Винецкая, ваш выход!.. (гет)

Пьяная компания, медленно, но верно, трезвея, удивленно смотрела на ввалившихся в квартиру милиционеров. И всё могло бы закончиться благополучно, если бы им предъявили документы популярного режиссёра и разъяснили ситуацию, но вдруг…

От вида распластанного на полу Владимира выпившую Машу переклинило: дико взвизгнув, она в прыжке сбила ногой милиционера, надевающего наручники на «злоумышленника». И тут же получила удар в челюсть от старшего по наряду.

Крик «Наших бьют!» лишил всех остатков разума, и завязался «бой», которой, конечно же, закончился быстрой победой стражей порядка.

Заломили.

Скрутили.

Поддали… и отправили всю компанию в районное отделение милиции.

Там быстро во всём разобрались. Документы кинорежиссёра и один разрешённый звонок творили чудеса: среди ночи на работу явился начальник отделения. Он объявил нарушительнице, Марии Винецкой, предупреждение за мелкое хулиганство, шум в ночное время, и тут же извинился перед ней и Владимиром Онисимовым за своих сотрудников, которые так рьяно кинулись исполнять служебные обязанности.

А драка? Так никакой драки и не было. Рассеченные губы и подбитые глаза? Споткнулись, бывает.

— Ну, забирай свою валькирию, — посмеивался начальник отделения, подталкивая раскрасневшуюся от стыда Машу к Владимиру. — Страшная сила — актриса, влюблённая в собственного режиссёра.

Красные щёки Маши вспыхнули багрянцем, и она ещё сильнее опустила голову, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. Провалиться бы на месте! Или испариться.

— Владимир, рад знакомству! — Начальник протянул на прощанье руку. — Да, куда вас доставить?

— К дому Винецкой, — ответил Владимир и, заметив ухмылку милиционера, уточнил: — Моя машина осталась у её подъезда.

«Почему он оправдывается? Спасает остатки моей репутации? — удивилась Маша. — Нет, зачем ему это нужно. Наверное, не хочет лишних сплетен, объяснений с супругой. Кстати, а он женат?»

Только в милицейской машине Маша вспомнила об остальных:

— А где Оксана и парни? Их не отпустили?

— Их выпустили первыми. Мигом слиняли.

«Как же так? — Машу не удивил поступок парней. Они ей не понравились с первого взгляда: ни рыба, ни мясо. Вернее, мясцо с гнильцом. — Но Олеся? Тоже мне лучшая подруга!»

Не сдержавшись, Маша высказалась:

— Как гулять, так вместе, а как порядок наводить… одной. Ой, дверь! — вспомнила она. — Что делать? Утром же мама приедет и всё увидит.

— Впервые встретил актрису, которая так боится мамы, — было засмеялся Владимир, но осёкся, скривившись от резкой боли в разбитой губе.

Маша достала из кармана носовой платок и осторожно промокнула капли крови, выступившие из ранки Владимира, а он, перехватив её руку, прижал к своим губам.

— Я не боюсь, просто не хочу расстраивать. Она уже не молода, да и сердце больное… — затараторила Маша, напряженно выпрямившись и застыв в одной позе. Девушка совсем не знала как себя вести с мужчиной в подобной ситуации.

— Помогу! Отремонтирую твою дверь, — через платок слова Владимира прозвучали глухо.

Маша не стала задавать лишние вопросы — ведь ему больно говорить. А вот ей повезло: удар милиционера прошёл вскользь, и больше досталось скуле, чем челюсти. Правда, это место покраснело и немного побаливало. Не беда! Главное на лице не осталось ни ссадин, ни синяков.

— Где у вас круглосуточная аптека? — поинтересовался Владимир, когда они почти доехали до дома.

— Рядом. Вон в там! — Маша указала на примостившуюся к торцу соседнего здания одноэтажную пристройку. — У Марины в домашней аптечке есть аэрозоль с антибиотиком для мелких ран.

— Нет, мне нужно другое лекарство. — Кривовато, только здоровой стороной рта, ухмыльнулся Владимир.

Маша пожала плечами. Другое, так другое. Неладное она заподозрила только в аптеке, когда услышала:

— У вас есть бодяга? Мне лучше в порошке.

«Интересно, зачем? У Владимира же нет синяков… Что-о-о?!» — Маша, пронзённая догадкой, кинулась к зеркалу у стеллажа с солнцезащитными очками и чуть не взвыла в голос: — Боже! Какой ужас!

Над её правым глазом переливался красными и синими тонами огромный синяк. Словно сумасшедший визажист наложил яркие тени только на одно веко.

— Откуда он взялся? Ведь ещё с полчаса назад всё было нормально. — И быстро закрыла глаз носовым платком.

— Что так? Валькирии не гордятся боевыми трофеями, — спросил и сам себе ответил подошедший к Маше Владимир. — Ну, не плачь! Быстро вылечу. Я синяки с детства всегда бодягой свожу.

— Драчуном были? — всхлипнула Маша.

— Пф-ф, и есть! — прыснул Владимир. — Куда ж без этого? И драчуном, и футболистом, и хоккеистом. На собственном опыте освоил истину: получил удар в скулу — жди синяк под или над глазом.

Тем временем они, выйдя из аптеки, подошли к машине.

— Ваша? — Глаза Маши округлились от удивления. — Настоящее Ferrari?

— Нет, подделка! — отшутился Владимир, открыл багажник и принялся что-то искать.

Пока хозяин шикарной машины был занят делом и не обращал внимания на Машу, она резвилась по-своему. Распахнув пальто, девушка приняла элегантную позу, будто бы позируя для глянцевого журнала. Её белое шёлковое платье в крупный чёрный горошек с широким чёрным поясом дивно гармонировало с красной машиной. Но Маша несколько заигралась и не заметила, что Владимир, держащий в руках небольшой бокс, смотрит на неё и беззвучно смеётся.

— Ой, извините! Впервые рядом с Ferrari.

Владимир поставил явно нелегкую ношу под ноги.

«Инструменты, — догадалась Маша. — Крутой, а возит, как и мой отец, с собой в машине. Странный он какой-то. Неужели знаменитый режиссёр умеет делать что-то своими руками?»

— Ещё прокачу! А пока, Маша, давай заметать следы нашей гулянки.

— Спасибо, вы так меня выручите. И дверь починить сможете?

— Маша, я не в рубашке с бантиком родился. Всего достигал сам. Несколько раз проваливался на режиссуру во ВГИК, вот и работал там то плотником, то слесарем. Так что могу и новые замки врезать, и сорванные починить.

— Я тоже поступила в РАТИ только с четвертой попытки. Правда, мне два раза предлагали учиться на платном, но у меня с деньгами…

— А Марина? Я-то знаю, какие у неё были гонорары… Она снималась в молодёжном сериале у моей бывшей жены.

— Ну… — Маша замялась, но вдруг её губы расплылись в неуместной улыбке. Как же приятно услышать словосочетание «бывшая жена».

— Понятно. Бывает, — ответил Владимир, проходя мимо консьержки, и та услужливо поддакнувшей ему в ответ.

Пока Владимир возился с дверью, Маша кинулась наводить порядок в квартире.

Слава богу, посуду во время драки не перебили, спасло, что перед «пробами» столик с едой отодвинули к самому окну. Быстро вымыв затоптанные полы и загрузив посудомоечную машину, Марина принялась протирать зеркала. И надолго застряла в коридоре у встроенного шкафа: она всё тёрла и тёрла сияющую поверхность, не отводя глаз от отражения Владимира.

«Как же красиво он умеет работать. Какие у него быстрые и уверенные движения: в них и кошачья грация, и сила. Просто напрашивалось сравнение со львом. Хотя Владимир и есть царь зверей на съемочной площадке», — Маша ловко пририсовала к застывшему на мгновение отражению могучую гриву и хвост.

Тихо прыснула, потом брызнула жидкостью и принялась стирать жирный след пальца на стекле. Несколько уверенных взмахов и вот уже с чистой поверхности на неё смотрит хитро ухмыляющееся отражение Владимира:

— Шаржи на меня рисуешь?

— Как вы заметили? Были же ко мне спиной.

— Профессия обязывает видеть всю площадку. Ничего, снимешься у меня — узнаешь и будешь всегда начеку.

— Я снимусь? Когда?! — радостно взвизгнула Маша.

— В новом… полнометражном… Пробы ты прошла блистательно: милиция оценила.

— А мне показалось, что они были поклонниками вашего таланта, — неожиданно для себя съехидничала Маша, обычно стесняющаяся малознакомых людей.

— Нет, на лавры Бондарчука и Михалкова не покушаюсь: актеров и без меня хватает. Здесь одно дело хорошо бы сделать. Сценарий у меня отличный, может потянуть на призовой фильм. Осталось за малым: достойно снять.

— Но вы же хотели пригласить на эту роль Марину?

— Хотел. Но она подходит только внешне, а вот её характер… абсолютно противоположный типаж. Моя героиня — женщина красивая и неординарная, но неуверенная в себе. Марине такой образ нужно играть, а тебе просто прожить перед камерой, быть сама собой. В сухом остатке — ваша одинаковая внешность, которая меня изначально устраивала.

— Ну…

— Всё! Заканчиваем прения. Сейчас меня больше волнует твой синяк. Принеси масло, оливковое или подсолнечное, будем сводить.

Маша кинулась на кухню выполнять поручение. Владимир внимательно посмотрел ей вслед и улыбнулся. Что ж, с этой актрисой работать будет легко: с одной стороны, талантлива и трудолюбива, а с другой, скромна и послушна. Она чем-то напомнила ему родник. Пусть рядом с рекой он кажется неказистым, но утолить жажду лучше чистой водой.

Тем временем Маша вернулась с бутылкой масла, кофейным блюдцем и полотенцем в руках.

«Точно, с ней будет легко: словно мои мысли читает», — обрадовался Владимир. — Маша, а ещё нужен вазелин или жирный крем.

— Ничего, если вазелин старый? Что-то не найду какой у него срок годности.

— А что с ним случиться? Давай сюда! — Владимир быстро приготовил мазь, и когда Маша протянула руку, чтобы взять лекарство, скомандовал: — Иди, ложись, я сам намажу.

— Но…

— Без «но»! Ты не знаешь, сколько нужно наносить, да и стоя делать это неудобно, — отрезал он. — Ложись и закрой глаза.

Конечно, Маша всё смогла бы сделать сама — не велика наука, но Владимиру хотелось хотя бы одним пальцем прикоснуться к этой девушке.

— Больно? — удивился он, почувствовав, как она напряглась после его первого мазка по синяку.

— Нет, что вы! — Маша густо покраснела, будто её застали с чём-то предосудительным.

Сами собой Владимиру напрашивались два приятных вывода: во-первых, она к нему не равнодушна, во-вторых, не так часто мужские руки прикасаются к её телу. Только вот с такой девушкой заводить обычную интрижку — грешно.

Владимир осторожно промокал струйки масляных подтёков бодяги на щеке Маши и думал о своём, о неудавшейся семейной жизни. А ведь как красиво всё начиналось! Институтская любовь…

А закончилась разводом: не сошлись характерами, вернее, сошлись профессиями. Режиссёрской привычкой считать правильным только своё мнение, а остальных держать на побегушках. Но съёмки — съёмками, а брак — браком. Они старались сохранить семью, однако натура брала своё: то он, то она играли роль ведомого, но надолго никого из них не хватало. Взрыв из-за какой-нибудь мелочи. Скандал. А потом примирение и период затишья со сменой ролей. Так год за годом белка до изнеможения накручивала круги в колесе…

Но в один «прекрасный» момент оба устали друг от друга и тихо разошлись. Наверное, если бы у них были дети. Но детей не было. Теперь у бывшей супруги новая семья, а он…

Владимир внимательно присмотрелся к Маше, лежащей с закрытыми глазами. Эту юную актрису он точно никогда не забудет: как она бросилась защищать его, как была хороша в тот момент. Сверкающие глаза, приоткрытый в крике рот, развевающиеся волосы… Порыв. Сила. Гнев. Эх, отснять бы это крупным планом!

Владимир и сам не заметил, как поцеловал Машу. Она вздрогнула всем телом и напряглась. Он отстранился. На лице девушки, лежащей теперь не с просто закрытыми, а зажмуренными глазами, застыло какое-то странное детское выражение: смесь удивления, простодушия и беззащитности.

Впервые в жизни Владимир, идя на поводу желаний, понял ответственность за другого человека и мысленно задал себе вопрос «Готов ли он к серьезным отношениям?» Обычно его ответ был отрицательным. Но вдруг Владимир почувствовал, как что-то возликовало в душе и, отчаянно выкрикивая «Да!», толкнуло его к Маше.

На страстный поцелуй она ответила сначала робко и неуверенно, но на то и страсть, чтобы сметать всё на своем пути…

Они забыли обо всём: бодяге, времени, которое это лекарство нужно держать на синяке. Первым опомнился Владимир, почувствовав жжение, и кинулся снимать масляным помпоном размазанную по лицу девушки бодягу.

— Чёрт! Передержал! Теперь не хватает, чтобы у тебя ещё и кожа начала слазить.

— У нас, — поправила Маша и стала вторым тампоном вытирать лицо Владимира. — Ой, у тебя воротник испачкался.

Наивная девушка подрагивающими пальцами начала расстёгивать верхнюю пуговицу.

— Плевать! — Владимир так рванул рубашку, что бедные пуговицы разлетелись по всей комнате.

Под звуки поцелуев на сорванную рубашку упало платье, покрывало с кровати, брюки, белье…

Уже забрезжил рассвет, когда Маша вдруг сказала:

— Это, наверное, очень нехорошо… ну, так сразу… в первый день знакомства…

— Глупышка! — Владимир так крепко обнял её, что девушка ойкнула. — Разве чувства подчиняются правилам? Люди придумывают правила, когда нет чувств.

Послышался звук пришедшей SMSки. Маша было потянулась за телефоном, но Владимир не отпустил из своих объятий:

— Не хочу тебя ни с кем делить! — И довольная Маша уткнулась в его плечо и «замурлыкала»: — Как мне хорошо с тобой!

Сколько раз Владимир слышал эти слова от других любовниц. Говорил стандартные ответы, но внутри была только пустота, иногда приятная. Но чаще хотелось просто поскорее отвернуться на другой бок и заснуть. Теперь всё по-другому: ему действительно очень хорошо и он боится даже на мгновенье отпустить от себя эту неопытную, даже неловкую в сексе, но искреннюю девушку.

Так они и уснули, крепко обняв друг друга. Забыв обо всём на свете.

— М…маша? — вскрикнула мать, Ирина Винецкая, ворвавшись в спальню, и тут же перешла на визг: — Как ты могла? В Мариночкиной кровати!

В ужасе Маша начала натягивать на голову одеяло. Моментально проснувшийся Владимир непроизвольно прикрыл рукой любимую девушку, словно мать дитя.

— Ваша дочь ничего предосудительного не сделала, — он медленно и веско выговаривал каждое слово. — Я холост, и Маша не замужем. Мы любим друг друга. Надеюсь, как зять я вас не разочарую.

Ирина, словно рыба, выброшенная на берег, несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот.

— Может быть, вы дадите нам одеться? — продолжал прессовать мамашу Владимир.

Та фыркнула в ответ, брезгливо отбросила в сторону ногой Машин бюстгальтер, валяющийся на полу, и, хлопнув дверью, удалилась.

— Боже мой! Что теперь будет? — завыла Маша.

— Доверься мне! Для начала замаскируем твой синяк. Ого, он уже пожелтел! — Владимир подошёл к туалетному столику Марины и стал разглядывать её запасы косметики. — Вот то, что нам нужно. Театральный грим.

Когда минут через пятнадцать они появились на пороге кухни, то там уже весело шумел чайник, а мать накрывала им завтрак с домашними пирогами.

Маша, не поверившая своим глазам, удивленно взглянула на Владимира. Он подмигнул и шепнул ей на ухо:

— Я режиссёр, следовательно, могу «построить» кого угодно, — а затем уже матери. — Ирина Александровна, вы подтверждаете истину, что у замечательных девушек всегда прекрасные мамы.

— Ой, это вы ещё не знакомы с моей старшей, Мариночкой.

— Я знаком с обеими вашими дочерями. Извините, не представился. Владимир Онисимов. Кинорежиссёр.

— Ой, то-то я смотрю мне ваше лицо знакомо.

За едой разговор прекратился сам собой. Но и этого минимума Владимиру хватило, чтобы кое-что понять в этой семье. Разрозненные пазлы — Машин страх перед матерью, «Мариночкина кровать» и последняя фраза Ирины Александровны — собрались в неприглядную картинку. Почему-то мы можем признать отсутствие способностей в пении, рисовании, поэзии, к языкам и многому-многому другому, но все считают себя отличными педагогами. И вот результат: эта женщина, назвать её матерью у Владимира как-то язык не поворачивался, изуродовала сразу двух дочерей. Одну вырастила хищницей, а второй навязала роль вечной жертвы. Хотя природа создала сестёр просто одинаковыми.

— Ирина Александровна, а какие у вас планы? — поинтересовался Владимир. — Если хотите, то могу подвести вас домой.

— Ой, что вы! Неудобно. Я на даче живу. Далековато. Хотя дома у Мариночки мне делать нечего, ведь она у нас такая чистюля и хозяюшка. Разве что за Машей постель убрать.

— Мам, я уже давно всё перестелила, а грязное белье дома постираю… — принялась оправдываться Маша, но Владимир резко перебил её:

— Без проблем. Я с большим удовольствием проведу выходной на природе. Только заедем ко мне, переоденусь и возьму внедорожник. Маша, а тебе, чтобы не терять время, по дороге купим всё необходимое для вылазки в лес. И не забудь взять с собой мой букет.

— Добро пожаловать на природу! У нас есть и лыжи, и коньки, и лес с замерзшим озером… — довольная Ирина Александровна расплылась в обворожительной улыбке, оскалив остренькие зубки.

Уже вечером, когда родители провожали молодежь домой, мать шепнула дочери:

— Какой мужчина! Только куда тебе такого удержать. А вот наша Мариночка смогла бы.

Из-за этих слов Маша споткнулась и чуть не упала. Хорошо, что стоящий не вдалеке Владимир кинулся на помощь. Он помог любимой подняться на высокий Hummer и потом всю дорогу косился на опечаленное лицо Маши. А ведь несколько минут назад она была такой весёлой и счастливой.

— Маша, выбрось из головы слова матери. Поверь, первый блин у твоих родителей вышел комом.

— Это ты о Марине? Подслушал маму?

— Да, о Марине. Я не подслушивал, а увидел, что Ирина Александровна с тобой заговорила. И не нужно быть провидцем, чтобы догадаться о чём.

Каждое новое слово Владимира отражалось всплеском радости в глазах Маши, и вот уже её губы тронула смущенная, но милая улыбка. Девушка уткнулась лицом в букет. Да, изначально он предназначался сестре, но вчера, убирая остатки еды, Маша увидела в мусорном ведре записку Владимира, разорванную на мелкие кусочки. Потом, когда Владимир с отцом пошли париться в бане, она позвонила к Олесе. Благо утренняя SMSка «Вас можно поздравить?» была именно от неё.

Естественно, порвала записку не Олеся. Заодно Маша узнала, что именно благодаря приказу Владимира «Кыш отсюда!», подруга и парни так спешно смотались из отделения милиции. Значит, всё, что потом произошло между Машей и Владимиром, — не случайность, а хорошо спланированная закономерность.

Впервые в жизни Маша задохнулась от счастья. Хотя нет, уже во второй раз. Первый был несколько лет назад, когда она увидела свою фамилию в списках студентов первого курса РАТИ.

* * *

— Маш, мне нужно, чтобы ты срочно приехала, — голос Марины, жеманно растягивающий гласные, Маша узнала сразу и коротко ответила: — Через два часа.

— Что так? Мне же срочно нужно. Или тебя Вовочка не отпускает?

— Да, не отпускает! — резко ответила Маша.

Всё ясно: мама успела сообщить последние новости своей любимице, приехавшей из Сочи. Подавив первые эмоции, Маша решила не обострять отношений и пояснила:

— Через час за Володей приедет такси в аэропорт, улетает в Финляндию… Да, один. Вообще-то я учусь, а он туда едет как член жюри кинофестиваля в Тампере, — и быстро перевела разговор на другую тему: — Как погуляла в Сочи? Собиралась на пару дней, а вернулась черед две недели.

— Ой, Маш, у нас там, в «Жемчужине», собралась такая забойная тусовка. Мой схлестнулся с немецким продюсером. Ладно, приедешь — расскажу… Чмоки-чмоки!

Ну что ж, с Мариной всё равно нужно встретиться: вернуть чистое постельное бельё и извиниться за буйную вечеринку в её квартире. Эта тема разговора не сильно волновала Машу, сколько раз сестрёнка прикрывалась её именем в ещё более сомнительных ситуациях. А вот реакция Марины на Машин отказ быть домработницей — пугала. Арсенал воздействия на людей у сестры большой: от трогательных слез до истерического визга.

Только войдя в квартиру, Маша поняла, зачем её пригласили. На суд присяжных. Правда, отец старался не смотреть ей в глаза, зато сестра и мать были готовы испепелить взглядом. Поздоровались сквозь зубы и, перебивая друг друга, они стали бросать в лицо Маше гневные обвинения:

— Господи, кого я воспитала? Непотребную женщину, готовую лечь под первого встречного… — Маша недоуменно пожала плечами.

— … лишь бы оттяпать у сестры роль. Думаешь, у меня нет там своих людей? Все просто охренели, когда ты заявилась. Куда лезешь, недоучка?

— Марина, но ведь ты сама начала сниматься ещё на первом курсе. — Маша из последних сил сдерживала слезы: неверие в её способности ранило намного сильнее, чем нападки матери.

— Как ты можешь сравнивать с собой нашу талантливую Мариночку! — мать почувствовала, что прежние обвинения не достигли цели, и стала бить по тому же больному месту. Правда, на не поделенную роль ей было наплевать, а вот жених понравился. Богатый, знаменитый, щедрый, внимательный. Такого бы Мариночке.

— Мам, не знаешь, как умеют «урюпинские» распихивать локтями москвичек? Вот и наша дорогая Маша решила попользовать мою популярность.

Мать с дочерью словно соревновались в ехидстве. Сначала Маша пыталась возражать, что Владимир хвалит её на репетициях, но после визга сестры «А ты шире раздвигай ноги, ещё больше будет хвалить!» — умолкла. Только вздрагивала при каждой обидной реплике.

Так два дятла методично долбили, долбили, долбили в одно место, пока дерево не рухнуло.

— Да подавись ты этой ролью! — вскипела Маша, выхватила сотовый из кармана и дрожащими пальцами набрала номер: — Володя, я отказываюсь от роли в твоем фильме в пользу Марины.

— Кто ты такая, чтобы указывать мне… рановато начинаешь права качать… — Маша не дослушала его гневную отповедь, нажав на отбой звонка.

Вот и всё! Поманив своими дарами, судьба опять повернулась к Маше задом. Отказавшись от роли, она лишилась и любимого человека, который так верил в неё.

— Довольна?! — выплюнула Маша в лицо счастливой Марине. — Теперь твоя очередь «донашивать» за мной роль и любовника, как всю жизнь я твои тряпки и игрушки.

— Машенька, ну что такое ты говоришь? Мы же не миллионеры, чтобы выбрасывать добротные вещи… — растерянно начала оправдываться мать, не замечая, как её дергает за руку муж. Мол, хоть сейчас помолчи!

Но Маша в тот миг уже никого не слышала. Обида, копившаяся годами, раздувала пламя гнева, испепеляющего всё на своем пути. Привычный мир исчез: только глаза Марины, плавающие в радужном сиянии, и её беззвучно шевелящиеся губы, которые вдруг искривились в презрительной гримасе.

Всё. Этого Маша не вынесла и злобно заорала:

— Да чтоб ты сдох… — и в ужасе заткнула собственный рот руками, поняв, что проклинает родную сестру.

Оставаться рядом с родными больше не было сил. Маша так резко развернулась, что каблуки «простонали» в ответ, и кинулась вон из квартиры.

Ноги несли её куда-то: мелькали дома, деверья, люди. Наверное, Маша бежала бы до тех пор, пока в изнеможении не упала б на землю. Ей хотелось загнать себя, чтобы грохочущее в груди сердце остановилось навсегда. Может быть, тогда умрет и единственная мысль, которая подобно кислоте выедала мозг. Мысль кружилась, словно в кольце Мебиуса:

«Я... прокляла... сестру. Сестру… я… прокляла. Прокляла… сестру… я».

Тупик.

Странно, но он материализовался и в реальности: Маша упёрлась в старинный металлический забор. Она бездумно уткнулась в него взглядом, но через мгновение подняла голову вверх и увидела золотящиеся купала собора. И кресты.

Маша подняла руку, перекрестилась и застыла, сраженная мыслью, что не знает, как правильно креститься. Справа налево или слева направо? В семье атеистов разговоры на подобные темы не приветствовались. Но какие-то крохи знаний из книг и бесед, фильмов и пьес всё же просочилось.

БОГ. ПРОЩАЕТ. ВСЕХ.

И цепляясь за кованые завитки решетки, хрипло дышащая Маша «поползла» вдоль ограды, пока не оказалась возле калитки. Толкнула её и вошла в пустой церковный двор. Дверь собора тянула к себе словно магнит — Маша повиновалась этой силе.

Служба уже закончилась, почти все прихожане разошлись. Только несколько старушек нарушали тишину шаркающими шагами. Мерцающие огоньки свечей и лампад, мягкий блеск позолота и запах ладана внушали тихий восторг. Но всё это так не вязалось со страстями, кипевшими в душе Маши. Однако царивший в храме покой каким-то чудесным образом победил бурные эмоции. Так колыбельная песня матери убаюкивает расплакавшегося младенца.

Маша подошла к служке, купила несколько свечей и, смущаясь, спросила:

— А как молятся?

— По всякому… есть молитвы, можешь просто попросить или поблагодарить. Бог всех слышит, да ему и слова-то наши не нужны. Это мы друг перед другом заборы из слов городим, а бог нас насквозь видит. Иди, дочка, к иконе, душа тебе подскажет.

Маша подошла к Богородице. С великой мудростью взирала с иконы на неё мать Иисуса Христа.

— Прости! — Ноги Маши будто подломились, и она осела на колени. — Матерь Божья, прости мои слова и помыслы. Сделай всё, как нужно. Приму любую твою волю…