Безумие на двоих (гет)

Я направляюсь во мрак,

Мне говорит, что всё же это того стоит.

М. Farmer, “Bleu noir”

В двери щелкнул замок, и она открылась. Бернау придержал ее коленом, перетыкая ключ на внутреннюю сторону, после чего мы вошли.

— Закройте дверь, — тихо сказал он, не оборачиваясь.

Я послушалась и повернула ключ. Этот щелчок прозвучал в тишине, как удар колокола, предзнаменующего начало чего-то. То, что сейчас случится нечто невероятное, было ясно. Шизоглаз с победной ухмылкой стоял на задворках моего сознания. Я с удивлением осознала, что твердо держусь на ногах. Словно не о чем больше переживать — все уже определено. Я решила, что даже если все окажется бредом, моя улыбка не будет чем-то совсем неуместным. Медленно, не нарушая торжественности момента, я повернулась.

Бернау стоял скрестив руки в центре комнаты в трех шагах от меня. За его спиной раздирало полумрак комнаты белое пятно окна, поэтому потребовалось несколько секунд, чтобы мои глаза привыкли и я различила выражение его лица, скрытого тенью. Похоже, именно в этот момент оно изменилось — я заметила легкое движение в уголках его губ. Внезапно в мою голову ворвалось осознание того, что дороги назад — к неприязни, моему замешательству, спорам со своим alter ego — больше нет. Все составляющие Бернау, которые нравились или, наоборот, не нравились мне, сейчас слились в единый образ этого мальчишки, стоящего среди теней и своей гордой позой стремящегося придать себе уверенности.

— Что, Марина, больше не боитесь меня? — он по-прежнему улыбался.

Какая самоуверенность! — промелькнула мысль, но она вызвала только еще больший прилив нежности.

— Я боялась не вас.

— Кого же?

— Изначально меня напугала идея, что вы заставите меня работать с больными, а сами будете скрестив руки сидеть в углу и оценивать мои навыки.

Он прыснул.

— Изначально?

— Да… — я помолчала и добавила: — Потом я боялась, что меня расщепит. Схизис.

Я дала ему время подумать. Мы по-прежнему стояли в трех шагах друг от друга и как будто практиковались в легилименции. Через несколько секунд на его лице промелькнуло понимание:

— Ты не совсем ладишь с собой?

— Да… Особенно когда достоверных свидетельств мало.

Он опустил скрещенные до этого руки и сделал шаг ко мне. Меня обдало жаром.

— Свидетельств чего?

Я молчала. Любой мой ответ, даже самый остроумный, нарушил бы сейчас штормовую гамму этой минуты. Я балансировала на грани между «сейчас» и «через секунду», цепляясь свои взглядом за его взгляд. Вот-вот произойдет взрыв, я знала это.

— Теперь тебе достаточно доказательств?

Он сделал еще один шаг. С его лица сошла улыбка и... как будто перерезали провод, который питал мою уверенность. В меня снова ворвался поток страха. Я перестала чувствовать свои ноги. Я судорожно взывала к своему alter ego, чтобы он успокоил меня. Но на моем плече только дьявол, который всегда à contre*.

«Похоже, он просто смеется над тобой».

«Так ты все-таки врал мне? Ничего нет?»

Видя, что он все еще ждет ответа, я мотнула головой. Сил не было говорить.

Он сделал последний шаг. Теперь мы оказались совсем близко друг к другу. Из мира, который за пару секунд потерял для меня цвета, вырвались его пасмурно-голубые глаза. Мгновением позже я почувствовала, как его теплая ладонь скользнула по моим ледяным пальцам.

— А теперь? — прошептал он и обхватил мое запястье, скрытое под рукавом халата.

Но меня было уже не вернуть. Прислонившись к двери, я осела на пол. В ушах звенело так, словно я действительно падаю в обморок. Мою грудь сотрясали рыдания, которые я не смогла бы выпустить наружу в виде слез, даже если бы хотела. Я закрыла лицо руками и постаралась выдохнуть.

— Марина.

Я снова почувствовала его теплые ладони, отнимающие мои руки от головы. У меня не было сил сопротивляться, и я поддалась. Он сидел на коленях рядом. Его спокойный взгляд, где не было ни капли тревоги, отрезвил меня. Страх отступил.

— Я не притворяюсь. Вы, правда, меня… пугаете… — прошептала я и услышала, как в его кармане завибрировал телефон. — Ваш телефон...

— Ты меня еще больше пугаешь… Вставай.

Он поднялся и протянул руку. Странно, мое падение как будто вернуло в меня силы. Я с легкостью встала, он подтолкнул меня к кожаному дивану, куда я опустилась. Он ответил на звонок.

— Да… Слушаю… Хорошо, сейчас буду.

Он с раздражением закинул телефон обратно в карман халата и подошел к одному из шкафов, откуда достал прямоугольной формы бутылку и рюмку. Амаретто, наверное. Что?!

— Нет, я не буду пить, я за рулем! — запротестовала я.

— Ты никуда не поедешь сегодня, — наливая, произнес он тоном, который не терпит возражений и сам же улыбнулся своей серьезности.

Мне оставалось лишь пожать плечами. Похоже, я и без его алкоголя приходила в себя. Он протянул мне рюмку. Я осушила ее одним глотком и протянула ему.

— С этого начинается алкоголизм.

— Не с этого, — он поставил рюмку на стол. — Я закрою тебя здесь, отдыхай.

— А как же пациенты? — ухмыльнулась я.

— Решила начать бороться со страхами? — пошутил он, когда его рука уже была на ручке двери.

Я прыснула.

Когда дверь закрылась за ним и в замке повернулся ключ, я снова ощутила тишину. Возможно, у меня просто любовь к сумеркам, поэтому все интерьеры, погруженные во мрак, кажутся мне уютными. Из того, что выдало бы в этой комнате кабинет врача, была только маленькая раковина в углу. Ну, и пара увесистых томов на столе. Стол был обращен к двери, справа от него висел один из тех бесчисленных и бездарных пейзажей, которыми так любят украшать больницы и прочие не слишком состоятельные учреждения. Все было здесь обыкновенным — стол, стулья, шкафы, линолейум, жалюзи, кожаный диванчик. Ни единого намека на того, кому принадлежит кабинет. И в то же время все здесь было пронизано его присутствием — после его ухода остался шлейф недавних событий.

Я почувствовала, что алкоголь уже в крови, когда встала, чтобы подойти к окну. Я редко выпиваю, поэтому даже рюмка амаретто нарушила мою координацию. Я слегка раздвинула жалюзи и обнаружила, что погода изменилась. Небо стремительно затягивали тяжелые серые тучи.

Взгляд на часы показал, что прошло только пятнадцать минут с тех пор, как я вошла сюда. С ума сойти. Этот день, едва начавшись, заставил меня пережить столько потрясений, сколько не случалось уже много лет. И все из-за человека, который еще два дня назад вызывал во мне брезгливость. Теперь, я чувствую, он станет для меня всем. Даже если я всеми силами буду сопротивляться. Даже если я прямо сейчас понимаю, что это не сделает меня счастливее — скорее, наоборот. У меня нет никаких ванильных иллюзий на этот счет. Он даже не снял кольца.

Моя внезапная паническая атака сорвала его планы. Я горько усмехнулась при мысли о том, что любовницам не следует быть такими, как я. Со мной уже случалось такое, но это было настолько давно… Я еще училась в школе. С тех пор ни одно событие моей жизни не вызывало во мне такую лавину эмоций. Возможно, я просто берегла себя, ограничивая контакты с людьми (а тем более, привязанности) до минимально необходимого количества. Но я больше склоняюсь к мысли, что эти бури разрушили во мне кое-что, и я стала безразличнее и холоднее. Я всегда вспоминаю фотографию, которую нам по этому поводу демонстрировал профессор Романский — сотни рядом стоящих спичек с обгоревшими головками. Так же эмоции, которым мы не даем выход, вспыхивают сами и поджигают ни в чем не повинные нейроны рядом.

Я легла на диван и уставилась в потолок. Чтобы моя психика не разрушала саму себя, я должна блокировать все попытки прокручивания и переосмысления воспоминаний. Ну, или, по крайней мере, я должна думать о хорошем. Но что хорошего в моей жизни и, тем более, в этой истории с Бернау? Перед глазами всплыл его темный силуэт на фоне окна — первое, что я увидела, когда обернулась. Я вспомнила свои чувства в тот момент. Мальчишка. Но почему? Не настолько он мал — мы были с ним одного роста, когда стояли рядом, но я в туфлях на каблуках… Хотя... причем тут рост? Ведь это так просто. Все, что пронеслось у меня в голове в тот миг — эта мысль о его «обнаженности» передо мной, и его улыбка облегчения, когда он понял, что я все знаю, — все это воскресило в памяти образ ранимого маленького принца. Мне греет душу мысль (да пусть даже не мысль — иллюзия) о том, что я здесь не одна жертва.

* * *

На часах было без четверти десять, когда снова прошуршал замок. Дверь открылась.

— Пойдем, посмотришь пациента с четвертой стадией, — сказал Бернау.

— Как мило. Я думала остаться здесь, — я поднялась с дивана.

Он прикрыл дверь и встал спиной к ней. Его рука оставалась на ручке. Я остановилась в шаге от него. Он что-то искал в моем лице, это меня обнадежило — все же ему не безразлично мое состояние.

— Ты присоединишься к группе ровно в десять. В перерыв расскажешь кому-нибудь про пациента. После занятия сделаешь вид, что уходишь. Запиши свой номер, — он протянул мне свой телефон, не отрывая взгляда.

Будучи правильной любовницей, я должна была бы обидеться и посчитать его трусом. Но его указания лишь разжигали во мне интерес. Мне даже не хотелось спрашивать, что он собирается делать со мной сегодня. Да он и не скажет, наверное. Поэтому, ухмыльнувшись, я набрала номер на его телефоне, после чего опустила его ему в карман.

— Что-нибудь еще, господин Бернау?

— Да.

Несколько секунд он смотрел мне в глаза. Я взывала к своей телепатической сущности, пытаясь прочитать его мысли. Но сущность молчала. На мгновенье его взгляд скользнул вниз, к моим губам, и меня обожгла шальная мысль, что он хочет меня поцеловать.

— Обещай, что вернешься, — прошептал он.

Я шагнула к нему и на секунду прильнула губами к его губам. Не позволять себе большего. Я отстранилась. Глаза его были закрыты. Веки чуть подрагивали от напряжения.

— С поправкой на случайность.

Он снова взглянул на меня. Я увидела отпечаток обреченности в его глазах. Хотя, возможно, я просто фантазирую, что начала понимать его. Он кивнул и мы вышли.

* * *

* против (фр.)