Милосердие монстров (джен)

Такую тишину Сэму нечасто доводилось слышать. В траве шуршали мыши, невидимые птицы хлопали крыльями высоко в кронах, пару раз на тропе с внезапностью противопехотных мин вспархивали куропатки, но всё же по сравнению с любым, даже самым замшелым городком лес казался безмолвным, и Сэму это не нравилось. Он никогда особенно не любил походную романтику — всё это единение с природой, костёрно-лагерный быт, рыбалки на закате, тучи комаров и заросли ядовитого плюща. Это была не его стихия, и в лесу он чувствовал себя чужим.

Он не понимал, какой такой внутренний демон подначил его жахнуть брата головой о крышку багажника и удариться в бега. Просто в какой-то момент невыносимо стало сидеть рядом с Дином, слышать ровный стук его сердца и твердить про себя, что нельзя, нельзя, нельзя, пока что-то чужое и очень настойчивое, какая-то древняя вервольфья генетическая память уговаривает, шепчет в уши — можно, почему нет, давай, это же так просто и приятно, и кровь на руках такая тёплая, и сразу полегчает, вот увидишь, всё будет окей, переживёшь и станешь сильнее, человеческие сердца — всё равно что стероиды, а люди — просто упаковка, которую ты выбрасываешь не глядя...

Так соблазнительно. Вся суть — в убийстве. Догнать, сбить с ног, рвануть когтями, окровавленный комок всё ещё хаотично сокращается, когда его держишь в руках...

Он тряхнул головой и углубился в лес. Нужно было уйти подальше, пока не началось. Возможно, даже удастся отыскать того оленёнка или другую подходящую дичь с живым горячим сердцем.

Той же генетической памятью он понимал, что это всё равно не то, что нужно. Это как волка макаронами кормить. Но всё же лучше, чем греметь цепью и грызть доски в сарае, слыша за тонкой стенкой этот проклятый, родной, беспрестанный и недосягаемый стук и исходя злобой и отчаянием.

Он шёл на запад, продираясь через подлесок, пока небо не потемнело до иссиня-фиолетового оттенка. Все тропы давно кончились, он уже ни черта не видел в темноте, устал, слегка озяб и боялся оступиться. Поэтому в конце концов уселся под деревом, в удобной ямке меж корней, и закрыл глаза, чтобы не видеть, как лунный свет скользит по кронам.

В этот раз было больнее, чем вчера, но всё прошло очень быстро. На одну малодушную секунду, когда с хрустом ломались кости и жгло глаза, Сэм пожалел, что ушёл — так страшно было одному и так хотелось, чтобы Дин был рядом, хватал за плечи, вглядывался и задавал этот свой вечный дурацкий вопрос — "Ты в порядке?", или утешительно врал: "Всё будет хорошо, я с тобой, Сэмми, я здесь..."

А потом никакого Сэма не стало.

Оборотень легко вскочил — тело радовалось движению, пело каждой клеточкой, — огляделся и повёл носом. Он прекрасно видел в лунном свете, а запахи читал, как утреннюю газету, и не особо напрягался неразрешимыми моральными дилеммами. Он был всемогущ — быстрее Супермена, сильнее Халка и безжалостнее судебного пристава. Ему с трудом вспоминалось и казалось странным, что раньше он был кем-то другим.

Из симфонии запахов он выбрал один — слабый, но многообещающий, — и вскоре понял, что он на верном пути.

* * *

"Чудненько. Просто супер, — думал Дин, с отвращением разглядывая в боковом зеркале Импалы расшибленный лоб. — Синяк будет во всю рожу. А может, и шрам останется... Молодец Сэмми, приложил так приложил. По-братски, от души. Ну а что? Надоело спорить с Дином — врежь Дину по морде, брось посреди нигде да иди себе по своим делам — авось не подохнет. Главное, не забудь потом сказать, что врезал из лучших побуждений... Поймаю — убью мерзавца!"

Он отыскал под сиденьем пластиковую бутылку с водой для мытья рук и, ругаясь чёрными словами, принялся сдирать с бровей и ресниц корочки запекшейся крови.

В отключке он провалялся не так уж долго, но за это время Сэм успел дать дёру в неизвестном направлении, и искать его в сгущающихся сумерках в незнакомом лесу представлялось делом наивным и небезопасным. Оставалось надеяться, что мелкий и сам не заблудится, не попадёт в зубы местному зверью, не свалится в ручей с обрыва, не угодит в браконьерский капкан, не наткнётся на какую-нибудь глухую ферму, хозяин которой, как всякий уважающий себя отшельник, держит в шкафу охотничий карабин, и не закусит парочкой заблудившихся туристов... Пожалуй, слишком много поводов для беспокойства.

И чертовски много кровищи. "Энимал плэнет" говорит, что акулы чуют каплю крови на расстоянии до трёх миль. Интересно, как с этим вопросом у оборотней?...

Потом ему пришло в голову, что ещё не стемнело толком, луна ещё не взошла и Сэм, конечно, всё ещё Сэм. Кое-как отмывшись, он завёл машину, развернулся и медленно поехал по просёлку в обратную сторону, истошно сигналя, время от времени останавливаясь и во весь голос крича: "Сэ-э-эм! Сэмми! Вернись, чёртов придурок!", распугивая белок и приводя в неистовство растревоженных соек.

Но лес безнадёжно молчал, и никто не выходил на зов.

* * *

К тому времени, как он добрался до трассы, луна сияла вовсю. За пределами зыбкого света от фар дорога таяла в неверном мраке. Звать было уже некого, и Дин теперь просто по наитию катил по пустому шоссе, ни на что не надеясь.

Вскоре впереди замаячили два размытых ярких круга — фары встречной машины, кособоко застывшей на жёлтой линии, — и два силуэта на фоне. В одном Дин опознал брата — этот могучий разворот плеч и падающую на нос чёлку он узнал бы из миллиона. Сэмоборотень нависал над скорчившимся на дороге человеком, держа его за глотку и занося когтистую лапу для удара, а человек закрывался руками и сипло вопил:

— Серебро, Энни! Это же оборотень! Тащи чёртово серебро!

— Да знаю я! Сейчас! — страдальчески отозвался голосок из темноты.

Возле дряхлого пикапа мельтешил ещё один силуэт — щуплая девчушка лет четырнадцати. В дрожащих руках она держала револьвер с откинутым барабаном, безуспешно пытаясь запихнуть патрон в гнездо.

— Вот дерьмо, — с досадой сказал Дин. — Не хватало нам ещё коллег по цеху...

Застигнутый и ослеплённый двойным светом, Сэм вскинул голову и глухо зарычал. Добыча была такой близкой, такой волнующе доступной, охота явно удалась, но посторонние портили всё веселье. Насчёт девчонки он не беспокоился, даже намеревался употребить её сердечко на закуску после папашиного, но эта зловещая чёрная тачка, внезапно вынырнувшая из темноты, была так некстати, и парень, который из неё вышел, тоже был некстати — из-за них Сэм чувствовал смутное беспокойство, какой-то раздражающий дефект памяти, воображаемый камешек в умственном башмаке... К тому же, что немаловажно, толстяк вопил что-то про серебро. Дело отчётливо пахло керосином.

Он заколебался, переводя взгляд с толстяка на парня, и толстяк не преминул этим замешательством воспользоваться — дотянулся до ножа на поясе и со всей дури полоснул удерживающую его руку чуть ниже локтя. Лезвие со скрипом прошло по кости, хлынула кровь. От неожиданности Сэм разжал пальцы, уронил обидчика на асфальт, возмущённо всхрапнул и, развернувшись, канул во тьму.

— Энни! Стреляй же! — азартно заорал толстяк, целый, невредимый и даже заметно повеселевший.

Энни наконец-то сумела втолкнуть патрон в гнездо. Выстрелила и, разумеется, промазала.

При виде ножа Дин на мгновение похолодел. Потом, когда ситуация разрешилась, вздохнул с неясным облегчением, проводил взглядом благополучно улепётывающего Сэма и подошёл к толстяку, который всё ещё сидел на дороге, препираясь с девчонкой.

При ближайшем рассмотрении этот рыхлый, лысоватый, взбудораженный мужик оказался ему очень даже знаком. Это был Стиви Добсон, широко известный в узких охотничьих кругах любитель поистреблять мелкую индейскую шушеру наподобие маннегиши и манабозо и, по всеобщему мнению, человек в охотничьем деле случайный и даже вредный. Ходили — и подтверждались — слухи, что нет у него за душой никаких сверхъестественных трагедий и охотится он исключительно из спортивного интереса, да ещё и своих детей старается приобщить. Дину приходилось случайно пересекаться с ним года полтора назад, в Монтане, где они с отцом выслеживали злобного призрака, и там Стиви успел серьёзно поцапаться с Джоном по поводу, оставшемуся для Дина тайной. Джон вышел из того спора победителем, и с тех пор Стиви его подобострастно, с заискиванием уважал. Он был глуповат, многословен, неряшлив и потрясающе бестактен — в общем, обладал полным набором отвратительных панибратских привычек.

— А я тебя знаю! — воскликнул Стиви, когда Дин протянул ему руку, помогая подняться. — Ты сын Джонни Винчестера, да? Я тебя запомнил, ты способный пацан... Надо же, в такой глуши — и встретились, а мы вообще-то из Милуоки едем с дочуркой, это моя младшенькая, Энни, познакомься, а старшие наотрез отказались ехать — говорят, занятия нельзя пропускать, но я думаю, что врут, засранцы, оборотень-то по-любому важнее какой-нибудь там цитологии и генетики, как думаешь?... Напомни-ка, сынок, как там тебя звать?

— Дин.

— Ах да... Так мы, Дин, из Милуоки едем... вернее, даже не из Милуоки, а рядом, городок такой, ты его не знаешь, наверное. Откровенно говоря, дерьмовый городишко — кормят плохо, а в мотеле тараканы размером с кошку, наглые, как подзаборная шпана... Там вроде наклёвывалось дельце — кто-то местному браконьеру глотку порвал и пузо когтями раскурочил, ливер наружу и всё такое, мы сначала думали — оборотень, но потом оказалось, что обычная паршивая росомаха — сердечко у мужика на месте и следы от когтей не те, даже не понимаю, почему местные сразу не допетрили. Вот такие дела, едем домой ни с чем, Энни ворчит что-то про уроки и экзамены, но я-то как задницей чуял, что не всё потеряно, будет ещё у нас охота! Ну и вот — едем себе, никому не мешаем, и вдруг — вылетает на дорогу олень... Или не олень, но какая-то похожая тварь, большая такая, тёмная... нет, наверное, всё-таки олень, оно было с рогами... хотя я толком рассмотреть не успел и затормозить тоже не успел, но он, слава богу, мимо проскочил — и в лес, а за ним — ещё одна тварь, и вот эту-то я догнал... Ну, то есть сбил, проще говоря, я ж вовсе и не собирался за ним гоняться... А потом смотрю — на тебе, это ж человек! Лежит, не шевелится, вроде как помер. Ну, думаю, всё, хана мне, законопатят в казённый дом, дети сиротами останутся. Хотя он сам виноват — нечего было среди ночи за оленями по трассе гоняться...

Дин вдруг почувствовал, что смертельно устал.

Несостоявшаяся сиротка Энни стояла, привалившись к крылу пикапа, позёвывала и от скуки крутила в руках разряженный револьвер. У неё были острые, легко краснеющие ушки, сопливый нос, хвостик на затылке и торчащие над ремнём мослы, а глаза были светлые, унылые и слегка навыкате, как у отца.

Стиви, размахивая руками, взахлёб рассказывал, как сбитый парень неожиданно воскрес и вцепился ему в глотку — "...а дальше ты всё видел, Дэн, это же оборотень был, нам в забегаловке, где вчера обедали, местный алкаш рассказывал, что заходил странный парень, умял целую тонну сырого мяса, я тогда сразу подумал, что это оборотень — у них в полнолуние самый жор, они так пытаются голод приглушить, — и оказался прав (а когда это я был не прав?), и если бы не эта криворукая девка, было бы на свете одной тварью меньше, и туда им и дорога скатертью, правда же, Дон, всё равно это не жизнь — сердца у людей жрать, мы им даже одолжение делаем, что убиваем, это же милосердие для монстров, а мы вроде как их спасители и хорошее дело делаем..."

Заткнувшись, он преданно посмотрел Дину в глаза, словно псина, которая принесла палку и ждёт, что хозяин её погладит. Но Дин молчал и рассеянно тёр пальцем рану на лбу, размазывая выступившую кровь. Он со стыдом вспомнил, что и этому идиоту тоже звонил, когда Сэма укусили, когда он совсем отчаялся и добрался до последней страницы последней книги, последней ссылки в поисковике и последнего номера в памяти своего телефона и когда даже Бобби сказал, что сделать ничего нельзя.

— А что же мы стоим? — спохватился Стиви, так и не дождавшись одобрения. — Оборотень-то, наверно, недалеко ушёл, ещё нагоним!

— Стоп, — сказал Дин. — Оборотня я беру на себя. Я... я как раз его выслеживал. Сам разберусь, спасибо.

— Я так и думал, что это он тебя разукрасил, — авторитетно заявил Стиви. — Один не осилишь. Видал, какой он здоровый? Хоть и сопляк ещё, совсем как ты... Энни, чего стоишь? Заряжай револьвер, тупая ты курица!

— Я не один, — поспешно сказал Дин. — Я... мы тут с отцом. Он сторожит у логова, а я катаюсь по окрестностям. Всё под контролем.

Стиви сразу скис и сдулся. Недоверчиво нахмурился, почесал глянцевую плешь.

— Джон здесь? А я его вчера в Милуоки видел...

— А он короткие дороги знает. Я ему позвонил, он гнал целый день и приехал. — Дин изобразил лицом уверенное простодушие, граничащее с дебильностью. При мысли, что будет, если Стиви с дочкой кинутся в лес за Сэмом, его обдало холодом — будто кто-то погладил по загривку ледяной лапой.

Впрочем, Стиви, кажется, клюнул на легенду и предпочёл лишний раз с Джоном не встречаться. Он похмыкал, покрутился на дороге, старательно указывая Дину на невидимые следы — якобы оборотневы, — пообещал всяческую моральную поддержку ("Ты, типа, это... звони, если что"), матерно рявкнул на отлучившуюся к обочине дочку и забрался в пикап. Беда миновала.

— Как тебе охота? — спросил Дин у Энни, которая неторопливо дефилировала к машине, подтягивая джинсы на ходу.

Та смерила его тоскливым взглядом и сплюнула на асфальт.

— Полный отстой.

* * *

Они уехали, а Дин отогнал Импалу на обочину, выключил двигатель, сполз пониже на сидении и, откинув голову на спинку, стал смотреть в небо. Луна висела в самой серёдке лобового стекла и казалась слегка ущербной, мутноватой с одного края.

Хорошо, подумал Дин, кажется, полнолуние на исходе. Наверное, это последняя ночь, а потом — передышка на целый месяц.

Он знал, что Сэм кружит поблизости, не решаясь напасть — стреляный уже воробей, — но и уйти не решаясь, смотрит из леса звериными голодными глазами. Никаких семейных сантиментов, нечисть вообще избавлена от лишних душевных метаний, просто Дин — единственная на всю округу потенциальная добыча. Добыча, правда, вооружённая, но откуда оборотню знать, что Дин не выстрелит, даже если он вытащит его из машины и примется потрошить заживо?

— Давай, Сэмми, гоняйся дальше за оленями, раз уж тебе приспичило. Только не суйся на дорогу — мало ли придурков по ней ездит... Ну, это ты уже понял, да? Не забывай, что в мире есть охотники, кроме нас... Отец ещё вчера был в Милуоки... Почему бы и нам не сгонять в Милуоки, Сэм? Это же совсем близко. Мы за весь прошлый год не были так близко... Правда, я не знаю, как мы ему скажем про... в общем, про тебя. Думаешь, он поможет? А что, если скажет как все остальные: пулю в сердце — и все дела?... Благодетели... Как думаешь, стоит рискнуть? Что, если у него найдётся не милосердие, а спасение?

Ему хотелось думать, что Сэм слышит из леса его болтовню. И понимает хоть что-то.

Поразмыслив, он достал телефон и набрал номер отца. Наткнулся на надоевший автоответчик: "Позвоните моему сыну Дину, он поможет..."

А кому, чёрт возьми, должен звонить сам Дин?

В четверть шестого Сэм вернулся — взъерошенный, грязный, озлобленный и оборванный, в заскорузлой от крови рубашке, но уже человек. Ни слова не говоря, сел на своё привычное место и уставился прямо перед собой. Дин завёл машину и вырулил на шоссе — тоже без единого слова.

Сэмми, хотелось сказать ему, ты чёртов идиот, ты разбил мне башку и чуть не нарвался на пулю. И я бы тебе всыпал по полной — но не за первое, а за второе. Ты чуть не погиб по-тупому только потому, что вдруг решил, будто сам можешь справиться с собой. Теперь-то тебе всё понятно, мелкий? Может, потому и молчишь, что стало понятно?... А ещё ты чуть не убил человека. Не самого, конечно, приятного человека, но всё-таки... Да ещё и на глазах у его дочки. Ты ступил на тонкий лёд, Сэмми, но у нас ещё есть шанс разрулить эту ситуёвину, если мы будем действовать вместе...

Дин, хотелось сказать Сэму, я не собираюсь извиняться за твою разбитую башку. Я мало что помню, я весь в крови, но, кажется, этой ночью я никого не убил. Если бы убил, сейчас мне было бы не так хреново, и я мог бы спокойно протянуть рядом с тобой целый месяц, не мечтая каждую секунду вырвать тебе сердце. Но ты же такой придурок, что скорее сам его вырежешь и отдашь, чем позволишь мне укокошить какого-нибудь постороннего, никому не нужного тупого ублюдка, который только и умеет, что жрать, спать и размножаться, и по которому даже плакать никто не станет. Если ты и дальше намерен исповедовать эту гуманистическую херню, то лучше было сразу пустить мне пулю в лоб, потому что я так больше не могу...

— Куда мы едем? — спросил он вслух. Голос оказался хриплый, сорванный.

— Во-первых, на заправку, — ответил Дин. — Я весь бензин сжёг, пока мотался за тобой. Как тебя угораздило забраться так далеко от лесопилки?

— А во-вторых?

— Во-вторых, отца видели вчера в Милуоки, поэтому мы едем туда.

— Откуда ты знаешь? Дозвонился до кого-то?

— Ты совсем ничего не помнишь?

Сэм честно постарался вспомнить: блуждания по сумеречному лесу, боль, страх, отчаяние, потом — острый запах оленьей шкуры, ветки хлещут по бокам, когда несёшься через подлесок, и хочется визжать, улюлюкать, вопить что-нибудь воинственное от ревущего в крови адреналина, потом — ослепительный свет, удар, животная ярость... Он отрицательно мотнул головой.

— Ну и хорошо, — вздохнул Дин с непонятным облегчением. — Я, пока тебя искал, встретил одного... эм... знакомого. Он сказал, что видел папу. Надо бы проверить.

Сэм задумался на минуту.

— А я?

— Что ты?

— Дин, мы едем в город с населением в полмиллиона человек. Понимаешь намёк?

Дин стиснул зубы, пальцы на руле Импалы и, наверное, собственное сердце, но тут же спохватился и сделал приличествующий ситуации обнадёживающе-самоуверенный вид.

— Ну, полнолуние вообще-то заканчивается. Может, ты больше и не превратишься... А если и да — мы же не полезем в самую толпу. Скромно приютимся где-нибудь на отшибе. Может, найдём какой-нибудь заброшенный дом или склад...

Сэм выразительно хмыкнул.

— Я просто хочу найти отца, — честно сказал Дин. — Он может знать, как тебя вылечить.

— Дин...

— Мы можем и не говорить, что оборотень, которого мы хотим вылечить, это ты. Можем просто сразу уехать, если окажется, что он не знает. Но если есть вероятность...

— Дин, есть вероятность, что мы его найдём и я прикончу вас обоих. И ещё кучу народа вдобавок.

На мгновение Дину почудилось, что мелкий не так уж и против подобного исхода. Что за чушь, это же Сэмми, мелкий Сэмми, который в тринадцать лет рыдал, когда смотрел "Титаник", который вечно подбирал бездомных котят и просил папу хотя бы довезти их до ближайшего приюта, раз уж нельзя оставить себе...

— Ничего страшного, — ответил он самым фальшиво-беспечным тоном, какой только смог изобразить, — на всякий случай — цепь всё ещё в багажнике.