Тот, кто рядом (гет)

Привожу его в коттедж, приглашаю осмотреться.

Медленно обходит комнаты, разглядывает мебель.

— Это ваш дом…?

Киваю.

— Мой. Теперь и твой тоже.

Замирает.

— И где… моя комната?

— Где хочешь. Я не нуждаюсь в сне. Как и в обычной еде. Так что кухня — полностью в твоем распоряжении.

Проходит на кухню, открывает пару шкафчиков, смотрит на пустые полки.

— Я сюда въехал недавно, — поясняю.

Понимающе кивает.

Кидаю на стол пластиковую карту.

— Пин-код «два-два-семь-ноль». Снимешь столько, сколько считаешь нужным. Съездишь в свое общежитие и привезешь свои вещи.

Смотрит на карту с недоумением.

— Да у меня есть деньги.

— Андрей, ты, видимо, не понял еще, — говорю мягко и аккуратно, как ребенку. — Ты не просто мой слуга, ты МОЙ слуга. А я — не человек. Служение таким, как я, всегда было привилегией. Знаешь, почему?

Мотает головой. Ну, право — ребенок.

Даром, что уже тридцатник.

— Ты никогда не заболеешь. Твоя жизнь будет дольше, чем у обычного человека. Сто лет — не предел. Это раз. Второе — материальное благополучие. При желании сможешь себе яхту купить личную лет через пять-шесть, не говоря уже о машине. В-третьих, ты под моей защитой. Любые твои обидчики сильно рискуют собственными задницами. Даже если это будут так называемые «правоохранительные органы».

Вздыхает.

Подталкиваю ему карту.

— Так что бери. Два-два, семь-ноль.

Сковыривает карту со стола, кладет в карман.

На карте — часть из тех денег, что я получил от Ванечки за конкурента.

— Одно из правил. Никогда, никому и ни при каких обстоятельствах ты не должен рассказывать о моей природе.

Вскидывает голову, всматривается.

— Простите… Правила… А сколько их всего?

Пожимаю плечами.

— Не знаю. Не говорить обо мне, выполнять приказы, не врать. Если что-то вспомню еще — скажу.

Запах неуверенности. Нехорошей такой неуверенности.

— Бежать не советую. На тебе метка — найду даже в Антарктиде.

Молчит.

Его идиотское поведение надоедает.

Подхожу ближе, касаюсь руки, одновременно посылая успокаивающий импульс. Перехватываю взгляд.

Запах страха исчезает.

— Я не враг, Андрей. У меня нет врагов. Теперь ты — младший член моей семьи. И я в лепешку расшибусь, чтобы у тебя все было хорошо.

Говорю простыми словами, но твердо, уверенно.

Немного вру, конечно.

Но — немного.

* * *

Быть слугой — действительно привилегия. Последний из моих слуг прожил двести десять лет.

 

…Грязь. С неба льет мерзкий мелкий дождь, стелется пеленой, повисает в воздухе.

Трупы. Раздувшиеся трупы, валяющиеся, словно мусор.

Смерть.

Мелькание факелов, дымный чад. Крики.

Смерть.

Перешагиваю то, что раньше было человеком.

Смерть.

Ступаю на порог церкви.

Одежду что-то держит.

Перевожу взгляд ниже.

Детская ручонка.

Мальчишка. Лет десять, может — меньше. Дергаю накидку, но он не отпускает.

— Господин, господин!

Шепот еле слышен.

Молчу.

— Господин, прошу вас…

Дергаю ткань.

— Умоляю, окажите милость!

Накидка, наконец, освобождается.

Делаю шаг.

— Возьмите мою жизнь и кровь, господин, только исцелите маму…

Останавливаюсь.

Смотрю ему в глаза сквозь птичью маску.

Он ободряется.

Подползает ко мне на коленях, утыкается в ноги.

— Встань.

Мой голос звучит глухо. Маска мешает.

Поднимается, протягивает грязную руку.

— Пейте… — на грани слышимости.

Страха нет.

Перехватываю его запястье так, что он вскрикивает от боли. Наклоняюсь вплотную к уху.

— Откуда?

— Я видел, неделю назад… Вы ведь… правда… сам Дьявол?

Все просто. Он видел меня. Видел, как я питаюсь.

И сделал закономерный вывод.

Решаюсь.

— Где твоя мать?

— Пойдемте…

 

…Широкая двуспальная кровать. Мягкие подушки. На прикроватной тумбочке — кружка с вином.

На кровати умирает старик.

Сажусь рядом в кресло.

— Хозяин… — голос слаб.

Встаю, подхожу ближе.

— Я здесь, Том.

Его рука шарит по покрывалу.

Мягко накрываю ее своей.

Том выдыхает, слабо сжимает мой палец.

 

…Мальчик цепляется за накидку…

…Умирающий старик хватается за палец…

 

— Я умираю, да?

Киваю, но вовремя спохватываюсь. Том давно слеп.

— Да.

— Хозяин… скажите… а что ТАМ?

— Не знаю, — честно отвечаю слуге.

— Мне страшно… — голос старика едва слышен.

 

…Мальчик, стоящий на коленях…

…Старик, лежащий в подушках…

 

— Не бойся.

Легкий посыл силы.

Дыхание выравнивается.

— Ты верно служил мне все эти годы, Том. Твои грехи — мои грехи. Я отпускаю тебя.

На лице старика — улыбка.

Он больше не дышит.

 

От воспоминаний меня отвлекает покашливание. Андрей не может решиться назвать меня ни хозяином, ни господином.

В современном обществе принято считать себя свободным.

— Да?

— Э… можно спросить…

Киваю.

— Ты можешь задавать абсолютно любые вопросы, Андрей. Я даю тебе такое право.

Закусывает губу.

Не понимает.

Раньше было проще. Раньше слуги — понимали.

Лет через пять научится.

— А что насчет Маши..?

Приподнимаю бровь.

— Через неделю, когда выздоровление подтвердится окончательно, заберешь ее и привезешь сюда. Насколько мне известно, ребенку будет лучше здесь, чем в тесном общежитии в задымленном районе. Хотя — ты отец, можешь забрать ее хоть сегодня. У Маши больше нет лимфогранулематоза. Но, правда, ей требуется какое-то время, чтобы окрепнуть. Смотри сам, где это лучше сделать — здесь, дома, или в больнице, под присмотром врачей.

Мнется.

— К тому же… сколько она болела? Три года? На мой взгляд, неделя — не такой большой срок.

Кивает.

* * *

Выхожу из дома и отправляюсь за кошкой. По пути захожу в ресторан, покупаю бутылку дорогой водки. Работники извиняются, что не могут продать запечатанную, предлагают просто открутить и закрутить заново пробку.

Соглашаюсь.

В супермаркете покупаю копченую колбасу, немного салатов, нарезанный хлеб, пару бутылок местного пива.

В квартиру попадаю почти перед самым заходом.

Пушистая встречает у порога, смотрит осуждающе.

Извиняюсь, объясняю, что у меня теперь есть слуга, о котором тоже требуется заботиться.

Пережидаю.

Засовываю кошку в переноску, собираю вещи.

Сворачивается пушистым клубком, словно понимая, что на этот раз путешествие будет коротким.

Оставляю ключи на столе, пишу записку. Извиняюсь, что не могу передать их лично, прошу оставить себе залог в знак извинения.

Покидаю квартиру после наступления темноты.

Кошка молчит.

 

Долетаю до коттеджа за несколько минут. Приземляюсь в темном углу двора.

Окна освещены. Сквозь шторы вижу тень, которая ходит по кухне взад и вперед.

Сигаретный дым.

Прохожу в дом, заношу кошку в кухню, водружаю на стол переноску.

— Что это? — в глазах слуги удивление.

— Кошка.

— Зачем??? — от испуга голос срывается.

Открываю переноску. Кошка выходит, обнюхивает стол. Провожу рукой по ее мягкой шерстке.

— Домашнее животное.

Мужчину разбирает истеричный, повизгивающий смех. Он силится что-то сказать, но не может, лишь бессильно машет рукой.

Касаюсь его, добавляю в прикосновение силы.

Истерика проходит.

— Простите… Я не ожидал… Думал… всякое… Даже жалко кошку стало…

— Я не питаюсь кровью животных, — поясняю. — Она мне не подходит. К тому же животные меня боятся. Кроме кошек и лошадей.

Трогает кончик хвоста. Кошка поворачивается, обнюхивает пальцы, трется головой, привставая на цыпочках.

— Как ее зовут?

Пожимаю плечами.

— Кошка.

Выкладывает на стол пластиковую карту и какой-то листок. Придвигает мне.

— Что это?

— Ваша карта и отчет по расходам.

Качаю головой.

— Не нужно. Когда закончатся деньги, тогда скажешь, я выдам тебе новую карту.

Удивлен. Учитывая, что на карте достаточно большая сумма.

Не для меня.

— Принцип служения строится на взаимном доверии, — говорю, обращаясь к кошке. — Поэтому мне не нужны отчеты, бумаги и чеки.

Поднимаю глаза, смотрю на слугу.

— А в случае необходимости можно принять определенные меры.

Испуг.

* * *

Раскрываю сумку, достаю водку и купленную закуску. Пиво укладываю в холодильник.

Выпьет, расслабится. Пообщаемся.

Конечно, можно было бы сделать все силой, но зачем?

— Угощайся.

— А вы... — осекается, смотрит растерянно.

— И я, — делаю вид, что не замечаю осечки. — Ты привез посуду?

Кивает, кидается к шкафу. Вытаскивает какие-то рюмки.

Кручу в руках стеклянные изделия времен советской эпохи. Те самые, которые именуются «стопками».

Поднимаюсь из-за стола, подхожу к раковине, включаю воду и ополаскиваю рюмки.

Какие-то они не очень чистые.

Видя мои манипуляции, Андрей краснеет. Но уже без какого-либо намека с моей стороны моет тарелки, куда потом выкладывает закуску из пластиковых упаковок.

Первую стопку слуга выпивает, не поморщившись, тут же наливает вторую.

Пока наливает, вижу, как начинает действовать алкоголь.

Движения становятся не такими резкими, зрачки расширяются.

После третьей мужчина замедляет темп выпивки, придвигает к себе тарелку с салатом.

За компанию накладываю себе чуть-чуть.

— Значит, вы теперь мой хозяин? — в голосе легкая бесшабашность, навеянная алкоголем.

— Нечто вроде этого.

— И можете сделать все, что угодно?

— Могу, но не буду, — протягиваю кошке кусочек колбасы.

— Почему?

Показываю рукой на кошку.

— Видишь кошку?

Кивает.

— Я ее хозяин. Могу сделать все, что угодно. Но — не буду. Почему? Потому что она мое домашнее животное. Она мне нравится. У нас с ней определенные отношения. То, что я могу — это еще не значит, что я буду.

В глазах — напряженная работа мозга.

— И я… тоже?

— Что — «тоже»?

— Тоже — «домашнее животное»?

Смотрю ему в глаза.

Смущается, отводит.

— Да.

Не согласен.

— Мне шесть тысяч лет. Я обладаю способностями, которые до сих пор только снятся вашим ученым. По сравнению со мной, ты — именно животное.

Все равно не согласен.

— А как же разум?

Улыбаюсь.

— Возможности моего разума превышают твой примерно на столько, насколько твой — превышает обезьяний. У меня абсолютная память, ускоренная реакция, повышенная скорость обработки информации.

Раскраснелся, машет вилкой.

— Но обезьяны не строят города, не развивают науку!

— А мы в городах просто не нуждаемся. Я могу за сутки добраться до любой точки земного шара, причем абсолютно без каких-либо приспособлений. Уровень развития не может определяться тем, что нужно или не нужно биологическому виду. Людям города нужны — они их строят. Обезьянам — нет, и они обходятся гнездами на деревьях.

— А наука?

— Точно так же. Лично мне человеческая наука чаще по барабану, поскольку особой нужды в ней нет. Медицина? Я не болею. Средства передвижения? Я умею летать, причем выше, чем ваши самолеты. Приборы, усиливающие чувства? Я обхожусь без них. Вкусная еда? У меня другие гастрономические предпочтения. Одежда? Я не мерзну. Удобная постель? Я не сплю.

Задумывается.

— А можете… показать что-нибудь… из своих умений?

Поднимаюсь в воздух, зависаю на уровне люстры.

Хоть он и видел, как я летаю, но в условиях освещенной комнаты это выглядит по-другому.

Делаю круг по комнате, опускаюсь обратно. Смотрю ему в глаза и кончиками пальцев завязываю бантиком стальную вилку.

— Правило номер «следующее». Я не клоун. «Выступаю» по твоей просьбе первый и последний раз.

Сглатывает. На вилку смотрит, не отрываясь. Касается ее пальцем, обжигается.

Качает недоверчиво головой.

— У тебя еще будет возможность убедиться, что я тебя не обманываю, — отправляю «бантик» в мусорное ведро точным броском.

Наливаю ему еще водки.

* * *

Засыпает, лежа лицом в недоеденном салате.

Поднимаю его на руки, отношу в спальню, укрываю одеялом. Он что-то бормочет, укладываясь удобнее.

Одеяло старое, скатавшееся. Простыни тоже, похоже, еще со времен СССР.

Возвращаюсь в кухню. Кошка спит, свернувшись на стуле.

Прячу остатки еды в холодильник. Достаю ноутбук, сажусь за стол.

Перехожу на свой ресурс, в «Личные сообщения».

Одно новое.

Открываю.

Длинный текст, написанный на смеси одиннадцати языков. Из них два — мертвые.

ФСБ.

Снова извиняются за случай в Благовещенске и выражают надежду, что я смогу им помочь. Согласны на любые условия.

Влезаю к одному из благовещенских сотовых операторов. Кое-что немного меняю.

Теперь я смогу позвонить через свой компьютер, а все будет указывать на то, что звонок идет из Москвы.

Набираю номер.

Отвечают после первого же гудка.

— Алло, граф?

Мой собеседник — тот самый, который говорил со мной третьим.

— Вы ожидали кого-то другого?

— И каково ваше решение?

— Изложу после того, как вы расскажете максимально точно план предстоящей операции.

— Может, вы все-таки решитесь на встречу? — после небольшого молчания спрашивает трубка.

— Нет, — отвечаю резко.

Трубка вздыхает и начинает излагать.

* * *

Через час разговоров уяснил следующее: доблестные шпионы доблестной России умудрились проколоться. Информация у шпионов — кровь из носу нужная. От меня требуется доставить их в целости и сохранности на территорию Эр-Эф. Если не получится — гарантированно убить.

Шпионов — двое. Можно убить одного, второго доставить. Либо наоборот. Лучше, конечно, доставить обоих.

Смотрю на присланную карту.

«Объекты» — в Канаде. На карте какие-то горы, но собеседник уверяет, что там — бункер, где держат шпионов.

Разобраться с проблемой нужно в течение недели.

 

— Условия таковы. Тридцать миллионов рублей, номер счета сообщу. Это раз. Второе — три девочки в возрасте от девяти до тринадцати, абсолютно здоровые и девственные.

— Позвольте уточняющие вопросы? — деловито вопрошает трубка.

— Разумеется.

— Национальность и группа крови детей важны?

— Группа крови — нет. Национальность — тоже, но я бы предпочел славянок.

Невидимый собеседник кивает.

— Куда их доставить?

— Пока никуда. Условия доставки обговорим после выполнения мной задания.

 

Нажимаю «отбой».

Другая работа.

* * *

Утром мой собутыльник выползает на кухню, держась за голову.

Достаю из холодильника холодную бутылку пива, протягиваю ему.

Принимает с благодарностью, вначале прикладывает к голове, затем откручивает крышку и присасывается к горлышку.

— Давно так не пил… Даже не помню, как до постели дошел.

— А ты и не доходил, — выкладываю ему правду. — Я тебя отнес. Ты в тарелке уснул.

Рука дергается, бутылка падает и разбивается.

Чертыхаясь, сметает осколки, вытирает лужу.

Равнодушно смотрю за его действиями.

Когда лужа исчезает, лезу в холодильник, достаю вторую бутылку.

Принимает с благодарностью.

* * *

— Мне нужно будет отбыть на неделю.

Смотрит выжидающе.

Недолго молчу, потом продолжаю:

— Можешь освободить одну комнату под детскую. Убери оттуда мебель, купи новую, детскую. Купи игрушки, книги, нормальную одежду… Все, что нужно шестилетней девочке. Это раз. Второе. Замени по всему дому шторы на жалюзи. Цвет выбери сам. Третье. Купи хорошие постельные принадлежности, одеяла. Свое старье можешь выкинуть. И купи хорошую посуду. Общий смысл — сделать из этого дома — жилой дом.

Косится в сторону шкафа, молчит.

— Повтори.

Мнется. Повторяет, запинаясь, как школьник у доски.

Достаю ручку, лист бумаги. Записываю перечень. Чтобы не забыл.

— У тебя есть права?

Мотает головой.

— Тогда наймешь машину. Если затрудняешься в подборе необходимых предметов — найми консультанта.

Достаю из сумки газету бесплатных объявлений.

— Можешь воспользоваться этой газетой, можешь подбирать консультантов через знакомых. К моему возвращению все должно быть исполнено. Вернусь не раньше, чем через семь дней.

Кивает.

— Понял.

— Дочь можешь забрать сам, не дожидаясь меня. И — не забывай кормить кошку.

Снова кивает.

* * *

Задумчиво смотрю на пластиковую бутылку со светлой жидкостью.

“liquid latex”

Ненавижу жидкий латекс.

 

Беру зеркало и начинаю наносить на лицо «резину». Забавно смотреть, как в воздухе появляются очертания человеческого лица.

Первый слой латекса делает из моего отражения нечто полупрозрачное.

Пока он подсыхает, перебираю парики.

Останавливаюсь на длинных черных волосах.

Давняя привычка носить длинный волос.

Коротко обычно стригли рабов.

 

Аккуратно привожу парик в порядок, откладываю в сторону. Накладываю второй слой латекса.

Вот теперь в видеокамерах и в разных отражающих поверхностях я буду похож на человека, не на безголового монстра.

 

Вставляю линзы небесно-голубого цвета.

Брови и ресницы аккуратно подкрашиваю темной тушью. Этого хватит, чтобы не создать впечатление жертвы пожара в зеркале и «представителя нетрадиционной ориентации» напрямую.

Золотая середина.

Сворачиваю волосы, смазываю гелем, укладываю под сеточку. Сверху водружаю парик.

Придирчиво осматриваю себя со всех сторон.

Меня устраивает.

 

Обрабатываю руки.

 

Захожу в гостиную. Андрей видит меня и пугается.

— А…

— Успокойся, — бросаю ему. — Это я.

В глазах облегчение.

— Не узнал?

Смущается.

— Эм… мне надо привыкнуть… что вы можете менять облик.

— Не привыкай. Это грим.

— Грим?

— У меня нет отражения. Я не фиксируюсь на фото и видео, — поясняю. — А одежда или, — показываю пальцем на лицо, — грим — отражаются.

Понимает.

Уже почти не боится моего присутствия.

— Для смены облика мне нужно пару десятков лет. Чем больше придется менять — тем дольше, — открываю ему одну из наших особенностей.

Кивает.

Уже не удивляется.

Принимает, как должное.

* * *

Отправляю слугу за консервами и водой. На случай, если шпионов придется кормить. Рыскать по Канаде в поисках еды желания нет совершенно.

Приносит две банки тушенки, две тунца, булку хлеба, двухлитровую бутылку газированной воды.

Упаковываю все в сумку.

После захода солнца переодеваюсь в черный кожаный костюм с плащом. Откидываю капюшон, выхожу в гостиную.

Андрей увлеченно переключает каналы на телевизоре. Услышав мои шаги, оборачивается.

Бросаю ему телефон.

Не поймал.

Телефон падает на мягкий диван. Диван пружинит, телефон прыгает.

— Я отбываю. Жди через неделю.

В дверях оборачиваюсь.

— И… не разочаруй меня.

 

Взмываю в небо черной стрелой.

* * *

По пути едва не сталкиваюсь с пассажирским самолетом, набирающим высоту.

Задумался, называется.

Успеваю увернуться в последний момент, выжав из перенаправленной гравитации все возможное, чтобы не попасть в турбину.

Даже замечаю чье-то лицо в иллюминаторе.

Ненадолго зависаю в воздухе, успокаиваюсь. Был бы человеком — сейчас унимал бы бьющееся сердце и сбившееся дыхание.

Хотя нет. Был бы человеком — не висел бы в воздухе, как поплавок в речке.

Прижимаю сумку и продолжаю полет.

* * *

Лечу в направлении Алеутских островов. Плохо то, что во время полета мне придется пересечь терминатор.

Высоту держу в пять километров — мне так удобнее. Плотность воздуха почти в два раза меньше, чем у поверхности, соответственно, изменяется и сопротивление.

Дышать мне не надо.

 

Восход пережидаю на одном из островов, спрятавшись в небольшую пещеру на западной стороне.

Людей на острове нет, поэтому полет продолжаю «в штатном порядке».

До Берегового Хребта долетаю через три часа.

По пути замечаю пару военных судов.

 

Солнце припекает.

Делаю круг над приглянувшейся мне вершиной. Рядом — какие-то фермы. Вроде как выращивают всяких животных, чтобы сохранить «национальное достояние». Или что-то в этом роде.

Но меня это интересует мало.

Нахожу глубокую природную пещеру, куда почти не проникают солнечные лучи. Бросаю сумку.

Отличное убежище.

 

Дожидаюсь ночи.

Ночью делаю круг над несколькими хозяйствами, расположенными вблизи от той точки на карте, которую мне представили, как «бункер».

Слежу за происходящим, всматриваюсь.

Две фермы — подозрительны.

Спускаюсь рядом с одной из них, подхожу к воротам.

— Стоять! — пожилой мужчина направляет в мою сторону ружье.

Останавливаюсь.

Выгляжу я, конечно, крайне странно в своем плаще. Ну да ладно.

— Простите, сэр… я хочу просто узнать дорогу, — говорю неуверенным голосом. — Мы с друзьями потеряли карту…

Мужчина убирает ружье.

В темноте мое лицо плохо видно. Вполне могу сойти за какого-нибудь студента.

Продолжаю нести чушь, приближаясь к мужчине.

Рассказываю, как я рад его видеть, поскольку сам едва не заблудился…

Небольшое вливание силы в голос, — и он мне верит.

— Тебе нужно спуститься…

Касаюсь его рукой. Использую силу.

— Что здесь?

Он не сможет мне соврать, даже если очень захочет.

Называет мне длинное название.

Военный объект.

— Расскажи все, что знаешь, об объекте.

Выдает пароли, описания постов, свои должностные инструкции…

Останавливаю словесный поток.

Еще один импульс — и мое присутствие напрочь уходит из его сознания. Он смотрит, но не видит.

Голод туманит разум.

Я потратил слишком много сил на этого человека. Надо распоряжаться ими скромнее.

Захожу внутрь, нахожу тесную кладовку.

Поворачиваю лопату, висящую на стене. Пол вздрагивает и ползет вниз.

Лифт.

 

Внизу — охрана. Встречает меня стрельбой из пистолетов.

Объем перенаправленной гравитации служит неплохим щитом. Пули влетают — и улетают обратно. Выглядит, как будто отскакивают от моего тела.

Я могу создавать разнонаправленные векторы. В середине — обычный, к центру Земли, а по краям — в разные стороны.

Научился этому не очень давно, только когда вплотную занялся изучением фундаментальных наук.

Целятся в голову.

Мне без разницы.

Подхожу вплотную, вызывая панику. Одному сворачиваю шею, второго обездвиживаю.

Мне нужна еда.

Присасываюсь к сонной артерии. Из руки пить, конечно, удобнее, но из шеи быстрее.

Насыщаюсь в считанные секунды. Силы прибавляется.

Перебираю воспоминания. Нахожу те, что касаются «объектов».

 

Двигаюсь в ускоренном темпе.

Навстречу выскакивают еще трое. Вскидывают оружие, но выстрелить не успевают.

Убиваю, даже не притормозив.

 

«Объекты» заперты в какой-то комнате.

Выламываю дверь. Кажется, она была металлическая.

Глаза у обоих огромные.

Делаю «финт ушами» — хватаю одного за левую руку, второго за правую, свожу их вместе и вонзаю клыки в обе руки сразу.

Левый клык в левую руку, правый — в правую.

Неудобно.

Выдаю каждому по порции яда.

Хороший латекс — почти не порвался, когда я изменялся.

Обмякают.

Парализатор плюс снотворное. Очнутся через пару часов.

Мне больше не надо.

 

Прижимаю обоих, как кукол, максимально быстро двигаюсь к выходу.

 

Путь к выходу оказывается сложен — мешают занятые руки.

Усиливаю векторы, насколько могу.

Добираюсь до лифта-кладовки.

Лифт не работает.

Краем уха слышу шипение. Поворачиваю голову.

 

Пустили газ.

Это нехорошо. Мне-то он безвреден, а вот «объектам» — очень даже.

Поднимаюсь в воздух, ударяю со всего размаха подошвами о потолок.

Что-то жалобно хрустит, и в потолке появляется дыра.

Пропихиваю в дыру вначале одного, затем второго. Вылезаю сам.

Газ почти заполнил пространство бывшего лифта.

 

Из «фермы» вылетаю через разбитое окно.

Мужчина с ружьем обращает внимание на звон, но меня игнорирует.

Интересно, долго ли продержится эффект?

Прошлый раз он держался три с половиной часа.

 

Лечу в сторону полюбившейся пещеры. Опускаю на «пол» оба «объекта». Достаю ручку и блокнот, пишу два слова: «Сидите и ждите». Кладу одному из них на нос. И сваливаю в максимальном темпе.

Иначе выпью.

 

Делаю виток над горами.

Голод терзает. Сил нет, но они нужны.

Долетаю до какого-то городка, вылавливаю припозднившегося прохожего.

Выпиваю.

В голове шумит. Обратно в пещеру возвращаюсь, как пьяная курица, два раза чуть не сбив деревья.

«Объекты» очнулись, вертят в руках бумажку, пытаются прочитать.

Совсем забыл — они в темноте не видят.

Плюхаюсь у входа. Мое прибытие заставляет их затаиться.

— Цыц, — говорю. — Вам еще в Россию лететь.

— Простите, а вы кто? — приходит в себя самый смелый.

Не отвечаю. Меня начинает рвать. Рвет долго и неприглядно. Успеваю порадоваться, что они в темноте не видят.

Хотя могут учуять запах крови.

Я за сегодня выпил почти ведро «жидкости».

И две жизни.

* * *

— Вы кто?

Утираю рот.

— Дед Пихто в полосочку, — даю излюбленный ответ. — Помолчите, пожалуйста.

На востоке занимается заря.

Влезаю в пещеру, пробираюсь в самый дальний угол. Предупреждаю:

— Близко не подходить, опасно для жизни. Даже если вам покажется, что я умираю. Побочный эффект препарата.

Кивают.

Спохватываются, что их может быть не видно.

— Да, — говорит один.

— Да, — подхватывает второй.

— И молчите, ради всего…

Звуки режут по ушам.

Заворачиваюсь в плащ, застегиваю его на все молнии и кнопки, вжимаюсь в стену.

Восход ударяет по всему организму, как пневматический молот. Чувства расплываются, смешиваются.

Ощущаю, как пульсирует мироздание.

Инстинкт запрещает шевелиться. Любое неконтролируемое движение может оголить тело.

Но сжимать кулаки — можно.

Прихожу в себя не скоро.

Расстегиваю капюшон, оглядываюсь.

Солнце уже давно миновало горизонт.

Ладони изодраны ногтями в мясо.

 

Голод сводит с ума.

Выбираюсь поближе к выходу.

«Объекты» рассматривают потеки крови. Оборачиваются ко мне и меняются в лице. Видимо, выгляжу я вовсе неприглядно.

— Цыц, — говорю. — Не трону.

Отдираю с лица ошметки латекса.

— Вы кто? — повторяет вопрос самый смелый.

— Я же говорил, — устало отвечаю. — Дед Пихто.

— Какой дед Пихто?

— В полосочку! — рявкаю так, что они едва не падают вниз.

Отворачиваюсь от них.

 

Видели когда-нибудь американские мультфильмы, где оголодавший персонаж гоняется за другим персонажем-животным? Облачка-мысли, в которых объект охоты предстает то в виде жаренного на вертеле, то в виде супа?

У меня почему-то возникают именно такие ассоциации, глядя на «объекты».

 

— Вечером приду, — бросаю им бесцветным голосом. Сил на контроль голосовых связок нет.

Подпрыгиваю, цепляюсь за какой-то камень и резво взбираюсь по склону вверх от входа в пещеру.

То, что я умею летать, им знать незачем.

 

Нахожу еще одну пещеру. Она хуже, меньше размерами и направлена не очень удачно. Когда солнце будет восходить, то внутри будет многовато света.

Убийственного света.

Но мне надо дождаться заката.

 

Меня снова рвет. Выплескиваю на склон горы остатки крови.

В голове полный бред из личностей выпитых, вдобавок разрозненные куски той, что выпил несколько дней назад.

Питаться часто — опасно.

В мысли вползает ощущение обреченности, соблазн добыть еще еды.

Влезаю в пещеру, укутываюсь в плащ. Солнце косыми лучами заливает мое жалкое убежище.

Погружаюсь в транс, свойственный моему виду. Сознание двоится, делится, и каждая из частей начинает перемалывать чужие личности.

Полезное умение.

«Форсированный пищеварительный процесс», так сказать.

Главное в этом — чтобы не случилось наоборот.

Чтобы меня не съели.