Предел прочности (гет)

Людей в баре, несмотря на вечер пятницы, немного — похоже, в преддверии выходных и грядущих майских праздников, народ рванул за город, создавая пробки и дополнительные проблемы сотрудникам автоинспекции.

Девушка-бармен узнает меня и приветливо спрашивает:

— Вам как обычно?

Наверно, только сейчас я понимаю, как меня утомил сегодняшний день, но тем не менее, стараюсь отвечать вежливо:

— Да, спасибо.

Когда кофе готов, я аккуратно беру чашку с барной стойки и иду за присмотренный заранее столик — благодаря отсутствию ажиотажа я занимаю любимое место у окна.

От чашки поднимается пар и приятный аромат, а я, смотря в окно, аккуратно, но рассеянно размешиваю взбитые сливки, пышной шапкой покрывающие напиток. Рабочая неделя подошла к концу, впереди выходные и праздники, но сосредоточиться на отдыхе не получается — в голову лезут настойчивые мысли о полковнике Орлове. Сейчас, когда я узнала драматические подробности его биографии, мне хочется разложить все по полочкам, еще раз проанализировать свое к нему отношение. И его ко мне тоже.

Сейчас, в мыслях я впервые позволяю себе назвать его имени. Алексей. Хоть я не произношу это вслух, подобное обращение звучит очень странно, особенно после четырех лет \"товарищ полковник\". Но мне определенно нравится. Я на минуту забываюсь и неожиданно для себя самой представляю, как называю его по имени, смотрю в глаза и провожу рукой по темным с сильной проседью волосам. Сегодняшнее странное происшествие, непривычное поведение Орлова наталкивают на размышления. И вдруг впервые за четыре года все впечатления, мысли и воспоминания о нем мелькают в памяти, как на кинопленке, и постепенно складываются в одну картинку, и я с ужасом понимаю, что воспринимаю полковника Орлова не просто как начальника. Эта почти неприличная фантазия затягивает, и я не слышу, что происходит в реальности. Как будто где-то вдалеке я слышу шум шагов и чувствую, что кто-то подошел совсем близко. Срабатывает инстинкт, выработанный за несколько лет работы в СНБ, и я вырываюсь из мира грез и резко поворачиваюсь к незнакомцу. Когда я поднимаю глаза, чтобы увидеть его лицо, сердце начинает биться быстрее, я слышу, как кровь пульсирует в ушах. Я даже приоткрываю рот от удивления, потому что передо мной стоит полковник Орлов, будто магическим образом явившийся из самых заветных фантазий и одновременно самых худших кошмаров.

Рукава белоснежной рубашки небрежно закатаны, ворот расстегнут, а узел галстука расслаблен. Пиджак висит на руке, а сам он смотрит на меня выжидающе и задает логичный в этой ситуации вопрос:

— Товарищ старший лейтенант, здесь свободно?

Я чуть не закашливаюсь не до конца остывшим кофе и, еще не отойдя от шока и слегка заикаясь отвечаю:

— Д-да, конечно, товарищ полковник.

Я не решаюсь спросить, почему в полупустом баре он решил сесть именно рядом со мной.

Орлов вешает пиджак на спинку стула и садится, все еще не сводя с меня взгляда, и я начинаю нервничать. Повисает неловкое молчание, и наконец я решаюсь спросить:

— Вы что-то хотели, товарищ полковник?

— Да, — он внезапно опускает взгляд, как будто изучая темный деревянный стол, — я хотел извиниться.

От удивления я резко откидываюсь на спинку стула и со звоном опускаю чашку на блюдце. Слова застывают в горле, но прежде, чем я успеваю что-то сказать, Орлов порывисто добавляет:

— И пожалуйста, не называйте меня \"товарищ полковник\". Хорошо?

Происходящее сейчас абсолютно не укладывается в голове. Я настолько привыкла к его образу железного полковника, из которого он почти никогда на моей памяти не выходил, что обычные человеческие слова из его уст звучат как-то странно и даже неестественно.

Весь этот поток мыслей на деле занимает доли секунды, и я киваю:

— Хорошо... Алексей Анатольевич.

Орлов барабанит пальцами по столу, будто не зная, с чего начать, и глубоко вздыхает. В этот момент я чувствую легкий запах алкоголя, который дополняет сюрреалистичный образ Алексея Орлова — не сурового нордического офицера спецслужб, а обычного человека со своими слабостями и проблемами.

Наконец Орлов собирается с мыслями и начинает без всяких предисловий — похоже, ему трудно вспоминать о том, о чем он собирается мне рассказать. Его слова подтверждают мою догадку:

— Знаете, мне трудно об этом говорить, но все-таки я хочу быть с вами предельно честным. Я никоим образом не хотел вас оскорбить, просто, — он на минуту замолкает, а я смотрю на него, затаив дыхание, — просто, наверно, мне уже пора в отставку.

Услышанное поражает подобно грому, и я энергично качаю головой, на что Орлов печально слегка улыбается и продолжает:

— Похоже, я разучился принимать решения, руководствуясь исключительно разумом. Старею, наверно.

Вдруг голос его внезапно становится тверже, в нем начинает звучать сталь:

— Но я не могу послать на верную смерть своих сотрудников.

Я хмурюсь, не понимая в чем дело, и Орлов продолжает:

— Много лет назад я уже вел в бой солдат, понятия не имеющих, что их отправили на бойню. Почти двадцать лет назад я, командир, не смог спасти от гибели зеленых юнцов.

Орлов пытается говорить спокойно, но с каждой фразой в нем закипает ярость, руки сжимаются в кулаки так, что белеют костяшки пальцев:

— А сейчас же штабные крысы приказывают мне отправить моих бойцов в Саудовскую Аравию, якобы для ликвидации идейного лидера кавказских террористов, хотя прекрасно знают, что их там на куски разорвут!

Орлов вдруг в бессильной злобе ударяет кулаком по столу, от чего моя кофейная чашка со звоном подскакивает на блюдце. К счастью, в баре громко играет радио, что спасает нас от любопытных взглядов посетителей.

— Они прекрасно знают, каким будет исход. Эти сволочи не способны нести ответственность, а я... я не смогу снова смотреть в глаза матерям и женам тех парней, зная, что не уберег их!

Последнюю фразу он буквально выкрикивает. Внезапное откровение шокирует, но я вижу, что ярость копилась в душе Орлова много лет, поэтому мне сложно обвинять его в несдержанности.

Орлов снова заговаривает, но на это раз его голос звучит глухо, словно пылающая в нем ярость в последний раз вспыхнула и погасла, оставив после себя едва тлеющий уголек:

— Я готов сам пойти под пули, я готов пойти на задание, зная, что не вернусь, но я не могу снова пережить тот ад. И я не могу потянуть за собой других. Особенно вас.

Орлов выразительно смотрит на меня, и я сразу понимаю, к чему он ведет. Иордания.

Я машинально провожу рукой по едва заметному шраму над бровью, единственному напоминанию о том инциденте, но Орлову, похоже, воспоминания даются куда труднее:

— Я никогда не был сентиментальным или впечатлительным, иначе бы меня не взяли на эту службу, но иногда я не могу заснуть, потому что перед глазами стоят те ребята. Такие же молодые, в том же потертом камуфляже. Просто стоят и укоризненно смотрят. А я бессмысленно пялюсь в темноту и не могу закрыть глаза. Потому что если закрою, снова увижу тот аэропорт. Взрыв. Снова и снова я вижу вас, в крови, без сознания, бегу к вам, но не могу добежать. Земля будто скользит под ногами. И я ничем не могу вам помочь. Наверно там, за границами этого аэропорта, и заканчивается мой предел прочности.

— Вы ни в чем не виноваты, — я на мгновение запинаюсь, но решительно продолжаю, — особенно в том, что случилось со мной. Я знала, куда иду, и была готова ко многому.

Орлов поднимает взгляд и вдруг улыбается:

— Вы всегда были такой решительной, упрямой.

Голос его звучит все мягче, и я начинаю слышать в нем... нежность?

— Вы далеко пойдете. Когда-нибудь и мое место займете, — Орлов усмехается, и я чувствую, что витающее в воздухе напряжение постепенно спадает.

Я тоже начинаю улыбаться. А в следующую секунду Орлов вдруг протягивает руку, я не успеваю инстинктивно отпрянуть, и он аккуратно проводит пальцем по шраму над моей бровью.

Я сижу, затаив дыхание, а Орлов почти с мольбой в голосе произносит:

— Но, пожалуйста, будьте осторожны...

Я слегка киваю, а Орлов медленно опускает руку на стол, совсем рядом с моей ладонью. Он ни произносит ни слова, но я чувствую, что для немногословного и хладнокровного Орлова этот жест значит гораздо больше, чем пылкие признания. Сердце стучит все быстрее от той невысказанности, которой наполнен этот легкий, казалось бы, незначительный жест.

Я смотрю в янтарно-карие глаза Орлова и одними губами произношу:

— Буду