ГП и Ткач-недоучка (гет)

Народ облегчённо зашевелился, толстая тётка в застиранном халате под вязаной кофтой закудахтала про бедную сиротку. Я скромно потупил очи долу, вытерпел её поглаживание по голове, сел, куда сказали.

Гермиона оказалась неподалёку, через стол наискосок. Глянув на меня, девушка уставилась в пустую тарелку, заметно порозовев. Если мама Уизли решит сегодня скормить ораве дармоедов сосиски, то, боюсь, Гермиона останется голодной.

За ней, у края стола, сидел Сириус, такой же всклокоченный, как и вчера. Мне только кажется, или он вообще не ложился? Лихорадочный блеск в глазах, сжатые кулаки, — что за блохи нашего анимага грызут?

По другую сторону Гермионы сидели рыжие близнецы, — двое из ларца, одинаковых с лица. Они хитро перешёптывались друг с другом, и ничего вокруг не замечали, даже того, как изменилась девушка рядом после моего появления.

С нашей стороны сидел Люпин, прямо напротив Сириуса. Он озабоченно хмурился, глядя на задёрганного приятеля, и явно был поглощён его состоянием. Блин, товарищ называется, — вместо того, чтобы здесь медленно спиваться, взял бы другана за хобот, да рванул по бабам куда-нибудь на Ибицу, или ещё какую Майорку. Никогда не поверю, что снобы в белых масках оскверняют себя атмосферой маггловских курортов. А если и так — грим ещё никто не отменял. Если чары изменения внешности другой волшебник сможет снять, то изменённую причёску, какую-нибудь наклеенную бородёнку, усы другого фасона, фальшивую родинку он просто не отличит от настоящих. Такое колдунство, да ещё руками толкового педика-визажиста, покруче любой палочки будет. Сириусу надо окунуться в беззаботную радость, а не в этом фамильном могильнике сидеть. Подсказать ему, что ли?

Младшая Уизли расположилась возле самого очага, напротив близнецов. Я вспомнил, что мы дружили с ней на почве обожания Поттера, улыбнулся при мысли, как она в этом году разочаруется.

Тем временем матриарх рыжего семейства закончила творить кулинарное волшебство, из-за которого запах еды стал совсем одуряющим, повернулась к нам, чтобы осчастливить утренней пайкой, и обнаружила, что предпоследнего Уизли почему-то нет.

— Рон? — нахмурилась она недоумённо. — Куда он вышел?

— Он ещё не возвращался, мама, — наябедничала любимая дочурка.

Двое из ларца посмотрели друг на друга, потом на стол, потом опять друг на друга:

— Малыш Ронни...

— Его нет здесь, брат мой!

— Еда уже готова, а малыш Ронни опаздывает!

— Этого не может быть, брат.

— Да, брат, скорее, Мерлин проснётся, чем маленький Желудок упустит возможность чего-нибудь заточить.

— Прекратите! — одёрнула их мамаша, и посмотрела на меня. — Колин, ты знаешь, где Рон?

— Когда я выходил, он оставался в ванной комнате, мэм.

— А-а-а, — близнецы обменялись многозначительными улыбками, — ванна, брат.

— Да, брат, тогда малыш Ронни может и опоздать.

— Тогда, брат, даже запах маминой стряпни может оказаться бессилен.

— А нам, брат, суждено скончаться в голодных судорогах.

— Да, брат, надо потренироваться, чтобы даже смерть не разрушила наше природное очарование.

Рыжие клоуны стали кривляться, притворяясь умирающими, но смешило это только Джинни: Сириус был слишком поглощён своими мыслями, Люпин — его состоянием, Гермиону отвлекало моё присутствие, а мне после вчерашнего как-то не смеялось. Закончилось всё быстро и решительно: недрогнувшей рукой мамаша отвесила каждому лицедею по подзатыльнику, и отправилась за сыном, доверив накладывание еды будущей миссис Поттер.

Девочка вооружилась половником, и начала ловко раскидывать груз по тарелкам, которые сами подлетали под черпак молодой разводящей, а потом отправлялись по столу к едокам. Когда напротив меня остановилась исходящая паром посудина, я только покачал головой — мама Уизли действительно решила порадовать наши желудки сосисками с картофельным пюре. Розовые упругие сосиски, и нежное, взбитое, как суфле, белоснежное пюре! Я поднял глаза, и чуть не задохнулся, когда меня ударило отчаянием из пойманного взгляда Гермионы. Чёрт!

Девушка замерла на мгновение, посмотрела застывшим взглядом прямо перед собой, аккуратно положила вилку и нож. Мда, надо что-то делать...

— Гермиона, — я поднялся, отодвинув неудобную табуретку. — Можно тебя?

— Что?

— Говорю, можно тебя на минутку? Пожалуйста.

Она с видимой неохотой встала из-за стола, и прямая, как флагшток, отправилась к выходу.

Далеко мы не ушли — я тормознул возле ноги-корзины, подождал, пока девушка не станет рядом. В полутёмном коридоре лицо Гермионы казалось белым пятном.

— Гермиона Грейнджер, извини меня за то, что я сделал в спальне.

— Ничего не произошло, — ответил мне лишённый эмоций голос.

— После того, как вчера погибли родители, я всё ещё не могу прийти в себя. Когда ты пришла сегодня утром, твои слова прозвучали так же, как кричал брат перед смертью. Я не успел проснуться, не понимал, где нахожусь. А потом ещё и разозлился, когда увидел, что красивая девушка разглядывает меня, словно обезьяну в зоопарке...

Белое пятно лица чуть потемнело — Грейнджер покраснела?

— Это я виновата, Колин. Я долго не могла уснуть, и когда в конце концов вышла напиться воды, услышала, как за дверью плачет человек. А утром миссис Уизли рассказала про твою семью. И я подумала, что смогу тебе как-то помочь...

Мои губы сами растянулись в улыбке:

— Гермиона, ты уникальная девушка. Вряд ли кто-нибудь ещё решит помочь ближнему ранней побудкой.

— Это бы тебя отвлекло!

— Ну, в общем-то да, отвлекло...

Она снова опустила голову.

— Гермиона, честное слово, я правда не хотел тебя оскорбить. Пожалуйста, извини меня, я постараюсь так больше не делать.

— Постараешься? Только постараешься??

— Грейнджер, ты ведь самая умная девушка Хогвартса! Ты действительно не знаешь, что утренняя эрекция связана больше с мочевым пузырём, чем половым влечением? Чего ты вообще ждёшь от парня, который проходит период гормональной перестройки организма? Я тут радуюсь, что мы в школе мантии носим — хоть не видно, как тело реагирует на неожиданные раздражители. Отец рассказывал, он в школе иной раз двойки получал только из-за того, что к доске выйти не мог из-за торчащей распорки в штанах...

— Извини, Колин, я правда не подумала...

Я вздохнул, потом осторожно взял тёплую девичью ладошку в руки. Грейнджер удивлённо вскинула голову.

— Гермиона, давай договоримся, чтоб было честно и поровну, что ты не будешь меня больше будить так резко, а я не буду выходить тебе навстречу, прикрытый одними благими пожеланиями.

Она хихикнула, видимо, представив этот образ, радостно закивала головой:

— Хорошо! Только обещай, что никому не расскажешь про наше сегодняшнее утро!

— Скала!

Тепло, которое в этот момент появилось между нами, разорвал возглас с лестницы:

— Колин, где ты оставил Рона?

— Простите, мэм? — я повернул голову навстречу маме Уизли, которая резво спускалась по ступеням. С ловкостью, явно наработанной многолетними упражнениями, она скользила по тёмному ковру так легко, что в сердце заскребла невольная зависть — я так бегать никогда не смогу, особенно, после вчерашнего камикадзе под ногами.

— Его нигде нет!

— Я же говорил — он в ванной.

— Нет его там! Ни на втором этаже, ни на третьем, ни на четвёртом!

— А зачем его там искать? Я имел в виду ванную в моей комнате.

— У тебя была личная ванна?? — дамы задали вопрос синхронно.

— Ну да, а у вас что — нет?

— Я хочу посмотреть! — решительно заявила Гермиона, и взяла меня за руку. — Идём!

Наша троица поднялась на третий этаж, пронеслась по коридору (бежать им мешали только мои отстающие ноги), ввалилась в комнату, где я проспал остаток ночи. Недолгое отсутствие позволило увидеть свежими глазами это обиталище скорби.

При дневном свете комната выглядела не фонтан. Запустение, пыль, сырость, которую вчера, мокрый от слёз, просто не чувствовал, — невесёлое место, короче. Вещи мои по прежнему стояли возле постели, но Рона не было не видно, и не слышно. Точно, я же закрыл дверь в ванную комнату, чтоб вопли оргазмического счастья, которые, зуб даю, рыжий обалдуй издаст неоднократно, не пугали коридорных гуляк!

— Где он?

— Где она?

Опять в унисон заговорили. Ишь, как завелись-то!

Я подошёл к нужной панели, постучал пальцем по выпуклому бутону, сдвинул в сторону прорезавшуюся дверь, и отпрыгнул назад, когда из открытого прохода повалила розовая пена.

Из ванной шибануло крепким яблочным запахом, словно давешний эльф-уродец организовал тут склад свежесобранных антоновок. Кисловатый аромат бил в нос так мощно, что я невольно облизал губы, почувствовав на зубах оскомину.

Розовая пена плотной стеной пёрла в комнату, и я растерянно обернулся к дамам, потому что совершенно не представлял, как нам пробиться к Рону. Что он такого там начудил? Надеюсь, сам то хоть не задохнулся в этой массе... И думается мне, что яблоки он теперь есть не скоро соберётся — ну разве что его легендарное обжорство окажется сильнее психологических травм.

— Калоре суффусус этер! — рявкнула, как заправский фельфебель, матриарх рыжего семейства. Мы с Гермионой дёрнулись, из палочки ударила струя горячего воздуха, пена подалась назад.

— Запомнила заклятие, Гермиона? — одними губами шепнул я в розовое ушко, и едва удержался, чтоб его не куснуть. Девушка, по прежнему державшая мою руку, кивнула, порозовела (видимо, почувствовала горячее дыхание — мы ведь так близко друг к другу оказались), отодвинулась подальше.

— Ага, пригодится голову сушить после душа.

— Не только. Можно ещё замёрзшего согреть, мокрые вещи обработать.

— У нас есть нужное заклятие! Экскуро от грязи.

— Мне почему-то кажется, что этот вариант меньше нарушает пространственную структуру предмета. Вещи будут не так сильно портиться, и дольше носиться. Как думаешь, почему у Рона мантии хоть и поношенные, а не расползаются по швам?

Гермиона удивлённо посмотрела на меня:

— Да? А мне раньше это даже в голову не приходило.

— Мне тоже, если честно.

Мамаша Уизли тем временем уничтожала преграду — от контакта с заклятым воздухом волшебная пена испарялась на глазах, пузыри лопались, стекали на пол лужицами мыльной воды. Как только препятствие на нашем пути разорвалось глубоким каньоном, матриарх бросилась на помощь сыну. Мы переглянулись, шагнули в яблочный сумрак вслед за исчезающей впереди вязаной кофтой.

К счастью, так высоко пена поднялась только у закрытых дверей, дальше её уровень понижался до более-менее проходимого «чуть выше колен». Но разъярённая Уизли махала палочкой, как Скайуокер световым мечом, и после неё оставалась широкая просека с мыльными лужами. Недлинный проход закончился ярко освещённой ванной комнатой, где в магическом свете карабкались на стены розовые сугробы, а с потолка свисали пенные сталактиты.

Основное действие происходило в бассейне, который здесь по недоразумению назвали ванной — на наших глазах в нём оживал истинный Солярис, чтоб мне век Тарковского не смотреть! Вода бурлила, вздымалась волнами, гнала к берегам микроскопические цунами, заворачивалась водоворотами. Клубы нежно-розовой, цвета свежевымытого поросёнка, пены вываливались на кафель, расползались по сторонам, свалили ширму, огромной копной собрались в раковине под зеркалом, заполнили гардероб, который я по глупости не закрыл.

А над ванной творилось настоящее волшебство. Большие радужные пузыри, словно древние шары-монгольфьеры, неторопливо поднимались к потолку, время от времени лопались мутными брызгами, и собирались в большое кучевое облако цвета раннего заката. Из этого неспешного благолепия время от времени показывались на свет божий части человеческого тела, которое, видимо, раскачивалось там внутри на невидимых глазу потоках — то голая нога выглядывала наружу, то рука, то ничем не прикрытая задница.

Когда миссис Уизли увидела это невиданное зрелище, то обалдела так же, как и мы. Бедная тётка вытаращилась на облакоплавающего сына, растерянно опустила руки, забыв про палочку. Струя горячего воздуха ударила в воду, полетели в разные стороны пенные хлопья, вода заколыхалась, толкнула вверх новую порцию пузырей.

— Мама! — из облака под потолком вынырнула рыжая физиономия. — Помогите!

Уизли старшая очнулась, махнула палочкой в царственном жесте:

— Фините Инкантатем!

Теперь настала пора обалдевать мне — классическая горе-домохозяйка, неряшливая курица в растянутой кофте, одним движением развоплотила сугробы, сталактиты, кучи в гардеробе, и раковине. Остались только мокрый пол, да стены в радужных разводах.

— Плюх!!! — молодое тело, которое всё это время поддерживала сила волшебного шампуня, неожиданно вспомнило о земном притяжении. Из ванны хлынула тёплая волна, полетели брызги, дамы завизжали, как девчонки, когда вода хлестнула их по ногам.

Затем над бортом поднялся наш герой, мокрый, голый, и несчастный.

— Мама! — воскликнул он надрывно, и рухнул на колени. Ноги бедолагу не держали, руки тряслись, зубы стучали от пережитого страха. — Почему это всегда происходит только со мной?!

Миссис Уизли бросилась к сыну, прижала его с причитаниями к материнской груди. Мы с Гермионой переглянулись, и тихо ретировались, потому что здесь и сейчас мы были совершенно лишними.

Уже в холле, на последних ступеньках, Гермиона, которая всё это время о чём-то напряжённо думала, обратилась ко мне:

— Колин, что там произошло? Почему он летал?

— Наверно, пожадничал, как всегда. Ты ведь была в «Норе»? Как у них с ванной?

Гермиона скорчила ироничную гримаску.

— Понятно. Традиционный медный таз, и кувшин с наколдованным кипятком?

— Ну, не так плохо, как ты себе представляешь, но долго в ней не посидишь — вода быстро остывает, и маленькая она слишком.

— То-то я гляжу, как вошёл, так и замер, словно в пещере Алладина. Пена для ванны насыщена каким-то волшебством, потому что я после неё спал, как убитый, и проснулся отдохнувшим.

— Проснулся? Да я тебя еле разбудила! Хотела уже водой окатить!

— Спасибо, что не успела. Хорош бы я был — мокрый, взъерошенный. Совсем как Рон.

— Не совсем, — на губах девушки мелькнула хитрая усмешка. — Кое в чём Рон тебе уступает...

О, Гермиона шутит? Да ещё на такую тему?? От неожиданности я споткнулся на ровном месте, но тут же восстановил равновесие.

— Спасибо, Гермиона. Так вот, уходя, я сказал, чтобы он не нажимал на флакон больше трёх раз, потому что уже на втором пузыри стали взлетать к потолку. Ну а Рон, видимо, захотел, чтоб было побольше.

— Да, — вздохнула лучшая представительница Золотого Трио, — он это любит, побольше...

— Кому ты рассказываешь — недалеко от вас за столом ведь сижу.

В столовую мы вернулись с улыбками на лицах. Народ ещё заканчивал стряпню мамы Уизли, так что нам не пришлось давиться едой в молчаливом одиночестве. На вопрос, где сама повариха, Гермиона ответила, что она занимается Роном, а на вопрос о Роне, я сообщил, что он с мамой. Родственников этот ответ удовлетворил, поэтому нам удалось обойтись без риска поперхнуться непрожёванной едой.

Однако никакое счастье не может длиться вечно. Я наслаждался последней сосиской, размышляя о кулинарном таланте миссис Уизли, которая обычную еду умудряется сделать удивительно вкусной всего лишь с помощью усиления запаха, и чего-то ещё, когда в дверь ворвалась растрёпанная глава рыжего семейства с сыном под мышкой. Судя по выражению конопатой физиономии, такая забота его не радовала.

— Колин Криви! — начала мамаша грозно. — Что ты сказал моему сыну?

— Чтобы он не нажимал на флакон с шампунем больше трёх раз, мэм. Но, видимо от восхищения роскошной отделкой комнаты, он меня не услышал.

— Это правда, Рон? — обратилась мама к ещё мокрому рыжику, и тот опустил голову.

— Ты открыл ванную? — удивился Блэк.

— Какую ванную? — близнецы привстали из-за стола.

— Это та, где Джеймс летал под потолком? — оживился Люпин. — С фирменным шампунем Блэков?

— Ванная с магическим шампунем?? — умение близнецов говорить синхронно, меня не удивило.

— С летучим шампунем... — улыбнулся Люпин каким-то воспоминаниям.

— Где она??

— А ну тихо! — рявкнула мама возбудившимся детишкам. — Это правда, Рон?

— Ну мам, — заблеял тот, — я не помню, правда!

— Рон Уизли! Сколько раз тебе надо повторять, что нельзя быть таким бестолковым! Тебе уже скоро семнадцать, ты уже вот-вот мужчина!

Рассмотреть красу Гриффиндора я успел вместе с Гермионой, пока он нас радовал своим неглиже, и подумал тогда, что бедной Герми тётя Ро подложила большую свинью, когда решила, что та свяжет свою судьбу с этим «вот-вот мужчиной». Если б мне пришлось ваять с него Аполлона, фиговый листочек оказался бы самой неброской деталью молодого здорового тела. Мда...

Смотреть, как мама-наседка прессует пацана, при этом совершенно не обращая внимания на реакцию окружающих, было тягостно и неловко. С такой домашней заботой он до самой смерти из-под маминой юбки вылезти не сумеет. То-то Гермиона в фильме так хреново выглядела, когда детей в школу отправляли.

Я быстренько закидал в пасть остатки картофельного пюре, поблагодарил за вкусный завтрак (шеф-повар не заметила моих слов, поглощённая воспитанием почти взрослого сына), кивнул головой соседям, и направился в холл.

В нём было темно, мрачно, зато отсутствовала наседка Молли. Когда я подошёл к выдолбленной стопе, чтоб поближе разглядеть монструальное творение, над головой загорелся настенный фонарь — пламя зашипело так натурально, что я невольно принюхался, опасаясь газовой утечки. Ну да, раз в викторианской Англии газовые рожки были в ходу, то здешние копируют именно их. Я присел, тронул пальцем заскорузлый коготь на чудовищном мизинце, поднял голову, и отшатнулся — надо мной нависали браться Уизли.

— Колин...

— ... рассказывай!

— Что именно?

— Всё!

— С самого начала!

— Ну... вначале земля была темна и пустынна, и дух божий носился над волнами.

— Чего??

— Колин, — Блэк подкрался так тихо, что братья подпрыгнули, услышав его голос за спиной. Он тихо засмеялся, покачал головой:

— Далеко не все маги знают Библию. Христианство у нас не популярно, знаешь ли.

— То есть, рассказывать от начала времён не стоит?

— Нет, не стоит. Лучше ты расскажи, как нашёл ванную комнату.

Я пожал плечами:

— Да, в общем, просто. Перед сном очень захотелось помыться, а тут ночной горшок под койкой. Раньше я читал про старинные особняки, и во многих из них были скрытые проходы, тайные комнаты, слуховые камеры. Искать, кого бы спросить насчёт горячей воды, было поздно, поэтому я, на всякий случай, решил простучать стены. На третьей панели нашёл вход.

Братья обменялись потрясёнными взглядами:

— Джордж, почему...

— ...это не пришло нам в голову, Фред?

— Вас, наверное, сбил с толку ночник под кроватью.

— Да уж, старый Кричер в своём репертуаре, — скривился Блэк. — Сколько ни говорю, чтобы он перестал маяться ерундой, по прежнему ведёт себя так, словно на улице середина девятнадцатого века, а не конец двадцатого.

— Мне другое интересно, Колин, — вмешался Люпин. Видимо, его острый слух полу-волка не выдержал визгливых интонаций Молли Уизли, раз он присоединился к нашей компании. — Как ты сообразил, что не надо больше трёх раз давить на шампунь? Гости традиционно попадались в эту ловушку, поэтому Сириус заблокировал доступ к ванной, пока в доме дети. Джеймс Поттер, например, болтался под потолком, пока его Сириус не вытащил. Помнишь, вы нам так уморительно рассказывали на помолвке, что Лили до слёз хохотала?

— Отец Гарри Поттера тоже бывал в этом доме?

Блэк скривился:

— Один раз, недолго. Выдержал «малый ужин» с мамашей, завтрака дожидаться не стал, аппарировал сразу, как высушил волосы. Мы оба тогда ушли, если быть точным — матушка в то утро была особенно красноречива.

— Ещё больше, чем сейчас?

— Это всего лишь портрет, Колин, — вздохнул Сириус. — В нём нет даже сотой части того ужаса, воплощением которого была живая Вальпургия Блэк...

Неловкую тишину, которая наступила после его слов, прервал громкий стук в дверь.

— МакГонагал? — Блэк подошёл к двери, прижался физиономией к дверному глазку, удовлетворённо кивнул, отступил на шаг, и махнул палочкой.

Что-то громко дзынькнуло, защёлкало, затрещало, словно несмазанная зубчатая передача, и в облаке уличного света на порог ступила профессор в своей вечной зелёной мантии, и высокой шляпе.

— Мистер Криви, вы готовы? — строго взглянула на меня декан. — Нам пора отправляться.

— Да, мэм, только мантию накину.

Я метнулся в столовую, стянул форменную хламиду с каких-то раскидистых рогов, удачно прикрученных у дверей в качестве вешалки — подозреваю, что это был подарок тётушки Вальпургии любящему мужу, не то как предупреждение, не то как констатация случившегося факта, — махнул на прощание рукой. Мама Уизли всё ещё распекала непутёвого сыночка, одновременно подсушивая мокрые патлы бедолаги волшебной палочкой, так что ни она, ни он моих движений не заметили. Джинни с Гермионой возились с посудой, однако моя утренняя муза увидела прощальный жест, повернула голову, чтобы улыбнуться в ответ. Огонь в камине подсветил её тонкую фигурку, каштановый вихрь непослушных волос превратился в волшебное сияние вокруг прекрасного лица, и сердце моё пропустило удар, а в груди что-то болезненно сжалось.

— Держись, Колин, всё будет хорошо, я знаю!

— Спасибо, Гермиона, — выдавил я непослушными губами, — ты мне здорово помогла...

Когда мы вышли на улицу, и мне удалось проморгаться от слёз, которые набежали на глаза из-за контраста с тёмным коридором, окрестности показались намного симпатичнее, чем были ночью. Может, настроение тогдашнее повлияло, может, слишком слабые уличные фонари, но сейчас вокруг нас расстилалась вполне себе атмосферная улочка. Своеобразные «задворки для богатых туристов», которых хватает в старых городах, чтоб с одной стороны было в меру безопасно, а с другой чтобы запустение и срань радовали взгляд бедного мененджера-путешественника.

Он ведь, мененджер, на работе своей изворачивается, как змей из-под вил, страхи испытывает перманентные, фрустрации, отсутствие уверенности в завтрашнем дне, а приедет в какой-нибудь польский Вроцлав, побродит по тамошнему «Бермудскому треугольнику», которым приезжих пугают чуть ли не со времён переселения поляков из-за Буга, и совсем по другому воспринимает свою ипотечную квартиру с кредитным автомобилем. В новых путеводителях часто можно найти подобные объекты, когда заходит речь о старых городах, типа «посмотрите на реальную жизнь», хотя сколько здесь той жизни, а сколько разыгравшегося воображения очередного туриста?

Вот и сейчас, из окон дома напротив, с облупившимся глобусом на фронтоне, играла весёлая музыка, доносилась неразборчивая болтовня довольных жизнью людей, по улице то и дело проезжали неплохие легковушки, тяжело переваливаясь на неровностях брусчатки, прокатил маршрутный автобус, мимо пробежали трое пацанов с пакетом в руках — жизнь била ключом, и совсем даже не по голове.

МакГонагал поджала губы, когда споткнувшийся пацан крикнул «бля!», окинула взглядом окрестности (судя по выражению лица, чистокровная магесса видела вокруг исключительно разруху, уныние, и полный караул), повернула голову:

— Мистер Криви, возьмите меня за локоть.

— А может, на метро? — посмотрел я робко из-под руки.

МакГонагал нахмурила брови, глянула на меня так, словно это я только что осквернил воздух матерным словом:

— У нас нет времени на развлечения, молодой человек. В Министерстве нас уже ждут.

И мы аппарировали, Мерлина, Мордреда, и ихнюю косолапую бабушку в бога душу мать!!

— Буэ! — радостно сказал желудок, когда я поднялся с асфальта, коварно прыгнувшего мне прямо под ноги. — Буэ-э-эк!

— Что с вами, Колин? — встревожилась декан, и вытащила палочку.

— Аппарация, мэм, — я вытер губы, слёзы, вспотевший от неожиданности лоб. — Всего лишь аппарация. Не думаю, что это вина стряпни миссис Уизли.

— Да, — МакГонагал несколькими движениями палочки привела меня в полный порядок, убрав следы неудачного перемещения. — Молли временами злоупотребляет кухонной магией, но только не сегодня. Я поговорю с Альбусом о вашей магической оболочке...

— Аврор Кингсли говорил что-то о проверке магического ядра.

— И это тоже. Идёмте.

Мы прошли по узкому тёмному переулку, и выбрались на обычную улицу где-то на задворках большого города, с давно не мытым асфальтом, кучами мусора у бордюров, серыми плитами тротуара, равнодушную блёклость которых не смогли развеселить даже сигаретные окурки, так щедро разбросанные вокруг.

Я огляделся — какие-то офисы в пятиэтажке слева, паб через дорогу, с утра закрытый, и ни одной живой души. Видимо, народ только-только по работам разъехался, ещё с пол-часа будет в кабинетах, да конторах в себя приходить. Я принюхался, уловил слабый запах кофе, довольно покачал головой: из легальных наркотиков кружка растворимой гадости с утреца — самое лучшее, чтоб до конца очнуться «в жестоком мире взрослых людей».

Из-за угла вывернул старый грузовик. Его движок пёрднул облаком чёрного солярного дыма, надсадно взревел, и машина остановилась под самой дальней вывеской, где было что-то про канцелярские товары. Из кабины вылез водила в потрёпанном синем комбинезоне, поправил на башке бейсболку, даже отсюда видно, что не первой свежести, зашёл в двери. На грузовике примостился здоровенный строительный контейнер — сам таким пользовался, когда ремонтом занимался.

МакГонагал окинула взглядом окрестности, нахмурилась, вышла на проезжую часть:

— Нам туда, мистер Криви, — бросила она, махнув рукой на красную телефонную будку. — Это вход для посетителей.

Мы приблизились, и оказалось, что вход подвергся массированной атаке хулиганов. Они побили стёкла в будке, закидали мусором её внутренности (больше всего на полу валялось конфетных фантиков, упаковок из-под чипсов, и кубиков «лего» — я даже представил на мгновение, как злые парни в наколках, после того, как основательно покуражились над бедным сооружением, собираются в кучку, шуршат конфетами, и отчаянно спорят, размазывая шоколад по губам, куда очередную детальку надо всунуть, чтобы сложить слово «счастье» из букв «ж», «о», «п» и «а»). Стены вокруг, как и то, что от будки осталось, были щедро покрыты какими-то нечитабельными граффити ярких вырвиглазных цветов.

От этого буйства ядовитых красок пришлось прищуриться, потому что от одного взгляда на них запекло под веками, но почти сразу я вдруг осознал, что меня всё время что-то отвлекает, отталкивает от этого места, не даёт сосредоточиться ни на одной мысли — как муха, которая здорово раздражает самим своим жужжанием, даже если не садится на кожу. Я огляделся — водила вышел из здания, и осторожно опускал контейнер на тротуар. Непонятный гул, который ощущало моё тело, не был его делом, потому что расстояние оказалось слишком велико. Тогда я ещё раз попробовал сосредоточиться на своих чувствах, и понял, что мне мешает всё — рисунки на стенах, битое стекло на тротуаре, мусор на полу, и даже каркас многострадальной будки. Это что — магглоотталкивающие чары так действуют?

Тем временем декан Гриффиндора перестала думать о чём-то своём (похоже, она пыталась прийти в себя, выбитая из равновесия серьёзными причинами), мягко, но решительно подтолкнула меня в телефонную кабинку, и втиснулась туда следом. Места внутри оказалось катастрофически мало, зато воздуха было даже слишком много. Я прижался бедром к металлической стойке, а голову выставил наружу, чтоб не упираться в перекошенный таксофон, который радовал взгляд нацарапанными прямо на корпусе ругательствами. Все они были английскими, так что большого интереса не вызвали. Почему вот только вандалы не оборвали трубку? Она так сиротливо висела на длинном шнуре посреди окружающего хаоса, что напоминала самоубийцу, которому всё-таки удалось повеситься, после многих неудачных попыток подавиться чипсами, заболеть сахарным диабетом, или задохнуться «лего».

МакГонагал тем временем взяла трубку в руки, осмотрела её с хорошо заметным неудовольствием, прижала к уху, а левым указательным пальцем стала набирать цифры на покорёженном диске. Вопреки ожиданиям, тот не слетел после первого проворота, и послушно возвращался назад, давая возможность набрать странный номер: шесть... два... четыре... четыре... два... Занятные цифры...

Мысли прервал усилившийся гул, который заставил вздрогнуть от неожиданности — похоже было, что где-то рядом включился огромный трансформатор. Заболела голова, заломило виски, я сморщился, но гудение прервалось так же неожиданно, как и появилось, а тишину разорвал холодный, лишённый каких-либо человеческих эмоций женский голос:

— Добро пожаловать в Министерство Магии. Пожалуйста, назовите имя, и цель визита.

МакГонагал оторвала трубку от уха, удивлённо глянула на неё, аккуратно опустила повисеть на проводе.

— Минерва МакГонагал, заместитель директора школы чародейства и волшебства Хогвартс. Сопровождаю ученика четвёртого курса Колина Криви в связи с административной необходимостью.

— Благодарю вас, — ответила невидимая секретарша. — Посетитель, пожалуйста, возьмите значок, и прикрепите его на свою одежду.

В лоток для сдачи выкатились два жетона. Я взял холодный, приятно тяжёлый на ощупь прямоугольник, прочитал: «Колин Криви, административная необходимость». Булавки с обратной стороны не оказалось, поэтому я взглянул на декана. Та забрала свой жетон, прижала его к груди:

— Он приклеивается к одежде, Колин. Надо только чуть-чуть подержать.

— Посетитель Министерства, — напомнила о себе неизвестная волшебница, — вы обязаны пройти досмотр, и зарегистрировать вашу палочку у стойки службы безопасности, которая расположена в дальнем конце Атриума.

— Спасибо, мэм, вы нам очень помогли, — ответил я на автомате. Дожил — с автоответчиком разговариваю...

— Ми... — голос поперхнулся, — Министерство Магии желает вам удачного дня. Пожалуйста...

МакГонагал удивлённо посмотрела на меня, потом на таксофон, потом снова на меня. Опять, что ли, я как-то не по волшебному выпендрился? Кто меня за язык тянул, чёрт!

Под ногами задрожал пол. Я дёрнулся, декан схватила меня за плечо:

— Мистер Криви, постарайтесь не высовываться из лифта во время движения, это чревато травмами!

Дрожь усилилась, и асфальт медленно пополз вверх, — мне тут же захотелось выскочить из будки, потому что выглядело это так, словно мы проваливаемся в болото, и через минуту над нашими головами сомкнётся чёрная вонючая грязь. Толстый слой асфальта, подушка из щебня, песок, земля, срез какой-то заросшей изнутри трубы проехали у меня перед глазами снизу-вверх, словно в каком-то жутком кошмаре. Рассеянное свечение, похожее на слабый ночник, которое осветило кабину, только усилило моё напряжение.

Уши терзал отвратительный скрежет железа о камни, словно кабина действительно протискивалась сквозь слои почвы каждым сантиметром своего корпуса, и если б не профессор, я бы уже орал, перекрикивая этот чудовищный звук, чтобы хоть как-то заглушить собственный ужас и панику. Но мой декан спокойно опускалась под землю сквозь скрип, визги и стон металла, словно занималась этим каждый день, а мне оставалось только сильнее прижиматься к железной коробке таксофона, да стискивать зубы, чтобы перепуганное сердце не выскочило через горло.

Потом сумрак кабины прорезал золотистый луч. Он мазнул по ногам, и полоса над полом стала расширяться, поднимаясь к потолку. Ослепительное сияние заставило меня зажмурить глаза, слёзы брызнули, как от электросварки, так что из телефонного лифта я вышел практически на ощупь, влекомый поводырём-деканом.

Когда способность видеть опять вернулась в многострадальное подростковое тело, я огляделся, и едва удержался, чтобы от изумления не ушибить пальцы ног упавшей на них челюстью — то, что сотворили местные дизайнеры с этим местом, превосходило всякое воображение. По крайней мере, моё.

Лифт нас высадил в самом углу огромного... нет, так сказать — значит, ничего не сказать... можно было бы выразиться «чудовищно, нечеловечески огромного» вестибюля, холла, зала — короче, того места, где можно поместить целую армию людей. Массы народу в одинаково покроенных хламидах топали по отполированному дереву пола, и широкими потоками исчезали в здоровенных каминах из чистого золота, чтобы вынырнуть из таких же каминов напротив, и продефилировать через всё нереально большое пространство обратно к выходу. Может быть, это были разные люди, которые отправлялись по своим делам в разные места, но первый, самый незамыленный взгляд вызвал в памяти ассоциацию с муравейником. Опасным, всемогущим муравейником, где каждый муравей — всего лишь часть единой махины, о целях которой он даже представления не имеет.

Чтобы отделаться от этого неприятного ощущения, мне пришлось отвернуться, сосредоточиться на стенах. Все они, куда только дотягивался взгляд, были покрыты панелями цвета тёмного мёда, полированными в зеркало. Я тронул пальцем гладкую поверхность, почувствовал слабый запах янтаря. Внезапная догадка заставила ошеломлённо оглянуться — это ж сколько они его сюда вбухали?! Десятки тонн, сотни? А мы ещё думаем — куда это Янтарная комната делась? А она вот где, в Лондоне подземном, у магов!

Декан взяла меня под локоть, мягко потянула за собой, но я даже не заметил, что меня куда-то ведут, потому что окружающее просто ошеломляло масштабом и размахом. Особо изощрённой резьбы на панелях я не заметил, но, может, не красота была главной причиной того, что в Министерстве пахнет смолой и морем? Древние греки с не менее древними римлянами, если мне память не изменяет, янтарь считали магическим материалом, и активно использовали его в Тайном искусстве. Неужели и здесь он те же задачи выполняет? Может, он как аккумулятор магической силы действует — вон сколько её здесь тратится.

Потолок над этим янтарным мотовством тоже был ещё тот, магический. Нежно-голубого цвета, он расстилался где-то высоко над головой, а на нём сияли чистым золотом неизвестные символы. Часть из них напоминала цифры, часть — буквы непонятного алфавита, часть — вообще непонятно что. Эти магические каракули постоянно меняли свои очертания, перетекали друг в друга, исчезали в одном месте, чтобы проявиться в другом, подальше. От этого хаоса над головой, у меня засосало в животе, и набежала тягучая слюна, как при укачивании в самолёте. Боже, как местные работники с этим справляются — неужели их от всего этого не тошнит?

Тем временем профессор провела меня сквозь толпу клоноподобных магов, и мы оказались возле фонтана, который скультурной группой торчал посреди того, что волшебница с красивым, но холодным, как у Снежной Королевы, голосом назвала Атриум. Произведение неизвестного гения молотка и зубила напомнило мне, человеку грубому, и простому, широко известный советский символ «Рабочий и колхозница», только местного, магического масштаба. В смысле, труба у здешнего была пониже, а дым пожиже.

Рабочим выступал мужик в мантии, высоко задравший палочку, а колхозницей, соответственно, шикарная тётка в хламиде, которая расположилась чуток пониже и сбоку от своего хозяина и владыки. В ногах этих гордых повелителей мира нашлось место для всякой магической дряни — кентавра, домашнего эльфа, и какого-то уродца в шляпе. Русалок для композиции не нашлось, так же, как Ктулху. А жаль, жаль, — я бы ещё Макаронного Монстра сюда добавил, и парочку сирен, чтоб спинки призывно выгибали.

Вся честная компания испускала из себя воду — люди из палочек, кентавр из стрелы, а домашний эльф так вообще из ушей. Потоки эти, мелодично журча, собирались в бассейн, и когда я увидел бортики нежно-зелёного цвета, споткнулся на ровном месте — так вот откуда Блэки взяли свою ванну! Это ж один в один министерский бассейн!

Размышления о странном чувстве юмора тёмной семейки направили мысли в другое русло, и я по-новому взглянул на золотые фигуры. Хм... Кентавр за спиной мага в любое мгновение может воткнуть ему стрелу в почку, эльф человека обнимает за коленки, готовый если не повалить, то, по крайней мере, не дать увернуться от атаки, а уродец в шляпе контролирует тётку. Интересная композиция, да... Узнать бы, кто это такой хитромудрый сваял воплощённую гордость английских магов, и сколько он получил от гоблинов — это же они третьей фигурой изображены?

На дне бассейна поблёскивали монеты. Количество их меня разочаровало — думал, маги пощедрее будут. Хотя, может, его как раз перед нами почистили, чтоб место для воды освободить? Но сколько я ни смотрел, из проходившего мимо народа к фонтану никто не подошёл, и денежку не кинул. Да и лица не радовали — классические «синие воротнички» по дороге на работу, ещё не проснулись как следует, но уже осознали, что жизнь полна страданий.

Приятным исключением был только молодой парень в накидке аврора, который дожидался нас у невысокой оградки, и сиявший, как натёртый пятак. Впрочем, виной этому могла быть ошеломляющая брюнетка, которая присела на преграду рядом с ним, чтобы рассеянно взирать на окружающий мир. Судя по восторженному лицу счастливчика, эта черноволосая богиня снизошла к стражу порядка так неожиданно, что он просто не успел натянуть официальное выражение лица. Потом он увидел нас, вытянулся во фрунт, и неожиданно звонко произнёс:

— Здравствуйте, профессор, рад вас видеть!

— Взаимно, Рэджинальд, — улыбнулась декан совсем не по школьному. — Здравствуй, Бэкки.

— Мэм, — красавица склонила голову, а я застыл в изумлении — вот она какая, хозяйка голоса в лифте! — Рада вас видеть. Надеюсь, в школе всё хорошо?

— Как обычно, Бэкки, благодарю. А ты по прежнему «Ледяная королева»?

По лицу брюнетки мелькнула тень, она пожала плечами:

— Вы же знаете, как это упрощает жизнь.

Потом она внимательно посмотрела на меня, и я почувствовал, что лицо начинает предательски пылать.

— А ты тот самый парень, который поблагодарил громковещателя?

Я аристократически содрогнулся, шаркнул ножкой:

— Колин Криви, фотограф-любитель к вашим услугам, мисс Бэкки.

Она склонила голову к плечу. Мне показалось, или в её чёрных глазах действительно прыгают чёртики?

— Любитель?.. — подняла бровь прекрасная незнакомка.

— Фотограф, — уверенно ответил я. — И хотя это прозвучит самонадеянно, очень неплохой.

— Вот как? — протянула красавица. — Неплохой? Тогда, что бы ты мне предложил? Я хочу карточку сделать, чтобы приятно было взглянуть.

Продолжая разглядывать меня с царственной снисходительностью, она перенесла вес с ноги на ногу, и вся её поза вдруг стала невыносимо влекущей. Да как женщины это делают, что даже в бесформенном магическом балахоне на них хочется смотреть и смотреть?!

Я глотнул, чтобы дрожащий голос не дал предательского петуха, улыбнулся в ответ:

— Смотря для кого эта карточка, мисс Бэкки. Если для себя, то предложил бы портрет на фоне осенних листьев, если же для кого-то...

Уши мои пылали, как газовые факелы, но мышцы лица по прежнему оставались под контролем, поэтому я выдал многозначительную ухмылку, и продолжил, когда увидел, что она моргнула от неожиданности:

— Если же для кого-то, лучше «низкий ключ» — угольно чёрный фон, на котором только ваше запрокинутое в порыве страсти лицо. Из-за резкого контраста оно практически не различимо, выделяются лишь алые, словно сочные спелые яблоки, губы (краем глаза я заметил, как непроизвольно облизнулся затаивший дыхание аврор), и белая, как нежный свежий снег, шея. Простите за дерзость, но она у вас идеальна, мисс Бэкки, я буквально вижу, как её очень чувственно, едва касаясь, ласкает избранник вашего сердца.

— Кхм! — профессор МакГонагал вмешалась в самое время. Тело подростка было уже на грани паники, и мне всё труднее удавалось скрывать его естественные реакции.

Мы все облегчённо зашевелились, я смог покаянно опустить глаза:

— Простите, профессор, я очень волнуюсь.

— Вижу, мистер Криви!

— Колин, — молодой аврор пришёл мне на помощь, — давай-ка сюда.

Он вытащил длинный золотой стержень, поводил вокруг меня, как полицейский в аэропорту, забубнил что-то неразборчивое в воротник. Потом отложил магический сканер, протянул руку:

— А теперь палочка.

— У меня её нет, простите. Авроры не отдали.

— Чтооо??