Первый. За гранью выбора (джен)

— Александр Рэй… Александр Рэй… Александр… Рэй… — Рон, подобно одержимому, повторял это имя, неотрывно глядя в экран, на котором, подчиняясь движениям его пальцев, одно за другим открывались и закрывались окна с результатами поиска. Много. Слишком много. Пусть и были заданы довольно четкие критерии отбора, имя этого человека оказалось весьма распространенным. Совпадения находились в совершенно разных областях, так или иначе касающихся медицины. Большую их часть Рон отметал сразу, другие читал полностью или частично, но нужной информации так и не нашел.

Болела голова — сказывалась выпивка. После всего произошедшего сдавали нервы. Ученому казалось, будто он уже вечность перебирает множество ссылок, так или иначе связанных с написанным в восстановленном документе именем. Рон даже подумывал о том, что Реставратор мог ошибиться, и пытался искать вариации схожих имен, но резко возросший поток информации через пару минут заставил коротко взвыть и судорожным движением руки смахнуть с экрана все открытые окна разом.

Мужчина всхлипнул и бессильно уронил голову на руки, последний раз повторив едва слышно:

— Рэй… Александр…

От этого имени уже тошнило.

Хотя тошнота оказалась вполне реальным фактором и, выйдя через некоторое время из ванной, Рон обессилено рухнул на кровать, закрывая глаза. Он много выпил, слишком устал, да и был сейчас в том состоянии, в каком нормально работать просто невозможно.

В голове беспорядочно метались мысли.

Ученому казалось, что он сходит с ума.

Но разум, наконец, проиграл усталости и провалился во мрак мутного сна.

На следующий день в лаборатории Андерсон не появился, но никто и не настаивал. Объявили день траура; работа была отменена. Только Главный позвонил ближе к обеду, получил на свой вопрос призрачное «в порядке», и больше Рона никто не дергал.

Ученый лежал на кровати, остановившимся взглядом глядя в потолок. Сон расставил воспоминания по местам, собирая неясную мозаику произошедшего в нечто более четкое.

Кричал вчера он сам. И те крики, что превращали сон в кошмар, тоже были его. Так и не смирившийся с первой своей потерей, он не смог принять и вторую. Будто обезумев, кинулся с кулаками на оторопевшего военного... Благо оттащить его смогли все же свои, отпоили валерьянкой, привели в чувство. Главный — обычно суровый мужик, не дающий поблажек, — каким-то чудом смог помочь Рону избежать участи быть запертым в психологическом диспансере, так что ученого просто проводили до дома и… оставили. Не лучший ход, это понимали все. Но Рон был далеко не единственным, кому приходилось тяжело.

«Александр Рэй».

Имя прочно засело в голове, всплывая через раз, каким-то чудом отгоняя прочь мысли о вчерашнем. Но ночное помешательство уже прошло. А избавившись от головной боли, Рон и вовсе понял, что попытки найти этого человека с помощью интернета изначально были приравнены к нулевым. Аспирант, распределенный в неизвестную лабораторию, он мог засветиться разве что во внутренних документах исследовательского центра, к которому был прикреплен. Учитывая, сколько лет прошло — не было особого смысла даже лезть в архивы, о данных такой давности практически не заботились.

Очевидно, ответ необходимо искать с другой стороны.

Если Реставратор не ошибся, и возраст тех документов действительно почти равен сотне лет, то Рэнуэ был не первым, кому пришла в голову идея «лекарства от случайностей». Он ее просто и банально украл, развив и доработав. Но до его дипломной работы подобной шумихи никогда не было. Создатель не афишировал свое творение? Или просто… не успел? Ведь конец и смысл того послания однозначно говорят сами за себя: ученый пал жертвой своего случайного подопытного.

Реально ли отыскать следы его деятельности на просторах всемирной сети? Уже через час бесполезного копания Рон понял, что нет. Даже если таковые и были, огромное количество информации о нынешней форме АР и ее создателе уже давно погребло под собой крупицы тех старых данных.

Так что же делать? В голове Рона теперь постоянно крутилась совершенно другая фраза, вытеснив имя Рэя: «Леонардо не первый». Он мерил шагами комнату, пытаясь подойти к поискам разгадки с этой стороны. Даже один раз повторил эти слова вслух и вдруг замер, пораженный догадкой.

— Рэнуэ все считают создателем АР… — еще раз медленно повторил Андерсон свою мысль, боясь упустить ее, — но считает ли себя таковым он сам?

Все были уверены что да, помня высокомерие и некоторое тщеславие молодого ученого, который никогда не испытывал недостатка самомнения и был падок на всеобщее внимание. А тем временем в своих трудах, что нынешние сотрудники всех связанных с проблемой лабораторий изучили от корки до корки, Леонардо никогда не писал слов вроде «я создал» или «моя идея». Он говорил о доработках, улучшениях и ни разу, даже публично, не заявлял, что сама идея АР принадлежит ему, оставаясь в этом плане честным и с самим собой, и с окружающими.

А значит, просто обязан был хоть раз упомянуть источник.

Где?

Ответ прост. До смешного элементарен, а заодно и невероятно четко показывает, насколько человек может быть слепым в своей ярости и стремлении к уничтожению.

Единственная часть работы Рэнуэ, которую никто не читал вдумчиво и о которой никто почти не помнил — введение в дипломную работу. Молодого ученого слишком ненавидели, чтобы тратить время на его откровения. А зря.

Рон уже и не помнил который раз за день так быстро смог очутиться у компьютера, открывая теперь не глобальную поисковую систему, а привычную рабочую папку. Две странички введения он просмотрел сначала быстро, по диагонали, но взгляд ни за что не зацепился, так что пришлось пересилить себя и читать внимательно с самого начала. Ведь он тоже не был исключением. Ненавидел, как и все.

«…потому я не думаю, что имею право приписывать себе факт создания АР. Я просто доработал и развил начатый некогда проект. Сама же задумка и первые шаги — без сомнений самые важные — принадлежат одному из лучших ученых прошлого века Юрию Николаевичу Доброделову, с именем и некоторыми трудами которого каждый из нас знаком еще со студенческих лет…»

Нашел.

Нашел!

Рон готов был чуть ли не прыгать от радости, едва только дочитал до этих слов, но ликование вновь сменилось сначала недоумением, а затем и искренним изумлением. Леонардо правильно заметил — Ю.Н. Доброделов был известен. На базе его трудов смогли сделать довольно многое, пусть и только в одной из самых узких областей медицины. Некоторые даже называли его гением своего времени за оригинальность и простоту предложенных решений. И это несмотря на возраст. В свои тридцать он уже был признан и вел одну из лабораторий, а потому еще и служил великолепным примером для студентов, как высота, к которой следует стремиться.

Андерсон в свое время интересовался биографией этого иностранного ученого, надеясь найти неопровержимые доказательства утверждения о том, что «гении тоже раздолбаи», но потерпел фиаско. Юрий Доброделов действительно был образцовым примером для любого, ухитряясь показывать высокие результаты в учебе, подрабатывать и одновременно присматривать за младшей сестрой. Страшно подумать, сколько труда им было вложено в его же собственную жизнь. Вот только Судьба распорядилась с ней совершенно иначе, чем хотелось бы. Рано оставшись без родителей, он в возрасте двадцати лет потерял сестру — она погибла из-за мелкой производственной аварии и собственного любопытства, совсем немного недотянув до операционного стола. Даже странно, что Рон не вспомнил этого, когда читал восстановленный Реставратором текст. После произошедшего Юрий с головой ушел в учебу, затем и в работу. Это можно было понять. Дальнейшая биография ученого рассказывает о его работах в области восстановления и клонирования тканей человеческого тела, вкладах в хирургию, в теоретическое развитие медицины… О работах, хотя бы издали похожих на проект «АР» нет ни слова.

В возрасте около сорока лет, уже добившись очень многого, он однажды просто не появился в лаборатории. Его искали, разумеется, но бесполезно. Спустя несколько дней в газете появилась короткая заметка о смерти ученого. И все. Дело пытались расследовать, но ничего так и не добились. Личная лаборатория Ю.Н. Доброделова была законсервирована по всем правилам, вскрыть ее имел право лишь наследник, так что правительство не стало копать глубже. Исходя из редких заметок, его коллеги подозревали, что Доброделов стал жертвой одного из своих закрытых экспериментов, о существовании которых знали многие, но никто не знал сути — Юрий неизменно отшучивался и называл личными делами, а его ассистент, единственное доверенное лицо, всячески уходил от ответов.

Как оказалось, Александр Рэй действительно упоминался в списке сотрудников, но не более. Невзрачная и мало кому интересная личность — не удивительно, что о нем трудно было найти что-то полезное. Только короткую заметку о пропаже. Вскоре его признали погибшим вместе с ученым, и оба дела были закрыты окончательно.

Рональд вздохнул и откинулся на спинку кресла, погасив экран. Задачка ему выдалась та еще… Но отрицать нельзя — если ученые смогут получить информацию и результаты закрытых экспериментов Доброделова, они получат ясность в ответах на многие вопросы, касающиеся основного элемента АР и не только его. Пусть Франкенштейн предоставил множество фактов, но исследования не могут двигаться вперед на голых результатах: расчеты и теория важны не меньше. Они позволяют понимать. А понимание — стержень всего в этом мире; двигатель и основа любой науки.

* * *

Главный оторвался от своей работы и поднял глаза на экран, где призывно мигала иконка сообщения от сотрудника; открыл его и прочитал несколько коротких строчек, оформленных по шаблону.

— Командировка, да..? Ты второй день не появляешься на работе, а теперь просишь командировку?

Мужчина вздохнул и набрал было номер Рональда Андерсона, но потом передумал, выключил компьютер, накинул на себя плащ и, предупредив заместителя, отправился в гости к молодому ученому лично. Главного, как ни крути, довольно сильно волновало состояние Рона, и, прежде чем подписывать подобное заявление, он обязан был убедиться сам, что ответы по телефону на закономерные вопросы соответствуют действительности.

Звонок в дверь оказался для Рона неожиданностью. Уж кого-кого, а увидеть на пороге своего шефа он не думал совершенно, а потому в первое мгновение растерялся. Но и сам Главный был несколько ошарашен. По пути к общежитию он уже успел подготовить нечто вроде строгого, но ободряющего выговора, однако ученый не просто прекрасно себя чувствовал, а явно был чему-то невероятно рад или впечатлен. На фоне последних событий это выглядело странно, даже дико. Потому вместо предполагаемой вступительной речи прозвучало удивленное:

— И куда ты собрался? А главное за кой черт? Ты ведь и сам понимаешь, что та форменная бумажка-запрос ни о чем мне не сказала.

— Позвольте, я покажу!

Рон буквально втянул своего гостя в комнату и подтолкнул к столу, над которым висел голубоватый экран с открытой на нем картой и несколькими метками.

— Смотрите, это Эндрим, небольшой городок в нескольких часах пути отсюда. В отмеченной на карте точке находится частная лаборатория Юрия Доброделова, нетронутая, потому как он успел ее официально законсервировать. Время, конечно, там что-то изменило, но я уверен — в Эндриме можно найти множество информации, которая нам необходима.

— Ты с ума сошел? Зачем нам личные исследования Доброделова?

— А вот зачем…

Следующие несколько минут мужчина был вынужден слушать речь своего коллеги, но практически не узнавал его. Андерсон явно был возбужден сверх меры открывшейся ему истиной, настолько, что эмоциональность его выкладок уже куда больше смахивала на одержимость, помешательство. Когда же поток сбитых и перепутанных сведений иссяк, Главный снял очки и потер переносицу, хмуро глядя на своего собеседника, потом чуть качнул головой:

— Нет, Рон. Такого распоряжения я не отдам. Командировку запрещаю.

— Но… — ученый сразу весь как-то сник и, как будто, готов был банально разреветься, — вы ведь сами должны видеть... понимать должны же! Это важно! Это очень важно! Куда важнее, чем опыты на пойманных тварях! И…

Главный поднял руку, и Рон замолк, готовясь слушать длинную тираду, однако вместо этого получил резкое и прямое:

— Ты подставишь весь коллектив, Андерсон. Я не готов брать на себя ответственность за кражу со взломом. Ты сам должен понимать: нам необходимо добиться разрешения Департамента, и только потом мы сможем действовать в этом направлении.

— Политики уже совершили ошибку, позволив уничтожить разработки Рэнуэ! Как вы думаете, каковы шансы, что они позволят вскрыть частную лабораторию исторической личности, пусть даже и по таким причинам?! Бред! Мы будем добиваться разрешения годы! И сколько людей погибнет за это время?! Сколько?!

— Рон! — вновь холодно оборвал его собеседник. — Ты слишком одержим идеей! И слишком на взводе, а ученый обязан уметь сохранять холодный ум. Запрос отклонен, и точка.

Ученый замолчал и опустил голову. О, он очень много хотел сказать, а внутри и вовсе полыхал яростью, которую с трудом смог обуздать. Но смолчал. Сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и тихо произнес:

— Хорошо, я вас понял. Пожалуй… Вы правы, да. Мне…

Недоговорив, он приложил руку к груди и сжал пальцы, сминая свободную домашнюю футболку. Не мог он подобрать определения той мешанине чувств, что родилась в эти дни в его душе. Рональд Андерсон жаждал мести, жаждал уничтожения тех, кто принес ему столь много боли. И сейчас, когда он видел прямую дорогу к своей цели, просто не мог стоять на месте, вопреки всем доводам здравого смысла.

Главный вздохнул и крепко сжал его плечо.

— Тебе нужен отдых, Рон. Прости, но ты временно отстранен от работы. Я дам тебе отпуск, отдохни. Только… — мужчина чуть качнул головой, предчувствуя уже следующий шаг своего коллеги, и тихо произнес, понимая, быть может, что бесполезно. — Старайся… не наделать слишком уж много глупостей. Я не смогу тебе помочь в этот раз. Открыто.

Да, Главный противоречил сам себе, но он прекрасно видел состояние друга. Рону уже не помешать, разве что засадить в клетку, в тот самый диспансер. Но нужно ли это? Андерсон откопал великолепную прочную нить, которая совершенно безошибочно выведет их к тому клубку знаний, что искали так много лет. А самое главное — Рону хватит ума для того, чтобы делать правильные шаги и верные выводы. Так имеет ли право он, заведующий основной исследовательской лабораторией, удерживать другого ученого от столь опрометчивого, но, безусловно, жизненно важного шага? Рон решился на авантюру и был готов поставить на кон все, чтобы добиться необходимого результата.

Так пусть случится то, что должно.

* * *

Эндрим встретил гостя промозглой сыростью и серостью. Стоило Рону пересечь границу городка — и, будто по команде, начался въедливый моросящий дождь, который и дождем-то назвать сложно. Мгновенно стало зябко, несмотря на систему климат-контроля в машине. Родившийся еще при выезде из общежития неуют в душе теперь превратился в открытую нервозность и странное возбуждение. Рон чувствовал себя героем какого-то классического детектива, причем героем отрицательным, на грани преступления.

Здание частной лаборатории находилось на отшибе, вокруг него почти не было построек, только старый склад, а единственная ведущая ко входу тропинка давно поросла пробившейся сквозь асфальт травой. Это место казалось странным чужим миром. Отделенное от города, нелюдимое, оно отчего-то совершенно не выглядело заброшенным. Но стоило Рональду пересечь какую-то невидимую черту, как сердце его пропустило удар и вдруг бешено заметалось, будто пойманное в клетку. Ладони разом вспотели, по телу пробежала нервная дрожь, а на лице против воли появилась кривая предвкушающая усмешка. Ученый замер перед грязно-белой дверью, частично поросшей мхом или захваченной ржавчиной, со следами от струй дождя, но более никак не поврежденной временем. Черно-желтые предупреждающие наклейки давно выцвели, хотя надпись на них по-прежнему угадывалась, говоря любому чужаку, что территория закрыта.

Но дверь мало интересовала ученого. Он лишь пробежал по ней взглядом, совершенно не обратив внимания на одну очень важную деталь, и теперь изучал точно так же закрытое и запечатанное окно, через некоторое время рискнув подойти ближе. Легко коснулся пальцами стены здания и тут же одернул руку, будто ожидал, что вот-вот вокруг завоют сирены, а на него откуда ни возьмись накинутся люди из охраны, а то и армии. Фантазия, подбодренная адреналином и внутренней накруткой, успела подкинуть ему множество бредовых образов прежде, чем Рональд Андерсон наконец взял себя в руки и справился с предательским страхом.

Решился.

На влажную траву, поблескивающую в скупом свете фонарей, легла сброшенная с плеча сумка, из которой появилась сначала обычная отвертка, потом моток толстого провода, очищенного от изоляции, и два плоских устройства, с помощью которых Рон и планировал вскрыть запаянное специальным веществом окно. Конечно, век назад процесс консервации зданий и частной собственности выглядел совершенно иначе, чем сейчас, но ученому удалось найти несколько интересных статей по этому поводу и составить для себя приблизительный план действий.

Еще раз глубоко вдохнув и медленно выдохнув, мужчина с мрачной решимостью камикадзе замахнулся и со всей силы всадил отвертку в щель между рамами окна, вспарывая предупреждающую ленту. Потом еще раз, и еще. Работа Рону предстояла не самая простая, а выполнить ее необходимо было максимально тихо и быстро. Ученому казалось, что он действует преступно небрежно. Он постоянно оборачивался, не в силах справиться с иллюзорным чувством пристального взгляда в спину, а каждый удар становился все быстрее и нервознее. Достаточно плотно вставить провод в проделанный зазор ему и вовсе удалось лишь со второй попытки, зато устройства подключал максимально внимательно, помня их опасность. Но вот дело сделано, и раскаленный добела провод с шипением расплавляет вещество столетней давности. Теперь главное вовремя выключить генераторы, чтобы не опалило рамы.

Все.

Рама поддалась удивительно легко, окно открылось практически без скрипа, и несколько мгновений спустя Рональд Андерсон уже щелкнул переключателем фонаря, с замиранием сердца рассматривая помещение. Непривычная тишина, казавшаяся здесь и вовсе плотной, ощутимой физически, давила на уши и грудь, сковывала тисками тело. С таким трудом отодвинутые прочь волнение и страх набросились на ученого с новой силой, заставив замереть подобно статуе. Неугомонное воображение услужливо подкидывало теперь образы призраков и зомби, удивительно точно вплетая в них внешность Доброделова.

Едва только Рон ступил на пол древней лаборатории, как мгновенно пожалел о совершенном поступке, но пути назад больше не было.

Оцепенение сходило медленно. Но секунда за секундой мужчина все же приходил в себя. Обуявшие его чувства теперь, когда он смирился со своим положением, настойчиво требовали действовать. Осмелев и поняв, что никто на него из темноты бросаться не намерен, Андерсон сделал первый неуверенный шаг вперед, что глухим эхом отразился от стен заброшенного помещения. Луч света по очереди выхватывал то аккуратно сложенные на столе черновики, то прилепленные на магнитную доску заметки… а временами плохо оттертые пятна крови на полу, стенах, даже на потолке. Рон почувствовал, как по спине вновь пробежал холодок — по всему выходило, что хозяина лаборатории просто разорвали на части. Прямо тут. О том, кто и почему пытался оттереть кровь, ученый даже не задумался: его взгляд уже упал на стоявший у стены компьютер.

Старый. Даже древний, как и все тут. Еще с жидкокристаллическим дисплеем, которые ныне полностью устарели и заменены. Работает? Почему-то Рон так и не осмелился проверить. Вместо этого аккуратно разложил на столе черновики, осмотрел клетки, приборы, поражаясь, как на такой неточной аппаратуре вообще можно было добиться результатов… Но слишком затягивать осмотр не стал. Время поджимало, а забрать отсюда все он не сможет в любом случае. Необходимо было хотя бы бегло просмотреть бумаги и унести с собой самое необходимое. Чем он и занялся, постепенно увлекшись процессом.

И это сыграло с ним злую шутку.

Погруженный в работу, Рон так и не услышал характерного щелчка повернувшегося в замке ключа. Не услышал тихого скрипа двери за своей спиной. И едва не подпрыгнул, когда во всей лаборатории вдруг вспыхнул свет, а в спину раздался грубый мужской голос:

— Ты кто и какого черта здесь забыл?!

Ученый резко развернулся, встречаясь взглядом с небритым парнем лет двадцати пяти на вид, глаза которого недвусмысленно полыхали яростью. В грудь Рону были направлены одновременно и пистолет, и острие короткого ятагана, а сам он примерз к месту, напрасно пытаясь собрать воедино разом разбежавшиеся мысли и ответить хоть что-то. Взгляд незнакомца обладал какой-то особенной силой, подавлял, мешал взять себя в руки. Повисшая в воздухе тишина, разбиваемая лишь слишком частыми и сильными ударами сердца, с каждым мгновением становилась все тяжелее и напряженнее.

— Ро… Рональд Андерсон… — спустя некоторое время смог тихо выдавить из себя ученый, напрасно надеясь говорить уверенно. — С-с-сотрудник пятой исследовательской л-лаборатории. Направление: раса… ч-четыре-один.

— Ученый? — изумленно приподнял бровь неожиданный собеседник и медленно отвел оружие, действительно разглядев на кармане привычной рубашки Рона так и не снятый именной пропуск. — Не знал, что ваша братия промышляет воровством.

— Я… могу объяснить, — облегченно выдохнул Рон, осознав, что ничего страшного с ним в ближайшее время не случится.