Ахаль Элисе (джен)

К стойке регистрации я подошел последним. Девушка заучено улыбнулась, принимая мои документы, завела привычную песню, на которую я отвечал, почти не думая. Честно говоря, сейчас я не заметил бы разницы между ней и пьяным в стельку старпомом с какого дрянного торгового судна, так что старалась она зря.

Как оказалось, у меня еще оставался час на твердой земле. Целый час... Я поднял голову, поглядел на солнце. Час — это много или мало?

Получалось, что впритык.

Уходить куда-то я побоялся. Сомневался, конечно, что меня попробуют накрыть тут: слишком много людей, без боя не дамся, будут жертвы. Но тащиться еще куда-то... Так что я просто выбрал самый удобный угол и сел на пол, запрокинув голову и подставив лицо теплу. Глаза закрыл, но уши все равно беспокойно шевелились, выдавая мое настроение. Наверное, поэтому ко мне никто не лез.

В голове бродили мысли. Одни были короткими, обрывистыми. Другие казались такими длинными и запутанными, что я думал их и никак не мог додумать, как ни пытался, — ускользали, терялись... Ненавижу это состояние. Но выбирать не приходится, таковы сейчас мои правила игры.

Время тянулось медленно, солнце будто кто-то приклеил к небу, и оно совсем не двигалось. Один раз я приоткрыл глаза: неподалеку пробухали шаги нескольких гномов. Повезло: это был кто-то из пассажиров, кажется, степенный гном с несколькими племянниками и племянницами. Вечно они путешествуют или с супругами и детьми, или так.

Как не уснул там, пригревшись, — сам не знаю. Наверное, больно уж хотелось поиграть еще, поэтому я встал и пошел искать, куда мне там нужно.

Когда я ступил на трап, от срока оставалось ровно пять минут. Вот только с каждым шагом я был все дальше от земли, на которую мне теперь было запрещено ступать, а с последним таки получил выигрыш: свою целую и невредимую шкуру. Почему-то оказавшийся на пути человек шарахнулся от моей улыбки. Забавно. Отдав ему свою идентификационную карту, на которой ничего, кроме имени, все равно не было, я наконец вдохнул полной грудью, ощущая, как расслабляются напряженные мышцы.

Сколько длилась эта игра? Две недели? Три? А до этого, пока приз был другим — считается?

Я тихо рассмеялся, чувствуя, как отпускает напряжение всех этих дней. Хорошая игра получилась, что ни говори! Давно я не играл так по-крупному, и, наверное, не скоро еще буду — все-таки отдыхать иногда нужно даже эльфам. В играх попроще.

Почти мурлыкая себе под нос, я попытался сориентироваться, вспоминая номер своей каюты. Получалось, что она где-то в самой середине корабля, и по высоте, и по длине. Теперь дойти до нее — и, наконец, закрыть глаза. Пока еще будоражило почти безумное веселье победы, только вот опасность, даровавшая силы все это время, ушла, и я чувствовал, что долго не выдержу. Поэтому — вниз, вниз, туда, где можно будет отдохнуть.

* * *

Как уснул — не помню. Досадно.

А вот пробуждение было занятным: я открыл глаза, потому что басовитыми струнами загудело потревоженное охранное заклятье, а рядом раздался характерный стук упавшего на пол тела.

Однако.

Примерно так я подумал, разглядывая лежащего у самых моих ног мужчину в неприметном темном костюме. В таких обычно ходит внутренняя охрана. Потом я поднял голову и задумчиво поглядел на еще двоих в такой же одежде. От лежащего на полу их отличали разве что крайне недовольные лица. Все-таки забавные эти люди: профессия порой так их меняет, делая похожими друг на друга, что даже мы с трудом различаем.

Самое смешное — я действительно не помнил, как оказался в узком техническом коридоре, в том закутке под какими-то вентилями, где прикорнул прямо на полу. Наверное, повинуясь выработавшейся за последний месяц привычке, отыскал самое нехоженое отдаленное место — и там позволил себе упасть. Объяснять это пришлось минут пятнадцать, как и то, что попавший под заклятье просто поспит часок и встанет, бодрый и готовый нести службу.

Честно говоря, я ему даже немного завидовал: сам бы еще поспать не отказался. Если верить ощущениям, сейчас должен был быть всего лишь вечер, люди, поднимавшие своего, это подтвердили. Наверное, стоило бы идти в каюту и досыпать там, но тело недобро намекнуло, что кроме сна ему нужна еда.

Наверх меня проводили почти под конвоем. Я шел и не мог согнать с лица улыбку: люди действительно думали, что я опять заберусь куда-то? Полно, если игра позволяет, я не променяю удобную койку на жесткий холодный пол.

Одного меня оставили уже на пассажирской палубе, вежливо уведомив на прощание, что сейчас начинается прием и ужин у капитана. Даже указали, куда идти, чтобы успеть если не к началу, то хотя бы не к концу. Я не стал пояснять, что ужин меня интересует куда больше приветственных речей, просто вежливо поблагодарил и пошел в указанном направлении, поглядывая по сторонам.

Людской корабль был красив, поработали над ним на славу. Я знал, о чем говорил: видел много красивых мест в этом мире. Почему-то людей моя осведомленность порой шокировала. Они никак не могли привыкнуть к тому, то мы, эльфы, могли вечером присутствовать на званом ужине среди «элиты», а утро встретить в полицейском участке, в компании беспризорников, с которыми распивали подозрительное спиртное.

Они никак не могли привыкнуть, что у нас нет ничего постоянного — только имя, у каждого свое. Это вообще единственное, что у нас имелось своего. Нет на свете эльфов с одинаковыми именами. А люди почему-то считали, что тот, кто был на торжественном ужине, не может быть тем, кто оказался в полиции по такому поводу.

Мы улыбались таким поворотам игры. Для нас это было естественно.

Кстати, то утро понравилось мне куда больше вечера. Людские дети нам вообще приятней взрослых: они более искренние и открытые.

Именно поэтому, оказавшись на месте, я едва заметно поморщился: не люблю подобные сборища. Но мне повезло: торжественная часть уже закончилась и начинался ужин, ради которого я и пришел. Люди называли подобное фуршетом, когда можно было не сидеть за столами, — вот уж глупость, — а свободно выбирать, где тебе быть и что есть. Последнее меня особенно порадовало: некоторые блюда отбивали аппетит напрочь.

Люди почему-то считали, что умение готовить — это умение сделать из определенных вещей определенным образом нечто уже сделанное не раз. Я считал, что умение готовить — это умение из любого набора продуктов сделать что-то вкусное, суметь соединить несоединимое и найти нужные сочетания. Жаль, очень немногие людские повара придерживались того же мнения.

Пришлось идти, выискивать более-менее съедобное. Люди вокруг косились на меня, но вежливо, стараясь говорить потише, если обсуждали мою персону. Им было что обсудить: эльф в повседневной помятой одежде, наверняка еще бледный и с голодным блеском в глазах. Чудная картина!

Остановившись около одного из столиков в раздумье, я лениво улыбнулся стоящим поблизости женщинам. Той самой странной для людей хищной улыбкой, открывая зубы, приподнимая больше верхнюю губу, чем уголки рта.

Разговоры вокруг немного стихли, и я обернулся к столу, примеряясь к крохотным бутербродам. Кажется, их ничем не сумели испорти...

Негромко хлопнуло. Что-то скользнуло по моему плечу. Скользнуло так быстро, что я почти не ощутил боли, только легкое неудобство и тепло — кровь тут же пропитала рассеченный рукав.

Заклятье слетело с пальцев само, прежде чем я сообразил, что происходит. Отгородило меня непроницаемой стеной, защитило от происходящего вокруг, пока я выдыхал, переживая наконец пришедшую боль. Только после этого я обернулся.

Это было красиво.

Крохотные искорки висели в воздухе, перемежаясь местами яркими алыми каплями. Свет многочисленных ламп дробился, переливался, когда искорки двигались, уже не так быстро, местами отскакивая от разноцветных щитов, вспыхнувших вокруг некоторых людей. А алых капель становилось все больше.

Я покосился вбок, где еще одна такая капля медленно летела вверх от моего плеча. Видно, одна из тех, которые брызнули, когда осколок стекла взрезал плоть.

Все эти искорки были стеклянным крошевом. Я даже понял, откуда они появились: две громадные чаши с каким-то напитком перестали существовать, обернувшись этой смертоносной красотой.

Наверное, можно было бы просто уйти. Или дождаться людских магов, постоять под защитой, как это делали другие. Не знаю уж, сами они поставили щиты или просто владели амулетами. Понятия не имею. Я просто не смог оставить остальных людей в этом зале ждать того глотка воздуха, с которым они вдохнут стекло.

Творить заклятья не так уж и сложно, когда понимаешь, что делать. Я чуть изменил собственный щит, подцепил получившееся дрожащее марево и набросил его на зал, будто легчайшую ткань. Плечо тут же запульсировало болью: отдал слишком много сил, которые уходили на заживление раны. Зато все, что находилось в воздухе, застыло.

Нет, все-таки красиво...

Наверное, я со стороны тоже выглядел красиво. Выпрямился, чуть подался вперед, легко притопнул ногой — и взлетел, окруженный слабым сиянием щита и блеском оседающего на нем стекла. Чужое заклятье делало всё, что не соприкасалось с полом или стенами, невесомым — вот этим я и воспользовался, направляясь туда, где под потолком завис виновник случившегося. Его силуэт был вполне различим в переливающемся мареве.

Ребенок. Обычный человеческий ребенок, мальчишка, распахнувший рот от изумления и осознания собственной силы. Я улыбнулся ему, получил неуверенную ухмылку в ответ. Потрепал по пушистой макушке и чуть толкнул вниз, заставляя опуститься на пол.

Странное поведение, хвалить за такую беду, да, но мальчишка мне понравился. Я уже понял, что он просто хотел пошутить над всеми этими людьми, опрокинуть чашу, чтобы женщины завизжали, а мужчины возмущенно нахмурились. Смешная, безвредная выходка — толстое стекло вряд ли бы даже треснуло от падения. Ну поругали бы, и только. Надо будет его запомнить — из таких вот детей порой вырастают прекрасные друзья-по-игре. Яркие, сильные, готовые идти на риск и получать от него удовольствие.

Вот уж мальчишка не ожидал, что именно в этот момент в нем проснется дар.

А еще я не был самоубийцей. Пугать того, чья магия только-только проявилась, переполняя сейчас крохотное тело? Я еще хочу поиграть! Пусть даже установленные мною правила игры сейчас требуют почти невозможного.

Вскинуть руки, прикрыть глаза. Так проще сосредоточиться, вплести в заклятье образ того, что оно должно собрать. И стеклянное крошево дрогнуло, зашевелилось, тонкими струйками стекаясь ко мне. Я почти слышал, как замершие люди выдыхали, видя, как утекает от их лиц смерть, как очищается воздух. Но куда громче звучал тончайший шелест, с которым осколки притирались друг к другу.

Теперь — другое. Влага, все то, что было в чашах и выплеснулось наружу, и — так уж выходит — кровь. Второй шар, полупрозрачный, с алыми разводами, накрыл стекло, окутал собой. Я огляделся, выискивая свободное место, и резким движением кисти отправил все это в стену, где оно мгновенно замерзло, уже не представляя никакой опасности.

Все, дело сделано. Теперь только опуститься на пол и устоять на ногах: вернувшаяся тяжесть легла на плечи невозможным грузом, заставляя сжать зубы. Кажется, переборщил...

В зале уже мелькали фигуры в темных костюмах, скрипело стекло на полу, слышались стоны и крики. Я был вроде бы здесь и не здесь. Кивал кому-то, отвечал на благодарности, пожал руку — кажется, капитану. Реальной была только дергающая боль в никак не заживающем плече, озноб и усталость. И неожиданно накинутое на спину что-то теплое, пахнущее табаком и немного чем-то горьковатым.

Я удивленно моргнул, понял, что каким-то образом уже дошел почти до выхода, на плечах у меня чужой пиджак, а рядом стоит гном, недовольно кривя губы.

— Дурни, — негромко, но весомо заметил он. — Благодарности их тебе сейчас... Совсем плохо? До каюты сам дойдешь?

На неуверенный кивок он хмыкнул и пошел вперед, указывая дорогу. Копна жестких даже на вид волос маячила впереди, пока я шел за ним, сосредоточившись на том, чтобы переставлять ноги. Остановился, когда гном впереди замер, возясь с замком, привалился плечом к стене и закрыл глаза, проваливаясь в черноту.

* * *

Если я и потерял сознание, то все-таки ненадолго. Не успел даже соскользнуть вниз, только пошатнулся и выпрямился, проходя следом за гномом в каюту. Там было слишком просторно — лично я предпочел бы крохотный закуток, где до дивана два шага. А так шагов пришлось сделать куда больше, и только потом появилась возможность почти упасть, роняя голову на спинку.

— Ну-ка, выпей, прежде чем спать, — сурово велели рядом.

Приоткрыв глаза, я сжал сунутую в руки кружку.

Ну да, кто бы сомневался — чай. Почему-то гномы, встретившись с людьми, тут же переняли у них традицию пить чай. Только заваривали его до абсолютной черноты, такой крепости, что ложка стояла. А в эту кружку гном еще и сахара не пожалел положить, так что я пил, одновременно кривясь от приторной сладости и жуткой горечи. Внутри потихоньку разливалось тепло, и даже плечо наконец утихло.

Наклонившись, я поставил кружку на пол. Гном чуть поодаль говорил с молоденькой гномкой. Кажется, это их я видел в порту. И гномка эта, кажется, была в зале — их коренастые крепкие фигуры трудно спутать с какими-то еще. Выходит, я и им жизнь спас?

Слов я уже не слышал, только по губам прочитал смутно: «эльф», «игра».

Забрался на диван с ногами, свернулся клубком, натягивая на плечи съехавший пиджак. Кто-то подошел, укрыл еще чем-то. Благодарности не дождался: я засыпал, оставив все на завтра. Гнома, его помощь, людей, корабль... Завтра.

А сегодня неплохая игра вышла.

Когда капитану сказали, что его хочет видеть один из пассажиров, почему-то он сразу понял, о ком идет речь. Почему — сам не знал. Может быть, потому что в списках пассажиров его лайнера значилось одно имя? Ахаль Элисе. Эльфийское имя.

В списке деяний эльфа, спешно доставленном на борт перед отплытием, оказалось столько всего — капитан уже не был уверен, прибудет ли в порт назначения. Одна попытка кражи гномьих реликвий чего стоила.

Хотя проплыли же половину пути спокойно и вышли же сейчас в открытый океан. Поэтому он мог поверить во всё. Скулы слегка сводило от привычно вежливо-доброжелательной улыбки, с которой он разглядывал возмутительно остроухого и большеглазого пассажира.

И просьба, озвученная эльфом, привела капитана скорее в благодушное настроение. Настолько благодушное, что когда присутствовавший при встрече помощник полез объяснять, мол, сие никак невозможно, капитан развернулся к нему со словами:

— Меня интересует ваше чувство юмора. Как у вас ним, Томсон?

— Сэр?

— Хотите, я расскажу вам один анекдот? — капитан заложил руки за спину, не обращая внимания на навострившего уши эльфа, поглядывавшего на все это с привычным для его расы любопытством. — Однажды к пилоту прибежала перепуганная новенькая стюардесса с вопросом, что делать. Сказала, что один из пассажиров требует открыть люк. На это пилот ответил ей: «Вы не волнуйтесь, он всегда тут выходит».

Помощник молчал, всем видом выражая недоумение.

— До некоторых пор я считал это анекдотом, — капитан позволил себе многозначительно хмыкнуть. — Пока в подобной ситуации не оказался мой двоюродный брат. И знаете что? Тот эльф выжил.

— Сэр? — на сей раз помощник спрашивал уже откровенно растерянно.

— Я лично прослежу, чтобы вам выдали ваши документы, — повернулся капитан к эльфу. — Идемте.

Тем вечером, стоя на одной из нижних палуб и глядя в темноту за кормой, где терялся белый след лайнера и где только что потерялся один проклятущий эльф, капитан размышлял. Неудивительно, что первыми из союзных ныне рас люди встретили именно эльфов. С их вечной «игрой» и полным презрением всякой ответственности... Этот даже не подумал, под какой удар подставляет всех окружающих.

Чего можно было ждать, капитан сам не знал. Удара обозленного мага? Вертолета с не любящими летать, а оттого вдвойне озлобленными гномами?

По крайней мере, теперь эльф исчез и можно было не волноваться о лайнере, команде и пассажирах. Философски вздохнув, капитан отвернулся.

Эти эльфы... Пороть их надо, вечных детей. Может, тогда повзрослеют.

С неба валят разноцветные листья. Внизу, под утесом накатывают на скалу свинцовые, тусклые волны, но на открытой веранде ресторана тепло. Мы не сильно чувствительны к холоду, но кто-то не поленился набросить заклятье, легким маревом растекшееся под крышей. Теперь воздух здесь теплый, но все равно пахнет осенью.

Возможно, это сделал Нурион Эш. Он устроился слева от меня, лежит на пестрых подушках, задумчиво глядя в переплетение тонких балок под крышей. У него бледное лицо, выцветшее, словно осеннее небо: совсем недавно его игра чуть не закончилась, и ему еще тяжело сидеть, не давая опоры спине.

Интересно, человек на его месте смущался бы?

Он ни капли не обеспокоен своим видом. А дергающееся изредка ухо — лишь жест, привычный многим из нас, когда мы предаемся размышлениям. Я и сам порой ловлю себя на этом, обычно из-за пристального взгляда друга-по-игре.

Отворачиваюсь, смотрю на остальных. Нас сегодня собралось необычно много: девять эльфов и одна эльфийка. Десять игр сошлись в одной точке и замерли в тягучем осеннем мгновении. Листья летят и летят вниз, в озеро, и кажется, что это будет длиться вечность: тусклый свет, отдаленный шум волн и наше тихое дыхание. Но это спокойствие обманчиво.

У людей есть интересное выражение: «глаз бури». Островок абсолютного спокойствия в центре хаоса. Недолгое затишье, после которого яростная стихия налетит с новой силой. Очень хорошее выражение.

Мы сидим сейчас в глазе бури. Вокруг бьются, сплетаясь, десять игр, остановившихся на одно мгновение нашего бесконечно долгого и такого безумно краткого существования. Мы держим каждый свою, усмиряя, не давая вырваться и набрать привычные обороты, потому что иногда... Иногда он нужен, этот крохотный островок спокойствия, где можно встретиться с другими.

Я ловлю себя на том, что уже давно наблюдаю, как сидящая напротив эльфийка грызет громадный леденец. Он лилово-красный, фигурный, в виде какой-то неведомой твари. Разноцветные полосы почти прозрачные, и невозможно понять, кто это. Дракон? Грифон? Трехглавый пес? Леденец уже изрядно погрызен. Прозрачное крошево оседает на тонких губах, чтобы быть слизанным острым языком.

Для людей мы все ровесники. Но я вижу, что она намного старше меня — и в груди все замирает от знакомого азарта. Перед уходом я подойду к ней и спрошу, не хочет ли она поиграть вместе. Недолго, пару дней, быть может, недель. Интересно, откажет или нет?

Кто-то выходит из здания ресторанчика, с той стороны веранды. Я присматриваюсь и лениво поднимаю руку: это мой друг-по-игре. Я не ошибся в нем тогда, встретив еще мальчишкой. С ним действительно приятно играть, «влипать в неприятности», как говорят люди, и с насаждением выбираться из них. Редко кто из людей умеет так ощущать азарт, почти как мы, остро и пронзительно. Он вообще очень хорошо ощущает происходящее — вот и сейчас не стал подходить, кивнул издали, что нашел меня, и скрылся из виду.

Умный мальчик. Здесь и сейчас место только для нас.

Шарон Снуар встает со своего места и садится в центр круга. Я сдвигаюсь поудобней, готовясь слушать. Интересно, откуда взялись все эти подушки? Вряд ли их предлагают обычным гостям. Я прибыл одним из последних, поэтому не видел, кто здесь всё обустраивал. В любом случае, получилось уютно. Самое то, чтобы послушать про чужие игры.

Кто-то откладывает в сторону дымящуюся тонкую трубку, кто-то заправляет за ухо выбившуюся прядь волос. Девять пар внимательных глаз — мы все смотрим на рассказчика, совсем не похожие на себя, серьезные и молчаливые.

А потом Шарон начинает свою историю, и всё вокруг тает, подергиваясь дымкой. Остается только чужая игра и затишье посреди бури, недолгое, но от того мучительно сладкое. То, о чем я, возможно, когда-нибудь расскажу другим.

Люблю такие моменты.

Это чувство предвкушения... Будто вот-вот развернешь лежащий перед тобой подарок, коснешься яркой шуршащей упаковки, пытаясь понять, что же там, внутри. Только сейчас я знал, что там: целый абсолютно новый мир. И от этого понимания захватывало дух.

Каким он будет? В какие игры там играют?

Я покосился на своего друга-по-игре, стоявшего рядом. Тот, как всегда, чуть хмурился, постукивал пальцами по поясу, что-то просчитывая и прикидывая. Вечно он так, прежде чем сделать шаг — обдумает десять раз. Правда, удовольствие от риска это ни капли не умаляет, за что и ценю игру с ним.

Мальчик стал мужчиной, а маг — великим магом. И всё же все сотни лет, которые мы с ним идем бок о бок, я не устаю радоваться, что наши игры однажды сошлись на том почти забытом лайнере.

Заметив мой взгляд, он поднял голову, и я с улыбкой подмигнул: боишься? Тот только глаза к потолку возвел: его всегда раздражало мое веселье в такие моменты. Немного наигранно, конечно, раздражало, но в этом весь он. Хитрый, пронырливый, как и все люди, но при этом верный тем, кто ему дорог.

Иногда мне кажется, что все мы — это и есть наш мир. Юный, дерзкий, рвущийся вперед, готовый работать без устали, играя и веселясь, стремясь к одному ему лишь ведомой цели. Сейчас эта цель была ясна всем нам: мы искали новых друзей.

Хитроумные люди, заполонившие все вокруг, переделывающие и перестраивающие по-своему.

Степенные гномы, чье слово было тверже камней, а надежность искупала неспешность.

Прямодушные орки, грубоватые, но честные и открытые — если найдешь дорогу к их сердцу.

И мы, эльфы, вечные игроки, не мыслящие для себя иного. Легкие, веселые, всегда глядящие вперед, что бы ни случилось. Так, как смотрел сейчас вперед я сам. Смотрел на медленно разгорающееся сияние межмирового портала.

Никогда не устаю любоваться красотой. Вот и сейчас, замер, глядя во все глаза: как дрожащая точка света постепенно наливается силой, выбрасывает тоненькие пока еще лучики, тянется ими неуверенно к раме, как растет и ширится, центр уже закручивается спиралью, состоящей, кажется, изо всех цветов разом...

Портал наконец развернулся, кружение цветов замерло, и я заморгал, приходя в себя. Ну и еще от того, что сзади донеслось недовольное ворчание, а на плечи легли тяжеленные ладони. А потом меня просто сдвинули в сторону, и орк, которого выбрали идти с нами, шагнул вперед, буркнув что-то недовольное.

Вот ведь... орк.

Рассмеявшись, я пропустил момент, когда друг-по-игре шагнул следом за орком, мигом окутываясь призрачным светом портала. Обернувшись, я помахал гномам и людям, которые оставались здесь.

А потом шагнул в портал сам, навстречу новой игре.