Все вкусы волшебства (джен)

— Герми, ты уже сделала домашку? Можно посмотреть?

«Посмотреть», надо же! Какая милая замена честному «списать»!

— Нет, Рон, я еще даже не садилась за нее. И, прошу тебя, не обрезай мое имя, оно нравится мне в целом виде.

— А может, ты мне покажешь, когда сделаешь? А, Гермиончик?

— Рональд Уизли, я не хочу выглядеть заучкой в твоих глазах, поэтому — нет! — Гермиона встала, захлопнула книгу и пошла к лестницам. — Я спать. Домашку можно сделать и за завтраком, или вообще не делать, правда, Рональд?

— О чем это она?! — воскликнул за спиной Рон.

Кто-то засмеялся, кто-то спросил:

— Разве ты не этого добивался, Уизли, когда дразнил ее?

Разумеется, Гермиона не собиралась писать эссе за завтраком — зачем, когда у нее есть весь вечер, а в спальне никто не мешает? Книги в библиотеке она взяла заранее. «Главное — знания, а не показуха», — в тысячный раз напомнила себе Гермиона.

Это очень трудно — не тянуть руку на уроке, когда ты точно знаешь ответ. Вычеркнуть из своей жизни минуты законной гордости, когда слышишь «пять баллов Гриффиндору, мисс Грейнджер», когда смотришь на часы с рубинами, точно зная, сколько этих рубинов заработано твоим усердием.

Тяжело, но Гермиона старалась.

Она сидела, уткнувшись в конспекты, не поднимая взгляд от котла, или очередной превращенной в иголку спички, или от порхающего над партой пера. Она больше не стремилась выполнить задание первой. Сначала внимательно перечитывала конспект или главу в учебнике, представляла в уме заклинание и движение палочкой, и лишь затем делала.

Она перестала быть лучшей на курсе, хотя это стоило немалого труда. Однако на ее результатах — то есть, на ее личных, Гермионы Грейнджер, знаниях и умениях — новая политика сказалась наилучшим образом, и Гермиона была почти в шоке, заметив и осознав это. Но потом решила, что все делает правильно и нужно продолжать в том же духе. Тем более что ребята с курса и в самом деле стали дружелюбнее. Ну, не считая Рона, но то ведь Рон… Помогаешь ему, он обижается, отказываешься помочь — обижается еще больше.

А что рубинов совсем не прибывает — ну так ведь Гермиона не одна на факультете, верно? И если остальным важнее проделки и шалости, чем баллы, почему она должна беспокоиться и идти против всех? Она просто будет тихонько учиться — для себя, а не для факультета, потому что школа закончится, а знания останутся с ней.

Странно, но это решение прибавило Гермионе уверенности в себе.

Профессора глядели на Грейнджер с веселым удивлением, словно ждали, надолго ли ее хватит. Кроме профессора МакГонагалл: та поджимала губы и на своих уроках спрашивала Гермиону, не дожидаясь поднятой руки. Несколько раз та ответила, а потом как-то набралась храбрости и сказала, глядя в строгие глаза декана:

— Я не знаю, профессор.

По классу прокатился удивленный вздох, МакГонагалл, казалось, подавилась уже заготовленными «пять баллов Гриффиндору», а Гермиона вдруг почувствовала тайное ликование, как будто раскусила «Берти Боттс» со вкусом кока-колы, и в ней взорвались фейерверком щекотные воздушные пузырьки.

— Я разочарована, мисс Грейнджер. Вы перестали работать на уроках, а теперь еще и не готовитесь. Что с вами происходит?

Гермиону несло, восторг от запретного разливался по венам, и она вдруг подумала, что мальчишки, наверное, именно так себя чувствуют, нарушая все мыслимые и немыслимые правила.

— Я работаю над собой, декан. Вы ведь сами сняли с меня баллы «за желание выделиться». Я учусь не выделяться.

Месяц назад она бы наверняка пришла в ужас, если бы преподаватель так на нее посмотрел! Но теперь Гермиона вспомнила всю свою боль, весь ужас, кошмарное ощущение беззащитности, и холодный голос декана в тот момент, когда ей больше всего на свете нужны были поддержка и утешение: «Вам лучше вернуться в башню Гриффиндора». Упрямства в Гермионе Грейнджер всегда хватало, поэтому профессор МакГонагалл могла глядеть так, как ей вздумается. Сколько угодно.

— Десять баллов с Гриффиндора, мисс Грейнджер!

Месяц назад она бы, наверное, даже расплакалась от потери баллов, от стыда, от того, что она подвела свой факультет, но теперь Гермионе было все равно. Погоня за баллами для факультета однажды уже привела ее к полному одиночеству и едва не окончилась навсегда в туалете с троллем.

— Она жаловалась на тебя в учительской! — сказал Гарри вечером. — Снейп отобрал у меня книгу, я хотел попросить обратно и случайно подслушал. Она рассказывала, как ты заявила, что работаешь над собой, и чуть ли не шипела от злости, я даже подумал, что наша декан может быть пострашнее Снейпа.

— Что ж, — сказала Гермиона, — думаю, на следующем уроке нужно это повторить.

Гарри глядел на нее с ужасом и восторгом, и Гермиона подумала, что у мальчишек какие-то странные, перевернутые приоритеты. Но ради восторга в глазах Гарри она согласна была демонстративно не отвечать на трансфигурации хоть весь год.

— А слабо повторить на зельеварении? — подначил Рон.

— Уступаю эту честь тебе, Рональд, — ответила она. — В конце концов, мы — факультет храбрецов, верно?

Дружный смех был ей ответом, и в этот миг Гермиона почувствовала, что ее приняли. Окончательно приняли. Что ж, придется соответствовать.

И, когда МакГонагалл снова ее спросила, она встала, выпрямив спину и расправив плечи, не опуская взгляд, и сказала:

— Я не знаю, профессор.

Это была ложь, на парте перед Гермионой блестел металлом десяток иголок, и ей вдруг стало интересно, снимет декан баллы или догадается сказать, что тогда, в туалете с троллем, погорячилась и была неправа?

Сняла.

Класс молчал в благоговейном ужасе.

Вечером, когда отгремела гроза деканского гнева и отбушевал ураган разбирательства в директорском кабинете, когда Гермиона вернулась с отработки у Филча, растирая замерзшие от холодной воды, покрасневшие пальцы, Гарри сказал ей:

— Гермиона, ты самая смелая девчонка из всех, кого я знаю!

— Ты еще не все знаешь, — Гермиона счастливо улыбнулась. Сегодня ее хорошее настроение ничто, наверное, не сможет испортить, даже злобный взгляд Рона. — Снейп дал мне балл.

— Что?! — дружно выдохнула гриффиндорская гостиная.

— Снейп дал мне балл, — громко повторила Гермиона. — После того, как меня целый час ругали у директора, он догнал меня, когда я шла к Филчу. «Один балл Гриффиндору, мисс Грейнджер, — повторила она, довольно похоже изобразив холодные интонации слизеринского декана. — За успешную работу над собой». Кстати, Гарри, ты сделал домашку? Дашь завтра списать, а то у меня пальцы не гнутся.

— Конечно, Гермиона.

Это был прекрасный вечер: Гермиона Грейнджер чувствовала себя отомщенной.