит еле заметная пыль, с пустого белого неба спускающаяся на серые крыши домов, среди которых одиноко затесался и её собственный — такой же покинутый и осиротевший, как и его хозяйка.

Но ведь она решила, что больше никогда туда не войдёт.

* * *

На следующее утро весёлая и жизнерадостная девушка, улыбаясь, шла по Косому переулку, спеша на свою тренировку по квиддичу. Она не заметила, как нечаянно толкнула высокого, сутулого, лохматого парня в очках с толстыми стёклами, и как он оглянулся ей вслед почти безо всяких эмоций, и, лишь только присмотревшись, можно было уловить в его взгляде лёгкую неприязнь. Ничего личного, просто Кенни Таулер узнал в девушке Кэти Белл, а она прошла мимо, не зная о том, что в его большом рюкзаке лежит свеженаписанная статья о ней, которая уже так скоро появится на страницах «Спортивного обозревателя». Она прошла мимо, не догадываясь, что в палате больницы святого Мунго Альберт Ранкорн пытается усмирить вскипающую в нём глухую ярость, вспоминая число приговоров, которые ему приходилось подписывать, и что больше всего на свете он мечтал убить всех тех, кто ему об этом невольно напоминал. Она не знала о том, что прямо сейчас, за много миль отсюда на Хогсмидском кладбище, один рыжеволосый волшебник на могиле своего брата-близнеца сжигал заклятием две траурно-чёрные розы, принесённые туда Кэти два дня назад, и с отчаянием вспоминал её, как пример чёртовой стойкости и жизнелюбия, которой ему так не хватает, не подозревая о том, какие демоны одолевали её ещё вчера.

Она не знала. И он, наверное, тоже не знал.