Шкатулка с секретом (гет)

Этот маленький загородный домик Дилон в шутку называл «Охотничьим», хотя из охотничье-трофейной атрибутики здесь можно было найти разве что голову лося с огромными полированными рогами, печально взирающую на мир со стены гостиной. О том, настоящее это чучело, или искусственное, Гейл у Дилона не интересовалась: ей все же хотелось верить, что это — произведение сугубо из пластмассы, стекла и искусственного меха, к которому безжалостные руки таксидермиста не имеют ни малейшего отношения. Просто, узнай она об обратном, ей было бы неприятно смотреть в глаза гордому лесному зверю, которому довелось не только погибнуть в расцвете лет, но и после смерти украшать непокорной головой чью-то прокуренную гостиную…

Впрочем, сейчас ей было не до рассуждений на отвлеченные темы. Ее спутник, и без того остаток пути пошатывающийся, как последний алкаш, споткнулся на пороге, едва только они вползли в дом; кажется, силы у него иссякли настолько, что он готов был упасть и растянуться в обмороке прямо на полу в прихожей. Гейл не позволила ему этого сделать.

— Раздевайтесь! Сейчас же!

Глаза у него были такие же отсутствующие и стеклянные, как у висящей на стене многострадальной головы лося.

— Ч… что?..

— Раздевайтесь, говорю! Вы же не собираетесь ложиться в постель в такой грязной и мокрой одежде, верно?

— Б-боитесь, что я з-замараю вам обивку дивана?

— Не говорите глупостей! Снимайте это промёрзшее тряпьё… Вот так. Я сейчас найду одеяло… Вы ранены?

Он как-то немо и судорожно мотнул головой, будто испуганная лошадь. Гейл помогла ему снять джинсы и водолазку и дотащила до гостиной — и спустя полминуты он уже лежал на диване, укутанный теплым пуховым одеялом, смежив веки, сжавшись в комочек, прикрыв лицо белой трясущейся ладонью и глухо постанывая сквозь сжатые зубы: его так немилосердно било и колотило в жутком ознобе, что Гейл страшно было на него смотреть. Она прошлась по дому и включила водогрей и электрические радиаторы, набрала в бойлерной теплой воды, еще не успевшей остыть со вчерашнего дня (благословляя при этом миссис Поттер, домработницу, которая, повинуясь барскому повелению Дилона, разумеется, приезжала сюда накануне, дабы подготовить дом к приезду Его Высочества мистера Хаксли и его невесты). Потом, стараясь не расплескать воду, вернулась обратно в гостиную…

Интересно, а что на все это скажет Дилон?

Неожиданная мысль, явившаяся из ниоткуда, кольнула Гейл острой неприятной иголочкой.

Против воли она представила себе его сердитое, обиженное, недовольное лицо: «Гейл! О чем ты вообще думаешь, а? Кого ты притащила в мой дом? Какого-то обкуренного бродягу и нарка? Да кто он такой, ты хоть знаешь? Как очутился в лесу — ночью, в метель, практически без одежды, с раной на руке? Тут что-то нечисто… На меня и без того в последнее время свалилась куча проблем, так не хватало мне теперь еще неприятностей с полицией… Я, конечно, давно знаю, что ты, моя дорогая, отличаешься странностями и причудами, но это… это, клянусь, уже слишком!»

Да. Конечно, на тихом и спокойном воскресном отдыхе теперь остается только поставить жирный крест. Завтра придется долго оправдываться перед Дилоном, потом возвращаться в город, везти в больницу этого насквозь промороженного бедолагу… и, наверно, объясняться с полицией…

Не проще ли было бы оставить его в том сугробе? Просто-напросто ничего не заметить и пройти мимо?

Гейл содрогнулась. Ну откуда такие подлые, паскудные мыслишки? Разве она могла бы после такого поступка себя уважать? Разве могла бы беспечно и счастливо, как-ни-в-чем-не-бывало жить дальше — с таким-то грузом на совести? А Дилон… Он поймет. Должен понять. Понять, что, в сущности, у нее просто не было иного выбора…

Решительно прижимая к боку тазик с теплой водой, она взяла в аптечке бинты, перекись водорода, шприц и несколько ампул с лидокаином и вошла в гостиную.

Незнакомец лежал в той же позе, в какой она его и оставила — свернувшись клубочком и закрыв глаза, — но, кажется, перестал дрожать и стучать зубами и немного оттаял; да и цвет его кожи из бледно-синюшного приобрел все-таки более-менее человеческий оттенок. Гейл осторожно приблизилась, ступая на цыпочках, задерживая дыхание и стараясь не шуметь, вглядываясь в его бескровное, осунувшееся, измученное лицо…

— Шторы.

— Что?.. — Гейл вздрогнула: она была настолько уверена в том, что он спит, что его резкий хрипловатый шепот застал ее врасплох.

— Шторы… закрыть… чтобы свет… не был виден… с улицы…

Странная просьба… Гейл слегка удивилась; тем не менее, поставив тазик с водой на столик возле дивана, подошла к окну и задернула шторы. Незнакомец, внимательно наблюдавший за ней из-под полуприкрытых век, кажется, вздохнул с облегчением; глаза его лихорадочно блеснули в рассеянном свете лампы.

Гейл мельком подумала, что он чего-то боится.

— Вы… одна? В доме еще кто-нибудь есть? — спросил он хрипло, быстро, тоном напряженным и натянутым, точно струна. — Кто-нибудь… из мужчин? Способных… за себя постоять?

— Нет. Никого. — Удивление (и тревога) Гейл все возрастали; что за странные, неуместные вопросы, в самом-то деле! — Скоро приедет мой жених, но сейчас…

— Жених? — Незнакомец тяжело откинулся на подушку. Гейл проследила за его взглядом: он смотрел на каминную полку, ломившуюся под тяжестью наград и кубков, завоеванных командой Дилона в соревнованиях по бейсболу: на турнире университета, на городском чемпионате, на чемпионате штата. «Дилону Хаксли — лучшему капитану «Сен-Канарских крокодилов» за победу в первенстве на «Кубок Калисоты». — Так ваш жених, — негромко, покашливая, с сиплой усмешкой спросил незнакомец, — тоже, надо полагать, из этих… крокодилов, ага? Дилон Хаксли?

— Да, — сухо сказала Гейл. — Только он вовсе не до такой степени крокодил, как вы, похоже, о нем думаете. А что?

— З-знаете, я не большой любитель общения с крокодилами, и не всех могу узнать в лицо, но фамилия мне смутно знакома… Где-то я ее слышал…

— Вполне возможно. Роберт Хаксли — один из кандидатов на пост главы Департамента культуры в городской мэрии.

— Д-да, конечно. Я вспомнил. Роберт Хаксли — антиквар и бизнесмен… а теперь еще и з-закусивший удила политикан, ого! А сын у него — крокодил, надо же… Но все равно партия, по всей видимости, выгодная… П-поздравляю! — Последнее его слово утонуло в долгом приступе кашля; наконец отдышавшись, он сделал глубокий, решительный вздох — и взглянул на Гейл прямо, в упор, из-под спадающих на лоб прядей светлых волос, жалко и тонко слипшихся от испарины. — Верните мне мою одежду.

— Она еще не высохла.

— Плевать! Мне нельзя здесь оставаться. Я должен уйти…

— Куда уйти? — мрачно спросила Гейл. — Вокруг — лес! И ночь. И метель. Вы что, не слышите, как шумит ветер?

— Ветер? Мне показалось, это поезд… Далеко отсюда до станции?

— Миль пять.

— И телефона, конечно, у вас тоже нет? Ну разумеется, кто станет тянуть кабель в такую глушь…

— Телефон должен быть на турбазе… На той, что на противоположной стороне озера. Дилон мне говорил…

— На турбазе? — Ей показалось, или ее собеседник при этих словах вновь заметно вздрогнул? — Вы называете турбазой тот старый, десять лет назад заброшенный санаторий? Нету там телефона! Там… там… — Он что-то пробормотал: так быстро, тихо и невнятно, что из нескольких произнесенных им слов Гейл сумела уловить только два: — Они… там…

— Кто «они»?

— Они… я сбежал… но они… придут за мной… придут за Перстнем… увидят свет в окне и придут… Закройте шторы!

— Они закрыты. — Гейл изо всех сил старалась держать себя в руках. Она все больше убеждалась в том, что ее странный собеседник попросту бредит; наклонилась к нему и невзначай, как бы мимоходом коснулась ладонью его бледного лба. Так и есть — пылает… а руки и ноги холодны, как ледышки: полуобморочный ступор у бедолаги сменился теперь огненным жаром и лихорадкой, в чем, в общем-то, не было ничего удивительного. Она просто не имеет права отпускать его куда-то в таком состоянии… да, собственно, никуда он сейчас и не сможет уйти — просто вновь свалится от слабости и упадка сил в первый же сугроб. И завтра поутру, беспечно выйдя из дома, чтобы расчистить заметенную снегом садовую дорожку, Гейл споткнется у порога о его хладный синюшный труп…

— Никуда вы не пойдете! — твёрдо, железобетонным тоном заявила она. — Во-первых, идти вам некуда. Во-вторых, вы больны. А в-третьих, позвольте-ка, я обработаю наконец вашу рану!

— Не нужно, — сквозь зубы, тяжело дыша, процедил он. — Там всего лишь ерундовая царапина… Пустяки!

— Царапина или нет — неважно, рану в любом случае надо промыть и перевязать. Или вы хотите получить заражение крови?

За свою не такую уж долгую двадцатишестилетнюю жизнь Гейл основательно усвоила одно правило: мужчины зачастую ведут себя, как дети, и обращаться с ними, для их же пользы, следует соответственно — без слюней и идиотского сюсюканья, но благожелательно, твердо и уверенно — в таком случае еще можно надеяться на отсутствие капризов и хоть какое-то слабое, вялотекущее желание к сотрудничеству. Поэтому, не обращая внимания на кислую мину пациента, она решительно взяла его бессильно распростертую поверх одеяла левую руку и повернула ее к свету настольной лампы.

Н-да.

Больше всего это походило на скользящее ножевое ранение — длинный порез на тыльной стороне предплечья, как будто незнакомец пытался закрыться рукой от нанесенного сверху удара; края раны слегка разошлись, но артерия, к счастью, не была задета, и кровотечение, поначалу обильное, уже остановилось (видимо, в немалой степени благодаря пребыванию раненого на холоде и, как следствие — сужению периферических подкожных сосудов). Во всяком случае, промыть это безобразие, продезинфицировать и перевязать (а в идеале — зашить) определенно следовало как можно быстрее.

— Я сделаю вам укол, — объявила Гейл. Радости при этом известии на лице незнакомца не отразилось; облизывая губы, он смотрел, как она привычным движением вскрывает ампулу с лидокаином и наполняет шприц содержимым стеклянной колбочки. Вздрогнул и сдавленно зашипел, когда острый конец иглы вонзился в тонкую нежную кожу у сгиба локтя.

— Вы — врач?

— Да.

— Студентка?

— Уже нет. Практикующий…

— Патологоанатом, что ли?

— При чем здесь… — Гейл покраснела от обиды: м-да, невысокого же он, похоже, мнения о ее квалификации и профессиональном мастерстве! — Вообще-то я — не хирург, — пояснила она сухо. — Я — педиатр.

— А… — Он осторожно перевел дух. — Лечите от ангины и ларингита этих сопливых маленьких спиногрызов, отлынивающих от школы?

— Ну почему обязательно «спиногрызов»? — Гейл аккуратно намочила в теплой воде ватный тампон и принялась тщательно протирать края раны. — Дети есть дети… Зачастую они отличаются от взрослых только одним — своей непосредственностью и полным отсутствием лицемерия. И, если они боятся боли, уколов и промывания каких-то пустяковых царапин, то, как правило, так прямо об этом и говорят…

— Я не боюсь уколов! — Незнакомец насупился — и сразу стал похож на обиженного подростка, уязвленного насмешливым неверием родителей в его сомнительную «самость» и «взрослость». Потом, чуть помолчав, добавил отрывисто: — В мире, знаете ли, вообще не так уж много вещей, которые могут по-настоящему меня напугать. И уколы, во всяком случае, к ним не относятся… Кстати, как вас зовут?

— Гейл. А вас?

— Вам обязательно надо это знать?

— Нет. Но как-то я должна же вас называть… мистер Икс?

— Хорошо. — Он на секунду устало прикрыл глаза. — Скажите, Гейл… у вас есть, м-м, двоюродный брат?

— Есть.

— И как его зовут?

— Дирк.

— Н-да, не повезло парню по жизни, но ничего не поделаешь… Что ж, вы тоже можете называть меня Дирком, если уж вас так заботит этот вопрос.

— Но ведь это — не ваше имя.

— Но вы и не спрашивали, какое у меня имя. Вы спросили, как вы можете меня называть.

Гейл внимательно посмотрела на него. Лицо у него было напряженное и мрачноватое, но насмешка в серых глазах отнюдь не таилась — он был абсолютно серьезен. Абсолютно серьезно не желал открывать перед ней душу и называть свое настоящее имя, фамилию, паспортные данные и номер страхового полиса…

Ну и ладно. Какая ей разница? В сущности, это не ее дело.

Ее дело — как можно быстрее со всем покончить и избавиться наконец от этого мутного типа со всеми его странностями, загадками и непонятными, совершенно не нужными ей проблемами.

— Хм! Любопытно. Вы всегда так играете словами… Дирк? Да?

— Не всегда. Но в большинстве случаев.

Обезболивающее, видимо, наконец-то подействовало: он слегка обмяк и расслабился и, закрыв глаза, в изнеможении откинулся на подушку. Гейл закончила с перевязкой, собрала в полиэтиленовый пакет весь мусор, осколки ампул и окровавленные тампоны и вышла на кухню. Поставила на плиту чайник и собрала на поднос несколько незатейливых бутербродов с сыром и ветчиной. Вернулась в гостиную — и обнаружила, что, пока она заваривала чай и готовила ужин, ее неугомонный пациент уже успел подняться, снять с обогревателей и напялить на себя свою едва просохшую одежду — и теперь сидел на диване, разглядывая в ладони, как показалось Гейл, какую-то маленькую блестящую безделушку — не то кольцо, не то крохотный золотой браслет… впрочем, при появлении Гейл загадочная вещица мгновенно исчезла из его пальцев — тихо и бесследно, точно крапленая карта в рукаве шулера.

— Вы голодны, Дирк? Выпьете чаю? Я принесла вам лекарство.

К ее удивлению, он даже не стал спорить — молча проглотил жаропонижающее и, жадно опростав кружку с горячим чаем, вновь вытянулся на диване — с видом человека, желающего сейчас только одного: чтобы его наконец оставили в покое. Гейл отодвинула лампу на противоположный край стола, поправила абажур, чтобы свет не досаждал спящему, погрузилась в стоящее напротив глубокое кресло и раскрыла книгу…

Медленно тянулось время. Тикали ходики на стене. Молча и отсутствующе пялилась в пространство бессонная голова лося — в этом пристальном, неморгающем стеклянном взгляде Гейл определенно мерещилась укоризна… Снег за окном, кажется, перестал падать, но ветер бушевал с прежней силой: Гейл слышала, как шумят кроны обступающих домик высоких сосен. Интересно, когда наконец приедет Дилон? Он обещал выбраться за город сразу же после того, как покончит с делами — но от Сен-Канара до этой глуши не менее двух часов езды, тем более ночью, тем более по коварным зимним дорогам… пусть даже и на крутом полноприводном внедорожнике. Хорошо хоть, что снегопад наконец прекратился… Мысли Гейл нарушил кашель Дирка, знобко съежившегося под одеялом: за последний час он кашлял все чаще и чаще, и дыхание его Гейл не нравилось; стетоскопа у нее при себе не было, но даже и, так сказать, невооруженным ухом она отчетливо слышала бульканье и хрипы, раздающиеся в его простуженной груди при каждом вдохе и выдохе…

Он, видимо, почувствовал на себе ее взгляд. Тяжело, с присвистом втянул в легкие воздух.

— Дайте… воды, — сказал он хрипло, не открывая глаз.

— А как насчет теплого молока? Я как раз хотела согреть... Может быть, сделать порцию и на вас?

— Все равно. Что-нибудь… пить.

— Хорошо. Сейчас.

Она поднялась, вышла на кухню, достала из холодильника пакет молока (спасибо, миссис Поттер!) и, подогрев немного живительного напитка на электрической плитке, перелила молоко в две кружки. Уже хотела возвращаться в гостиную, когда внимание ее привлек негромкий, но внятный звук, внезапно раздавшийся со двора: бумс!

И опять: бумс, бумс! Бумс-бумс-бумс… Стук распахнувшейся и теперь безжалостно терзаемой ветром садовой калитки. Видимо, проволочный запор-крючочек сорвало ветром: такое иногда случалось, ибо у Дилона никогда не было ни времени, ни желания наконец как следует закрепить этот дребезжащий крючочек, чтобы он при малейшем сотрясении не выскакивал из своего гнездышка-полукружия. Гейл устало вздохнула; взяла пакет с печеньем, вернулась в гостиную и поставила кружки с молоком на столик возле дивана, потом вышла в прихожую, чтобы накинуть куртку…

— Вы куда? — настороженно спросил Дирк ей вслед.

— Пойду закрою калитку. Слышите — хлопает… Наверно, распахнулась от ветра.

Это пустяковое известие его как будто встревожило, даже, показалось Гейл, слегка испугало; голос его, и без того слабый, дрогнул от едва сдерживаемого… смятения? Или панического страха?

— Не ходите, Гейл. Не надо. Не выходите из дома!

— Я только закрою калитку — и сейчас же вернусь. Иначе она так и будет всю ночь стучать…

— Ну и пусть стучит! Какое вам дело?

— Вы с ума сошли? — сердито спросила Гейл. — При таком ветре ее скоро разобьет в щепки! «И тогда Дилон меня уж точно закопает в огороде», — добавила она про себя.

— Не ходите, прошу вас! — Он даже приподнялся на диване, побледнев от волнения; грудь его судорожно вздымалась под нагромождением складок огромного пухового одеяла. — Это может быть… опасно! Это… — Очередной приступ кашля не дал ему договорить, да Гейл и не собиралась его слушать: вставить крючок калитки обратно в свое гнездо — чтó может быть проще! Минутное дело… Накинув на плечи куртку и взяв с полки фонарик, она решительно вышла из дома, прикрыв за собой дверь — и спустилась с крыльца на дорожку, которую, конечно, замело выпавшим снегом, но совсем не так густо и основательно, как Гейл до сих пор представлялось.

…Темнота. Ночь. Шум ветра высоко вверху. Над головой — тревожная круговерть рваных черных туч, в прореху которых нет-нет, да и проглянет бледный ноздреватый блин полной луны. Белое полотно двора под ногами Гейл освещалось только светом фонарика — да падающими из окна дома тонкими желтоватыми лучиками, все-таки предательски просачивающимися в щели, казалось бы, плотно задернутых глухих штор… Н-да, Дирку это определенно не понравилось бы… Гейл мрачно усмехнулась. Дошла до хлопающей, содрогающейся на ветру дощатой дверцы, нащупала беспомощно болтающийся крючочек и, наконец вдев его на место, благоразумно закрыла калитку еще и на щеколду…

На лицо ее, плотно зажимая рот, легла чья-то широкая, как медвежья лапа, затянутая в толстую кожаную перчатку холодная рука.

Гейл обомлела.

— Спокойно, детка, — насмешливо сказал над ее ухом сиплый, не то прокуренный, не то сильно простуженный голос. — Не рыпайся — и все будет хорошо. Ты одна, а? В доме еще кто-нибудь есть? Это не твои ли лыжи и рюкзачок мы нашли тут неподалеку, на дороге за поворотом? Снег там в канаве был весь разрыт и следы крови еще можно заметить, хоть их и почти занесло снегом… Ай-яй-яй! Разве мама с папой тебе не говорили, как опасно подбирать на дороге всякую дрянь? — Голос, коротко усмехаясь, хмыкнул и слегка отдалился — видимо, его обладатель теперь обращался к кому-то, невидимому за спиной Гейл. — Копчик, Кекс! Обыщите дом, живо! Он наверняка здесь… Только будьте осторожны, сами знаете, какая это подлая и хитрая лиса… Если он еще раз вас обведет вокруг пальца, как несколько часов назад, боссу это не понравится. Очень-Очень не понравится, уж я-то знаю…