Мохнатая Лидия (джен)

Гера подружился с дядей Лешей после того, как тот выводил его из квартиры Лидии Кошель, пока сама бабка была в ванной. По дороге Герка фоткал знакомую по газетным вырезкам квартирусечку на примитивную камеру своей расплывающейся нокии. Вернувшийся в ассамблеум Герман оделся и отправился на работу, где его ждала новость о командировке.

1

...И все же яблоком раздоров оказалась та первая командировка, в которую отправил Соболевского "черный кандидат" Ефремов. Ни для кого не секрет, что самые лучшие кандидатские пишутся под крылом формальных неучей в чине старшего преподавателя, напичканных знаниями до ушей и по сей день учащихся новому. И тут вовсе ни при чем сановники от наукократии, не знающие ничего и ни хрена, потому что они уже нахрен все забыли. А вокруг Ваньки Ефремова вечно толпилась орава студентов, дипломников, диссертантов и просто уйма ходатайствующих. Потому-то и не было отбоя Ваньке от человеческого горя. В каждой научно-технической душе Ванька разбирался не хуже высоколобых и узкобоких психологов, всегда находил нужные слова для утешения. Кого-то намеренно топили, кто-то сыпался по глупости, кого-то приходилось тащить за уши. Причем Ванька никогда не делал формального различия между нужными человечками и простолюдинами от науки, интеллигенцией в первом поколении. Так и Гера, страдающий от дуболома Чурбана, у которого он провалил диплом, но поднялся сам без посторонней помощи, кое-как защитившись через полгода от нормы для дневников, вместе с вечерниками.

В принципе, так плакать не стоило, но мама Германа все равно потом обиделась на Ефремова, узнав о его бездушном поступке.

Через пять лет после диплома у Соболевского посыпалась диссертация. Ему пришлось перевестись из очной аспирантуры в заочную, соискателем. Потому-то он и пришел непосредственно к Ваньке, памятуя об ораве студентов-дипломников-диссертантов-и-просто-ходоков. Да и будущий научрук Вайсман не был против, если из 223й лаборатории ему прислали бы аспиранта. Ванька был не по-еврейски щедр и отрыт, широким джигитским жестом намалевав еще более радужную картину защиты в Центре Полупроводниковых материалов, о котором он узнал от случайно забравшейся в ИВЦ НИИ ОТКашницы Полозовой, ничего, правда, о Вайсмане не знающей. Не знал Герка, не подозревал, что Иван Львович приторговывает рекомендациями к Вайсману. Вайсман был только для нужных человечков.

Итак, от Ефремова поступила отличная характеристика с направлением в подмосковный научный городок, глубоко за Лианозовым и уж тем более МИФИ. В принципе, москвичам там предоставлялась общага на срок командировки, плюс неплохие суточные и дешевая плата за комнату. Всего свободных в Третьей лаборатории и общаге соответственно оказалось 4 места, с разнарядкой на 2 девушек и 2 парней для местного ИВЦ. Они вчетвером и толпились в холле Научного Центра, где все и перезнакомились: Виолетта, дипломница, Катёнок, аспирантка, аспирант Гера и еще Игорь Головкин, весьма одаренный студент Плехановки, факультета Информационных технологий.

Еще только увидев провожатого, молодые люди засомневались в психической вменяемости сотрудников НЦПМ. Им навстречу выкатился низкорослый мужик в порванном и замусоленном халате. Полаявшись на присутствующих, он записал их в Третью лабораторию и повел на экскурсию. Показав стерильный цех, в преддверии коего обелохалаченных пришельцев обдувало из вентилятора, снимая с их униформы последние пылинки, Рвач (как окрестил его для себя Гера) повел их в свой кабинет, где долго-долго измывался над присутствующими, задавая им переводить аглицкие тексты на узкопрофессиональные темы и писать короткие программные модули на ассемблере.

Потом их ждала экзекуция у завлаба Трешки — Дианы Андреевны Яковлевой, распределявшей стажеров по научным руководителям.

Вечером их расселили по комнатам. Комнаты и входы для каждого аспиранта были изолированы, видимо, во избежание тесного общения и утечки научной информации. В общем, они все были готовы к такому повороту событий, кроме Герки, которого подобная замкнутость вывела из себя. Однако скоро они нашли способ общаться по интернету, обойдя хитрые файрволлы.

Иногда Герман приоткрывал перед подругами дверцу в Ассамблеум №702, и они вчетвером встречались с Андрюхой и Шуриком из Квадриги (Четвертой лаборатории). Дружную компанию, втихую квасившую в Ассамблеуме по ночам, два раза за полтора месяца Геркиной командировки нарушал дядя Леша, у которого унитаз дома и унитаз в квартире Лидии Кошель был подключен к Интернету. Как начальство проглядело такую лазейку для сантехника, по сей день оставалось загадкой. Вдруг он не сантехник, а шпион?

Даже подколодная змея Диана Яковлева ничего не разузнала про Ассамблеум. Больше всего Гера боялся, чтоб про него не проболтались некоей Красноженовой, под началом у которой стажеры и писали диссера. За подругу Страшной Бабы, неразговорчивую Дуэнью, Соболевский не мог поручиться вообще, ибо лично не был с ней знаком — и она тоже была диссертанткой Красноженовой.

Сначала Красноженова производила впечатление хорошей научной руководительницы, но потом отбилась от рук. Гера принял решение пожаловаться Ваньке. Однако телефона его не знал, а сам Ванька вообще был с компьютером на Вы (единственный пробел в знаниях ходячей энциклопедии), не говоря уже об Интернете. Пришлось действовать через мать, которая просто-напросто смоталась к Ефремову на работу, понадеявшись, а вдруг Германа переведут к Вайсману. Ванька же посоветовал Герману не покидать Красноженову, а тихо домотать срок и предложить кочевряжистой тетке взятку. Красноженова же от денег отказалась и продолжала мудохать диссертантов своими увертками. К тому же Ефремов надбавил лишние две недели мытарств у Красноженовой. Получив привет от любимого товарища, Гера приободрился, к тому же замаячила перспектива перевода не в столь засекреченную Копейку (Первую лабораторию).(вообще этот кусок не имеет отношения к сюжету, может, убрать?)

Время текло, однако диссер не особо продвигался из-за лености и коварства научрука Геры Красноженовой, на которую Вайссман спихнул работу, причем с этой проблемой не смог справиться даже Ванька. Однако он Геру ободрил перспективой перевода в другую лабораторию — Первую, она же Копейка.

2

Однако не это привело к трещине отношений Алексея Михайловича и Геры Соболевского. Коварная судьба поджидала Геру в стерильном цехе, где на входе в чистилище прихожан обдувало ветром, в лице бригадира метрологов Валерии Перевезенцевой с томными очами кенгуру, еще более расширявшимися от измерений. И Геру, и без того слабенького на передок, отчаянно потянуло к молодой метрологине. Да и она была не против. Каждый раз в компьютере у Перевезенцевой находилась незначительная неполадка, устранить которую, однако, она самостоятельно не могла. Устранив неполадку дуэтом, любовники запирались в темной комнате и неистово любили друг друга по пять раз на день под черным бархатным пологом, накинутым на дверь. Производительность цеха метрологии резко падала. Яковлева потихоньку зверела и начинала давить на коменданта общаги и Красноженову.

Гера, нахлебавшись за день и радостей и горестей, попросту ходил датый по вечерам и Ассамблеум вовсе забросил, не замечая того, что его бывшая, Катёнок, уже крутит роман с троими — Шуриком и Андрюхой из Квадриги и Игорем Головкиным из его комнаты. С дядей Лешей он еще перезванивался, но мыслишки его были совсем далеко. Новые хлопоты и увлечения постепенно выбивали из головы любовь к олимпийской чемпионке, легконогой атлетке Лидии Кошель, ушедшей на заслуженный отдых после Олмипиады-80. Хотя Герман еще названивал иногда гражданке Кошель и напрашивался на приглашение. Лидия Николаевна терпеливо и снисходительно относилась к его звонкам, отчасти кокетничала, учуяв немую влюбленность в его голосе, так похожую на кавалеров ее юности. В общем, осторожно крутила динамо, подогревая интерес к себе. Про это знала подруга Лидии Николаевны и была очень недовольна этим (ну, она Лиду знает 40 лет, всегда умирала от зависти), пыталась восстанавливать моральную справедливость, поучала Лидину дочку Лялю, исподтишка заглядывавшуюся на перспективного любовника, а также всех и вся... в общем, та еще была змея.

Вот здесь-то Герман и лоханулся. Вспомнил бы эту историю, может, и не попал бы так.

А история Лидии Кошель была такова: жить как хвостатое и шерстяное кенгурутаврское чудовище, с человеческим корпусом до талии, а ниже — кенгуровой задницей, сумкой, ногами и хвостом, обрекла ее родная бабка Хеся, стерва та еще. Эта бабка наслала порчу на своего мужа. Ну, думала, что он с любовницей — а он в зоопарк ходил в грустном одиночестве. Уловив магический сигнал порчи, взбесилась самочка кенгуру, рядом с которой стоял дед, и укусила его за ногу. В общем, тот в одночасье стал мутантом (раз и навсегда), а потом в его роду стали рождаться только девочки, с которыми стали происходить вот такие превращения, причем ежели она вступит в любовную связь до смерти матери. От рождения девочка пока что остается человеком, но в случае утраты девственности начнет превращаться в "кентавра". А мать — обратно в полноценного человека.

Лидия Николаевна родилась в этой семье в 1937 и стала прославленной спортсменкой, прыгуньей в длину. Жертва семейного заклятия, такая она и выступала на советской спортивной арене. Лидия тоже была ведунья, общалась с магическими существами. Живет она сейчас на последнем этаже в высотке, с безумствующим лифтом и неудобными лестницами. Зимой не вылезает из дому (ну, дорожная соль в лапы попадает), разве что на помеле может полетать с подругой. Деликатная, добрая и ласковая. Родилась в Ленинграде, но с выходом на спортивную арену переехала в центр Москвы.

Эмилия — мать Лидии, дочь Хеси и уже заколдованного отца родилась обыкновенной девочкой, выучилась на балерину, танцевала в Кировском театре, долго девствовала, потом внезапно выскочила замуж. Начало любовной жизни спровоцировало у Эмилии плавное «окенгурение». Впрочем, она успела родить дочь еще до того, как метаморфоза закончилась, так что проблем в роддоме у нее не было. Муж Эмилии недоумевал, глядя на своего тестя, шокировался женой. Брак держался исключительно на приворотной ворожбе Эмилии, но муж все равно не выдержал и сбежал ко всем чертям исполнять интернациональный долг в Испании. Может быть, Генералиссимус СССР сгинуть помог. Любил он дивные пляски Эмилии Ораниенбаум и позволял ей существовать на виду у советской публики точно так же, как смотрел свозь пальцы на христианские сумасбродства взбалмошной пианистки Марины Юдиной.

...Потом началась Отечественная война, блокада Ленинграда. Эмилию едва не сожрал какой-то голодный доходяга, позарившись на ее "животную" половинку. Так они и бегали вдвоем — мужик с топором и опухшая от истощения балерина, спотыкаясь и поскальзываясь по льдам Ладожского озера. Хорошо, что хватило сил лягнуть доходягу. Мужик убился, треснувшись головой об лед.

Гера воспевал на форуме красоту Лидии и ее приключения в молодые годы, Нина песочила его за то, что собеседник якобы не уважает Лидию Николаевну, а только смакует "клубничные" подробности, а также претендовала на святую миссию снятия заклятья с семейства Кошель (кто, Нина претендовала?). Катюша носилась по форуму и пыталась гасить конфликты Геры и Нины (Катюша и Катенок. Может, одну из них переименовать?). В период геркиной влюбленности в мохнатую Лидию, под носом у Соболевского то и дело вмешивался Алексей Михайлович, простой и добрый сантехник и отчасти философ, любящий хорошо попиздеть. Дядя Леша ходил к Лидии еще, наверное, со времен "Бюро добрых услуг", и у них уже были вполне сложившиеся взаимоотношения — друг семьи и т.д. Он вполне мог свести Германа с Лидией, но попутно вправлял воспаленное воображение молодого интеллектуала в жизненное русло. Мол, зачем тебе воображаемая старуха (у которой все в прошлом), у тебя есть вполне нормальная человеческая девушка Катюша, с ней и живи.

3

Как знать, ежели бы не появления дяди Леши в Ассамблеуме, никакого бы развала отношений и не произошло. Однако именно дядя Леша опознал при очередном появлении в Валерии Перевезенцевой Лялю Кошель, честно вышедшую замуж за совсем уж безвестного Перевезенцева по истечении 40 дней со смерти матери. Заклятье пало, но отношения с мужем у бедной Ляли не клеились, и они разбежались. Добрый сантехник Алексей Михайлович, оказалось, был отцом Ляли, о чем узнал на похоронах своей мохноногой возлюбленной. Потеряв любимую, он не хотел верить в распад брака его новообретенной дочери, и спустил всех собак на Соболевского, уличенного в прелюбодеянии с его формально замужней дочерью. Герману вменялось в вину его шаткое общественное положение, ненаписанная диссертация и потеря работы в ИВЦ ради достижения научного звания. Кроме того, ему вменялось в обязанность жениться на Ляле Перевезенцевой-Кошель после ее окончательного развода с мужем.

Соболевскому не больно-то и хотелось это делать, но дружба все равно была утеряна, и напоследок дядя Леша, вроде бы не умевший колдовать, припечатал Геру добрым и взвешенным проклятием Сантехника:

— Все, дружок, пока работу приличную не найдешь, ко мне и Ляльке можешь не соваться. Когда сможешь ее обеспечивать, вот тогда и поговорим. Наверное.

К О Н Е Ц.