Créer l'avenir (гет)

Когда я открыла глаза, то вокруг не было ничего. Не было ни улиц, ни неба, ни машин, ни людей. Была только я и белая пустота. Она ослепляла. Я закрывала глаза, открывала и снова закрывала, потому что не было сил терпеть эту режущую яркость. Я плакала, закрывала лицо руками и звала родителей.

Но мой голос будто не покидал моего рта. Я не слышала, чтобы мои крики уходили в глубину белой бездны. Тишина поглощала все звуки.

Я чувствовала под собой землю, но не видела её. Не было теней. Казалось, что я повисла в воздухе. Но прикосновение к твёрдой, шершавой поверхности говорило об обратном.

Я хотела, но не могла встать. Голова от последнего удара болела так сильно, что казалось, нечто давит на неё изнутри. Оттоптанные руки были покрыты синяками, а несколько пальцев сломано. Мне повезло, что спина и ноги были относительно целы. Хотя бы кости не сломаны.

И я лежала так… несколько часов? Может быть, день? Я не знаю. Взрослому человеку сложно ориентироваться в белой пустоте. Что уж говорить о заплаканной восьмилетней девочке, которая не понимает, что случилось?

Яркими вспышками меня посещали воспоминания, но они отказывались складываться в одну картинку. Или я просто ничего не понимала?

«Чёрное небо начинало светлеть вдалеке, а звёзды исчезать. Но это было практически незаметно. Вечер сменялся ночью, и не было ничего удивительного в том, что где-то ещё не было совсем темно. Только ощущение неправильности не покидало никого. Ведь обычно, темнело издалека».

Возможно, я даже засыпала. Открывая глаза, я не могла понять, прошло несколько минут и часов. Но я очень надеялась, что часов. Когда уже сон не шёл, а слёзы унесли с собой панику, я лежала и смотрела на… землю. Пыталась привыкнуть к режущему глаза свету.

«Бабушка выглядывала из окна, которое на тёмном фоне дома было похоже на маленькое солнышко, и махала мне рукой. Я провела практически весь день у неё, и настало время возвращаться домой: родители уже звонили».

Всё же я смогла встать. Голова болела, но уже не так сильно, как было раньше. Чего нельзя было сказать о пальцах. Руки безвольными палками висели вдоль тела, потому что я боялась ими пошевелить. Ведь тогда резкая боль от переломов вновь напомнила бы о себе. После этого случая я очень боюсь вновь почувствовать боль.

«Загорелся зелёный свет светофора. Машины тормозили не потому, что загорелся красный свет, а потому, что водители пытались рассмотреть белеющее небо. Пройдя половину пути, я остановилась вместе с молодой женщиной. Мы стояли даже тогда, когда время перехода истекло: машины не двигались».

Слушая глухое шарканье своих ног, я шла вперёд, не зная, что же будет дальше. Я не хотела об этом думать. Я не хочу об этом думать и сейчас.

«В воздухе появился непонятный запах. С каждой минутой он становился всё более отчётливым и резким. Все невольно зажимали носы, не отводя взгляда от быстро приближающейся белизны. Ровно до одной минуты».

Так я ходила… наверное, несколько дней. Падая от усталости, засыпая, снова вставая, я теряла направление и шла куда глядят глаза. Возможно, я ходила кругами.

«Минуты, когда с конца города начали бежать люди».

Это продолжалось до того момента, пока я не упала в последний раз, прося либо воды, либо смерти. Я лежала с закрытыми глазами и чувствовала, как желудок начинал поедать себя, а рот сводило безумным желанием пить.

«Толпа людей. Крики. Спящие люди в домах просыпались и выбегали из своих квартир на улицу, а кто-то наоборот, забегал в дом. Брошенные машины мешали передвигаться, а те, кто продолжал сидеть за рулём, не глядя ехали вперёд, давя под своими колёсами бегущих».

Часто я теряла сознание и с горечью приходила в себя, надеясь снова провалиться в сладкое небытие. Изредка я звала родителей. Но я не помню, вслух или про себя. Только с годами я начала постепенно вспоминать, что же я делала одна в белой пустоте. Хотя ответ лежит на поверхности.

«Я помню, как белеющее небо сменилось темнотой».

Я умирала.