Нюансы причин (джен)

Иногда, когда Оби-Ван очень сильно устаёт, ему снится жизнь до Храма. Он вспоминает тёплые руки и успокаивающий запах матери, обнимавшей его. В этих снах — обрывки мелодии, которую она напевала, и, возможно, рука, которая ласково гладит его по волосам. Иногда он думает, что это воспоминания о тех моментах, когда она ухаживала за ним во время болезни. Но он жил с семьёй слишком давно, так что ни в чём нельзя быть уверенным. Это просто смутные воспоминания, которые с равной вероятностью могут быть и подлинными, и выдумкой подсознания. Порой после этих снов он просыпается с мокрыми щеками, хоть и не понимает почему.

Сейчас у него то же чувство. Кто-то что-то стирает с его лба теми же осторожными и нежными движениями, которые, наверное, были у его матери, когда он был совсем маленьким. Он болен? Она за ним ухаживает? В глубине души он отчаянно хочет это знать. Оби-Ван слегка поворачивается и открывает глаза, надеясь увидеть лицо своей матери, а обнаруживает мокрую тряпку на голове.

Поначалу он совершенно сбит с толку и не может думать. У него всё болит. Где он? Вокруг темно, но над ним возвышается знакомая фигура. Определённо не его мать, которую он не помнит, но присутствие этого человека тоже успокаивает.

— Анакин?

Зря он пошевелился. Кажется, тот, кто прижимает тряпку к его лбу, тоже так думает — он прижимает его руки, удерживая его на месте.

— Да, учитель, это я.

Ну да, хорошо. Уже лучше в таком случае. Он боялся за Анакина, хотя и не помнит почему. Он вообще мало что помнит. Сила, как же больно. Но если с Анакином всё хорошо, то можно расслабиться. Совсем немного.

Ну да, хорошо. Уже лучше в таком случае. Он боялся за Анакина, хотя и не помнит почему. Он вообще мало что помнит. Сила, как же больно. Но если с Анакином всё хорошо, то можно расслабиться. Совсем немного.

— Где мы? — бормочет он. Это явно не его комната в Храме, и здесь слишком темно, чтобы осмотреться по сторонам. Анакин опять расколотил лампу в их палатке? Ну почему он не послушался, когда ему было велено убрать её на ночь с дороги?

— Мы разбились, учитель. Ты не помнишь?

— Ммм… возможно.

Приподнявшись, он берёт Анакина за руку и несколько раз моргает. Анакин не останавливает его, прекращая, как с запозданием понимает Оби-Ван, протирать один из его порезов. Вся тряпка запачкана кровью.

— Что-то… было не так.

— Ну конечно, — смеётся Анакин. — Мы разбились, учитель.

Оби-Ван изгибает губы в слабой улыбке. Но смеяться при сломанных рёбрах не стоит.

— Я имею в виду необычно.

Ему нравится, как смеётся Анакин, будто он действительно видит что-то забавное. Слыша этот смех, Оби-Ван чувствует себя безопаснее и правильнее, потому что, хотя его и не должны волновать чувства Анакина, они его волнуют. И всегда волновали. В этом отношении он был плохим учителем. Он слишком сильно переживал за ученика и по-прежнему это делает. Надо ли об этом думать? Он не стал бы, если бы у него не так путались мысли. Оби-Ван смутно припоминает, что старался избегать этой темы для размышлений, даже когда был здоров.

— Потом об этом поговорим, Оби-Ван.

Нет. Его это беспокоит сейчас.

Кажется, Анакин ни капли не испугался. Судя по выражению лица, он совершенно не раскаивается — наоборот, он ухмыляется и снова начинает протирать порез на голове Оби-Вана.

— Ещё бы!

— Я хочу знать. Это… приказ.

Да. Он ведь по-прежнему может приказывать? Даже если он больше не учитель Анакина, он всё равно старший по званию. Да. Сила, наверное, удар головой был сильнее, чем он думал. Следовало раньше сообразить. И почему Анакин ухмыляется ещё шире?

— Ну да, — отвечает он чуть веселее, чем следует. — Ты прекрасно знаешь, что я не склонен выполнять приказы и не собираюсь начинать. Особенно учитывая, что у тебя сильное сотрясение мозга и ты даже не вспомнишь, что я ослушался. Учитель, мне не так часто выпадают такие возможности.

Оби-Вану хотелось бы ответить каким-нибудь саркастичным замечанием, но на уме у него только головная боль. Ещё один грозный взгляд демонстрирует, что он хочет сказать, хоть и не очень эффективно.

Анакин ещё раз проводит тряпкой по его лбу.

— Ты сможешь впасть в исцеляющий транс? Я не хочу, чтобы ты уснул, ничего не сделав с сотрясением, но исцеляющий транс должен помочь.

Исцеляющий транс? Он должен был сам подумать об этом.

— Я… да.

До него не сразу доходит, что на лице у Анакина написан неприкрытый скепсис.

— Ну да, конечно. А произнести по буквам собственное имя?

— Не создавай… проблем.

— Жаль, что я не могу это записать. Какой был бы материал для специального выпуска новостей!

Неужели он спускал Анакину с рук такое поведение, когда тот был моложе? Он помнит, кажется, что наказывал его. Строгий взгляд в то время тоже действовал куда лучше. Или, возможно, сейчас он не срабатывает, потому что Оби-Ван совершенно беспомощен и, как заметил Анакин, впоследствии, возможно, вообще ни о чём не вспомнит.

— Давай я тебе помогу.

Как? У Анакина нет особых талантов к целительству.

— Я знаю. И ты сказал это вслух.

Проклятье! Это так неприятно, а хуже всего, что он не осознал, что говорит, а не думает. Это чувство просто сводит с ума. Ему так тяжело сосредоточиться, как будто он рассыпался на куски. У него в голове всё обычно разложено по полочкам, а происходящее совершенно не даёт ему сконцентрироваться. Наверное, лучше принять предложенную помощь.

Видимо, Анакин чувствует раздражение учителя: он перестаёт ухмыляться и смотрит почти сочувственно. В конце концов, он по собственному опыту знает, что такое травма головы.

— Я помогу сфокусировать Силу, а в исцеляющий транс тебе придётся впасть самому.

Оби-Ван со вздохом откидывается назад на… это его собственный плащ? Анакину обязательно надо было постелить его на пол их убежища, где бы оно ни было? Вытянув руку, он проводит пальцами по грубой ткани, а потом по полу, и чувствует под ними землю. Значит, они под землёй.

— Готов? — спрашивает Анакин, положив руки на виски Оби-Вана.

— О да.

Поток Силы, которую аккуратно собрал Анакин, течёт вокруг Оби-Вана, успокаивая, омывая его разум. Он всё больше погружается в неё принимая даруемое ею исцеление. Сила обволакивает его, и он чувствует, как меркнет сознание. Он с радостью принимает это. Он подумает обо всём позже, а сейчас просто отдохнёт в потоке Силы.

* * *

К тому времени как Оби-Ван просыпается, Анакину уже ясно, что его собственный истребитель пострадал слишком сильно, чтобы летать. Всё могло быть в порядке, будь он немного осторожнее при приземлении. Но он так торопился найти Оби-Вана, что выпрыгнул из кабины до того как корабль остановился, и в результате он врезался в дерево. Хотя, возможно, он и без этого не смог бы летать: от столкновения с истребителем Оби-Вана на такой скорости должны были остаться серьёзные повреждения.

— Ты связался с Храмом, чтобы вызвать помощь? — спрашивает Оби-Ван, всё ещё не открывая глаз. Сейчас он говорит куда более связно. Но исцеляющий транс хоть и творит чудеса при сотрясении мозга, не лечит сломанные кости, если раненый не пробудет в нём долго. А погрузить его в такое состояние может только целитель. Пока не прибудет помощь, Оби-Вану будет очень нехорошо.

— Да. Они не отвечают. Даже на аварийной частоте.

Он бормочет что-то себе под нос. Наверное, ругательство — Анакин не уверен, он не знает этого языка. До чего в стиле Оби-Вана: он даже в такой ситуации не станет выражаться при ученике. Что-то там про «сохранять достоинство и подавать хороший пример». Анакин всегда слишком невнимательно слушал его речи на эту тему, чтобы знать точно.

— Что с твоим истребителем?

— В ближайшее время не полетит. За несколько недель я бы смог его починить, наверное.

Оби-Ван вздыхает и трёт переносицу. У него всё ещё болит голова? Анакин уже собирается спросить, но в это время учитель заявляет:

— Прекрасно. Какие ещё есть варианты?

— Никаких. Будем надеяться, что в Храме нас услышали. А я тем временем займусь истребителем.

Теперь Оби-Ван, наконец, открывает один глаз и косится на Анакина.

— Ты выдал наши координаты, не зная, кто тебя слушает и слушает ли кто-нибудь вообще?

Анакин подавляет желание закатить глаза. Это зашифрованный канал, к которому есть доступ только у Джедаев. Сейчас только он и безопасен.

— Учитель, это защищённый Джедайский канал.

— Ну да, а клоны должны были быть на нашей стороне. На войне нет ничего определённого, Анакин.

Наверное, ему стоит предложить Оби-Вану снова впасть в исцеляющий транс, потому что сейчас Анакин совершенно не в настроении выслушивать ещё одну лекцию. Особенно учитывая, что ответить ему нечего. Он знает, что неразумно было в такой ситуации выдавать их координаты, но Оби-Вану нужна медицинская помощь, и Анакин многим готов рискнуть ради неё. Если случится что-нибудь плохое, он всё ещё вооружен и сможет защитить их обоих. Надежда получить помощь для учителя стоит риска.

Разумеется, это нельзя говорить вслух. Оби-Ван отреагирует на его слова тем сдержанным выражением, которое у него бывает, когда он поднимает свои щиты до такой степени, что эта закрытость отражается даже на лице. Он ничего не показывает, потому что боится. Никаких признаков привязанности, и Оби-Вану не нравится, когда Анакин демонстрирует их слишком открыто. Тонкие намёки его устраивают, на них он просто смотрит сквозь пальцы — своего рода компромисс, который, хоть и не нравится Анакину, всегда желавшему от Оби-Вана большего, всё-таки лучше истинно Джедайской альтернативы. По правилам он должен был заставить ученика полностью прятать эмоции.

— Всё будет в порядке, учитель. Поверь мне.

— Ты знаешь, что я тебе верю, Анакин, но должен же кто-то с тебя спрашивать?

Да, и этим, разумеется, занимается Оби-Ван.

— Как будто не весь Орден это делает.

— Можно подумать, ты их слушаешь.

— А тебя я слушаю? — спрашивает Анакин, изогнув бровь.

— Хотелось бы думать, что да — иногда, по крайней мере.

Он действительно слушает, когда его это устраивает. Потому что много лет назад он сказал Падме правду: Оби-Ван сильный и мудрый человек, и он замечательный учитель. Он сдерживает опрометчивость Анакина, и вместе они — идеальная команда, в которой слабости одного компенсируются сильными сторонами другого. Они уравновешивают друг друга, и репортёры любят называть их «Командой».

Это прекрасное чувство. Оби-Ван растил его с девяти лет, но эта война заметно уравняла их. Оби-Ван почти отец для Анакина и, скорее всего, навсегда им останется, но теперь он стал ещё и другом. Они лучшие друзья, знающие все манеры и привычки друг друга, ближе, чем братья.

Так что Оби-Ван говорит правду: Анакин действительно иногда его слушает.

— По крайней мере, я пытаюсь учиться на твоих ошибках, — острит он. — Поэтому я до сих пор цел.

— Пока ты цел, я согласен.

В голосе Оби-Вана такая искренняя и неподдельная забота, что Анакин совершенно не сомневается: учитель добровольно принял бы эти раны, чтобы защитить его. Вопрос не в том, что Анакин не сделал бы того же ради Оби-Вана. Просто у этого стремления разные истоки. У Оби-Вана склонность защищать ученика почти инстинктивная, выработанная за годы заботы о маленьком ребёнке, которого надо было опекать.Для Анакина это сознательное решение, основанное на привязанности к человеку, который его вырастил. Первое — почти неосознанное желание, второе — выбор.

— Я в порядке, учитель, — бормочет он. Это действительно так, и Оби-Вану будет лучше, когда он услышит это. — И с тобой всё будет хорошо.

— Знаешь, тебе придётся вправить мне ногу.

Он знает. Просто он надеялся, что скоро прибудет помощь и ему не придётся заниматься этим самому. Но поскольку не удалось связаться ни с кем в Храме, вряд ли стоит ждать.

— Хочешь, чтобы я сейчас этим занялся?

— Да.

Солнце давно село, и единственный свет в укрытии — от меча Анакина, который тот стоймя воткнул в землю в углу, включив самый низкий уровень напряжения. Если его кто-нибудь заденет, то получит только лёгкий ожог, что гораздо лучше, чем потерять конечность, как это обычно бывает.

В голубоватом свете меча видно, как Оби-Ван решительно сжал зубы. Он знает, что будет больно, и готов к этому. Такова реальность войны, в которой они живут уже не первый год. Они оба бывали тяжело ранены, и им приходилось терпеть боль.

— Я не знаю, не ищут ли нас клоны. Так что нельзя сильно шуметь.

Оби-Ван кивает, тянется за плащом Анакина и стискивает кусок ткани между зубами, чтобы удержаться от крика.

Наклонившись, Анакин разрывает леггинсы на учителе, начав с уже существующей дырки. Нога у Оби-Вана опухла и горит, и Анакину приходится глубоко дышать. Всё настолько по-другому, когда речь идёт о человеке, которого он знает. Он каждый день видит смерть. Эта война — настоящая бойня, но когда дело касается Оби-Вана — это очень личное. С тех пор как умерла мать, при виде травмы у человека, которого Анакин любит, в памяти всплывает её лицо.

Он не даёт Оби-Вану шанса подготовиться. Если ждать боли, то будет только хуже. Вместо этого он наклоняется и вправляет учителю ногу, не позволяя Оби-Вану задуматься, как это будет — или, возможно, не давая себе возможности долго размышлять об этом. Он чувствует, как кости встают на место, и его тошнит. Анакин понимает, что ему и вполовину не так плохо, как Оби-Вану, но вдоль позвоночника всё равно проходит дрожь.

Даже сквозь ткань плаща слышно, как Оби-Ван вскрикивает от боли — впрочем, крик сдавленный, за пределами убежища его услышать не должны. «Сила!» — стонет он, откинувшись на плащ, глядя в потолок и тяжело дыша. Боль написана у него на лице — в том, как он стискивает зубы и закрывает глаза, пытаясь восстановить дыхание.

— Давай я наложу шину. Это немного снимет боль.

Анакину сейчас отчаянно хочется лучше знать целительство. Будь это так, он смог бы омертвить нервные окончания в ноге. Но при его навыках это опасно, он неважный целитель, а у такой процедуры могут быть осложнения. Оби-Вану только их сейчас и не хватало.

— Нет, просто помоги мне заснуть.

— Сильно болит?

Должно быть, он очень плохо себя чувствует, если просит Анакина вырубить его.

— Не очень.

Ну да. Оби-Ван сказал бы то же самое, даже если бы его переехал спидер. Зачем только Анакин спрашивал? Собственно, однажды его действительно переехал спидер — когда террористы бомбили Корускант. Если Анакину не изменяет память — а она ему не изменяет — учитель пытался приуменьшить свои раны как только оказался в больничном крыле и достаточно пришёл в себя, чтобы связно говорить. Иногда Оби-Ван просто невыносим.

— Опусти щиты и я помогу тебе заснуть.

Это он точно может сделать. Он хорошо умеет воздействовать на сознание, а погружение в сон с помощью Силы — разновидность такого воздействия.

— Да, хорошо.

Оби-Ван опускает щиты, а потом откидывается назад, закрыв глаза. Бледное в голубоватом свете лицо искажено болью, и Анакину хочется как можно скорее погрузить учителя в транс.

— Спокойной ночи, учитель, — бормочет он, положив руку ему на лоб.

Оби-Ван с лёгкостью погружается в наведённый сон, позволяя себе отключиться. Он проспит до утра, а возможно, воздействие продержится даже дольше. Бывает по-разному, в зависимости от того, захочет ли подсознание Оби-Вана сопротивляться внушению — обычная проблема при воздействии на сознание Джедая, даже если он добровольно принимает манипуляцию Силой.

Анакин знает, что на войне приходится очень много ждать. Вывести войска на позицию. Подождать врага. Втянуть его в бой и сражаться. А по окончании битвы подождать деталей о результате. Потом — ждать нового назначения. Ждать хороших разведданных. Ждать проверки этих разведданных. Ждать, пока враг перегруппируется. Ждать, пока в Храме примут твоё послание. Ждать спасения. Всё всегда упирается в ожидание — и Оби-Ван почти всегда рядом. Они живут в одной квартире или в одной палатке во время полевых миссий, и хотя Оби-Ван почти всё время занимается планами сражений и стратегией, есть хотя бы с кем помолчать. Обычно вечером они полчаса разговаривают перед сном, и редко когда им не приходится ждать — когда они так измучены, что с трудом дотаскиваются до постели и падают замертво. Или в такие вечера, как этот, когда кто-то из них слишком тяжело ранен, чтобы разговаривать. Это хуже всего.

Оби-Ван засыпает, и Анакину ничего не остаётся, кроме как попытаться последовать его примеру. Учитель не проснётся до утра, а в этой грязной норе посреди бескрайнего леса, где до цивилизации много миль, Анакин предпочитает смотреть сны, а не слушать в одиночестве тишину или звуки в ночном лесу.

Закрыв глаза, он натягивает на себя край плаща и сворачивается клубком, повернувшись спиной к Оби-Вану. Придётся соблюдать осторожность, чтобы не толкать его во сне. Утром, наверное, действительно придётся наложить шину на раненую ногу, а ещё побеспокоиться о завтраке. Но обо всём этом он подумает утром. А сейчас он просто постарается заснуть.