Технофобия (джен)

Пробуждение произошло банально. Никакого тебе света в конце туннеля, никаких голосов «встань и иди», никаких ощущений паралича и атрофии, как бывает, я слышал, у космонавтов. Просто пробуждение, как дома, на кровати. При заморозке все реакции в организме замедляются и, потому время сна — несколько часов или тысяча лет, не имеет принципиального значения. Просто, когда настало время, моя камера разгерметизировалась, температура в ней выровнялась с температурой среды, то, в чем я был заморожен (жидкий кислород или азот, не лед же!) превратилось в пар, а организм вновь заработал. По крайней мере, так я представлял себе процесс функционирования криогенных камер, будучи знакомым с ними по паре научно-популярных передач.

Не знаю, как все происходило на самом деле, но результаты вполне отвечали моим представлениям. Очнувшись, я обнаружил себя в сравнительно небольшом (чуть побольше меня самого) сосуде цилиндрической формы. Сосуд был открыт, я мог в любой момент вылезти из него. Машинально оглядел себя — и вздохнул с облегчением. В техническом отделе не обманули. Комбинезон, дизайном напоминающий водолазные костюмы команды Кусто, действительно был на мне.

Не теряя времени, я толкнул приоткрытую створку криогенной камеры. Движение далось мне достаточно легко, по крайней мере, по меркам только что и не по своей воле проснувшегося человека. Я оказался в огромном, ярко освещенном зале, высотой несколько этажей. Правильнее, конечно, называть его складом, потому что вдоль его стен располагались полки, заставленные такими же сосудами, как и у меня. Многие из них уже были открыты, но большинство ждало своего часа. Или века. Собственно, я и сам находился на одной из полок — второй от пола.

Людей (живых и бодрствующих) не было вовсе. Не у кого было спросить, как хотя бы выйти из этого зала-склада. Правда, побродив вдоль полки, я набрел на что-то вроде платформы — металлическую прямоугольную штуку, крепившуюся к краю, причем, кажется, без всякой поддержки. Маленькими осторожными шажками перебрался я на эту платформу, и она, без прелюдий и, опять же, без внешней поддержки устремилась вниз. Нет, не камнем, как следовало ожидать по законам гравитации, а медленно, плавно, но и без скрипа, лязга и шума, этих неизменных спутников работающего лифта. Впрочем, чего я ожидал? Будущее — оно и в Африке будущее.

Порадовавшись первому, увиденному мной достижению своих далеких потомков, я осмотрелся еще раз. С боков были только полки. Еще с одной стороны я увидел стену, с опять же полками. Оставалось идти в противоположном направлении — по крайней мере, там я никаких тупиков не видел.

Так прошел я ни одну сотню метров, окруженный лишь криогенными камерами, пока не вышел к еще одной платформе. В отличие от своей коллеги, она лежала на облицованном плиткой полу, и, главное, была гораздо больше. При желании, на ней разместилось бы не меньше десятка человек.

Взойдя на платформу, на этот раз без страха и смущения, я ожидал немедленного взлета. Увы и ах, этого не произошло. Огромная тупая железяка так и продолжала покоиться на полу зала-склада. Кстати, я вспомнил, как его называть правильно. Рефрижератор.

— Ты будешь лететь или нет? — обратился я к чуду футуристической техники, обоснованно ожидая от него понимания речи. Еще и топнул ногой, но никакой реакции не последовало. — Подними меня вверх, че, не понимаешь, что ли?

Где-то на середине фразы, видимо, после слова «вверх», платформа пришла в движение, оторвалась от пола, взлетела под потолок и там остановилась. Стоило мне двинуться, как в стене, на моем пути, чинно и бесшумно растворились двери, пропуская внутрь естественный свет и относительно чистый воздух. Вдохнув его полной грудью, я сделал первые шаги навстречу будущему, жадно всматриваясь в открывающийся вид.

* * *

Погода принципиально не отличалась от той, что стояла в день моей заморозки. Серое небо, влажный воздух, накрапывающий дождь, правда, без снега. Но этим сходство с покинутым мной временем и ограничивалось.

Город изменился до неузнаваемости, я даже не был уверен, что это тот же город и, вообще, Россия. Многие здания выглядели на редкость вычурно, благодаря своим башенкам, колонам, а в отдельных случаях — округлостью. Самый нормальный вид имел «мой» рефрижератор — огромная усеченная пирамида с барельефом в виде гигантской снежинки над входом. Впрочем, не изменения архитектурных форм, к коим я был морально готов в силу их закономерности, привлекли мое внимание в первую очередь.

Вокруг царила атмосфера какого-то запустения. Не только людей — никаких живых существ не было видно. Под ногами — растрескавшийся асфальт вперемежку с грязью, вокруг — ни одного целого здания, не считая рефрижератора. Руины, наполовину обглоданные остовы, иногда — лишь отдельные стены на месте зданий. Плюс — ржавеющие, как в вертикальном, так и в горизонтальном положении, фонарные столбы. Кое-где, сквозь плиты и камни пробивалась зелень, но она выглядела чахлой и какой-то болезненной. Как голодающие дети из Африки.

От открывшегося зрелища мне стало тоскливо. Я почувствовал себя последним, оставшимся в живых, человеком на Земле, посреди не города — разлагающегося трупа города. А еще идиотом себя почувствовал, оттого, что не смог вовремя остановиться. Ведь готов был поспорить с козлами из «Фростмэна», увешавшими мои уши недельной порцией лапши.

Светлое будущее, значит. Техника, видите ли, работает и снабжает всем необходимым. Оно, может, и было когда-то, в те времена, что оставили после себя летающие платформы да архитектурные извращения, но, как говорится, ничто не вечно под луной. Лежат в могиле создатели летающих платформ и автоматизированного рефрижератора, жарятся в аду работники фирмы «Фростмэн», моя жена с дочкой, а также все прочие люди, ради расставания с которыми я готов был попасть даже на пепелище ядерной войны. А я, болван этакий, пережил их всех и теперь наслаждаюсь желаемым.

Я присел на то, что когда-то было тротуаром, обхватив голову руками. Молодец! Добился своего! Фирма, так сказать, гарантирует. И что теперь делать? Как быть дальше?

В книжках и фильмах человек, коему посчастливилось стать последним на этой несчастной планете, вовсе не сидел вот так, покорно и беспомощно ожидая смерти, хотя бы от голода. Если он и горевал, то отводил на это не больше минуты. А потом, как и положено части природы, вступал в борьбу за существование. Для начала находил что-либо съестное, ведь погибшие собратья его отличались редкостной бесхозяйственностью и разбрасывали на каждом углу упаковки с гамбургерами, банки с консервами и даже бутылки хорошего вина, что со временем становится только лучше. Насытившись и утешившись, Последний Человек, принимался обживаться в недружелюбном мире аки Робинзон Крузо. Строить хижину, копать огород, разводить кое-какую скотину, и, дабы скучно не было, отбиваться от разного рода хищных тварей. Руки у него, как правило, золотые, в стройматериале нет недостатка, а инструменты, оружие и семена для посевов удавалось найти в радиусе ста метров от его первого обеда в роли Последнего Человека.

Возможны и более романтические варианты. Последний Человек находил (в ста метрах от оружия, семян, инструментов или своей едва построенной хижины) Последнюю Женщину, дабы вместе продолжить Род Людской, дать ему еще один шанс. Эти новоявленные Адам и Ева, помимо прочего, ловили рыбу руками, могли на своих двоих удрать от гепарда, причем не простого, а мутировавшего… Поневоле начинаешь завидовать новому человечеству, такой его замечательной наследственности.

Сейчас, вспоминая все эти выдумки, я лишь горько усмехнулся. Реальность (в отличие от авторов постапокалиптических опусов) не была ко мне столь благосклонна. Ей, этой самой реальности, было совершенно все равно, интересны кому-то мои злоключения или нет. Я был ошибкой, тысячелетним болваном, что понадеялся обмануть время и дезертировал из своего века. Я был ошибкой и исправление этой ошибки было лишь вопросом времени. Не такого уж продолжительного.

Голод накатил девятым валом и был он не нагулянным за получасовую прогулку аппетитом, не необходимостью восполнения сил после долгой интенсивной работы — то был настоящий Голод, с большой буквы. Волчий голод.

Не в силах терпеть, я дотянулся до ближайшего кустика, сорвал с него несколько листочков, сунул в рот и начал жевать. «Козлом был — козлом и остался!» как говорила тыщу лет назад моя благоверная. Небось, променяла энное количество нервных клеток на игрек седых волос, пытаясь отсудить у «Фростмэна» мое имущество. Настроение, приподнявшись было от этой мелкой злорадной мысли, снова рухнуло до уровня Марианской впадины, когда я установил несъедобность сорванных листочков. Они оказались настолько горькими и отвратительными, что я выплюнул их помимо своей воли. Завтрак (обед, ужин) отменялся.

Я был готов снова предаться мрачным мыслям, однако, видимо, судьба была милостива ко мне и послала добрую весть в виде шума. Или грохота — разбирать было некогда. Шум не был ровным, как положено звукам природы. А это значило…

Сорвавшись с грязного и мокрого асфальта, с неизвестно откуда взявшимися силами, я ринулся в направлении, откуда доносился шум. Я бежал, огибая руины, петляя по улицам, перескакивая через фонарные столбы и бетонные обломки с торчащей из них арматурой. Первое же, что остановило меня, была надпись на стене, или, как модно было говорить тысячу лет назад, граффити. Довольно, кстати говоря, свежее. Выведено оно было латиницей, однако было для меня лишь бессмысленной комбинацией, букв, причем, одних гласных. Неужели язык мог так измениться за тысячу лет? Сомнительно.

Отвернувшись от граффити, я побрел дальше, вдоль улицы. На следующей стене я увидел уже два аналогичных творения живописи. С каждым новым зданием их становилось все больше. Наконец, мне встретилась целая изрисованная затейливым узором стена. В этом узоре можно было различить отдельные буквы и цифры, а можно отойти подальше и увидеть еще более замысловатую картинку. Помнится, во времена моей молодости такие картинки-загадки были весьма популярны.

Я оглянулся на шорох шагов поблизости, оглянулся с надеждой, которая, однако, рассеялась как дым, стоило мне увидеть того, кто делал эти шаги.

Ко мне приближалась тварь ростом примерно в два с половиной метра, отдаленно напоминающая человека. Серая сморщенная кожа, большая лысая голова, приоткрытый рот, полный огромных и острых зубов. Низкий лоб, под которым помещались огромные, как у стрекозы, глаза. Одежда, состоящая из штанов и куртки, была в таком состоянии, словно ее до этого использовали для мытья полов. Ну и самый главный источник моего страха — что-то среднее между топором и ножом мясника в одной из рук чудовища.

Кошмар! Неужели Род Людской за тысячу лет эволюционировал в таких ужасных тварей? Нет, ксенофобией и расизмом я не страдаю, по крайней мере, предпочел бы ассимиляцию среди монстров голодной смерти. Но, отнюдь не дружественный, рык моего потомка, и еще менее дружественное движение рукой с ножом-топором, подействовало на меня лучше всяких слов. Видимо, тварь тоже не хотела голодной смерти и наметила меня в качестве средства от ее избавления.

Не помня себя от страха, я бросился наутек. Увы, тварь оказалась быстрее, уже через пару минут она настигла меня и даже обогнала, преграждая путь. Хищно сверкнуло лезвие ножа-топора…

Тишину улицы мертвого города разорвали хлопки выстрелов. И если от первого из них тварь лишь дрогнула, то второй и третий заставили ее рухнуть на землю. Я же мог рассмотреть своих спасителей, как раз приближающихся ко мне.

К величайшей моей радости, они были людьми. Две руки, две ноги, костюмы с бронежилетами, на головах — шлемы, плавно переходящие в очки, прикрывающие глаза и заодно верхнюю половину лица. В руках — продолговатые предметы явно убойного назначения. Четыре пары глаз смотрели на меня с любопытством, но без ненависти.

— Завалили, — молвил один из них. Причем, к моей радости, по-русски, — здоровый, с-сука, оказался.

— Большие потери, общее отступление, — сказал другой тоном начальника, — отходим на базу.

Я офигевал — иначе не скажешь. Словно попал из фильма про Последнего Человека в компьютерную «стрелялку». Резкий переход, согласитесь!

— Технофоб? — обратился ко мне тот, что приказал «общее отступление». Я кивнул, готовый ради возможности поесть и отогреться, быть хоть «технофобом», хоть Владычицей Морскою, — ты отправишься с нами.

* * *

База лихих стрелков, что спасли меня от монстра с ножом-топором, казалась совсем небольшим белым зданием из неизвестного мне материала. Его прямоугольная, без вычурности и архитектурных извращений, форма контрастировала с расположенными поблизости руинами городских сооружений, как черная грозовая туча на безоблачном небе.

Пройдя герметичными дверями, я понял, что ошибся относительно размеров базы, вернее, ее истинных размеров. Та небольшая будка (или блиндаж), что была видима на поверхности, служила лишь входом, вместилищем для уже старой моей знакомой — транспортной платформы. Короткий устный приказ — и мы отправились вниз, где я и смог поближе познакомиться с условиями жизни людей четвертого тысячелетия.

Знакомство началось с довольно длинного и широкого коридора с металлическим полом и обшитыми металлом же стенами. Я не видел ни одного окна вентиляции, что не мешало воздуху быть свежим и бодрящим, гораздо более свежим, чем на улицах брошенного города. У этого свежего воздуха был всего один минус — он еще больше обострил чувство голода.

— Скажите пожалуйста, — обратился я к четверке своих спасителей, а может и пленителей, — тут случайно не кормят? Я тыщу лет ничего не ел.

— А что, земля-матушка больше не кормит? — усмехнулся один из них, произнеся «земля-матушка» с нарочито противным акцентом в духе американских фильмов про «русскую мафию».

— Тысячу лет? — удивился второй, — не глючь. Технофобы не живут так долго.

— Понятное дело, — счел нужным согласиться я. Не живут, так не живут. Вам виднее, — это такое образное выражение. Оно означает…

— Образное выражение? — повторил, пробуя словосочетание на вкус, и осклабился тот, кто командовал четверкой, — сразу видно — технофоб. Как по мне — глюк, но если так угодно, пусть будет «образное выражение». А насчет кормежки… командор решит, что с тобой делать. Накормить так накормить.

Мы остановились перед огромной металлической дверью, которую украшал зловещий рисунок — что-то вроде человеческого черепа. Впрочем, когда дверь открылась, я понял, что нарождающиеся страхи мои преждевременны. Внутренняя обстановка совершенно не походила на камеру смертников. В середине — длинный стол с расставленными вдоль него креслами, столешница представляла собой плазменный экран с картой города, поверх которой помещались красные и зеленые кружочки. Позиции, «наши» и «ихние», догадался я и попытался пересчитать количество и тех и других. Выходило примерно поровну. Еще комнату украшало полотно с грубым изображением черного дракона на белом фоне. В лапах дракон держал меч.

— Командор, вот пленник о котором мы сообщили по ментозвязи, — окликнул командир четверки высокого широкоплечего человека лет сорока с коротко стриженными рыжими волосами и в форме, напоминающей рыцарские доспехи с той лишь разницей, что она не сверкала и вообще, сделана была не из металла. И не стесняла движений.

— Можете идти, — небрежно бросил командор, но этой последней фразы и не понадобилось. Пленившие меня стрелки, сообщив «добрую весть», назло всем представлениям о субординации, уже стояли в дверях и отнюдь не по стойке «смирно». Впрочем, на тот момент мне было вовсе не до мыслей о том, как изменились военные порядки за тысячу лет.

— Меня накормят? — обратился я с этим сакраментальным вопросом, но теперь уже к командору.

— Накормят, накормят, — хмыкнул тот, — плазмой тебя накормят, понял? Вопросы здесь задаю я. Ты отвечаешь. Понятно?

Я кивнул, и допрос начался.

— Как ты оказался в секторе мутантов? — спросил командор, — и с какой целью?

— Кушать хотелось, — вздохнул я.

— Да ты не просто технофоб, — огорошенный таким ответом, молвил командор, — ты еще и глючный на всю голову! Нашел, где жратву искать. В секторе мутантов самому жратвой стать можно.

— Я уж понял, — сказал я, — просто я шум услышал… не знал, что это мутанты.

— А кто еще? — бравый вояка насторожился, — кто еще может быть?

— Как — кто? Люди.

— Люди, значит. Ну и слух у вас, технофобов, что вы человека от мутанта не отличите. А с другой стороны… какая тебе на хрен разница, человек или мутант? Я думал, для вас, технофобов, и те и другие — враги.

— Напрасно, — возразил я, — как я могу считать людей врагами? Я же и сам…

— Ты технофоб, — сказал как отрезал командор, — не забыл?

— Да прекратите называть меня технофобом! — это слово, превратившееся в обидный ярлык, рассердило меня, — у меня между прочим есть имя. Да что там, разве вы не видите? Я же почти как вы.

— По твоей логике мутанты тоже люди, — парировал командор, — согласен, у нас общий предок, если верить мастерам, а я мастерам верю. И что из этого? Если сейчас мы враги.

— Я не считаю вас врагами, — упрямо заявил я, — вы же по сути спасли меня. Я не ожидал, что эта тварь… Короче, хотите — верьте, хотите нет, но мутанты мне куда менее приятны, чем вы.

— Во как! — восхитился командор, — я, кажется, понял. Надоело быть технофобом, так? Раскаялся и решил стать… одним из нас?

— Угу, — согласился я.

— В принципе, я тебя понимаю. Живете как дикари. И мало, надо сказать, живете. А некоторым хочется пожить подольше.

— Естественно, — подхватил я, — кому ж не хочется пожить подольше?

— Например, мутантам. Фига ли им? Плодятся как кролики… Значит, ты явился в эти места, чтобы вступить в наши ряды?

— Ну, вообще-то я поесть искал. Но…

— Никаких «но». Ты что, думал, у нас здесь кормушка? Приходи, кто хочет, здесь накормят и обогреют? Пойми, ты не первый, кто приходит сюда с подобными надеждами. Как только выясняется, что право называться человеком нужно отстоять с оружием в руках, у половины энтузиазм исчезает сразу, у второй половины — спустя какое-то время. Но у нас с этим строго — либо ты в строю, либо мы тебя выводим из строя. Понятно?

— Понятно, — ответил я, — разрешите вопрос, командор. В виде исключения. Я правильно понял, что мне нужно воевать? С мутантами?

— Воевать, — подтвердил командор, — больше-то что остается. Мастера из тебя все равно не выйдет, а вот боевая единица — запросто. Что касается мутантов… тут я одно могу сказать. Сказано воевать с мутантами — воюй с мутантами. Скажут воевать с кем-нибудь другим, будешь воевать с кем-нибудь другим. Вопросы будут?

— Меня накормят? — тупо в энный раз повторил я.

— Дело следующее, — начал обстоятельно объяснять командор, — для начала зайдешь к мастерам, скажешь, что новобранец. Когда пройдешь необходимые процедуры, зайдешь в арсенал, получишь комплект формы и оружия. Там же придумаешь позывной. И, чтоб никакого ребячества, всяких там зверей, названий боевой техники или какой-нибудь тарабарщины. Слово должно быть кратким, и, лучше всего, производной от твоего имени. И, вот когда ты зарегистрируешься, можешь зайти в столовую.

— Простите, а где я найду мастеров, арсенал и…

— Сразу видно — новичок, — проворчал командор, — на двери в арсенал изображены стволы крест-накрест. На двери мастеров — мозг, ну а на двери в столовую — посудина для еды. Что непонятного?

* * *

Сказать по правде, там, в той жизни, мне так и не пришлось отдать долг родине с оружием в руках. И дело тут не в недостатке патриотизма, ибо в ряды французских легионеров, афганских талибов (или моджахедов), или, скажем, латиноамериканских контрас меня тянуло еще меньше. И даже не в джентльменском наборе из дедовщины, плохой кормежки и холодных казарм. В конце концов, самая дерьмовая воинская часть покажется раем из грязного, размоченного осенним дождем, окопа под рвущимися снарядами. Нет — на то, чтобы не менять гражданскую одежду на камуфляжную форму, а компьютеры на АКМ у меня была другая, не менее значимая причина. И, по-моему, ее преодолеть будет потруднее, чем полюбить родину.

Если ты — в погонах и с оружием, будь готов, что рано или поздно перед тобой встанет вопрос: ты или другой человек с оружием и в погонах, виновный лишь в том, что на его документах изображен другой герб. Причем, необязательно. И как этот вопрос решить?

Не спешите с ответом. Даже те, кто вырос на компьютерных и киношных «стрелялках», для кого Стивен Сигал милее отца родного, а Тарантино — вовсе пророк нового века. И те, кто просто, с атрофированным сердцем смотрит репортажи с Балкан, Кавказа, Ближнего Востока и Африки — тоже не спешите. Абстрактно убивать — дело нехитрое. Про тех, кто отправляет на тот свет оптом, росчерком пера, я уже не говорю. Когда жертва — виртуальный монстр, тупой киношный злодей или вовсе циферка сродни счету в каком-нибудь матче, тогда действительно, париться не о чем. Монстр валится на виртуальный пол с виртуальными и совсем неправдоподобными предсмертными воплями (классно!), тупой злодей повержен и поделом ему, что же касается циферок, то на них вообще можно внимания не обращать. Я уже молчу о том, что «удовольствие» пролить кровь в данном случае передается другим.

Убить живого человека, такого же как ты, убить собственными руками, без индульгенций и посредников — совсем другое дело. Не спешите с ответом, любители клюквенного сока на экране. Да мне по большому счету и не важен ваш ответ. Ибо я для себя ответ знаю — такой, что погоны и оружие не для меня…

Именно так, в таком ключе мыслил я до сегодняшнего дня. Но жизнь таки нашла для меня новую ловушку, смогла припереть к стене и поставить перед новым, не менее сложным выбором: сдохнуть от голода или в чьем-нибудь желудке в далеком и ни с какого боку не светлом будущем, или продать за чечевичную похлебку пусть не право первородства, но кое-какие жизненные принципы. Так я попал в ряды местных воителей.

Путь от командора до заветной порции оказался не таким тернистым, как я ожидал. Мастера, эти сутуловатые люди в некотором подобии балахонов и без признаков растительности на голове, возящиеся со странными техническими устройствами, запросили у меня минимум личных данных (Владимир Марков, тридцать два года), облучили меня невесть чем (для сканирования биологической информации), и, наконец, сделали мне укол. Один — зато какой! Что они мне ввели, нанотехнологии или еще какую футуристическую муть, о которой мечтали мои современники, и которая здесь в порядке вещей — не знаю. Зато после него я почувствовал себя гораздо лучше, моложе как-то. Но главное — боль в ногах от прогулки по городу в одном комбинезоне и без обуви, боль, что запоздало напомнила о себе на базе, как рукой сняло. Жаль, что даже в будущем не придумали укола от голода. Придется, видимо, насыщаться традиционным способом.

В арсенале людей не было вовсе, что не мешало мне и там обрести собеседника. Им стал доносящийся откуда-то из стен голос, попросивший меня представиться и назвать цель прихода. У меня возникло замешательство только при выборе позывного. Памятуя о запрете командора на яркие и вычурные слова, я не нашел ничего лучше, чем назваться «Админом». Сокращенное от названия моей бывшей профессии. Получив желаемое, голос замолчал на пару секунд, затем прямо из стены вырос выдвижной ящик, как у тумбочки. Правда, я не видел тумбочку, где помещалось бы столько добра.

— Боец первого уровня Владимир Марков, позывной «Админ», — голос из стен теперь звучал бодро и даже слегка приветливо, — поздравляю вас с получением первого личного комплекта бойца.

— Спасибо, — не удержался, ответил я тупому автомату, который и не думал давать мне слова.

— Бойцу первого уровня предоставляется минимальная комплектация. В нее входит комплект обуви, одежды и белья для повседневного пользования; один бронежилет на металлопластиковой основе, сочетающей легкость и прочность…

Ну, что за тоска! Стоило ли переться в будущее, чтобы и здесь услышать монолог в лучших традициях «магазина на диване»? Если вы позвоните прямо сейчас…

— …стандартный шлем, выдерживающий прямое попадание артиллерийского снаряда. Шлем снабжен устройствами для ночного видения, аудиовизуальной и ментальной связи, локатором для распознания в режиме «свой-противник-нейтрал». Наконец, оружие индивидуального пользования бойца первого уровня — лазерный излучатель. Стреляет пучком элементарных частиц…

— Я знаю что такое лазер! — довольно грубо перебил я голос из стен, — а ты можешь ответить хотя бы на элементарные вопросы? Например, как повышается уровень?

— В течение службы бойцом накапливается определенное количество очков опыта, — голос вновь стал монотонным и скучным, — при достижении определенного количества очков опыта уровень бойца повышается.

— Каким образом зарабатываются очки опыта? — спросил я.

— Их количество растет с увеличением количества убитых бойцом противников. Кроме того, при успешном выполнении боевых заданий, в зависимости от их сложности, боец получает определенное количество дополнительных очков опыта.

— Понял, спасибо, — бросил я небрежно. Голос из стен не ответил. Переодевшись и обувшись, я направился к столовой, краем глаза заметив, что «фростмэновский» комбинезон и ящик буквально втянулись в стены и пол. Словно растворились.

* * *

Есть вещи, изменить которые бессильно даже время. Общепит — как раз из таковых. Можно заменить печь электроплитой, а электроплиту — пищевым синтезатором или еще какой-нибудь хитрой машинерией; можно плевать в чай, а можно в борщ; можно вообще никуда не плевать, а чай и борщ заменить синтетической бурдой без формы и цвета… Вариантов много, однако принципиально при этом ничего не меняется. Все те же столики, рассчитанные на нескольких человек, но за которыми тесновато и двоим, все то же отношение к приготовлению пищи, которой вовсе не обязательно быть вкусной и аппетитной.

Цель работы любого общепитовского заведения — не сделать своих голодных посетителей сытыми, а… тайна сия велика есть. Это может быть стремление к наживе, выполнение служебной обязанности по принуждению, а может и вовсе выходить за рамки человеческого, становясь функцией равнодушного автомата. Впрочем, по равнодушию к желудкам посетителей живые работники некоторых общепитовских заведений дают сто очков вперед любой технике.

Ну, стремления к наживе в столовой базы я не заметил, да его и быть там не могло. Во-первых, заведение казенное, а во-вторых, я вообще не увидел ни на этой базе, ни в целом в этом будущем никаких признаков товарно-денежных отношений. Очки опыта, за которые можно получить дополнительные примочки к боекомплекту — не в счет, ибо они не являются эквивалентом каких-то материальных благ. Видимо, деньги и все, что с ними связано, изжили себя, как в свое время натуральный обмен.

Зато здесь хватало всего остального. Например, очередь с пустыми посудинами, знакомая мне еще по университетской столовке. Или маленькие неудобные столики — правда, в универе они были пластиковые, что все же терпимее, чем металлические. Металл, металл… Столики из металла, стены, обшитые металлом, металлический потолок. Все это напомнило мне популярные во времена моего детства конструкторы — не «лего», а металлические детальки с отверстиями для болтов. Еще там были маленькие гаечки. Если верить иллюстрированной инструкции, из таких железяк можно было собрать самолетики, машинки и другие интересные вещи. Вот только у меня, как правило не получалось ни того, ни другого, ни третьего.

Столики были намертво прикреплены к полу — это вызывало ассоциацию уже не с общепитом и не с конструктором, а с лечебными учреждениями определенного профиля. А окончательно меня добила форма посудин для приема пищи — прямоугольная, как маленькое корыто. Когда же подошла моя очередь, и я подставил свое «корыто» под прибор для раздачи еды, я позавидовал домашнему скоту. Уж лучше отруби и картофельные очистки, чем бледно-серая полужидкая масса без формы и запаха. И есть (я бы скорее сказал принимать) это предстояло через трубочку. Ну, потомки, спасибо!

Присев за свободный столик, я, невзирая на чувство голода, несколько минут сидел, с кислой рожей глядя на «корыто». Затем, попробовав немного, я понял, что серая питательная масса еще и безвкусна. Нет, я понимаю, что в современных мне (и ушедших в историю) блюдах аппетитный запах и девяносто процентов вкуса создается синтетическими добавками, не содержащими ни молекулы полезных веществ. Еще я понимаю, что моя реакция на здешнюю пищу вызвана привычкой, отнюдь не полезной, а с религиозной точки зрения даже имеющей отношение к смертному греху — чревоугодию. Вон, за соседними столиками привыкли так питаться, и у них проблем не возникает. Ну и конечно, я прекрасно понимаю, что гурманские наклонности хомо сапиенсов рано или поздно могут поставить живую природу Земли на грань вымирания, к трехтысячному же году эта грань могла быть и пройдена. А голод-то не тетка. Так что, независимо от своего хотения или нехотения, я вновь приложился к «корыту». И еще раз. Как говорится, аппетит приходит во время еды…

Мало-помалу, голод отпускал меня, давая возможность моим мозгам работать. И оценить ситуацию. Не в смысле питания — тут все было яснее ясного, а в смысле той обстановки, в которой я оказался.

Итак, я в будущем. И, судя по первым впечатлениям от него, в споре с сотрудником «Фростмэна» я таки оказался прав. Вместо Золотого Века, который я, судя по всему, проспал, мы имеем города, лежащие в руинах, злобных и хищных мутантов, а также остатки человечества, что загнаны под землю, но еще пытаются сопротивляться.

Большие потери, общее отступление. Отходим на базу…

Как говорится, попытка не пытка, но получается у солдат будущего, мягко говоря, не очень. Видимо, мутанты сильнее, и не только физически. Можно сколько угодно набивать кулаки, упражняться в боевых искусствах и вооружаться до зубов — это не заменит постоянной, двадцать четыре часа в сутки, борьбы за существование. И набранные с бору по сосенке, выглядящие слишком благополучными, человеческие бойцы проигрывают диким хищным тварям, среди которых, как известно, выживает сильнейший. И дает сильнейшее же потомство.

Как все это вообще получилось? Ядерная война? Экологическая катастрофа? Научный эксперимент, спланированный как попало, и потому вышедший из-под контроля? Или, может, вторжение инопланетян? Хрен его знает. Вариантов много, и ни в одном я не могу быть уверен. К тому же теперь мне все они кажутся надуманными, притянутыми за уши, и, вообще, устаревшими. Какая к чертям ядерная война в тридцатом веке? С тем же успехом можно было пугать моих современников эпидемией оспы, чумы или, скажем, нашествием каких-нибудь кочевников. А, с другой стороны, какое лично для меня это имеет значение? Какой смысл, кроме праздного любопытства? Для меня важно то, что есть — загнанное под землю и питающееся синтетикой человечество против живущих на поверхности и питающихся человечиной мутантов. Вопрос «кто виноват?» в такой ситуации теряет смысл, а на вопрос «что делать?» вроде бы есть очевидный и однозначный ответ.

Это на первый взгляд. А на второй на свет выползает целый букет нестыковок. Так ли уж несчастно человечество под пятой мутантов? Я бы не сказал. В подземном бункере тепло, относительно комфортно, а также вдоволь синтетической кормежки. И главное — местные обитатели не проявляют ко мне ни грамма агрессии. Будь это действительно загнанное в угол, страдающее от всевозможных лишений, поселение, меня бы встретили автоматной очередью. Или пучком лазерных лучей, не важно. И уж точно не стали бы со мной разговаривать, пускать меня внутрь, тем более, принимать в свои ряды. Кому нужен лишний рот?

Другой момент — это отсутствие на базе прелестей жизни «по Уставу». Даже я, ни разу не бывавший в казарме, знаю, что прежде чем обратиться к старшему по званию, нужно спросить у него разрешение, и, пока он не скомандует «Вольно!» нельзя прекратить общение с ним. Даже пищу принимают в определенное время, всем личным составом и по команде. И, уж тем более, никто не ходит в штаб как к себе домой: когда захотел — зашел, когда захотел — вышел. Еще меня удивило несколько сонных, праздно шатающихся бойцов, попавшихся мне по дороге в столовую. Им нечем заняться? А как же боевая подготовка и все такое?

Третье — это снаряжение здешних бойцов. По техническому уровню — чуть повыше оставленной мной эпохи. Каски, бронежилеты, винтовки — все это появилось еще в начале двадцатого века, и к началу двадцать первого изменился только их дизайн. Можно разработать чрезвычайно легкий и прочный материал для бронежилетов, сделать винтовки лазерными или плазменными, в каску-шлем напихать хитрых устройств для связи и повышения обзора. Дело нескольких десятков лет. Не веков, и, тем более, тысячелетия. Предыдущей тысячи лет хомо сапиенсам хватило, чтобы пройти путь от мечей и катапульт до автоматов, танков и самолетов.

И уж совсем никуда не вписывались таинственные технофобы, которых неоднократно поминал в разговоре со мной командор. Насколько я понял, они внешне неотличимы от людей, но одинаково враждебны по отношению и к ним, и к мутантам. Кто они такие, я тоже, в принципе, представить могу. «Фобия» — это ведь страх, насколько я помню. Получается — люди, боящиеся техники и деградировавшие до первобытного уровня. Как сказал командор, живете как дикари. Но главное — не это.

Главное — что, в отличие от героических бойцов с мутантами, технофобы живут на поверхности. Их кормит «земля-матушка». И они не спешат прятаться под землю, в отличие от людей, при всей их… нашей мощной технике.

— Можно? — отвлек меня от размышлений уже садящийся за столик парень со своим «корытом» в руках, — ты новенький?

Худощавый, коротко стриженный, черноволосый и с хитрой улыбкой на чересчур приветливом лице, он выглядел на десять лет моложе меня, и потому его «ты» меня задело. Впрочем, стоит ли лезть в бутылку на базе, где даже с командором обращаются на равных?

— Гриша, — представился он, протягивая мне руку.

— Вовка, — сказал я и осекся, отвечая на рукопожатие, — Владимир Марков, боец первого уровня.

— Ха, к чему этот официоз? — удивился Гриша, — у меня, к примеру, третий и че? Ты же не машина, чтобы так изъясняться. Ладно, проехали. Это тебя в секторе мутантов отловили?

— Ага. Я не знал, что там сектор мутантов. Просто эта часть города выглядела менее заброшенной, чем остальные.

— Странно. Я думал, вы, технофобы сторонитесь городов. Чего тебя-то к нам потянуло?

— Командору сказал и тебе говорю — жрать хотел, — я похлопал рукой по своему почти опустевшему «корыту», — и вообще, что вы все заладили — «технофоб», «технофоб»? Не объяснишь, какая разница между вами, то есть, людьми и технофобами?

— Точно не знаю, — ответил Гриша, видимо не задававшийся никогда этим вопросом, — наверное, вы технику не любите. Пищу сами… это… как называется?…

— Выращиваем? — подсказал я.

— Ага. Выращиваете. Вы можете есть живые организмы, вот что! — неожиданная догадка привела его в какой-то детский восторг.

— Можем, — я согласился, — и, между прочим, живые, как ты говоришь, организмы поаппетитнее того, чем питаетесь вы.

— Но это же отвратительно! — улыбку с Гришиного лица как ветром сдуло. — Есть себе подобных! Чем вы тогда от мутантов отличаетесь? Слушай, а ты случайно не задумал сожрать кого-нибудь из нас?

— Успокойтесь, — глупость последнего вопроса породила у меня желание съездить этому юнцу по морде, еле сдержался, — мутантов я не люблю не меньше вашего. И здесь я прежде всего для того чтобы с ними сражаться.

— Ладно, проехали, — Гриша, с легкостью бабочки, вернулся к позитивному настрою, — если хочешь драться с мутантами — милости просим. Накормим и вооружим, лишь бы этим тварям хуже было.

— Да, кстати, насчет тварей. И… вообще, почему вы не живете на поверхности? Почему база под землей находится?

— Как — почему? — удивился Гриша, — тут безопаснее. Особенно, когда авиация бьет. Ну, с воздуха удары.

— Авиация? С воздуха? Разве у мутантов есть авиация?

— Конечно. А ты думал, они каменными топорами воюют? Нет, Вовка, у них тоже есть техника — сами делают. Как попало и из чего попало, но… сам понимаешь. Смышленые… гады!

— А откуда они появились? — спросил я, — такие смышленые?

— Точно не помню. Можешь у мастеров спросить, правда они не очень общительны. Если не изменяет память, в древности кто-то вывел породу суперсолдат. Физически сильных, выносливых, быстро размножающихся. И созревают они быстро — в первый год после рождения. Эдак, можно целую армию за год вырастить. Этих, кто выводил, давно уже нет, а суперсолдаты остались. Никому не подчиняются, зато продолжают размножаться. Если б мы их не отстреливали, наверное бы весь мир заполонили.

— Внимание! — прервал нашу беседу голос из стен, — боевая тревога! Нападение на базу. Всему личному составу приготовиться к отражению.

— Слышал? — сказал Гриша, не поднимаясь из-за стола, — явились, голубчики. Радуйся, Вовка, у тебя есть шанс.

— Какой еще шанс?

— Очки заработать. И, вообще, показать, что технофоб может сражаться наравне с человеком.

Бойцы вокруг меня нехотя вставали из-за столиков и направлялись к выходу. Я последовал за ними Только Гриша, с наполовину полным (или наполовину пустым) «корытом» оставался сидеть.

— Я догоню, — сказал он тоном человека, которого пригласили на день рождения, а не погнали на бой, возможно, последний в его жизни, — только доем.

Дело хозяйское. Остальным, до товарища, сачкующего самым наглым образом, судя по всему, дела не было. Да и не похоже, чтобы тревога их сильно напугала. Шли они энергично, но без спешки и суеты. Шли к арсеналу.