Ахаль Элисе (джен)

С неба валят разноцветные листья. Внизу, под утесом накатывают на скалу свинцовые, тусклые волны, но на открытой веранде ресторана тепло. Мы не сильно чувствительны к холоду, но кто-то не поленился набросить заклятье, легким маревом растекшееся под крышей. Теперь воздух здесь теплый, но все равно пахнет осенью.

Возможно, это сделал Нурион Эш. Он устроился слева от меня, лежит на пестрых подушках, задумчиво глядя в переплетение тонких балок под крышей. У него бледное лицо, выцветшее, словно осеннее небо: совсем недавно его игра чуть не закончилась, и ему еще тяжело сидеть, не давая опоры спине.

Интересно, человек на его месте смущался бы?

Он ни капли не обеспокоен своим видом. А дергающееся изредка ухо — лишь жест, привычный многим из нас, когда мы предаемся размышлениям. Я и сам порой ловлю себя на этом, обычно из-за пристального взгляда друга-по-игре.

Отворачиваюсь, смотрю на остальных. Нас сегодня собралось необычно много: девять эльфов и одна эльфийка. Десять игр сошлись в одной точке и замерли в тягучем осеннем мгновении. Листья летят и летят вниз, в озеро, и кажется, что это будет длиться вечность: тусклый свет, отдаленный шум волн и наше тихое дыхание. Но это спокойствие обманчиво.

У людей есть интересное выражение: «глаз бури». Островок абсолютного спокойствия в центре хаоса. Недолгое затишье, после которого яростная стихия налетит с новой силой. Очень хорошее выражение.

Мы сидим сейчас в глазе бури. Вокруг бьются, сплетаясь, десять игр, остановившихся на одно мгновение нашего бесконечно долгого и такого безумно краткого существования. Мы держим каждый свою, усмиряя, не давая вырваться и набрать привычные обороты, потому что иногда... Иногда он нужен, этот крохотный островок спокойствия, где можно встретиться с другими.

Я ловлю себя на том, что уже давно наблюдаю, как сидящая напротив эльфийка грызет громадный леденец. Он лилово-красный, фигурный, в виде какой-то неведомой твари. Разноцветные полосы почти прозрачные, и невозможно понять, кто это. Дракон? Грифон? Трехглавый пес? Леденец уже изрядно погрызен. Прозрачное крошево оседает на тонких губах, чтобы быть слизанным острым языком.

Для людей мы все ровесники. Но я вижу, что она намного старше меня — и в груди все замирает от знакомого азарта. Перед уходом я подойду к ней и спрошу, не хочет ли она поиграть вместе. Недолго, пару дней, быть может, недель. Интересно, откажет или нет?

Кто-то выходит из здания ресторанчика, с той стороны веранды. Я присматриваюсь и лениво поднимаю руку: это мой друг-по-игре. Я не ошибся в нем тогда, встретив еще мальчишкой. С ним действительно приятно играть, «влипать в неприятности», как говорят люди, и с насаждением выбираться из них. Редко кто из людей умеет так ощущать азарт, почти как мы, остро и пронзительно. Он вообще очень хорошо ощущает происходящее — вот и сейчас не стал подходить, кивнул издали, что нашел меня, и скрылся из виду.

Умный мальчик. Здесь и сейчас место только для нас.

Шарон Снуар встает со своего места и садится в центр круга. Я сдвигаюсь поудобней, готовясь слушать. Интересно, откуда взялись все эти подушки? Вряд ли их предлагают обычным гостям. Я прибыл одним из последних, поэтому не видел, кто здесь всё обустраивал. В любом случае, получилось уютно. Самое то, чтобы послушать про чужие игры.

Кто-то откладывает в сторону дымящуюся тонкую трубку, кто-то заправляет за ухо выбившуюся прядь волос. Девять пар внимательных глаз — мы все смотрим на рассказчика, совсем не похожие на себя, серьезные и молчаливые.

А потом Шарон начинает свою историю, и всё вокруг тает, подергиваясь дымкой. Остается только чужая игра и затишье посреди бури, недолгое, но от того мучительно сладкое. То, о чем я, возможно, когда-нибудь расскажу другим.