Нестойкий (гет)

Всю ночь Борис пролежал без сна. Сердце восторженно колотилось, незнакомая эйфория захлёстывала радостной волной. Нет, бабуля не права: в прошлый раз было совсем по-другому. Та девушка поразила томной загадочностью и несчастной судьбой.

У неё было старинное имя — Лидия. Холодное и сияющее, словно серая льдина посреди весны, или наоборот — жаркое и сухое, маленькое царство в пустыне, окутанное легендами о несметных богатствах и грёзами, Крёзами…

Во время занятий любовью Лида распластывалась безвольной куклой, широко открывала серо-зелёные глаза, к кульминации закатывала их в молчаливом экстазе, каждый раз будто умирая. От этого у Бориса появлялось стойкое чувство вины. Оно усиливалось ещё больше, когда после секса Лида смотрела так, будто с ней сделали что-то дурное. Потом плакала, говорила о своём ужасном положении, истерично отвергала любое вмешательство в её проблемы, обижалась на его горячность, снова плакала, позволяла себя утешать, целовать опухшие губы и опять распластывалась, будто лидийская рабыня под персидским завоевателем. Пару раз Борис сделал ей больно, позволив себе выместить раздражение. Лида не стала упрекать, но плакала в тот день горше обычного. От стыда он не знал, куда деваться. Стыд и слёзы стали постоянными спутниками этого романа.

Боря с головой окунулся в него, хотел уже идти разбираться с мужем, который, по словам возлюбленной, был домашним тираном, но его остановила ба, закрыв тщедушным телом дверь, как амбразуру вражеского дзота. «Не пущу! — восклицала она. — Буся, не смей лезть в чужую семью!»

В тот день он так и не смог проникнуть сквозь оборону «противника». Возникла мысль прыгнуть с балкона, но была отброшена ввиду знания секретных арсеналов бабули — та в любой момент могла слечь с сердцем, и Борис мог всю оставшуюся жизнь винить себя в её… впрочем, об этом он всегда запрещал себе думать. Ба была единственным близким человеком. Самым близким.

Позже Борис узнал, что муж увозит Лиду в другой город, и, как шальной, помчался на вокзал. Он успел к отбытию поезда, увидел сквозь вагонное стекло, как Лида безучастно смотрела в небо, словно зритель — на скучную игру утекающих облаков. Напротив неё сидел муж, что-то рассказывал, улыбался, участливо склонялся к жене и поправлял занавеску, чтобы увеличить обзор. Затем вдруг встретился взглядом с Борисом, и тот поражённо застыл. Поезд ушёл, нетерпеливо стуча колёсами, когда впечатление, оставленное этим взглядом, преобразовалось в мысль: чувство вины, вот что было в нём.

Воспоминания о Лиде терзали ещё долго, но повседневность нарастила поверх них толстый слой безразличия, стало легче.

Анна, удивительная, тонкая, нежная. За всю жизнь Борис никогда не видел столь вдохновенной красоты. Уснул он под утро, в который раз представив, что осторожно целует её губы.

Полдня прошли как в тумане: институт, студенты, завершающие семинары, отчёты. Закончив кое-как дела, Борис бодрым шагом направился домой, по дороге увидел цветочный магазин, задумчиво прошёл мимо, сомневаясь, будет ли уместным купить цветы. Его нагнала Липская — второкурсница на грани отчисления, звали, кажется, Настя, впрочем, сама она предпочитала представляться фамилией, которая абсолютно точно отражала её характер.

— Здрасте, Борис Аркадьевич.

— Здравствуй.

— Можно, я вас провожу?

— Можно, — усмехнулся он. Липская была видной блондинкой с большими наглыми глазами, такая девица всегда обращала на себя внимание.

— Борис Аркадьевич, представляете, стала готовиться к сессии и поняла, что совершенно не понимаю особенностей модальных глаголов.

— Правильно, ты же не ходила на практикумы.

— Бори-ис Аркадьевич, а может, вы со мной позанимаетесь?

— Ладно, завтра после обеда подойдёшь, договоримся.

— Ой, я вас обожаю! Вы лучший преподаватель на нашем курсе. Вот Маркова — она совершенно другая…

Дальше Липская изливала потоки лести на Бориса и грязи — на других преподавателей. Борису всегда было интересно, что думают о нём студенты, хотя объективного мнения от Липской вряд ли дождёшься, раз уж она вознамерилась получить что хотела. Но всё равно было приятно, чёрт возьми, и весь путь домой он насмешливо улыбался, слушая дифирамбы в свою честь.

Липская сделала вид, что забылась, когда они вошли в подъезд, хотя по негласной этике провожать стоило не дальше дома, а Борису немного неудобно было напоминать, что пора бы и честь знать.

— Ой, мы уже пришли? А я заболталась совсем, — с плохо скрываемой радостью воскликнула она, когда Борис достал ключи от квартиры.

— Ну да, есть такое дело, — как можно строже буркнул он.

— У вас здесь такая непередаваемая атмосфера, что значит старый дом, — задумчиво произнесла Липская, озираясь по сторонам. — А вы давно здесь живёте?

— Всю жизнь, — устало выдохнул Борис. — Давай, до завтра.

— До завтра, — Липская подошла ближе и нагло уставилась на него.

В этот момент открылась соседняя дверь, и вышла Анна.

— Добрый день, — произнесла она, бросив мимолётный взгляд на Липскую и сдержанно кивнув Борису.

— Добрый день, — заворожено ответил он, любуясь точёным профилем.

Надо было остановить её и спросить: «Как же так, ты уходишь, а сама приглашала меня к себе, разве не помнишь? Я ведь целый день ждал, когда мы увидимся». Но мысль о том, что он таким образом раскроет себя да ещё в присутствии Липской, остановила.

Стук каблучков стих где-то на нижних этажах, Борис тряхнул связкой ключей и стал открывать дверь.

— Борис Аркадьевич, до свидания, — напомнила о себе Липская.

— Пока, — недовольно бросил он, не глядя ей в лицо. Короткая юбка, загорелые ноги в открытых босоножках вызвали раздражение.

— Борис Аркадьевич! — позвала она уже на лестнице. — Вы лучший.

Борис промаялся дома несколько часов, бесшумно, будто это имело значение, подходил к входной двери и прислушивался, не вернулась ли соседка. Кляня себя за глупое поведение, а ещё больше — Липскую, из-за которой не удалось поговорить с Анной, он, наконец, перестал слоняться в нелепом ожидании и засел за работу, нарочно сделав погромче музыку, чтобы не отвлекал шум в подъезде. Но через полчаса понял, что работа не клеится, залез под холодный душ, долго стоял, пока не замёрз, потом переоделся во всё чистое и снова сел за работу. Скоро должна была прийти ба, и он, подумав, что не хочет отвечать на неудобные вопросы, сорвался с места и решительно вышел на площадку. Дверь соседней квартиры манила к себе и отталкивала одновременно. А вдруг Анны нет? Вдруг она и вправду забыла о приглашении, или ещё хуже — не собиралась его ждать. С другой стороны, что тут такого — постучаться по-соседски, узнать как дела. Просто как дань вежливости. Анна ведь не виновата, что Борис придаёт этим встречам слишком большое значение, что вообразил себе много лишнего. Может, она с открытым сердцем ищет друзей в новом доме, где нет ни одного знакомого. Словом, всё в порядке вещей.

Взбодрив себя этими мыслями, Борис постучался. Дверь открылась почти сразу.

— Здравствуйте, Борис, наконец-то вы пришли, — её сияющий взгляд словно смыл с души все сомнения.

— Давно ждете? — спросил он, едва не выдав самодовольства.

— Не очень. Но с нетерпением, — кокетливо улыбнулась она. — Хотите чаю?

— С удовольствием.

Анна хлопотала на кухне, а Борис наблюдал за её движениями, впитывал запах духов, украдкой следил за изгибами талии и бёдер, тонкой шеи.

— Я жду обещанного анализа, — вдруг сказала Анна, — Вы говорили, что нужно время, оно у вас было.

— Да, конечно… — начал он, — правда, если бы вы задали мне конкретные вопросы, я бы знал, с чего начать.

— Вы начните с чего-нибудь, а там посмотрим.

— Ладно. Я обязан быть откровенным?

— Естественно.

— Ну что ж… мне кажется вы, Анна, очень… напряжены.

Она ничего не ответила, только внимательно посмотрела на него.

— В самом деле, вы производите впечатление человека, который вынужден сдерживать себя.

— А что же заставляет меня, как вы говорите, себя сдерживать?

— Определённые, но неизвестные мне причины.

— И всё-таки?

— Возможно, — Борис вздохнул — разговор становился тяжёлым. — Вам приходится во многом себе отказывать в угоду близким.

— Продолжайте, — потребовала Анна, садясь напротив него.

— Вы, несомненно, осознаёте, насколько красивы, — он глянул исподлобья, — а также умны и самолюбивы, однако, смирились с ролью домохозяйки, оставили надежды добиться, чего хотели.

— Что же я, по-вашему, хочу?

— Ну, не знаю… Поклонения.

— Поклонения? — хохотнула она.

— Я сморозил глупость?

— Даже не знаю…

— Зато честно.

— М-да… Однажды, ещё на первом курсе, мы проходили тест: нужно было найти и описать психологические проблемы незнакомого человека по портрету. Мы все, конечно, постарались, кто во что горазд. А потом нам сказали, что мы на самом деле изображали лишь своё душевное состояние, свои тревоги и надежды.

— Вот как? Выходит, я сейчас анализировал сам себя?

— Выходит, — лукаво улыбнулась Анна.

— И значит, это я жажду поклонения, а не вы? — Борис смущённо почесал голову.

— В точку!

— А давайте будем честными до конца. Что вы думаете обо мне?

— Ну, вы, наверное, очень добрый. И почти никогда не лжёте. А ещё любопытный.

— Пожалуй, соглашусь. Это полностью совпадает с моим впечатлением о вас.

Анна задумчиво улыбнулась, а потом махнула рукой.

— Да бог с ним, давайте чай пить.

— О чём вы мечтали, когда были маленькой? — спросил Борис после паузы.

— О маяке. Я хотела жить у моря и каждый вечер смотреть на закат. А вы?

— О путешествиях. Банально?

— Не более чем у меня. Я жила в большой семье и хотела одиночества, а вы…

— А я все каникулы проводил дома, и завидовал тем, кто имел возможность ездить.

— Всё так просто. Никакой романтики, сплошная психология.

Они ещё немного поболтали на ничего на значащие темы, потом Борис вспомнил, что ба, наверняка, волнуется и засобирался домой.

— Можно спросить, — смутилась Анна, провожая его до прихожей. — Кто та девушка, с которой вы стояли у дверей?

— А, Липская? Никто… Студентка.

— Вы часто приглашаете домой студенток?

— Я её… не приглашал.

— Ну да, вы же преподаватель. Девушки сами на шею вешаются, тем более, скоро сессия.

— Почему вы так говорите? — удивился Борис.

— Неважно. До свидания, — с неожиданным раздражением сказала Анна и закрыла за ним дверь.