Перекаты (гет)

Небольшой особняк на окраине Иркутска казался спящим. Сложенный из серого камня первый этаж сливался со склоном пригорка, сруб второго этажа из потемневших из времени лиственниц расплывался темным пятном в ночи. То ли есть он, то ли нет.

Хозяин особняка не спал. Не зажигая света, старый человек, может быть, даже ровесник этого дома, смотрел из темной комнаты в окно, на блестящую под луной ленту Ангары. Думал о чем-то важном и серьезном, или погружался в воспоминания, но вполне возможно, не думал ни о чем, давно уже обретя власть над своими мыслями. Только память иногда своевольничала, пробуждая призраков. Вот и сейчас: некто пересек полосу лунного света, и по-хозяйски развалился во втором кресле. Хозяин заметил гостя, но лишь слегка кивнул.

— Ты третий раз появляешься в моей жизни. Значит ли это, что мне пора покидать этот мир?

— Что вы, Николай Васильевич? Я просто зашел в гости. К тому же я нынче не один. С другом.

Гость поправил галстух, видневшийся в вороте сюртука, прислонил к письменному столу трость и кивнул в сторону. Из угла выступила темная фигура, закутанная в старую шинель. Второй гость молча расположился на диване и, кажется, не горел желанием вступать в разговор. Но первый из гостей оказался настойчив:

— Позвольте, Николай Васильевич, представить вам: Мастер.

— Просто Мастер? Как это... необычно, — В голосе хозяина дома прозвучала усмешка.

— Просто Мастер, — хриплый голос второго казался простуженным и очень усталым, — впрочем, можете называть меня как угодно.

— Зачем? Вы можете представляться как угодно. Думаю, это неважно.

— Вы не удивлены.

— В мои годы приход в гости призраков уже не удивляет. Тем более, что вашего друга я встречал уже дважды. Первый раз в детстве, на ярмарке в Смоленске в девяносто седьмом. И кстати, выглядел он тогда в точности, как сейчас.

— Меня давно не интересует время, — первый из гостей сделал небрежный жест рукой, будто отгоняя муху.

— А время не интересуется вами, о отличие от всех нас, остальных. Кстати, тогда на ярмарке вы продавали закопченные стекла, чтобы смотреть солнечное затмение. "Лучшие закопченные стекла для лучшего затмения", — так вы, сударь мой, кажется, тогда кричали? Уже потом я выяснил, не было солнечного затмения в то время. Как только вас не освистали?

— А это потому, Николай Васильевич, что через мои стекла всегда видно то, что нужно.

— Вот-вот. Потому я и не знаю, была ли хоть одна наша встреча настоящей? Во второй-то раз, в тридцать шестом, меня прижало нехваткой кислорода, на склоне пика Ленина. Когда мне привиделось, что вы вошли в палатку. Но я ваши слова тогда запомнил и, когда вернулся в Москву, говорил со Сталиным. Отказался быть наркомом юстиции Союза и предложил проект "экспедиции Сибирь". Вышинский тогда так обрадовался, что я освобождаю ему дорогу к власти, что всячески поддержал проект. Не знаю, что бы получилось, продолжай я борьбу...

— Вас бы расстреляли. И вы сами это отлично знаете.

— Не то что бы знаю, но риск был велик.

— А так сами выскользнули и для будущих "ушельцев" место подготовили.

— Нет. Все было не так. Сперва именно меня и тех, с кем мы все это затевали, ребята Вышинского и назвали ушельцами. Презрительно так, дескать, сдались без боя. Бой действительно можно было дать. С одной стороны, Сталин понимал мои аргументы, а с другой...

— А в чем был спор? — подал с дивана голос второй гость.

— В чем? Все просто. О том, как осуществлять террор. Я предлагал — под личную ответственность. Так, как привык в экспедициях. Если командир уличил подчиненного в предательстве, он может его просто расстрелять. "Пользуясь чрезвычайными полномочиями." С другой стороны, если командир уверен в своем человеке, то никто ему под руку лезть не вправе.

— А если командир самодур и расстреливает просто так?

— У него есть свой командир, который его приговорит, как только узнает. А узнает непременно. Никто не пользуется чрезвычайными полномочиями просто так. Но это было ясно мне, ясно Сталину, у него тоже юность была веселая. Иное дело Вышинский. Он из шляхты, у них самодурство как раз было скорее правилом. Да и руки пачкать не любил. Вот и двигал идею: "Чистки должны быть законными". А как они могут быть законными, если это форма государственного террора, только иначе названная? Разве что закон наизнанку вывернуть. Что он и сделал. Его тезис, что обвиняемый сам должен искать для себя оправдания, а не следствие — доказывать его вину. Даже против анонимок. Плюс признание как достаточное доказательство. В результате получили вал доносов. Террор, который должен был быть ориентирован в основном на верхушку, прокатился по обществу снизу доверху. Каждый был рад настрочить донос на соседа. Хорошо, в зоне проекта я смог отстоять "чрезвычайное право", и как итог — по нему расстреляли в тысячу раз меньше людей, чем по процессам "врагов народа" на запад от Енисея.

— Вы говорите, как будто единственный вопрос стоял только о том, под каким соусом расстреливать — под белым или под болоньезе. Нельзя ли было вообще не расстреливать, а просто снять с должностей?

— Нельзя. Это люди из поколения "старых большевиков". Моего поколения, которое в своей юности не научилось строить, а только разрушать, мутить воду и смущать умы. "До основанья, а затем..." А вот с "затем" возникли сложности, и в них точно надо было найти виноватых. Иначе большинство из нас не умело. Чтобы дать возможность тем, кто умеет, построить новый мир, число "разрушителей" надо было сократить раз в пять. Иначе никак. И действительно вопрос лишь в том, как это сделать, не дожидаясь реальных заговоров.

— И вы предлагали… просто отстреливать?

— Да. Поскольку сделать это все равно было надо, и законным оно так или иначе быть не могло. Выбор только между личной ответственностью за чрезвычайные меры, или жеманным извращением самой сути законности.

Собеседник на диване молчал, иногда простуженно кашлял. Молчали и остальные, как будто весь разговор велся для него одного, для Мастера. В конце концов он и задал следующий вопрос.

— Почему вы думаете, что Сталин не принял бы вашу точку зрения?

— По предложенному мной правилу некоторых пришлось бы пристрелить ему лично. А Коба тоже предпочитал оставлять видимость чистых рук.

— И вам пришлось? Здесь, в Сибири...

— И мне пришлось. В чем совершенно не раскаиваюсь. Но кровь она и есть кровь, раскаяние здесь не поможет... Зато выросли ученики, которые уже почти и не стреляют — времена опять другие. Но "чрезвычайное право" осталось, оно меняет людей самим своим существованием. Немцы в войну почувствовали это на своей шкуре. Мальчики дрались хорошо, а главное — эффективно. Живыми вернулись многие, хоть и подставляли их порой по-глупому.

— Мальчики? Вы гордитесь ими?

— Да, Мастер. Жесткие, прагматичные, умные мальчики. Которые давно уже справляются сами без меня. Может, мне и правда пора уходить.

Хозяин тронул лежащий на столе наган с гравированной надписью, которую невозможно было прочесть в лунном свете. Впрочем, все присутствующие и так знали, что там написано.

— Это вы напрасно, Николай Васильевич, — первый из гостей взял в руки свою трость и поднялся с кресла, — вы им помогаете самим фактом своего существования.

— Да. Иногда давлю авторитетом кого-нибудь из московских выскочек.

— Что много. Так что не спешите за грань.

— А вы меня там дождетесь?

— Я всегда дожидаюсь.

Последние слова показались более похожими на шелест ветра за окном. Призраки-гости исчезли, будто их и не было. А хозяин особняка вздохнул и убрал наган в ящик стола.

* * *

Небо затянуло хмарью и побрызгивал мелкий дождик, совсем осенний, даром что на дворе середина июня. Сергей сильнее натянул кепку и поднял ворот куртки. Не иначе, погода решила составить компанию его настроению, еще утром такому безоблачному. Мятая бумажка выкинута в мусор, туда ей и дорога. Три имени, столько надежд... Но одна из девушек посмеялась надо ним, заявив, что ее уже ждет солнечный Крым и Черноморский флот с его моряками. Другая шла навстречу под ручку с каким-то парнем, так что сведения Васьки явно устарели. А третья неделю назад уехала в Новгород к родителям и, видимо, вернется оттуда с заявкой.

Сергей обратил внимание, что пока он, задумавшись, сетовал на погоду и судьбу, ноги сами принесли его к зданию факультета геодезии, и решил зайти в надежде на какое-нибудь чудо. Ни-че-го... только пустые коридоры, и сырость за окном.

Нет, не совсем пустые: у соседнего окна расположилась парочка. Сергей сам не понимал, зачем он замер, облокотившись о подоконник, и зачем сделал вид, что увлечен пейзажем за окном. Впрочем, они и так никого не заметили бы — слишком заняты разговором между собой:

— То есть ты... остаешься в Москве?

— Да, милая. Папа сделал заявку от Метростроя.

— А как же... Шануч?

— Анечка, я давно хотел тебе предложить... Нам ведь хорошо с тобой? Папа может сделать заявку и на тебя, если ты согласишься остаться.

— Остаться с тобой?

— Ну... Не в качестве жены, конечно. Родители никогда не согласятся... Но для моей любовницы организуют место.

— Любовницы.

— Ну да. Ты же не говорила про свадьбу. Нам с тобой и так хорошо. И поверь, это небольшая цена за то, чтобы остаться в Москве.

— А как же... наша практика в лесу прошлым летом? Твои песни у костра? Ты помнишь, что пел тогда? Вадик, что с тобой?..

— Анечка, милая, да я тебе еще спою! Все, что захочешь, и твою любимую про туман среди елей... сколько угодно. У меня есть друзья-туристы, будем ходить с ними, будет и костер, и песни. Анют, это ты отлично придумала. Даже когда придется жениться, я же не потащу жену в лес. Мы будем с тобой. Я тебя не оставлю.

— Вот как, "не оставишь"... А неделю назад, когда мы узнали про заявки и я думала, что выбрать, ты мне ничего не сказал.

— Так тогда заявку еще не сделали, вдруг сорвалось бы. А ты какая-то смурная стала. Мы же в кино собирались, пойдем? А потом зайдем ко мне, познакомишься с папой, договоритесь о заявке для тебя.

— Нет, Вадим. — Голос невидимой девушки зазвучал твердо. — Извини, я позабыла сделать кое-что сегодня, так что в кино не получится. Ты иди, иди домой... к папе.

— Но ты вечером приходи. Времени до распределения мало осталось...

— Я поняла.

Тишина коридора донесла громкий чмок в щечку, удаляющиеся шаги, тихий всхлип. Сергей решился повернуться и рассмотреть девушку подробнее. Пышные небрежно уложенные темно-рыжие волосы, остренькое "лисье" личико. Гибкая фигурка подчеркнута ситцевым платьем в зеленый горошек. Наверное, веселая и подвижная девушка. Правда, сейчас от веселости нет и следа, губа закушена, кулачки сжаты, но слезы сдерживает, только неподвижный взгляд потерялся где-то за окном. Неужели этот Вадик ничего не понял? Или она уже после его ухода позволила себе слегка отпустить чувства? Сергей чувствовал, что девушка ему симпатична. Хотелось подойти и прижать ее к себе, или догнать Вадика и набить морду. Хотя нет, пусть катится... подальше. Сергей замер от пришедшей в голову мысли, даже рот открыл и стоял так несколько секунд. Неужели шанс? Но как же? Просто предложить сейчас познакомиться будет звучать глупо. Не время, совсем не время.

Сергей тихонечко, почти крадучись, подошел и замер рядом с ней. Оба какое-то время молчали.

— Аня, а куда ты собиралась поехать по распределению?

Она повернулась и посмотрела на него, сдвинув брови и еще сильнее закусив губу. Сергей старался удержать ее взгляд, тяжелый и темный, передать в ответ спокойствие, понимание.

— Ты все слышал.

— Извини. Вы говорили громко.

— Чего уж теперь? Все равно скоро весь факультет трепать будет. Но какая же я дура...

— Так куда ты все-таки хотела поехать?

— На Камчатку. По парной заявке. Там горы, вулканы, лес...

Бывает же такая удача! Откашлявшись (голос внезапно сел), стараясь не растягивать слишком губы в идиотской улыбке и придать своему тону некоторую небрежность, Сергей почти что прошептал:

— Знаешь, с вулканами я, пожалуй, помочь сразу не смогу, но горы и лес — имеются.

— Ты о чем? — ожила немного, или просто отвлеклась от случившегося.

— Парная межфакультетская заявка в верховья Зеи. — Он добавил для ясности: — Я с геологического.

— Вот как... — Она посмотрела внимательнее, усмехнулась. — Ты всегда предлагаешь девушкам жениться, даже не назвав своего имени?

— Н-нет. Меня Сергеем зовут. И действительно, как-то дико получилось. Но я стою в коридоре, уже не зная об какую стенку биться лбом, а тут вы.

— И ты решил, что это судьба?

— Ты сказала.

— Знаешь, — Аня повернулась к нему, — в этом есть какое-то привлекательное безумие. И мне хочется уехать отсюда подальше и побыстрее. Как думаешь, можно забрать заявку и уехать, не дожидаясь официального распределения?

— Так ты согласна?

— Да.

Зашли в деканат, но безуспешно. Распределение есть распределение, и никто никуда раньше времени молодых специалистов не отправил. Вроде бы некуда особенно спешить, но Сергей просто боялся, что Аня передумает, и все сорвется. Задержка нервировала, ему хотелось взять Аню за руку и никуда от себя не отпускать, пока не уедут. Да и просто не отпускать... Красивая она все-таки. Узнал, в каком общежитии живет, и номер комнаты тоже, но уходить не хотелось. Сергей задумался: в кино позвать? Нет, в кино ее уже этот Вадик звал. Походить на него — ни за что! Тогда, пожалуй, в парк. Там и кафе-мороженое есть. Аня согласилась, и они отправились бродить по узким аллеям. Тихо и печально. Молча. Он купил пирожок с повидлом, но она помотала головой — не хочу, дескать. Он не настаивал, найдется этому пирожку применение. Стоя на горбатом мостике через пруд. Сергей оторвал от пирожка кусочек и кинул в воду паре лебедей. Вот и пригодился пирожок. Увидев это, к ним подплыла еще одна парочка. Их стала кормить Аня, и даже улыбнулась. Можно попробовать заговорить на скользкую тему.

— Предательство — это очень больно, но все же стоит постараться его забыть.

Сергей понимал, что выразился как-то неуклюже, самому не нравилось. Но слова уже сказаны и назад их не вернуть. Аня задумалась, склонила голову набок, смотрела, как лебеди внизу дерутся над последними крошками.

— Предательство? Ты прав. Пожалуй, можно назвать это предательством. Грустно.

— Ты еще сомневаешься? Так поступить с девушкой... Может, ему морду набить, а?

— При чем тут я? Он не меня предавал... Только себя.

— Не понял. Как это?

— Так. Он мне ничего не обещал, значит, и не должен ничего.

— Ты такая добрая, все прощаешь. Но если парень спит с девушкой... извини, я все слышал, то он просто должен...

Аня прервала путаные рассуждения Сергея, положив свою ладонь поверх его руки:

— Ты говоришь, как городской.

Сергею стало как-то обидно.

— Городской... но ты ведь тоже "городская"?

— Наполовину. Мой родной город, Иркутск, ближе к тем краям, куда мы собираемся. Да и каждое лето я проводила у дяди, в поселке ушельцев. Так что думаю немного по-ихнему.

— А "по-ихнему" что, по-другому, что ли?

— Да. Имеет смысл только слово, которое дело. Странно, почему нас этому в институте не учили. Вот сейчас поедем, а ты даже ничего не знаешь.

— Но если здесь предательства нет, то в чем же, по-твоему, оно заключается? — удивленно развел руками Сергей, дескать, ничего не понял.

Аня вздохнула, кинула лебедям последние крошки пирожка, и медленно пошла по аллее дальше. Но не в сторону кафе, а к выходу из парка.

— Я же сказала: себя. Понимаешь, Вадим ведь не просто так поет про дороги, горы и тайгу. Не просто так ходит в лес с клубом. Его тянет туда. Очень тянет, но он дал себя уговорить, что это несерьезно. Он не смог перешагнуть на ту сторону, а я не смогла ему помочь... Если бы я осталась в Москве с ним, он бы уверил себя, что все нормально, так и должно быть. Если бы я уехала одна, а у нас на факультете были и одиночные заявки для девушек, он мог бы убедить себя, что я просто ненормальная и хорошо, что убралась подальше. Но если я уеду с тобой, ему будет тяжело, но, может, он все-таки вырвется.

— Я тоже хочу вырваться.

— Знаю. И ты тоже совсем городской. Тебе будет тяжело там, но я постараюсь помочь.

Аня развернулась к нему лицом, взяла за плечи и, не отрываясь, смотрела в глаза. Со стороны казалось, что они обнимаются у ворот парка, но это не было объятием, она именно держала Сергея, не давая отстраниться и отвести взгляд.

— Мы справимся, Сережа.

— Мы справимся, — эхом повторил он за ней.

— Кстати, завтра нам надо пройти по магазинам.

Он кивнул, и до самых дверей общежития они больше не сказали ни слова.

* * *

Утром Сергей вытащил из ящика стола свои деньги, вспоминая вчерашнюю фразу Ани про магазины. Ну да, она же теперь его девушка, значит, покупать, дарить что-то. Посмотрел на пачку, перевязанную шнурком от ботинка. Целых тысяча двести рублей, четыре месяца работы на заводе в каникулы. Деньги эти он откладывал на начало самостоятельной жизни, чтобы ничего не просить у матери. Но, с другой стороны, Аня — тоже часть новой жизни. Значит, по делу. Но вот сколько? Разделил пачку пополам. Но подарок ведь не последний, еще потребуется... Разделил еще пополам. Триста. Большие деньги, можно брошь купить, может, даже серебряную. Или колечко, чтобы все видели — занято. Сергей вздохнул, признаваясь самому себе — тянет его к Ане, сильно тянет. Согнал с лица дурацкую улыбку, причесался и потопал в общежитие.

А там произошло странное. Во-первых, Аня оказалась не одна — в комнате Сергея поджидали еще две ее соседки, Ида и Вера. Во-вторых, девушки вооружились сантиметром и принялись его бесцеремонно щупать, крутить, вертеть и измерять со всех сторон. Сергей еще двух слов сказать не успел, а на него уже не обращали внимания: шушукались, что-то считая на листочке.

— Да, где-то так получается. — Аня сунула листочек с записями в сумочку, обулась и ухватила Сергея под локоть. — Идем.

До выхода на улицу он молчал, а потом все-таки не выдержал:

— Куда мы идем?

— Договорились же — в магазины. Сперва — в "Ткани".

В магазине Аня направилась не к китайским шелкам, действительно красивым, Сергей аж сам залюбовался, а к стойке с техническими тканями. Когда он подошел, она уже перебирала в пальцах брезент и разные другие дерюжки, и бормотала про себя:

— Этот в сыром виде колом встанет, не пойдет, этот с узелками — промокнет быстро. А, вот этот хорош, дорогой только.

Он посмотрел на ценник: вроде вовсе не дорого.

— Почему дорогой? Нормально...

— Потому что денег мало.

— Так я же вроде покупаю. Ты за этим меня в магазины звала?

— Не за этим. Но если у тебя есть — хорошо. Чем мы располагаем?

Сергей сперва как-то даже не понял, о чем она, но пауза затягивалась, Аня смотрела выжидательно. И он в конце концов сообразил, что вопрос был про деньги.

— У меня триста, но я хотел колечко тебе подарить...

— Обойдемся пока без колечка, есть и более срочное.

— Как-то это неправильно, без ухаживаний, цветов...

— Сережа, какой же ты все-таки городской! — всплеснула она руками. И опять обычное слово прозвучало у нее будто "несмышленый". — Мы же сговорились. Да и потом, подумай, у нас меньше двух недель. Давай так, если тебе важно и перед отъездом останется время, погуляем, поухаживаешь, ну и что там полагается для успокоения твоей души. Ладно?

Пока парень открывал и закрывал рот, пытаясь сказать что-нибудь умное, его уже нагрузили свертком с брезентом и тащили куда-то вдоль улицы.

— Аня, а дальше мы куда?

— В "Военторг". Обувь нужна, хотя бы на первое время, и тебе и мне. Потом там уже возьмем, но сейчас надо в чем-то ехать.

— У меня кеды есть. Хорошие, китайские. Я в них по грибы хожу.

— Кеды, в тайгу? — Она на секунду задумалась, сморщила носик. — Но ты их все равно возьми с собой, пригодятся.

Выбрали офицерские полусапожки. Сергей, взяв свой размер, уже двинулся в сторону кассы, но Аня усадила его примерять. Он был искренне удивлен — зачем, если и так размер знает? Надел, повертел ногами, показал ей... Аня уселась на корточки и принялась ощупывать его ногу в сапоге. Даже не обращая внимания на подошедшую продавщицу, которая с интересом наблюдала за нами.

— Вот здесь ты мизинец сотрешь. — И дальше, повернувшись к продавщице: — У вас есть еще на двадцать семь с половиной?

— Подбираете мужу? Да, с этими мужиками всегда так, схватят не глядя, а потом "проявляют стойкость". Еще три пары есть, сейчас принесу.

— Спасибо.

Он хотел было возразить насчет "мужа", но вовремя сообразил, как глупо будет выглядеть, и промолчал. Они перемеряли все принесенные пары, и только тогда Аня отпустила его, выбрав одну. Хотя, на взгляд Сергея, все они были одинаковые. Потом она подобрала себе такие же, тоже перемерив все из своего размера, правда, гораздо быстрее и более шумно. Надела, несколько раз подпрыгнула, сняла, надела следующие. Так что к моменту выхода из магазина Сергей уже успел немного подумать, и задать вопрос.

— Ты назвала меня мужем?

— Ну да. Мы едем туда вместе, так и получится.

— Но "муж" — это не только совместный выбор обуви, тебе не кажется?

— Ты про постель? — Аня вздохнула так, что Сергею снова стало неуютно. — Предлагаю не устраивать спешки. В общежитии вроде как нельзя, то есть если край, то можно девочек попросить выйти и подежурить под дверями. Но это как-то... А у тебя — родители дома, и не обрадуются.

— Мама. Она сейчас на работе.

— Тебе действительно так срочно? — спросила она, заглядывая ему в лицо снизу вверх.

— Ой, — Щеки Сергея вспыхнули: — Я не то имел в виду. Извини, пожалуйста.

Аня отмахнулась, как от чего-то несущественного, и продолжила мысль:

— Раз не очень срочно, предлагаю подождать до прибытия на место. Нам там должны вагончик на двоих выделить.

— Хорошо.

Сергей не знал, что тут еще сказать. Он как-то не привык вслух обсуждать подобные темы. Разве что в мужской компании, но и там больше в шутку. А вот так, с девушкой, и всерьез? Но молчать тоже неуютно.

— На завтра у нас какие планы?

— На завтра? Сегодня вечером разыщу Катю... Ты ее не знаешь. Она в швейном ФЗУ работает. И у них там электрическая швейная машинка есть. Попробую договориться. И тогда ближайшие дней пять буду очень занята.

— А потом?

— А потом приходи в общагу, надеть то, что пошью.

— Тогда можно я сапоги у тебя оставлю?

Аня подняла бровь:

— Надо понимать, что родителям ты ничего не сказал. — Это прозвучало не вопросом.

— Ну-у-у...

— Ясно. А что ты собираешься делать дальше?

Сергей только пожал плечами: что тут скажешь.

— Получить распределение и тогда уже сообщить, что еду. Без подробностей.

— Про меня говорить не станешь?

— Не хотел бы. Это очень плохо?

— Не знаю. Ты мужчина в семье, тебе решать, что и кому говорить. Только зря не предупредил, вдруг бы я к вам заявилась, например, чтобы штаны на тебя примерить.

— Давай лучше я приходить к тебе буду.

— Хорошо, через пять дней, то есть в понедельник, появляйся обязательно.

Домой Сергей возвращался самой длинной дорогой. Хотелось подумать. С одной стороны, слова Ани "ты мужчина в семье" — грели душу. А с другой — пугали. И еще он только теперь сообразил, что вообще ничего не узнал про ее родителей и что сказала им она.