Все вкусы волшебства (джен)

— Может быть, ты выйдешь и дашь нам переодеться? — Рон Уизли сказал это так злобно, как будто предлагал ей не просто выйти из купе, а исчезнуть навсегда.

— Разумеется, — примирительно ответила Гермиона. Она очень хотела показать, как хочет подружиться, очень, и в то же время боялась показаться навязчивой. Она объяснила, что зашла в их купе только из-за невозможной, невыносимой суеты в вагоне. Она даже попыталась помочь Рону, указав на грязь на его носу — мало ведь приятного в первый раз появиться в новой школе с грязным носом! Но вместо «спасибо» или хотя бы молчаливого кивка — а Гермиона совсем не обиделась бы на молчание, она прекрасно знала, как не любят мальчишки говорить «спасибо» девочке! — Рон одарил ее взглядом, в котором явственно виделось пожелание оказаться где-нибудь подальше, как можно дальше, желательно — под колесами поезда.

Гермионе захотелось убежать, хлопнув дверью, и впервые она подумала, что факультет надо выбирать, исходя не из того, кто учился там прежде — намного важнее то, с кем рядом придется учиться тебе. Не хотела бы она провести годы бок о бок с Роном Уизли!

Но, прежде чем она успела выскочить, Гарри Поттер протянул ей пакетик с разноцветными драже и сказал примирительно:

— Возьми конфетку. Их, правда, осталось мало, мы почти все съели. Это было весело — там попадаются самые неожиданные вкусы. Интересно, что выпадет тебе?

Гермиона зажмурилась и взяла конфетку наощупь, как будто тянула жребий или лотерейный билет.

Графитового цвета драже не казалось аппетитным, скорее вызывало тревогу, но Гермиона храбро положила его на язык. Терпкое и слегка горьковатое, вызывающее неприятное першение в горле и почему-то предвкушение… чего-то. Просто чего-то. Нового. Необычного. Словно книга, до корешка которой ты едва дотронулась самыми кончиками пальцев, не зная, что в ней, не прочитав даже названия. Или первый шаг на волшебную платформу, когда все привычное остается за спиной, а что впереди, ты не знаешь, но веришь в лучшее.

— По-моему, это паровозный дым, — неуверенно сказала Гермиона, взглянув ненароком в окно — там рельсы плавно изгибались, и был виден алый паровоз, выпускающий в небо клубы серого, как графит, дыма. — Не слишком вкусно, но что-то в этом есть.

И она ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь купе, ведь мальчикам и в самом деле нужно было переодеться. Остаток пути она стояла у окна в коридоре, глядя, как серый дым тает в сером небе, и думала, что Гарри Поттер, наверное, хотел показать, что тоже не против с ней подружиться. Может быть, у нее получится оказаться на одном факультете с ним?

Когда, через много лет, ей снова попадется «Берти Боттс» с таким вкусом, она скажет мечтательно:

— О, это вкус Хогвартс-экспресса!

Гермионе Поттер совсем не покажется странным, что второй раз в жизни этот вкус попался ей в тот день, когда ее дочь впервые отправлялась в Хогвартс. Каждому моменту — свой вкус…

«Каждому моменту — свой вкус», — горько думала Гермиона, разгрызая еще одну конфетку. Сегодня ей не везло. Вкус соплей, грязных носков, прогорклого молока и плесени — наверное, ей попался специально собранный пакетик для неудачников. Хотя чего еще ждать от такого паршивого дня?

Зря она выбрала Гриффиндор.

Что плохого в желании учиться? Разве стыдно — приносить своему факультету баллы? Разве помогать тому, кому можешь помочь — неправильно?!

Снова подступили слезы, горло сжало спазмом — она уже устала плакать, но успокоиться все никак не получалось. Ладно. Раз так, больше она не станет помогать. Ни сама, ни даже когда попросят. Ни Рону Уизли, ни любому другому из тех, кто промолчал, когда Рон говорил о ней гадости. За нее никто не заступился, а ведь она одна приносит факультету больше баллов, чем все остальные первокурсники!

— Значит, факультету не нужны эти баллы, раз из-за них меня не любят, — сердито сказала она, пытаясь справиться с рыданиями. Подошла к раковине, умылась холодной водой. Из зеркала смотрела опухшая от слез, растрепанная, очень несчастная девчонка, в которой Гермиона отказывалась узнавать себя. Нет, в таком виде она никуда не пойдет!

Вытряхнув из смятого пакетика последнее драже, Гермиона повертела его в пальцах, разглядывая со всех сторон. Конфетка была рыжего цвета, в точности как волосы Уизли. Наверняка гадость. Захотелось размахнуться и зашвырнуть ее в унитаз, но ради чистоты эксперимента Гермиона все же решила попробовать. «Если окажется вкусно, то я…»

Она замерла, не зная, что бы загадать. Перестанет плакать? Простит Рона? Пойдет туда, где все — все они! — веселятся, и никому нет дела до проплакавшей весь день и даже пропустившей занятия первокурсницы?

У конфеты оказался пресный вкус разваренной моркови. Гермиона ненавидела морковь.

Когда дверь разлетелась в щепки, и в туалет, рыча и низко пригибаясь, ввалился огромный, вонючий, жуткий тролль, Гермиона даже не удивилась. Чего еще было ожидать от такого поганого дня? И даже если она сейчас умрет, никто и не заметит. Они веселятся, им нет дела до какой-то заучки-зубрилки, с которой никто не хочет дружить. Гермиона стояла, вжимаясь в стену, мечтая просочиться сквозь каменную кладку, и плакала — теперь тихо, без рыданий, просто слезы текли и никак не могли остановиться.

Схватка мальчишек с троллем прошла мимо ее сознания: как будто она видела сон, изо всех сил хотела проснуться, но не получалось. В этом сне Рон оглушил тролля тем самым заклинанием, с которым она ему и помогала на уроке, и на самом краю сознания мелькнула мысль, что она помогла тогда самой себе. В этом сне она зачем-то решила выгородить мальчишек, хотя декан МакГонагалл легко могла узнать правду, всего лишь расспросив девочек с их курса — они ведь видели ее рыдающей здесь, в туалете…

В этом дурацком, неправильном сне декан сняла с нее баллы за «глупое желание выделиться» и сказала, недовольно поджав губы:

— Вам лучше вернуться в башню Гриффиндора.

Наяву ни один нормальный учитель не поступил бы так — не разобравшись, что произошло на самом деле, не утешив, даже не заметив ее ссадин, порванной мантии и крови на руках. Откуда взялась кровь, Гермиона не помнила.

Она кивнула: «Да, декан», — вышла в коридор, глотнула относительно чистого воздуха, в котором было немного поменьше тролльей вони, и села под стенку. Ноги не держали, в глазах темнело, а зубы начали почему-то неудержимо стучать.

Очнулась она в Больничном крыле. Мадам Помфри обрабатывала ее порезы приятно пахнущей мазью и сердито ругалась тихим шепотом: что-то о гриффиндорской дурости и о том, что дети есть дети, и надо хоть иногда смотреть на них не для того, чтобы в очередной раз отругать. К чему все эти слова относились, Гермиона не поняла, но ей сейчас вообще тяжело было думать: стоило вспомнить, что произошло, как снова начали стучать зубы, и захотелось домой, к родителям, в нормальный мир.

— Выпей, деточка, — мадам Помфри поддержала ее голову и поднесла к губам флакон с зельем. Будь Гермиона в порядке, она непременно спросила бы, что за зелье, и потом почитала бы о нем, но сейчас она просто позволила медичке влить вязкую жидкость ей в рот и проглотила. Стало очень спокойно, дрожь ушла, а глаза закрылись. — Спи, когда проснешься, все будет хорошо.

Проснувшись — еще не раскрыв глаз, а только осознав себя живой, целой и спокойной, — Гермиона услышала голоса. Рон и Гарри. Неужели они пришли навестить ее?! Гермиона замерла, не зная, верить ли такой счастливой перемене. Может, она еще спит, и неправильные сны продолжаются?

— Она, оказывается, бывает иногда нормальной, — в голосе Рона было честное удивление. — Никогда бы не подумал, что помешанная на правилах зубрилка решится врать, чтобы нас прикрыть. Но все равно она девчонка. Плакса, слабачка и заучка. Нам могли бы дать и побольше баллов за ее спасение, правда, Гарри?

— Возможно, нам не пришлось бы ее спасать, если бы ты не обидел ее, — тихо возразил Гарри.

— Да ладно, она сама была виновата! Зато мы теперь герои, круто, правда? Рон Уизли и Гарри Поттер — победители троллей!

«Нет, — подумала Гермиона, — это не сон». Она заплакала бы снова, но, похоже, зелье еще немного действовало, и у нее получилось дышать ровно и делать вид, что она все еще спит.

— Кто вам разрешил здесь болтать, молодые люди? — услышала она сердитый голос мадам Помфри. — Мисс Грейнджер останется у меня до завтра, и сегодня ей совсем не нужны посетители.

— Уже уходим, — торопливо буркнул Рон. От ее кровати к двери прозвучали шаги, и Гермиона хотела уже открыть глаза и сказать мадам Помфри «спасибо», но тут что-то негромко упало на тумбочку, и совсем рядом Гарри шепнул:

— Выздоравливай, Гермиона.

Когда закрылась дверь, мадам Помфри сказала все еще сердито:

— Право же, если бы школьный колдомедик имел право снимать баллы, Гриффиндор был бы сейчас в глубоком минусе.

— Я не хотела, — всхлипнула Гермиона.

— А я и не вас имела в виду. Поднимайтесь, мисс Грейнджер, время обедать. Потом выпьете зелья и поспите еще. Учиться сегодня я вам не разрешаю.

Гермиона села. На тумбочке стоял поднос с едой, выстроились в рядок флаконы с зельями, а с самого краю лежала шоколадная лягушка.

— Это Гарри оставил? — спросила Гермиона, уже зная ответ: кому бы еще, не Рон же. Что ж, по крайней мере, у шоколада в волшебном мире честный вкус шоколада, а не плесени или переваренной моркови.

— Хотя бы один твой друг искренне о тебе волнуется, — покачала головой мадам Помфри. — Но сначала съешь суп.

— Герми, ты уже сделала домашку? Можно посмотреть?

«Посмотреть», надо же! Какая милая замена честному «списать»!

— Нет, Рон, я еще даже не садилась за нее. И, прошу тебя, не обрезай мое имя, оно нравится мне в целом виде.

— А может, ты мне покажешь, когда сделаешь? А, Гермиончик?

— Рональд Уизли, я не хочу выглядеть заучкой в твоих глазах, поэтому — нет! — Гермиона встала, захлопнула книгу и пошла к лестницам. — Я спать. Домашку можно сделать и за завтраком, или вообще не делать, правда, Рональд?

— О чем это она?! — воскликнул за спиной Рон.

Кто-то засмеялся, кто-то спросил:

— Разве ты не этого добивался, Уизли, когда дразнил ее?

Разумеется, Гермиона не собиралась писать эссе за завтраком — зачем, когда у нее есть весь вечер, а в спальне никто не мешает? Книги в библиотеке она взяла заранее. «Главное — знания, а не показуха», — в тысячный раз напомнила себе Гермиона.

Это очень трудно — не тянуть руку на уроке, когда ты точно знаешь ответ. Вычеркнуть из своей жизни минуты законной гордости, когда слышишь «пять баллов Гриффиндору, мисс Грейнджер», когда смотришь на часы с рубинами, точно зная, сколько этих рубинов заработано твоим усердием.

Тяжело, но Гермиона старалась.

Она сидела, уткнувшись в конспекты, не поднимая взгляд от котла, или очередной превращенной в иголку спички, или от порхающего над партой пера. Она больше не стремилась выполнить задание первой. Сначала внимательно перечитывала конспект или главу в учебнике, представляла в уме заклинание и движение палочкой, и лишь затем делала.

Она перестала быть лучшей на курсе, хотя это стоило немалого труда. Однако на ее результатах — то есть, на ее личных, Гермионы Грейнджер, знаниях и умениях — новая политика сказалась наилучшим образом, и Гермиона была почти в шоке, заметив и осознав это. Но потом решила, что все делает правильно и нужно продолжать в том же духе. Тем более что ребята с курса и в самом деле стали дружелюбнее. Ну, не считая Рона, но то ведь Рон… Помогаешь ему, он обижается, отказываешься помочь — обижается еще больше.

А что рубинов совсем не прибывает — ну так ведь Гермиона не одна на факультете, верно? И если остальным важнее проделки и шалости, чем баллы, почему она должна беспокоиться и идти против всех? Она просто будет тихонько учиться — для себя, а не для факультета, потому что школа закончится, а знания останутся с ней.

Странно, но это решение прибавило Гермионе уверенности в себе.

Профессора глядели на Грейнджер с веселым удивлением, словно ждали, надолго ли ее хватит. Кроме профессора МакГонагалл: та поджимала губы и на своих уроках спрашивала Гермиону, не дожидаясь поднятой руки. Несколько раз та ответила, а потом как-то набралась храбрости и сказала, глядя в строгие глаза декана:

— Я не знаю, профессор.

По классу прокатился удивленный вздох, МакГонагалл, казалось, подавилась уже заготовленными «пять баллов Гриффиндору», а Гермиона вдруг почувствовала тайное ликование, как будто раскусила «Берти Боттс» со вкусом кока-колы, и в ней взорвались фейерверком щекотные воздушные пузырьки.

— Я разочарована, мисс Грейнджер. Вы перестали работать на уроках, а теперь еще и не готовитесь. Что с вами происходит?

Гермиону несло, восторг от запретного разливался по венам, и она вдруг подумала, что мальчишки, наверное, именно так себя чувствуют, нарушая все мыслимые и немыслимые правила.

— Я работаю над собой, декан. Вы ведь сами сняли с меня баллы «за желание выделиться». Я учусь не выделяться.

Месяц назад она бы наверняка пришла в ужас, если бы преподаватель так на нее посмотрел! Но теперь Гермиона вспомнила всю свою боль, весь ужас, кошмарное ощущение беззащитности, и холодный голос декана в тот момент, когда ей больше всего на свете нужны были поддержка и утешение: «Вам лучше вернуться в башню Гриффиндора». Упрямства в Гермионе Грейнджер всегда хватало, поэтому профессор МакГонагалл могла глядеть так, как ей вздумается. Сколько угодно.

— Десять баллов с Гриффиндора, мисс Грейнджер!

Месяц назад она бы, наверное, даже расплакалась от потери баллов, от стыда, от того, что она подвела свой факультет, но теперь Гермионе было все равно. Погоня за баллами для факультета однажды уже привела ее к полному одиночеству и едва не окончилась навсегда в туалете с троллем.

— Она жаловалась на тебя в учительской! — сказал Гарри вечером. — Снейп отобрал у меня книгу, я хотел попросить обратно и случайно подслушал. Она рассказывала, как ты заявила, что работаешь над собой, и чуть ли не шипела от злости, я даже подумал, что наша декан может быть пострашнее Снейпа.

— Что ж, — сказала Гермиона, — думаю, на следующем уроке нужно это повторить.

Гарри глядел на нее с ужасом и восторгом, и Гермиона подумала, что у мальчишек какие-то странные, перевернутые приоритеты. Но ради восторга в глазах Гарри она согласна была демонстративно не отвечать на трансфигурации хоть весь год.

— А слабо повторить на зельеварении? — подначил Рон.

— Уступаю эту честь тебе, Рональд, — ответила она. — В конце концов, мы — факультет храбрецов, верно?

Дружный смех был ей ответом, и в этот миг Гермиона почувствовала, что ее приняли. Окончательно приняли. Что ж, придется соответствовать.

И, когда МакГонагалл снова ее спросила, она встала, выпрямив спину и расправив плечи, не опуская взгляд, и сказала:

— Я не знаю, профессор.

Это была ложь, на парте перед Гермионой блестел металлом десяток иголок, и ей вдруг стало интересно, снимет декан баллы или догадается сказать, что тогда, в туалете с троллем, погорячилась и была неправа?

Сняла.

Класс молчал в благоговейном ужасе.

Вечером, когда отгремела гроза деканского гнева и отбушевал ураган разбирательства в директорском кабинете, когда Гермиона вернулась с отработки у Филча, растирая замерзшие от холодной воды, покрасневшие пальцы, Гарри сказал ей:

— Гермиона, ты самая смелая девчонка из всех, кого я знаю!

— Ты еще не все знаешь, — Гермиона счастливо улыбнулась. Сегодня ее хорошее настроение ничто, наверное, не сможет испортить, даже злобный взгляд Рона. — Снейп дал мне балл.

— Что?! — дружно выдохнула гриффиндорская гостиная.

— Снейп дал мне балл, — громко повторила Гермиона. — После того, как меня целый час ругали у директора, он догнал меня, когда я шла к Филчу. «Один балл Гриффиндору, мисс Грейнджер, — повторила она, довольно похоже изобразив холодные интонации слизеринского декана. — За успешную работу над собой». Кстати, Гарри, ты сделал домашку? Дашь завтра списать, а то у меня пальцы не гнутся.

— Конечно, Гермиона.

Это был прекрасный вечер: Гермиона Грейнджер чувствовала себя отомщенной.

— Признай, Гарри, мы идиоты.

Им было очень страшно — ночью в лесу, в окружении черных теней, скрипа деревьев и зловещих шорохов, в которых чудились шаги неведомых и наверняка опасных тварей. Малфой и Невилл уже попали в какую-то опасность, и теперь, пока Хагрид ушел выручать их, Гарри с Гермионой остались совершенно беззащитными.

Гарри стискивал в кулаке палочку, всем своим видом показывая, что готов защитить подругу, но что может первокурсник — ну ладно, два первокурсника! — там, куда даже старшим запрещено ходить без преподавателей? Никогда в жизни, даже рядом с троллем, Гермиона не испытывала такого ужаса. Тролль хотя бы был весь на виду, а здесь, в темноте среди деревьев, могли таиться с десяток троллей, а то и кто похуже.

Но поддаться панике и побежать было бы самоубийственной глупостью, и потому Гермиона пыталась отвлечься. Вот только думать о чем-нибудь совсем постороннем никак не получалось. Зато мысли о том, как и почему они оказались ночью посреди Запретного леса, были на удивление ясными.

Похоже, что Гарри опасность тоже заставляла мыслить ясно, или он просто думал о том же самом.

— Но, Гермиона, мы ведь не могли бросить Хагрида на произвол судьбы. Рано или поздно Норберт просто спалил бы его хижину.

— Я согласна, но, Гарри! Что было бы, если бы мы уронили ящик на одной из лестниц? И Норберт убежал бы от нас и наткнулся бы на других детей? А еще он мог чихнуть, и получилось бы, что мы с тобой устроили пожар в Хогвартсе! И если бы мы не сгорели сами, то Запретный лес показался бы нам раем!

— Да, выходит, что нам крупно повезло, — Гарри почесал в затылке рукой с зажатой в ней палочкой.

— А теперь скажи, Гарри, какого черта мы затеяли этот самоубийственный подъем на самую высокую башню Хогвартса в компании с драконом?!

— Потому что мы хотели помочь Хагриду, — вздохнул Гарри. Гермионе показалось, что он сказал это так, как маленьким детям объясняют самые очевидные вещи — вот только ребенку скорее сказали бы «не пытайся погладить дракона и вообще держись от него подальше», чем «проверь прочность ящика, прежде чем сажать в него дракона и тащить по полной детей школе, спотыкаясь на сотнях ступенек».

— Я повторю: Гарри, мы идиоты! — вот теперь Гермиона и в самом деле рассердилась, так, что даже почти забыла бояться. — Ответь мне, брат Рона разве не учился в Хогвартсе? Он не знает, где хижина Хагрида? Или, может, метла требует особой взлетно-посадочной площадки, только на Астрономической башне?! Да мы вообще не были нужны в этом дурацком приключении! Рон написал брату, тот согласился забрать дракончика — все, вопрос решен! Зачем здесь нужны еще посредники? Чтобы больше было шансов испортить дело?

Гарри снова почесал в затылке.

— Что-то в этом есть, Гермиона. Да, мы с тобой не гении планирования.

— И Рон с его братом тоже. И что я тебе хочу сказать, Гарри — мы должны хорошенько запомнить эту ночь! И вспоминать ее каждый раз, прежде чем решим снова заняться какой-нибудь дурацкой глупостью!

За деревьями раздался громкий треск, и Гермиона испуганно взвизгнула. Все умные мысли и рассуждения мгновенно вылетели у нее из головы, оставив лишь вопрос, смогут ли они с Гарри отбиться, если на них сейчас выйдет тролль или еще кто похуже. Но это оказался всего лишь Хагрид, и от облегчения Гермиона без сил села на землю.

Гарри посмотрел на нее, на Хагрида, на бледных и взъерошенных Малфоя с Невиллом и спросил:

— Хагрид, тебе не кажется, что наша отработка бессмысленна? Ты правда думаешь, что мы справимся с кем-то, в ком хватает зла, чтобы убивать единорогов?

—Так ведь, Гарри, вы ить и не должны с ним драться. Просто подать сигнал.

— И ты уверен, что после того, как мы себя обнаружим, мы не отправимся вслед за убитым единорогом? Знаешь, серийные убийцы обычно не оставляют свидетелей.

— Да что ты такое говоришь, Гарри, Дамблдор бы никогда…

— Хагрид, Гермиона не может идти дальше. Невилл и Драко, — он, кажется, даже не заметил, что назвал заклятого врага по имени, — тоже, по-моему, уже прониклись всей прелестью одинокой прогулки по ночному лесу, в котором бродит убийца и куча прочих монстров. Знаешь, Хагрид, когда ты смотришь ужастик, весь кайф в том, что сам ты сидишь в безопасности перед телевизором.

— Это точно, — слабым голосом согласилась Гермиона. — Никогда бы не подумала, что скажу такое, но если за отказ от этой прогулки меня исключат, то пусть исключают. Это не школа, а какой-то полигон для выживания. Честное слово, мне с головой хватило тролля!

— И вообще, Хагрид, так нечестно, мы хотели тебе помочь, а ты…

— «Нашкодил, так теперь плати за это», — с непередаваемым ехидством повторил Малфой. — Так вы, значит, «платите» за то, что помогали ему? Замечательно!

Лесник мялся, кряхтел, может быть, даже краснел — в темноте не разглядишь, — но, когда он все же попытался настаивать на продолжении прогулки, снова подал голос Малфой:

— Грейнджер, если тебя исключат, клянусь, я попрошу отца дать тебе рекомендации в другую школу. Дурмштранг или Шармбатон, по твоему выбору. Кстати, если исключат меня, отец будет, наверное, только рад, он с самого начала хотел, чтобы я учился в Дурмштранге. Поттер, Лонгботтом, если вам учеба в Хогвартсе дороже собственной жизни, можете продолжать прогулку.

— Я хочу домой, — жалобно сказал Невилл.

— Да, Хагрид, давай уже выбираться отсюда! — даже не попросил, а скомандовал Гарри.

— Э-э, не думал, что ты такой трус, Гарри, — Гермионе показалось, что маленькие черные глаза Хагрида хитро сверкнули, совсем так же, как сверкали иногда глаза директора за стеклами очков. — Твой отец был бы рад такому приключению.

— У магглов это называется «брать на слабо», — сообщила Гермиона.

— Если мой отец ради интересного приключения наплевал бы на свою лучшую подругу, это, Хагрид, называется совсем не храбростью. Посмотри на Гермиону!

Гермиона подумала, что Рон сейчас точно сказал бы «девчонка», вложив в это слово весь свой запас презрения. А вот Малфой вдруг сказал:

— Она и до школы не дойдет без помощи. У меня есть аварийный портал домой. Отец, наверное, будет ругаться, но это лучше, чем приманивать здесь всяких тварей — я слышал, они отлично идут на запах страха. Грейнджер, Поттер, Лонгботтом, — Малфой поддернул рукав, показывая надетый выше запястья простой браслет, — беритесь.

— Эй, эй, вы чей эта? Вы куда? Так нельзя, — Хагрид говорил что-то еще, кажется, о Дамблдоре, но Гермиона уже не слышала: ее куда-то несло, стискивая и скручивая, но это было совсем не так страшно, как шорохи Запретного леса.

В школу они вернулись утром, вместе с комиссией Попечительского совета. Что происходило дальше в кабинете директора, осталось для школьников тайной, но Хагрид из школы исчез, а Дамблдор в Большом зале глядел на них укоризненно, как будто они должны были стыдиться — то ли своей трусости, то ли неприятностей Хагрида. Гермионе совсем не нравились эти взгляды, а главное — не нравилась реакция на них Гарри. Она не знала, что делать, что сказать. И в конце концов выбрала самый простой и очевидный путь. Подошла к Гарри, когда тот глядел из окна на опустевшую хижину Хагрида, и сказала:

— Гарри, спасибо тебе.

— За что? — удивился тот.

— Я думаю, что ты меня спас — правда, спас. Я больше не выдержала бы и минуты.

— Ну, тогда скажи спасибо Малфою, — невесело усмехнулся Гарри.

— Мне кажется, если бы ты не начал спорить, он бы тоже побоялся. Но ты прав, ему я тоже скажу. Храбрость слизеринцев нужно поощрять, правда?

Гарри неловкую шутку не поддержал:

— А Хагриду мы все испортили…

Гермиона развернулась — теперь она смотрела Гарри в глаза, — и постаралась говорить очень-очень убедительно. Хотя, наверное, глупо было бы ожидать, что двенадцатилетняя девчонка сможет быть убедительнее Дамблдора.

— Гарри, он взрослый. Взрослый. Он знает законы. Он не должен был нарушать закон ради своей прихоти и тем более не должен был вовлекать в это школьников. Прикинь эту ситуацию к нормальному миру и нормальной школе.

Глаза Гарри расширились:

— Да его бы посадили…

— Вот именно. А нас поставили бы на учет в полиции, как сообщников и малолетних правонарушителей.

Подскочил Рон, хлопнул Гарри по плечу — как всегда, не обратив внимания на Гермиону:

— Что грустишь, дружище? Гляди, у меня новая мантия! А еще летом куплю новую палочку! Чарли обещал.

— Чарли? — переспросила Гермиона. — Тот самый твой брат, который работает с драконами? Гарри, тебе не кажется, что мы и в самом деле… сообщники?

Ей вдруг стало страшно — действительно страшно. Не так, как было в туалете с троллем или ночью в лесу, а так, как могло бы быть в подворотне с хулиганами или в полицейском участке, если бы ее вдруг, хоть это, конечно, совершенно невероятно, поймали на краже. Страшно до кислоты во рту и до скрученного тошнотой желудка. До вкуса переваренной моркови, который всегда теперь, наверное, будет напоминать о смертельной опасности и о том, что нельзя, нельзя, нельзя связываться с Рональдом Уизли, потому что ничем хорошим это не заканчивается!

— Дура! — обиделся Рон. — Ему дали премию за Норберта!

— Но ведь это был секрет? И он не должен был никому говорить, а просто тихо выпустить дракончика в заповеднике?

— Молчи, если ничего не понимаешь!

— Как это прекрасно, Гарри. Мы делаем всю работу, нас гонят ночью в Запретный лес, а Рональд получает награду.

Гарри смотрел на Рона, на Гермиону, снова на Рона, и Гермиона понимала все яснее, что сейчас она рискует потерять единственного друга. Гарри не сможет выбрать, но ему придется: она не хочет больше иметь никаких дел с Роном, а Рон — с ней.

— Молчи, дура! Ты хуже Малфоя! Трусиха и плакса, а еще говоришь всякие гадости!

— Малфой был с нами там, а ты нет. Мы потеряли кучу баллов, с нами никто не хотел разговаривать, а ты остался в стороне! Мы могли погибнуть, а ты ждал нас в гостиной, — теперь Гермиона тоже кричала, — храбрый Рональд Уизли!

— Гермиона смелая, Рон, — сказал Гарри. — В лесу было очень страшно. И она права, тебя там не было. Извинись.

Рон покраснел.

— Я думал, ты мне друг.

— А я думал, что мы дружим втроем.

Что будет дальше, Гермиона могла бы предсказать не хуже какой-нибудь Кассандры. Рон пойдет на попятный, потому что не захочет ссориться с Гарри, а Гарри примет за чистую монету маневры Рона, потому что и в самом деле хочет дружить втроем. И если она честно скажет, что ей не нужна дружба с Роном, она потеряет Гарри.

Почувствовав, что вот-вот расплачется — и тем самым подтвердит уизлевское «плакса»! — Гермиона развернулась и убежала наверх, в спальню. Там можно было поплакать без лишних глаз, успокоиться, съесть конфету, привести себя в порядок — и пообещать себе больше никогда не быть идиоткой. Потому что в волшебном мире идиотизм, похоже, вполне может оказаться смертелен.

Гарри надорвал пакетик, вытряхнул конфетку и закинул в рот. Скривился, раскусив:

— Барбекю. Чувствую себя людоедом. Будешь?

— Что-то не хочется, спасибо, — буркнула Гермиона. — Почему вы не позвали меня? Нет, зачем вы вообще туда пошли! Вы могли погибнуть!

— Вот именно, а ты девочка. А Дамблдора не было в школе, а МакГонагалл…

— Гарри, все это ты уже сказал раз десять, — Гермиона вытерла слезы рукавом, потом достала платок и сердито высморкалась. — А еще, подумай, ты сказал, что Квиррел не мог достать камень, пока не появился ты. Вдумайся: не мог! Значит, защита Дамблдора отлично работала! А вы могли все испортить, если бы Дамблдор хоть немного опоздал, Волдеморт возродился бы! Благодаря героическому Гарри Поттеру, ты не находишь, что это звучит абсурдно?

— Конечно, абсурдно, — с соседней койки подал голос Рон, — конечно, Гарри не собирался его возрождать, он герой, а ты трусиха и снова чушь порешь! Девчонка! Правильно мы тебя не взяли!

Гермиона заставила себя не отвечать и даже не оборачиваться. Иначе она выскажет Рону все, что думает о нем, о его жажде славы, о мании впутывать других в дурацкие приключения, а главное, о том, что почему-то именно он, Рональд Уизли, каким-то странным образом ухитряется после всех этих приключений избегать проблем и оставаться в выигрыше. В конце концов, он всего-то получил по голове, потому что не сумел выиграть в шахматы, не подставившись! А нос задрал так, будто это ему, а не Гарри, пришлось встретиться с Волдемортом!

— Ну, Рон, она снова права, Волдеморт вполне мог убить меня и забрать камень. И сейчас я был бы мертв, а он — жив.

— Зачем думать о том, чего не случилось! Ты победил его, когда тебе был всего год, значит, и сейчас должен был победить!

Гермиона застонала и прикрыла глаза рукой. Вошла мадам Помфри, левитируя перед собой не меньше десятка флаконов с зельями, сказала сердито:

— Мисс Грейнджер, вам пора на ужин. Наговоритесь со своими друзьями завтра на банкете.

— Хорошо. Гарри, Рональд, спокойной ночи. Увидимся завтра.

— Спокойной ночи, Гермиона, и не переживай так, все уже закончилось. И не слушай Рона. Ты права, мы ступили.

— Это ты ее не слушай, Гарри! Девчонки ничего не понимают в подвигах!

Гермиона вздохнула и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Что она может сделать? Гарри не перестанет дружить с Роном, спасибо еще, что он не верит во все те гадости и глупости, которые Рон говорит о ней. Конечно, она ничего не понимает в подвигах! Вот интересно, почему декан ни разу не сняла с Рональда баллы «за глупое желание выделиться»? Хотя его это все равно не проймет.

Если бы она могла представить, что произойдет на банкете! И она еще удивлялась, отчего декан не снимет с Рональда баллы?!

— …за лучшую игру в шахматы в истории Хогвартса я присуждаю факультету Гриффиндор шестьдесят очков. Браво, мистер Рональд Уизли!

Если бы Гермиона что-нибудь ела сейчас, она бы, наверное, подавилась.

— Далее… мистер Гарри Поттер. За железную выдержку и фантастическую храбрость я присуждаю факультету Гриффиндор сто очков!

— Теперь мы вровень со Слизерином, — машинально подсчитала Гермиона. Абсурдность ситуации зашкаливала, и отчаянно хотелось найти этому шоу хоть одно разумное объяснение. Не может же быть, чтобы директор откровенно подсуживал Гриффиндору? Или поощрял глупость Гарри и желание выделиться Рональда?

— …не меньше отваги требуется, чтобы противостоять друзьям. И за это я присуждаю десять очков…

«Мистеру Невиллу Лонгботтому» почти утонуло в победных воплях гриффиндорцев. Рон презрительно фыркнул:

— Тюфяк!

— Поздравляю, Невилл, — Гермиона развернулась к донельзя смущенному, покрасневшему Невиллу, — тебя-то уж точно наградили заслуженно!

На столах наконец-то появилась еда, но никто из гриффиндорцев этого словно не заметил: все обнимали, поздравляли и хлопали по плечам Невилла, как будто не они весь год почти не замечали его, а если и замечали, то осыпали насмешками.

— Ты не рада, — тихо сказал Гарри.

— А ты рад?! Гриффиндор, факультет честных, храбрых и благородных! Ты считаешь нашу победу честной? Или благородной? Ты же сам признал вчера, что ваша вылазка была глупостью и могла закончиться бедой! Гарри, я… я так радовалась, что вас не исключили, потому что, честное слово, ты мой друг, но вы заслуживали наказания! Это все неправильно, несправедливо и… непонятно!

Гарри смотрел на нее, нахмурившись, и Гермиона в отчаянии прикусила губу, пытаясь не заплакать. Теперь они точно поссорятся. После того, как она вслух назвала нечестными аж сто баллов, которые дал Гарри сам директор…

— Эй, погляди на Малфоя, — радостно пихнул его в бок Рон. — Выглядит бледно, а? Так ему и надо!

Гермиона вскочила.

— Я, пожалуй, не хочу есть. Прости, Гарри.

Она не заметила, что Гарри пошел за ней следом, пока не почувствовала, как ее ладонь крепко сжали.

— Подожди, Гермиона. Одну минуту.

Они стояли возле стола Слизерина, как раз напротив Малфоя, и Гарри, не выпуская руки Гермионы, развернулся к нему.

— Прости, Малфой. Если по-честному, то победили вы.

Тот скривился:

— Еще скажи, что ты не рад.

— Ну, если совсем честно, наверное, я бы радовался вместе со всеми, но моя лучшая подруга стыдится этой победы, — Гарри пожал плечами, словно извиняясь.

— Грейнджер? — Малфой вздернул брови: хотел, наверное, надменно, но получилось смешно, и Гермиону слегка отпустило. Настолько, что она смогла глубоко вздохнуть и сказать почти спокойно:

— Знаешь, Малфой, когда я только прочитала о факультетах, еще дома, до Хогвартс-экспресса, я подумала, что Гриффиндор — лучший вариант, потому что сам Дамблдор учился на нем. Но сейчас директор поступил… по-слизерински? Он просто подсудил нам, это же ясно любому. Мне ужасно обидно. Я люблю честную игру.

— Ошибаетесь, мисс Грейнджер, — Гермиона чуть не подпрыгнула: каким-то образом рядом оказался профессор Снейп, а она даже не заметила! — Ваши рассуждения делают вам честь, но эта победа никоим образом не слизеринская. Вы же сами сказали: «ясно любому». Это весьма по-гриффиндорски. Напоказ и с помпой.

— Не крикет, — буркнула Гермиона. — Простите, профессор. Я не хотела сказать, что ваш факультет… то есть, совсем не имела в виду…

Но Снейп уже развернулся и шел вдоль стола, коротко переговариваясь со своими старостами. Малфой махнул рукой:

— Не трудись, Грейнджер, тебе все равно не хватает словарного запаса. Учись лучше в следующем году.

Сидевшая с ним рядом Паркинсон захихикала, и Гермиона неожиданно для себя хихикнула тоже. Сдавать позиции ни-в-коем-случае-не-лучшей ученицы она не собиралась. А победа… важнее, как они сами к этому относятся, правда ведь? И все-таки Гарри сейчас рядом с ней, а не с Роном и остальными.

«Уважаемая профессор МакГонагалл.

Простите, что беспокою Вас летом, но я волнуюсь за Гарри. Он не отвечает на письма ни мне, ни Рону. Если бы Вы дали мне его адрес, я могла бы съездить и узнать, все ли с ним в порядке. Пожалуйста, профессор МакГонагалл!

С уважением,

Гермиона Грейнджер».

Гермиона вздохнула: она уже не раз корила себя за то, что не догадалась сразу спросить у Гарри адрес и телефон его тети и дяди. Эта здравая мысль пришла ей в голову в первую же неделю каникул, когда пришлось ехать в Косую Аллею, чтобы отправить письмо совиной почтой. Конечно же, она сразу попросила Гарри сообщить свой адрес, но он так и не ответил на письмо.

И на все следующие письма.

И даже на письма Рона — Гермиона не поленилась спросить, и тот ответил, что сам очень беспокоится!

Этим летом Гермиона стала завсегдатаем Косой Аллеи, но радости от прогулок по волшебной улице было намного меньше, чем раньше: беспокойство за друга мешало наслаждаться каникулами. Даже новый пакетик «Берти Боттс» с припиской «набор летних вкусов» оказался с подвохом, как будто намекал, что все не так уж хорошо. Кислое неспелое яблоко, нагретый солнцем асфальт, соленая морская вода… Уж лучше лишний раз зайти в книжный, а потом — к Фортескью, поесть мороженого! Вдруг декан ответит быстро, и сова успеет застать ее здесь?

Она ела вторую порцию чудесного фисташкового пломбира, когда перед ней опустилась пестрая сова, протягивая письмо. Гермиона с трудом вскрыла конверт, так дрожали руки: если Гарри живет не слишком далеко от Лондона, она сможет навестить его уже сегодня! Даже если у Гарри все в порядке, будет так радостно встретиться с ним!

«Мисс Грейнджер,

Ваше беспокойство совершенно беспочвенно. Мистер Поттер в безопасности у своих родственников, и, несомненно, Вы убедитесь в этом не позднее 1-го сентября. Что касается адреса, директор категорически запретил разглашать его, ради безопасности мистера Поттера.

С наилучшими пожеланиями,

Минерва МакГонагалл».

Эффект от этой отписки — назвать ее письмом язык не повернулся бы! — был схож с ударом бладжера, как Гермиона его себе представляла. Несколько бесконечно долгих секунд она просто пыталась вздохнуть. Слишком много чувств переполняло ее: недоумение, возмущение, гнев, тревога…

Мороженое показалось вдруг безвкусным. Гермиона отодвинула креманку, аккуратно сложила письмо МакГонагалл и отправилась домой.

Через несколько дней Хедвиг принесет ей сразу два письма: от Рона о том, как они спасали Гарри от Дурслей, и от Гарри — о его совсем нерадостном лете.

Потом они проведут чудесный день вместе на Косой Аллее — даже компания Рональда не будет тяготить Гермиону, ведь только благодаря ему и его братьям Гарри сейчас здесь, а не взаперти у родственников!

Но уже в Хогвартсе она выкроит время, затащит Гарри в пустой класс и, сказав: «Думаю, ты должен это прочесть», — покажет ему письмо декана. Потому что Гарри должен знать, как директор заботится о его безопасности.

А еще, выбирая мороженое у Фортескью, Гермиона больше никогда не будет брать фисташковое.

Гарри не было в поезде.

Родственники не могли снова его запереть, ведь он был с Уизли в Косой Аллее, и Гермиона точно видела рыжие макушки близнецов на перроне. Но Гарри не было, и Рона тоже. Она прошла Хогвартс-экспресс из конца в конец — точно, не было.

— Фред, Джордж, а где Рон и Гарри? — спросила она, натолкнувшись на близнецов.

— Где им быть? — ответил то ли Фред, то ли Джордж.

— Забились в какое-нибудь купе и отсыпаются впрок? — предположил второй.

— Или болтают о квиддиче.

— Или спрятались от тебя, чтобы подольше не вспоминать об учебе.

— Держи конфетку, Гермиона.

— И не переживай, куда они денутся?

— Ужин точно не пропустят.

— Точно!

Гермиона хмыкнула, пробормотала:

— Ну, спасибо! — и достала из пакетика «Берти Боттс» яркую зеленую конфету. Фред — или Джордж? — подмигнул ей и убрал пакетик в карман, а Гермиона сунула конфету в рот, гадая, что за вкус попадется на этот раз. Такого яркого цвета… кислая… — Ой!

Она смотрела на свои руки — пальцы стали такого же ярко-зеленого оттенка, как конфета, а ногти чуть темнее и с серебряными искорками. Красиво — если бы это не были ее руки!

— Уй, Гермиона, да ты красотка!

— Да, тебе идет!

Перед носом оказалось зеркальце, и Гермиона крепко зажмурила глаза, надеясь, что ей почудилось. Темно-зеленый румянец на ярко-зеленом лице, серебристые ресницы, брови и волосы…

— Я вас убью, честное слово, убью. Сделайте, как было!

— Лучше улыбнись пошире!

— Да, улыбнись, нам нужно проверить, как выглядят зубы.

— Эй, спокойно, Гермиона! Только представь, как будет смотреться стол Слизерина, если подмешать наш Озеленитель в тыквенный сок!

— Все ясно. Вы проверили ЭТО на Роне и Гарри, и теперь они прячутся ото всех.

— Это было вчера.

— И они стали прежними ровно через пять минут!

— Оп! Вот и ты уже самая обыкновенная. Но скажи, разве тебе не хочется вернуть этот чудесный оттенок молодой листвы и беззаботного лета?!

— Ни за что! Я ухожу, — Гермиона открыла глаза и… — Ой. Глядите! — За окном, раскачиваясь и виляя, летел синий фордик.

Близнецы прилипли к стеклу.

— Ронни! Как он мог! Мог бы позвать и нас! Но, брат мой Фордж, в нашем маленьком Ронни-бое проснулся здоровый дух авантюризма! Да, он не так безнадежен, как мы думали, брат мой Дред! — Вот так, не видя лиц, Гермиона вообще перестала понимать, кто когда говорит; но, с другой стороны, какая разница?!

— Вы хотите сказать, это — та самая машина вашего папы? И там — Рон и Гарри?! Они же разобьются!

— Не разобьются. Там очень мощные чары левитации. Да, главное — крепче держаться за руль.

— Мама… — Гермиона хотела закрыть глаза и не видеть, но боялась не смотреть, как будто лишь ее взгляд держал летающий фордик в воздухе. Но вот Хогвартс-экспресс плавно повернул, и фордик исчез из виду.

— Напрямик полетели, — близнецы снова развернулись к ней.

— К ужину как раз успеют.

— Еще конфетку?

— Нет, с меня хватит! Угостите Рона — уверена, после того, как их с Гарри встретит Снейп или МакГонагалл, вы не заметите никакой разницы!

— О-о, да в тебе тоже есть экспериментаторская жилка!

Гермиона развернулась и выскочила в коридор: все равно переболтать близнецов еще никому не удавалось. Она подбежала к окну и долго вертела головой, но небо было чистым и пустым. И до самого Хогвартса, и там, на ужине, на котором, вопреки словам близнецов, не было ни Рона, ни Гарри, она не находила себе места. Утешало одно: наверное, если бы случилось что-нибудь по-настоящему страшное, директор и декан не сидели бы с таким благостным видом. Хотя… если судить по прошлому году, не слишком-то они волновались, когда троих учеников чуть не пришиб тролль, и когда Гарри чуть не убился на квиддиче, и даже когда мальчишки валялись в больничном крыле после встречи с Квирреллом-Волдемортом!

— Где же они? — шептала Гермиона.

Оказалось, мальчишки просидели весь ужин в кабинете Снейпа. Гермиона столкнулась с ними возле гостиной, и даже слова не успела сказать, когда Рон воскликнул:

— Здорово начался год, правда?

— Привет, Гермиона, — Гарри казался смущенным и расстроенным, наверное, им с Роном уже успели устроить выволочку. Вот только по Рону не заметно…

— Можно подумать, что школа — не для учебы, а для приключений, — фыркнула Гермиона. — Я чуть с ума не сошла! Слава богу, вы не разбились!

— Ну а что? — Рон довольно улыбнулся. — Учеба — это же такая скука! А фордик ни за что бы не разбился, если бы не Гремучая Ива! Папа здорово его зачаровал.

— Вот только ты, Рональд Уизли, вряд ли сумеешь когда-нибудь зачаровать что-нибудь так же круто, как твой папа, если учеба для тебя скука. На минуточку, мальчики, Хогвартс — школа магии. Ма-ги-и! Волшебства! Знаешь, Рон, может, для тебя волшебство так же привычно и скучно, как для нас с Гарри математика, но мы-то росли в обычном мире!

Они вошли в гостиную, и мальчишкам тут же устроили овацию. Гермиона покачала головой: ну вот, теперь они будут чувствовать себя героями. Но Гарри, приостановившись, сказал ей:

— А ведь ты права, Гермиона. Знаешь, я хочу стать очень крутым волшебником. Придется поднажать…

Гермиона счастливо улыбнулась и шепнула, наклонившись к уху Гарри:

— Не бери ничего у близнецов, они все еще тестируют свой Озеленитель.

— У Рона такой классный дом! Правда, Гермиона, жаль, что ты не видела, это трудно описать словами, без волшебства такой точно не построишь! — Гарри мечтательно улыбался, размахивал руками и в целом выглядел совершенно счастливым. Гермиона его понимала: после того, как родственники то запирали его, то заставляли работать, после того, как он даже писем не получал, любой дом должен был бы показаться сказочным замком. Жаль, что она сама не догадалась пригласить Гарри к себе. Хотя посмотреть на то, как живут волшебники, и в самом деле должно быть очень интересно…

По крайней мере, теперь у нее есть и адрес Дурслей, и номер телефона, а у Гарри — ее адрес и телефон. И как они сразу об этом не подумали?!

— Наверное, мы слишком рады были почувствовать себя волшебниками, вот и вспомнили прежде всего о волшебных способах, — тихо сказала Гермиона.

— Что? — Гарри умолк и посмотрел на нее с явным удивлением. — Ты о чем, Гермиона?

— О том, почему я отправляла тебе письма совой вместо того, чтобы подумать — и ты, и я живем летом у магглов, обычная почта была бы намного удобнее. Не говоря уж о телефоне! Но я так рада была, что я волшебница, и я весь год так старалась, чтобы научиться колдовать лучше всех! Вот и…

Понять такое о себе оказалось очень стыдно. Особенно когда Гермиона заметила, что назвала своих родителей «магглы».

— О, кого я вижу! — Гарри дернулся на голос профессора Локхарта, но убегать было поздно. — Гарри, Гарри, не правда ли, снимок получился весьма удачным? Но тебе еще нужно хорошенько потрудиться над улыбкой, Гарри, часть работы знаменитости состоит в том, чтобы уметь себя подать! Однако что же вы стоите, урок начинается!

Профессор приобнял Гарри за плечи и увлек за собой в класс. Гермиона, подавив вздох, вошла следом.

Она понимала, почему Гарри невзлюбил профессора Локхарта: тот слишком много внимания уделял славе, своей и чужой, а Гарри свою славу ненавидел. Но все-таки это был их преподаватель, к тому же настоящий писатель!

Можно ли любить книги и не восторгаться теми, кто книги пишет? Даже если это — «всего лишь» школьные учебники? Увидев во «Флориш и Блоттс», как много волшебников и волшебниц желают лично посмотреть на Гилдероя Локхарта, Гермиона ничуть не удивилась. А уж услышав, что он сам будет преподавать им ЗОТИ, и вовсе готова была прыгать от радости. Кто лучше может рассказать предмет, чем автор учебника? Тем более что будущий профессор вполне уверенно чувствует себя в толпе поклонников, интересно рассказывает и ничуть не напоминает заику-Квиррелла.

Первого урока профессора Локхарта она ждала с нетерпением, но сейчас никак не могла сосредоточиться: в голове гвоздем сидела мысль о том, что она слишком уж загордилась. Всего год в волшебной школе, и вот нормальные люди уже «магглы», навыки обычной жизни почти забыты, а самая навязчивая мысль на каникулах: «Как жаль, что летом запрещено колдовать!»

— Так нельзя, — прошептала Гермиона.

— Вы совершенно правы, мисс Грейнджер, — воскликнул совсем рядом профессор Локхарт. — Я вижу, вы внимательно читали мои книги! Выходить на бой с йети, вооружившись одной лишь волшебной палочкой, действительно нельзя, ведь его длинный густой мех отлично поглощает магию! Потому это чудовище и уничтожило стольких волшебников, пока не пришел я и не победил его своим особенным сонным суперзельем!

Гермиона с усилием сосредоточилась на уроке. Йети, близкий родственник горных троллей. К магии устойчивы те и другие, так что дело тут может быть и не в мехе. Но чтобы выйти на бой с таким чудовищем — Гермиона отлично помнила тролля, который чуть не убил ее в прошлом году! — нужно быть очень смелым и умелым волшебником! «Или обычным человеком с гранатометом», — Гермиона улыбнулась внезапно пришедшей мысли, наверное, летом она слишком увлеклась телевизором. Хотя, и правда, интересно, как тролль отреагировал бы на немагическое оружие? Может, спросить? Она подняла руку:

— Профессор, а можно было бы застрелить йети из маггловского оружия?

— Вы шутите, мисс Грейнджер?! Только настоящий волшебник способен справиться с такими сильными и почти неуязвимыми тварями. Маггловское оружие, все эти… м-м-м, арбалеты? Даже толстая шкура тролля вполне достаточная защита от них, не говоря уж о густой шерсти йети.

За спиной засмеялись Дин с Симусом, рядом фыркнул, подавляя смешок, Гарри. Гермиона на какое-то время попросту утратила дар речи. Арбалеты?! И это — профессор, автор школьных учебников, объездивший, судя по его книгам, весь мир?!

Локхарт, кажется, принял смех мальчишек и ошарашенное молчание Гермионы вовсе не на свой счет. Наверное, решил, что очень удачно пошутил над магглами. Гермиона открыла было рот возразить, но он уже продолжал живописание своей эпичной победы:

— Но вы удивитесь, дети, какое именно заклинание помогло мне справиться с йети! Не так просто заставить его выпить зелье, верно? Только представьте себе: с одной стороны — огромное волосатое чудовище, рычащее и размахивающее лапами, готовое крушить и убивать, и с другой — я, настоящий волшебник, с палочкой в одной руке и флаконом собственноручно сваренного суперзелья в другой! Как, вы думаете, я поступил? Я подкинул флакончик вверх, к страшной оскаленной морде, взмахнул палочкой и сказал: «Вингардиум левиоса»! Миг — и зелье в пасти! Огромные челюсти сжимаются, флакон раздавлен, и вот — йети падает, сраженный глубоким сном! Чистая победа!

— Ого! Совсем как я с троллем! — громко прошептал Рон.

— Однако довольно разговоров, дети! Пора перейти к практике! Сегодня я позволю вам сразиться с очень, очень неприятными существами! Не такими страшными, как йети, баньши или оборотни, которых побеждал я в своих странствиях, но и вы всего лишь на втором курсе, верно? — профессор Локхарт подмигнул и ослепительно улыбнулся. — Будьте осторожны, это по-настоящему мерзкие создания. Итак, встречайте — корнуэльские пикси!

В том хаосе, который последовал дальше, Гермиона почти забыла о собственных терзаниях, зато снова усомнилась в профессоре. Как-то все это было… неправильно?

—С другой стороны, он и правда совсем не похож на Квиррелла, — пробормотала она, выходя из разгромленного класса.

— Ты слышал? — рядом Рон пихнул Гарри в бок, — Локхарт действовал против йети так же, как я против тролля! Вот что такое настоящий волшебник!

— И все-таки гранатомет был бы лучше, — не выдержала Гермиона. — Хотя, конечно, не в школьном туалете.

— Может, ту шкуру и осколками бы не пробило, — возразил Гарри, — лучше огнемет. Хотя, ты права, не в школьном туалете!

Они рассмеялись, и Гермиона мимолетно удивилась, что уже может смеяться, вспоминая тот ужас.

— Хочешь? — спросил Гарри, протягивая пакетик «Берти Боттс». — Мне вчера попалась со вкусом обычного шоколада, представляешь?

— Не повезло, — хихикнула Гермиона, выуживая конфетку. — Знаешь, Гарри, по-моему, ты прав насчет Локхарта. Что-то мне уже не хочется называть его профессором. Одолжишь мне Хедвиг? Хочу заказать обычный учебник для второго курса.

— Если тебе мерещатся странные голоса, это дурной знак даже в волшебном мире, — Рон смотрел на Гарри встревоженно, и Гермиона невольно оглянулась — не слышит ли их кто. Но в коридоре было пусто: всех, наверное, разогнали по гостиным.

— Даже Дамблдор не смог понять, что случилось с миссис Норрис, — Гермионе было жаль кошку Филча, а еще ей было страшно. «Следующими станут грязнокровки», вот как? Она не ждала, что учителя позаботятся о безопасности магглорожденных хоть немногим больше, чем обычно заботятся о безопасности учеников — то есть почти никак. Они вообще приняли это всерьез? Или решили, что оцепеневшая кошка и угрожающая надпись — всего лишь чья-то дурная шутка?

Долго сомневаться ей не пришлось: судя по тому, что ответил Биннс на вопрос о Тайной Комнате, ни о каком «всерьез» речи не шло. Спустя неделю Гермионе вообще стало казаться, что их преподаватели руководствуются принципом «пусть дети развлекутся, ведь жизнь в Хогвартсе так скучна и однообразна». Никто не спешил пресекать панику и дурацкие шепотки о Наследнике, но никто и не требовал хотя бы быть внимательными и не ходить поодиночке. Может, и правда, нечего бояться, а она после всех неприятностей прошлого года стала слишком трусливой?

На всякий случай Гермиона потратила несколько вечеров на дополнительное чтение, разыскивая все об оцепеняющих заклятиях. Картина не сходилась. Среди заклятий, которые оцепеняли жертву, но оставляли ее в живых, не было ни одного, которое не сумел бы снять контрзаклятием волшебник уровня даже не Дамблдора, а любого из их преподавателей. Ну, разве что кроме Локхарта. Но, если она правильно поняла, для миссис Норрис должны были приготовить зелье. Из мандрагор…

Справочники по зельям занимали в библиотеке целый стеллаж, рыться в них, не зная толком, что именно ищешь, можно было бесконечно. Гермиона пошла в раздел гербологии и взяла несколько книг о мандрагорах.

По дороге в гостиную она столкнулась с Гарри. Тот шел с метлой на плече, но почему-то встревоженно озирался.

— Гарри? — окликнула она. — На тренировку? Погода, я бы сказала, нелетная.

— Вуду плевать на погоду, — Гарри подошел ближе и спросил шепотом: — Ты ничего не слышала? Мне показалось, снова тот голос…

Гермиона покачала головой. Ничего она не слышала, кроме обычных для древнего замка шорохов, скрипов, далекого эха шагов — в общем, того фона, который перестаешь замечать почти сразу, примерно как шум машин и гомон толпы в Лондоне.

— «Убить, разорвать, горячая кровь», и никто, кроме меня, ничего не слышит, — Гарри нервно передернул плечами. — Такое чувство, будто я угодил в дурацкий ужастик.

— У меня такое же, — почти шепотом призналась Гермиона. — Какие слухи ходят, ты сам знаешь, а учителя как будто ничего не замечают! Как будто так и надо! Знаешь, Гарри, я даже думала, может, все на самом деле в порядке, может, это я такая трусиха. Но ты ведь слышишь этот голос. А «все в порядке»» для этой школы может быть очень странным, сам знаешь, вспомнить только прошлый год. Да они дракона у себя под носом не заметят!

— И не только дракона, — буркнул Гарри. — Ничего, что весь прошлый год нас учил Волдеморт? Ты лучше не ходи одна, Гермиона. Давай я тебя провожу.

Он засунул метлу под мышку, забрал у Гермионы стопку библиотечных книг и протянул ей пакетик всевкусных драже.

Гермиона улыбнулась, доставая конфетку:

— Знаешь, Гарри, иногда сама удивляюсь, почему я продолжаю их пробовать? Ой, кислятина... лимон и даже без сахара! А как же твоя тренировка?

— Вуд загнал уже своими тренировками. Опоздаю, подумаешь. Ничего себе ты книг набрала, снова «для легкого чтения»?

— Хочу найти, что за зелье от оцепенения делают из мандрагор.

— Зачем тебе? Делают и делают.

— Гарри, как ты не понимаешь! Ведь даже в учебнике после каждого зелья идут примеры, в каких случаях лечат именно им. Мы вычислим…

Она запнулась и схватила Гарри за руку — позади послышался шорох, странное свистящее шипение, Гарри дернулся, а в начищенных до блеска доспехах впереди по коридору Гермиона вдруг увидела отражение огромного желтого глаза.

Что-то сдавило все тело, не получалось ни закричать, ни хотя бы вдохнуть. Она еще услышала, как посыпались на пол книги, с глухим стуком упала метла, а потом наступила темнота.

А потом Гермиона почувствовала очень странный вкус. Одновременно сладковатый и неприятный, как будто сок сырой картошки, и еще немного жгучий, не горячий, но обжигающий. Жар прошел по телу, сменившись дрожью, Гермиона вдруг ощутила, что кто-то жестко держит ее за плечи.

— Еще глоток, деточка, — голос мадам Помфри Гермиона ни с каким другим не спутала бы, но что-то в нем показалось странным.

— Спокойно, Поппи, она оживает. Все нормально. Пейте, мисс Грейнджер.

Еще один сладко-жгуче-огненный глоток, и Гермиона с усилием открыла глаза. Над ней склонились мадам Помфри и профессор Снейп.

«Что со мной?» — хотела она спросить, но от усилия запершило в горле и вместо слов получилось хриплое карканье пополам с кашлем.

— Молчите пока, зелье должно подействовать. Лежите смирно, мисс Грейнджер, мы пока займемся вашим другом.

«Гарри!» — Гермиона вспомнила. Оцепеневшая миссис Норрис, собственные страхи, голос, который слышал Гарри, огромный желтый глаз, искаженный начищенными латами, глухой стук от упавшей метлы и рассыпавшихся книг…

«Что это было? То есть… кто это был?»

— Так, хорошо. Глотайте смелей, Поттер. Лежите, мы посмотрим вашу подругу. Вам лучше, мисс Грейнджер?

— Да, спасибо, профессор, — просипела Гермиона.

— Укрепляющее. Пейте, — ее губ коснулось холодное стекло, и в этот миг Гермиона осознала сразу кучу странных вещей: что в прошлый раз она не ощутила прикосновения, что ее кожу колет миллион горячих иголок, как бывает, когда отлежишь себе что-нибудь, что она лежит на кровати, но одета в форму, а ее ладонь чувствует чужие пальцы, словно она держится с кем-то за руки. Гарри?

— Гермиона? — прошептал он совсем рядом. — Что это было?

— Это был василиск, мистер Поттер, — ответил профессор Снейп. — Вам двоим невероятно повезло, вы чудом остались живы.

— Вы шутите?! — вырвалось у Гермионы.

— Это была бы слишком дурная шутка, — поморщился профессор. — У нас три трупа, мисс Грейнджер. Повторюсь, вам очень повезло. Вы увидели взгляд василиска в отражении, мы верно поняли?

— Доспехи, — медленно проговорила Гермиона. — А… кто?

— Мисс Рейли, семикурсница с Хаффлпафа, вы вряд ли ее знаете. Окаменела, зелье не помогло. Мисс Уизли.

— Джинни?!

— Ее убил тот, кто выпустил василиска. К сожалению, мы слишком поздно разобрались… Когда директор спустился в Тайную комнату, девочка была мертва, а убийца скрылся.

Гермиона молчала. Джинни… Тихая, по-детски влюбленная в Гарри, отчего-то раздражавшая Рона Джинни… Какой ужас…

— Бедная миссис Уизли, — Гарри слабо сжал пальцы, и от этого чуть заметного пожатия Гермиона судорожно вздохнула.

— А… еще кто?

— Локхарт, — почти выплюнул Снейп. — Полез красоваться не вовремя.

— Северус, детям нужен покой! — в дрожащем голосе мадам Помфри явственно слышался укор.

Профессор, однако, ничуть не смутился.

— Вот именно. Им нужен покой и не нужны новые приключения. Мисс Грейнджер, Поттер, вы хорошо поняли? Школа закрыта, ученики эвакуированы. Вас тоже отправят по домам, как только позволит ваше здоровье.

— Совсем закрыта? — спросил Гарри. Гермиона даже успела подумать, что ничуть бы этому не огорчилась: это же не школа, а… садок с монстрами!

— Полагаю, до сентября аврорат успеет завершить расследование, — Снейп выразительно пожал плечами. — Кстати, сейчас май. Полагаю, вам двоим имеет смысл привыкать к мысли о возвращении на второй курс.

— Мы пропустили почти весь год?! — ужаснулась Гермиона. — Вы не шутите?!

— Я не имею склонности к дурным шуткам, мисс.

«И все же это очень, очень дурная шутка», — чуть не сказала Гермиона. Она — и останется на второй год?! Хотя… ей тут же стало стыдно: по сравнению с Джинни и с той семикурсницей им и в самом деле очень повезло.

Этим летом Гермионе совсем не хотелось читать учебники. Что толку? Она уже прочла их все в прошлом году, а вместо учебы пролежала окаменевшая в Больничном крыле. На первом курсе тролль, дракон, Запретный лес, цербер и, на сладкое, Квиррелл, который оказался Волдемортом, на втором — василиск; вдруг и в этом году в школе заведутся очередные монстры?

Родители Гермионы даже узнавали, нельзя ли перевести дочь в другую школу или вовсе забрать домой, но нет — им сказали, что все магглорожденные Соединенного Королевства обязаны учиться именно в Хогвартсе по крайней мере до сдачи СОВ. А это пять курсов! То есть, в ее случае, уже не пять, а шесть лет!

Она спрашивала у декана, нельзя ли догнать пропущенный год, но МакГонагалл сказала, как отрезала: «Даже для такой способной ученицы, как вы, мисс Грейнджер, крайне сложно усвоить за год материал двух курсов. Даже если прихватить лето. Даже если прихватить два лета, мисс Грейнджер, и прекратите прожигать меня взглядом, вы не василиск! Никто не станет заморачиваться с вашим индивидуальным обучением, ситуация трактуется однозначно: переводные экзамены не сданы — значит, остаетесь на второй год».

Обидно. И никому дела нет, что экзамены не сданы не по ее вине!

Что ж, Гермиона знала по крайней мере одного человека, которому было так же обидно. Гарри уезжал на каникулы совсем не радостным. Для него лишний год в Хогвартсе означал и лишний год с опекунами, а Гарри мечтал поскорее убраться от Дурслей подальше.

Этим летом они не теряли связи. Письма не пропадали — так, по крайней мере, говорил Гарри, получивший короткую записку от Рона и уведомление из школы о перезачислении на второй курс. Но Гермиона не желала рисковать и пользовалась телефоном. К тому же услышать голос друга куда приятней, чем прочесть несколько строчек короткого письма.

Сегодня Гарри был встревожен.

— Что-то странное, Гермиона. Вряд ли я сошел с ума, но мне почему-то кажется, что за мной следит огромный черный пес.

К огромным и потенциально опасным животным Гермиона доверия не испытывала.

— Думаю, проще всего было бы намекнуть твоей тетке, что возле дома крутится бродячий пес. Судя по тому, что ты о ней рассказывал, она живо позвонит в службу отлова.

— Понимаешь, Гермиона, мне почему-то кажется, что это волшебный пес. Он ухитряется куда-то пропадать, как только показывается кто-то, кроме меня. Да и ко мне не подходит близко, я его случайно заметил. Я даже думал, вдруг это на самом деле волшебник вроде МакГонагалл?

— Анимаг? — переспросила Гермиона. — Я приеду, Гарри. Может, вдвоем мы загоним его в угол.

Гарри встретил ее на станции. Они шли по сонному и пыльному Литтл-Уингингу, и Гермионе было плевать на всех псов мира, волшебных и нет. Встретиться с Гарри оказалось так радостно, оказывается, даже телефонные разговоры не помешали ей ужасно соскучиться! И почему она раньше не приехала? Не так уж и далеко…

— Вон он, — тихо, не поворачивая головы, сказал Гарри. — В кустах за автобусной остановкой. Отсюда не видно, а если посмотреться в витрину парикмахерской, можно разглядеть его в отражении.

— А еще за нами идет подозрительная старушка, — заметила Гермиона, посмотревшись в витрину и, конспирации ради, пригладив растрепавшиеся волосы.

— А, это миссис Фигг, — проследив за взглядом Гермионы, сказал Гарри. — Соседка. Раньше меня всегда оставляли у нее, когда Дурслям нужно было куда-нибудь съездить. У нее самые странные коты, которых я видел в жизни. Какая-то новая порода.

— Давай попробуем свернуть. Вон туда, к парку. Если она идет домой, то спокойно пойдет дальше.

Миссис Фигг свернула за ними. Но, в конце концов, это ничего не доказывало — может, старушке-кошатнице тоже хотелось в этот жаркий летний день погулять по тенистому парку? И Гермиону разобрал азарт…

Они ушли от слежки, настоящей или вымышленной, как шпионы в кино: сначала зайдя в магазин и сделав вид, что никак не могут выбрать мороженое, а потом вскочив в последний момент в отходящий автобус. Миссис Фигг осталась стоять на тротуаре — Гермиона отлично видела, как старушка смотрела им вслед. А еще она видела, как огромный черный пес, ничуть не скрываясь, побежал за автобусом.

Пса они отловили в парке, в самом дальнем уголке, где уже не было ни лотков с мороженым и хот-догами, ни детских площадок. Ну, как отловили: Гермиона остановилась, крепко сжав руку Гарри, и громко сказала:

— Выходите. Или поговорите с нами, объясните, зачем вы следите за Гарри, или мы сообщим в аврорат. Или предпочитаете маггловскую службу отлова бродячих животных?

Пес вылез из кустов, прижав уши и поджав хвост. Был он тощим, все ребра наружу, с тусклой, свалявшейся в колтуны шерстью. По правде сказать, едва Гермиона взглянула на него поближе, как ей тут же захотелось мчаться к ближайшему лотку с хот-догами и выгрести там все карманные деньги.

Но тут пес превратился в человека, и… Что там пес! Вот теперь он выглядел по-настоящему страшно — не в смысле «ужасающе», а в смысле «ужас что такое». Его можно было бы принять за мертвеца: воскового цвета кожа так туго обтягивала кости лица, а глаза так глубоко ввалились, что казалось, на тебя смотрит череп с чудом сохранившимися живыми глазами. Грива спутанных грязных волос свисала ниже плеч, свободная, явно с чужого плеча одежда не могла скрыть крайнюю истощенность, движения были неуверенными, словно судорожными.

— Вам нужно в больницу! — выпалила Гермиона.

— Вас показывали в новостях по телевизору, — одновременно с ней сказал Гарри. — Вы сбежали из тюрьмы. Вооружен и очень опасен. Вот только они не сказали, что вы волшебник.

— Гарри, я никогда не причинил бы тебе вреда. Ни за что, — и говорил он надтреснуто, неровно, как будто ему давным-давно не приходилось этого делать.

— Если бы хотели, давно бы причинили, возможности у вас наверняка были,— отмахнулась Гермиона. — А зачем вы за ним следили? И что с вами, почему вы… такой?!

— Посмотреть хотел, — хрипло сказал незнакомец. — Последний раз видел его совсем крохой… на руках у Лили. — Он посмотрел на Гарри каким-то больным, совершенно собачьим взглядом и сказал, быстро выдохнув, словно перед прыжком в ледяную воду: — Я твой крестный, Гарри. Сириус Блэк.

— Крестный? У меня есть крестный?!— похоже, в этом момент Гарри стало плевать на то, как этот самый крестный выглядит, и на то, что он — сбежавший из тюрьмы опасный преступник, которого даже по телевизору показывали.

— А разве тебе не говорили? — спросил тот. — Хотя, может, обо мне и вовсе вспоминать не хотели. Все думали, что я предал твоих родителей, Гарри. Но, клянусь, это не так. В чем я виноват, так это в том, что не раскусил настоящего предателя.

— Сириус Блэк! — хлопнула себя ладонью по лбу Гермиона. — Вспомнила! О вас писали в «Современной истории магии», и в «Развитии и упадке Темных искусств», и в «Величайших событиях волшебного мира в двадцатом веке». Только… нигде не было, что вы крестный Гарри. Только о том, что вы привели Волдеморта в дом Поттеров.

— Говорю же, это не я, — сказал Блэк. — Чем угодно могу поклясться, магией, жизнью, памятью Джеймса… Только эта мысль и позволила мне выжить в Азкабане — мысль о том, что я не виновен.

— В Азкабане? — переспросил Гарри.

— Подождите, — Гермионе тяжело было слушать хриплый, надтреснутый голос Блэка, казалось, что каждое слово дается ему с трудом. — Вам с Гарри, наверное, найдется о чем поговорить без меня, а я сбегаю, куплю воды и чего-нибудь съедобного. Вам явно это нужно. Только не рассказывайте про Азкабан без меня, я тоже хочу послушать. — Она пошарила в карманах, определяя, хватит ли денег, и вместе с мелочью и парой пятифунтовых купюр достала надорванный пакетик «Берти Боттс». — О, у меня есть конфетки! Будете?

— Всевкусные бобы? — Сириус жадно глядел на пакетик. — Кажется, сто лет прошло с тех пор, как я их ел в последний раз.

Гермиона сунула пакетик в руку Блэку и побежала туда, где, как она помнила, стояли лотки с напитками, мороженым, воздушными шариками и прочим ходовым для парка товаром. Она отложила денег на обратную дорогу, а на оставшиеся купила бутылку воды, три огромных хот-дога, мороженое в пластиковом лотке, две больших шоколадки и на последнюю мелочь — крохотный пакетик орешков в шоколаде. Мясо, наверное, было бы полезнее, но за нормальной едой пришлось бы идти слишком далеко, к тому же Гермионе казалось, что их новый знакомец обрадуется сладкому.

Когда она вернулась, на лице Блэка было блаженство. Он улыбнулся, увидев Гермиону — улыбка казалась страшным оскалом черепа, — и сказал:

— Мне попалась со вкусом сливочного пива. Даже и не знал, что такие тоже есть. Давно забыл этот вкус.

— Вот, — Гермиона протянула ему пакет, — набрала всего понемногу.

Блэк втянул носом воздух, заглянул в пакет… и заплакал. Он ел — сначала хот-доги, потом шоколад, потом мороженое и снова шоколад — а по худому лицу текли и текли слезы. Гарри молчал, только смотрел то на крестного — с ужасом, то на Гермиону — с благодарностью. А потом, доедая последнюю шоколадку, Блэк заговорил. И первое, что он сказал, было:

— В Азкабане крохотный кусочек шоколада может спасти твой рассудок, да только взять его неоткуда. Шоколад — лучшее лекарство от дементоров…

То, что они услышали дальше, Гермиона предпочла бы забыть. Наверное. Или, наоборот, запомнить навечно, чтобы никогда, никогда и ни за что, не начать вдруг считать волшебный мир доброй сказкой. Ну, если вдруг у нее совсем отшибет мозги, и она забудет собственные приключения в Хогвартсе. Хотя разве сравнишь Хогвартс, пусть даже с василиском, и Азкабан с дементорами… Гермионе трудно было представить, каково это — существа, высасывающие из человека всю радость, все счастливые воспоминания, тепло и свет. Никто не заслуживает такого!

— И что вы будете делать теперь, мистер Блэк? — спросил Гарри.

— Эй, Гарри, называй меня Сириус! Если… ну, если ты не держишь на меня зла.

— Сириус, — повторил Гарри. — Ты заберешь меня от Дурслей? У тебя есть дом?

— Дом? — Сириус выглядел так, словно вопрос застал его врасплох. — Да, есть дом. Я, правда, давно там не был. Но дом подождет! — он совершенно по-собачьи встряхнулся, глаза загорелись нехорошим, фанатичным блеском. — Сначала нужно найти предателя! Он в Хогвартсе. То есть, наверное, будет там с первого сентября. Я достану его, кля…

Гарри быстро зажал Сириусу рот.

— Не клянись. Подожди, объясни. Во-первых, что за предатель? Кто он? Почему с первого сентября? Это ведь не может быть кто-то из наших профессоров? Во-вторых, тебя ведь ищут! Это опасно, я не хочу тебя потерять! Я столько лет даже не знал о тебе, мечтал, чтобы у меня нашелся хоть кто-то, хоть один родной человек, кроме Дурслей!

— В-третьих, вам нужно к врачу! — упрямо повторила Гермиона. — Вы ужасно выглядите, и после того, что вы рассказали, я этому не удивляюсь. До сентября еще куча времени. Мы успеем обсудить Хогвартс. И то, нужно ли вам туда и нельзя ли достать предателя как-нибудь более безопасно, и то, чем мы с Гарри можем помочь. Но потом! Для начала приведите себя в порядок хоть немного!

— Девочка, — протянул Сириус, и это неприятно напомнило Гермионе «девчонка» Рона Уизли.

— Я дочь врачей, знаете ли, — сказала она.

— Гермиона дело говорит, — согласился Гарри. — В таком состоянии, как сейчас, ты разве сможешь за кем-то охотиться?

— За крысами, — сказал Сириус и рассмеялся жутковатым лающим смехом.

— Если бы вас не показали по телевизору как беглого убийцу, я бы упросила папу устроить вас в обычную больницу, — вздохнула Гермиона.

Сириус облизал испачканные шоколадом пальцы и тихо сказал:

— Я пойду домой. Правда, я плохо оттуда ушел, но столько лет прошло. Эти воспоминания тоже не из счастливых, но зато их не смогли у меня отобрать. В Азкабане быстро учишься цепляться за любую память о себе прежнем. Может, мама уже не сердится…

Почему-то от этого «мама», сказанного взрослым мужчиной так, как обычно говорят дети, с робкой и отчаянной надеждой, у Гермионы защипало глаза. А Гарри обнял Сириуса и попросил:

— Приходи еще, крестный. Я буду ждать. Помни, ты мне нужен.

Воздух в доме Блэков был затхлым и таким застоявшимся, что его, казалось, можно пробовать на вкус. И это был бы очень неприятный вкус — может быть, плесени, как у попавшейся Гермионе этим утром конфетки, а может, пыли и паутины. И совершенно точно — горя.

Впервые в жизни Гермиона подумала, что у горя тоже есть вкус. Может быть, тоже каждый раз разный, как у «Берти Боттс».

— Вот, мама, я их привел, — сказал Сириус, остановившись перед портретом старухи в черном траурном чепце, мертвенно-бледной, с сурово поджатыми губами и страшными в своей безжизненности глазами — в тени от чепца Гермиона не могла разглядеть их цвет, но отчего-то казалось, что у Сириуса такие же. Они вообще были похожи, но сходством не матери и сына, а двух полутрупов. Гермиона подавила желание обхватить себя руками и отвернуться: все же эта дама была, в какой-то степени, хозяйкой дома, а они — гостями. — Это Гарри Поттер, мой крестник, и его подруга Гермиона Грейнджер. Моя мать, Вальбурга Блэк.

— Здравствуйте, мадам, — под пронизывающим взглядом портрета Гермиона чувствовала себя неуютно. Гарри торопливо поздоровался вслед за ней; ему, кажется, тоже было не по себе.

— Сын этого шалопая Джеймса? — переспросила мадам Вальбурга. — А ты, девочка?

—Мои родители магглы, — коротко ответила Гермиона.

— И ты грозилась упечь моего сына в маггловскую больницу, — старуха рассмеялась скрипучим, пронзительным смехом. — Что ж, его только так и проймешь. С перепугу даже вспомнил дорогу в родительский дом.

— Мама…

— Молчи уж! Девчонка-магглокровка оказалась разумней тебя, позор моего рода. Может, хоть теперь возьмешься за ум. Добро пожаловать в дом Блэков, Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер. Я благодарна вам за сына. Кричер!

Гермиона моргнула: рядом с ними появилось самое странное существо из всех, которых она уже успела увидеть в волшебном мире. Низенький, гротескно-уродливый гуманоид, совершенно голый, если не считать грязной набедренной повязки, и явно очень старый. Из его больших, как у летучей мыши, ушей торчали пучки седых волос, длинный мясистый нос напоминал рыльце землеройки, а водянисто-серые с краснотой глаза слезились. Кожа, казалось, была настолько ему велика, что могла вместить несколько таких, как он; худые ручки и ножки с выпирающими, узловатыми суставами усиливали впечатление немощи. Гермиона прикусила язык: кажется, с этими Блэками фраза «вам срочно надо к врачу» станет ее любимой, но какой врач взялся бы лечить вот это?! Разве что исследовать…

Интересно, есть ли больница для волшебных существ?

— Это Кричер, домовик, — сказал Сириус, заметив реакцию детей. — Совсем дряхлый стал и, по-моему, малость сбрендил в одиночестве.

— А кто виноват? — горько спросила мадам Вальбурга. — Кричер, это Гарри Поттер, крестник моего сына, и его подруга Гермиона Грейнджер. Они гости дома Блэк.

— Как скажет хозяюшка Блэк, — Кричер низко поклонился и оглядел Гарри и Гермиону пронзительным взглядом. — Чего желают гости?

— Сириус, — тихо сказал Гарри. Добавил, спохватившись: — Мадам Вальбурга. Можно, я буду жить с Сириусом? Крестный, ты ведь можешь забрать меня от Дурслей? Я могу убирать в доме, и готовить, и…

— Убирать и готовить — дело Кричера, — проскрипел домовик. — Негоже наследнику благородной волшебной семьи отбирать работу у домового эльфа!

— Наследнику благородной семьи? — переспросил Гарри.

— Род Поттеров известен с двенадцатого века, — торжественно сообщила мадам Вальбурга. — Ты, похоже, шалопай вроде своего отца, раз совсем не интересуешься своими корнями.

— А кто бы мне рассказал? — буркнул Гарри. — В школе все твердят одно и то же: «ах, ты вылитый отец, ах, у тебя глаза матери», а дома… Я, мэм, живу с маминой сестрой, а она ненавидит все, что касается волшебства.

— Ты живешь с магглами?! О наследнике Поттеров не позаботилась ни одна волшебная семья?! — мадам Вальбурга даже покраснела от ярости, хотя, спрашивается, как может покраснеть портрет? — Сириус! Отчего ты сразу не сказал? Я поняла так, что Гарри всего лишь гостит у родственников матери! Немедленно! Кричер, приготовь комнату. Гарри, Сириус, отправляйтесь. Мисс Грейнджер…

— Я могу чем-то помочь, мэм?

— Скрасить мое ожидание, деточка.

— Мы скоро! — в полном восторге пообещал Гарри.

Хлопнула дверь, впустив на мгновение напоенный солнцем и жаром асфальта летний воздух, и в доме Блэков стало очень, очень тихо. Вальбурга вздохнула:

— Расскажи мне, что происходит нынче в волшебном мире. Я, видишь ли, умерла восемь лет назад и с тех пор не покидала этого портрета. Понимаю, ты мало что знаешь, но хотя бы о Хогвартсе, о Гарри, о тех, кто с вами учится. Не представляешь, как это сводит с ума — висеть здесь одной и вспоминать былые времена вместе со старым домовиком. Не будь я всего лишь портретом, уже, наверное, коротала бы время в Мунго, в одной палате с несчастными детьми Августы.

Гермиона не знала, кто такая эта Августа и ее несчастные дети, но основную мысль уловила — трудно было бы не уловить. Ей было жаль старую женщину, прожившую в одиночестве свои последние годы и не получившую покоя даже после смерти. Все-таки эти волшебные портреты — жестокая штука!

И она рассказывала — о том, как познакомилась с Гарри, об их приключениях и о том, что летом жизнь у Гарри совсем не сладкая и он ненавидит каникулы. О лентяе Рональде, его братьях-шутниках и погибшей сестре, о неловком, тихом Невилле и болтушке Лаванде, о заносчивом Драко Малфое и наводящем ужас на весь Гриффиндор профессоре Снейпе, однажды давшем ей аж один балл, и о декане МакГонагалл, которая вовсе не такая справедливая, как хотелось бы. О василиске, из-за которого они с Гарри остались на второй год, но, спасибо, хоть живы, и о том, как ее родители хотели забрать ее из Хогвартса, но оказалось, что она обязана там отучиться. И о том, что если бы такое творилось в маггловской школе, то директора под суд бы отдали, а Дамблдору все нипочем, и разве это правильно?

Казалось, мадам Вальбурга оживала с каждым словом, прояснялось ее лицо, светлели тени в углах мрачного портрета, а вместе с ними светлел и дом. Появился Кричер, щелчком узловатых пальцев призвал для Гермионы мягкий стул на гнутых ножках, низкий круглый столик рядом. На столике появилась чашка с ароматным чаем, и Гермиона благодарно кивнула, отпив глоток: по правде сказать, от долгого рассказа у нее пересохло в горле.

А потом появились Гарри и Сириус — с сундуком, клеткой, совой, метлой, оба довольные и едва ли не хихикающие, как Лаванда с Парвати!

— И что вы натворили? — спросила мадам Вальбурга.

— Сириус заколдовал Дадли! — Гарри все-таки расхохотался, согнувшись пополам и держась за живот. — До конца дня мой кузен-свинтус будет хрюкать, как только потащит в рот еду!

— Гарри! — возмутилась Гермиона. — Что хорошего в том, чтобы заколдовывать магглов? Конечно, они начнут ненавидеть волшебство!

— Ты не видела моего кузена, ему полезно немного поголодать, — все еще смеясь, возразил Гарри. — В него трех таких, как я, впихнуть можно. Еще немного, и ему придется протискиваться в двери боком!

— Все-таки шалопай, — покачала головой Вальбурга. — Ну да ладно, этому дому не повредит немного смеха. Твоя комната готова, Гарри.

— Представь, что ты сидишь дома и ничего не знаешь, — сказала мадам Вальбурга. — Ведь твои родители-магглы не выписывают «Ежедневный пророк».

Гермиона посмотрела на лежавший перед ней пергамент и перевела взгляд на газету. С первой страницы махал рукой и смеялся Гарри в квиддичной форме — Колин отлично поймал момент, все-таки у него и правда талант. Заголовок спрашивал: «Жив ли Мальчик, Который Выжил?»

Гарри, прочитав статью, все никак не мог успокоиться:

— Они обыскали весь дом, заметили замки на моей комнате, допросили соседей, Дамблдор даже сам влез в головы Дурслям! Только для того, чтобы увидеть, как Сириус на них рычит и аппарирует со мной вместе! Почему этого не могли сделать раньше, почему никому не было дела до того, как я там живу, пока я не сбежал оттуда?!

— Раньше надо было сбегать, — вздохнула Гермиона. — Ты же помнишь, что ответила мне МакГонагалл прошлым летом? «Гарри там в безопасности»!

— И я все-таки не понимаю, почему мы не можем написать Рону прямо? — нахмурился Гарри. — Просто объяснить ему, в чем дело, и попросить принести Коросту в условленное место? Заодно он бы знал, что я жив и все в порядке.

— Зачем вообще писать? — тут же встрял Сириус. — Я помню дом Уизли и могу туда аппарировать хоть сам, хоть с Сохатиком и Гермионой, а там р-раз, и готово.

— В этом весь Гриффиндор: «Р-раз и готово!» — проворчала мадам Вальбурга. Именно ей принадлежал план по поимке Питера-Коросты, и Гермиона была согласна с тем, что это хороший план. Уж точно лучше тех, что предлагали Гарри и Сириус. — Ваша цель — крыса, у которой хватило ума и хитрости подставить одного друга Темному Лорду, другого — засадить в Азкабан, а после — скрываться двенадцать лет! Уверены, что он не доберется до вашего письма или не учует гостей раньше, чем вы его заметите? Нет, дорогие мои, уж если «Пророк» имел любезность так нам помочь, было бы вопиющей глупостью не воспользоваться случаем! Пиши, девочка.

Гермиона вздохнула и заскрипела пером.

«Здравствуй, Рон.

Как ты? Твоей маме хоть немного лучше? Мне до сих пор страшно думать, что мы с Гарри могли бы столкнуться с той тварью глаза в глаза. Мама говорит, я кричу по ночам, и страшно сердится, что меня нельзя забрать из Хогвартса. Считает, что это противозаконно.

Рон, Гарри тебе пишет? У него все в порядке? Я несколько раз говорила с ним по телефону, но потом он куда-то пропал, а его тетка просто бросает трубку, услышав, что я спрашиваю Гарри.

Жду ответа,

Гермиона».

— Ну как? — она развернула пергамент к портрету, чтобы мадам Вальбурга могла прочесть.

— Для такой, как ты, неплохо, — милостиво кивнула старуха. Сириус открыл было рот, не иначе, сказать что-нибудь вроде «воздержись от грязных намеков», но Гермиона ткнула его кулаком в бок и спросила:

— И что же дальше? Я отправляю письмо совиной почтой с Косой Аллеи, возвращаюсь домой и тупо жду? А вдруг он вообще не ответит?

— Ответит, — отрезала мадам Вальбурга.

Как ни странно, Рон и правда ответил, причем очень быстро: взъерошенная сова семейства Уизли прилетела в тот же день. Принесла все тот же «Пророк» и записку: «Мама теперь плачет еще и по Гарри, отец даже не ночует дома — Министерство все силы бросило на поиски Блэка. Никогда бы не подумал, что каникулы могут быть такими тоскливыми, даже близнецы, кажется, почти разучились шутить».

— Вот и отлично, теперь можете отправляться, — сказала мадам Вальбурга, выслушав новости. — Даже если на доме Уизли и есть охранные чары, в чем я теперь сильно сомневаюсь, все те, кто мог бы на них среагировать, заняты в другом месте.

Сириус энергично кивнул:

— Да, вряд ли они подумают, что уже укравший Гарри Поттера страшный Сириус Блэк зачем-то полезет еще и в дом Уизли.

— За его лучшим другом? — спросил Гарри. — Нет, Сириус, вы там все-таки поосторожнее!

Ради этой вылазки Гарри отдал Сириусу мантию-невидимку, а потому сам оставался дома, и, похоже, это страшно ему не нравилось. Гермиона сжала его пальцы и шепнула:

— Поболтай пока с мадам Вальбургой. Если не обращать внимания на ее ехидство, можно узнать много полезного. Тем более она твоя родственница! А Рону напишешь потом, когда разберемся с крысой!

— Мы быстро, — Сириус подмигнул крестнику, — р-раз, и готово!

Кажется, мадам Вальбурга бросила им вслед что-то ядовитое, но они уже не слышали: Сириус взял Гермиону за руку, накинул мантию-невидимку так, чтобы прикрыла обоих, и через мгновение они стояли на холме чуть поодаль от «Норы». Гермиону, правда, согнуло от неприятных ощущений, и она машинально нащупала в кармане пакетик с мятными леденцами и, не глядя, кинула в рот сразу два.

После чего закашлялась, хватая ртом воздух, выплюнула конфетки на ладонь и застонала: надо же было вместо обычных леденцов взять сразу два всевкусных драже! И надо же случиться такому «везению», чтобы один оказался со вкусом перца, а другой — горчицы!

Сириус, рассмеявшись, наколдовал ей стакан, а после — наполнил его водой. И лишь тогда, прополоскав рот, запив огненный вкус и сморгнув с глаз невольные слезы, Гермиона смогла оглядеться.

Она помнила, как восторженно рассказывал о доме Уизли Гарри: мол, без волшебства такое не построить. Признаться, тогда Гермиона вообразила себе нечто более чудесное. Определенно, Гарри следовало бы уточнить, что, если бы не волшебство, все это сооружение в любой момент могло бы рухнуть ему на голову!

— Да-а, — не сдержав изумления, протянула Гермиона, — домик и правда… волшебный!

— Артур всегда был немного эксцентричным, — сказал Сириус таким тоном, будто это все объясняло. Трансфигурировал из валявшейся под ногами ветки клетку, бросил на нее какие-то незнакомые Гермионе чары. — Как ты, отдышалась? Держи и будь наготове. Начинаем.

Дальше было просто, действительно «р-раз и готово». Но Гермиона пообещала себе прочитать все-все о манящих чарах и дополнительно расспросить Сириуса, а лучше мадам Вальбургу: она видела, как четверокурсники тренируют простое «акцио», даже сама тайком пробовала, но эта модификация явно была не из тех, которым учат студентов. Короста влетела в подставленную клетку, беззвучно разевая пасть и бессильно свесив лапки, дверца хлопнула, Сириус кинул на клетку еще одно заклинание, аппарация — и вот уже они снова перед портретом Вальбурги.

Сириус провел по клетке рукой и медленно, страшно улыбнулся:

— Ну, здравствуй, друг мой Питер. Давно не виделись.

— Сириус, — укоризненно произнесла Вальбурга, — не при детях же. Хотя… Гарри уже достаточно взрослый, к тому же он наследник Поттеров.

— А я не взрослая?! — обиделась Гермиона. — Я почти на год старше Гарри!

— А ты, милая моя, девушка, — отрезала старуха. — Оставь мужчинам мужские дела. Сириус, ступайте в подвал. Кричер! Подай гостье чаю.

Что ж, решила Гермиона, усаживаясь за низкий столик и вонзая зубы во вкуснейшее заварное пирожное, по крайней мере, она может расспросить мадам Вальбургу о манящих чарах. А о Коросте Гарри все равно ей потом расскажет!

— Ты мог бы и сказать, — обиженно заявил Рон и надулся так демонстративно, что Гермиона едва сдержала презрительное фырканье: будто трехлетний карапуз, которому мама не дала мороженого!

Хогвартс-экспресс медленно тронулся, перрон с провожающими поплыл назад. Большой черный пес с громким лаем побежал следом, держась вровень с окном, в которое выглядывал Гарри.

— Не мог, — возразил Гарри, не отрываясь от окна. — Вдруг бы Питер перехватил мое письмо. Или увидел бы твой отец, или Дамблдор, или еще кто угодно, кто мог бы выдать Сириуса. Знаешь ли, Рон, сложно доказывать, что ты не виноват, если отдан приказ не брать тебя живым. Сириус попросил меня молчать, а он мой крестный, я не хочу его потерять!

— Ты мог бы не говорить о нем, — сдал назад Рон, — а просто написать, что жив и с тобой все в порядке.

Поезд набрал ход, перрон остался позади, и Гарри развернулся к другу — вот только настроение у него было не то, чтобы оправдываться и извиняться. Вчера Гарри признался, что впервые не хочет возвращаться в Хогвартс, и Гермиона его понимала. Она и сама не слишком-то радовалась, к тому же, если уж честно, ей было немного страшно снова ехать туда, где она уже дважды чудом не погибла. А Гарри… Нет, Гарри не боялся, но у него появилась семья.

— В конце концов, ты мог бы просто приехать к нам, хоть ненадолго! — снова надавил Рон. — Из-за тебя была самая настоящая паника, а так папа мог бы сказать в Министерстве и Дамблдору, что ты у нас.

— Чтобы меня тут же вернули к Дурслям? Спасибо, сыт ими по горло! К тому же я читал «Пророк», там ясно написано, что Дамблдор залез к ним в головы и увидел, как меня уводит Сириус. Думаешь, он не сумел бы так же влезть в мои мозги и увидеть, где тот прячется?

Честно говоря, Гермиона думала, что Рон возмутится: мол, Дамблдор не такой, и вообще, все, что он делает, хорошо и правильно. Но, похоже, смерть сестры поколебала доверие младшего Уизли к директору, потому что Рональд вдруг нахмурился и спросил:

— Но, Гарри, если Сириус Блэк не виновен, а ты едешь в Хогвартс, почему ты не боишься, что Дамблдор не залезет в твою голову еще до Распределения?

— Пусть лезет, — отмахнулся Гарри. — Он увидит, как Сириус обещает спрятаться подальше от Британии, где-нибудь, где море, пляжи и красотки в бикини, а таких мест знаешь, сколько? И вообще, какое дело директору школы до того, где я провожу каникулы? Вот ты, Гермиона, докладывала ему, чем займешься летом? Может быть, он запрещал тебе ехать с родителями во Францию, в Италию, или где вы там были в этом году?

— Можно к вам? — в купе сунулся Невилл, прервав ставший слишком горячим спор. — Везде битком, я нашел только одно свободное купе, но там спит какой-то странный тип. Да, привет, Гарри, рад, что с тобой все оказалось в порядке.

Рон замолчал, и разговор свернул на обычные в Хогвартс-экспрессе темы: кто как провел лето, кто в этом году придет преподавать защиту и не уволился ли случайно Снейп — ну, а вдруг?! Правда, хмурый Рон невольно заставлял вспоминать о Джинни и приглушать смех, да и то, что Гарри с Гермионой будут теперь учиться на другом курсе, радости не добавляло. А тут еще и погода испортилась, дождь за окном наводил уныние, напоминая, что лето закончилось. К тому моменту, когда в коридоре послышался голос продавщицы сладостей, разговор совсем увял.

Гарри придержал потянувшуюся к кошельку руку Гермионы и спросил:

— Что тебе купить? Крестный говорит, если девушка сама покупает себе конфеты, значит, парень, который рядом с ней, ни кната не стоит.

Кажется, Гарри не заметил, как вспыхнул при этих словах Рон, и Гермиона тоже сделала вид, что не заметила: неловко, конечно, получилось, но ведь Гарри не имел в виду ничего обидного!

— Помнишь, как мы познакомились? — спросила она, улыбнувшись. — Ты предложил мне «Берти Боттс». С тех пор мне еще ни разу не попалась с таким же вкусом.

— Давай попробуем еще?

Пакетик с всевкусными драже пошел по кругу: пробовали по очереди и докладывали, кому что попалось. Это и правда было весело, даже Рон забыл хмуриться и стал почти таким, как прежде.

— Карамель, — начала Гермиона. — Может, этот год получится не таким уж плохим?

— Если бы ей попался вкус пергамента, она бы точно не сомневалась, — Рон явно пытался пошутить, пусть и получилось у него как-то не очень, и Гермиона улыбнулась, протягивая пакетик ему. — Ой, фу! По-моему, это вкус полироля для метлы.

— Может, тебя возьмут в команду? — предположил Гарри, закидывая в рот конфетку. — Тыква. Это, наверное, к тому, что в Хогвартсе по-прежнему будет только тыквенный сок, а я так надеялся на кока-колу. Тяни, Невилл.

Но рука Невилла замерла, не донеся конфету до рта. Поезд дернулся и остановился с протяжным лязганьем и скрипом, как будто колеса, перестав крутиться, какое-то время еще скользили по рельсам. Стало холодно, окно затянуло ледяной коркой, мигнул и погас свет. Гермиона привстала — она сидела ближе всех к двери, кому еще было посмотреть, что творится в коридоре, — но тут дверь приоткрылась, и в купе словно ледяной кладбищенский туман вполз. По ногам потянуло стылой сыростью, руки закоченели, в темном стекле почудилось отражение огромного желтого глаза. Гермиона попятилась, наступила кому-то на ногу, кто-то монотонно и безжизненно повторял совсем рядом: «Нет, нет, нет», — а потом послышался самый противный, самый мерзкий звук, какой только Гермиона могла бы вообразить. Он был похож на хлюпанье болота, на чавканье засоренного унитаза и на... облизывание тролля? Дурацкие сравнения, но подходящие, как казалось Гермионе, а еще эти сравнения помогали отвлечься хоть немного, иначе, наверное, ее сначала вывернуло бы наизнанку, а потом она бы просто умерла.

В купе вплыло что-то черное и склизкое, хлюпающее, мерзкое, страшное и наверняка смертельно опасное. Покрытая струпьями рука — кости, обтянутые кожей, длинные нечеловеческие пальцы, рваная мантия… протянулась к Гермионе… или мимо нее, к Гарри? Хлюпающий звук стал громче, и тут темноту разорвала вспышка света, и мерзкий гость исчез. Вместо него на пороге стоял мужчина с палочкой в руке, сияющей серебряным светом.

— Все целы? — спросил он.

Гермиона открыла рот — спросить, что это было такое, — но сумела лишь всхлипнуть. Зато оглянуться на мальчишек она смогла. Гарри напоминал покойника — мертвенно-белый, с закатившимися глазами. Рон смотрел в одну точку широко раскрытыми глазами, веснушки ярко выделялись на побледневшем лице. Невилл плакал, повторяя безжизненным, словно не своим голосом: «Нет, нет, не надо».

Незнакомец покачал головой, направил палочку на Гарри и произнес заклинание, после которого тот открыл глаза.

— Ч-что это было?

— Дементоры, — ответил незнакомец. — Стражи Азкабана. Тебе повезло, Гарри, я успел вовремя. От тебя пахнет Сириусом Блэком, а у них приказ не брать его живым. Я бы посоветовал тебе поговорить с директором Дамблдором, как только доберемся до Хогвартса. Иначе, пока не поймают Блэка, дементоры будут патрулировать школу.

Гермиона не верила своим ушам. Дементоры, стражи Азкабана — в школе? Твари, о которых так страшно было слушать, сидя рядом с Сириусом в залитом солнцем летнем парке, теперь будут рядом наяву?

Гарри встал, сжав кулаки.

— Может, проще было забрать меня в Азкабан? Без суда, как Сириуса? Хотя, с другой стороны, Хогвартсу не привыкать к опасным тварям. Было бы даже странно, если бы наш третий год обошелся без них. Кстати, а вы кто?

Гермионе показалось, что лицо незнакомца дрогнуло, словно от боли, но ответил он спокойно:

— Я ваш новый учитель защиты. Ремус Люпин. Кстати, съешьте шоколадку, поможет. А я пойду проверю другие купе.

Пока Гермиона делила на четверых большую плитку шоколада, все молчали. И вдруг Гарри рассмеялся: сначала тихо, нервно, а потом, откусив немного шоколада, захохотал громко, согнувшись и обхватив себя за живот.

— Эй, дружище, ты чего? — спросил Рон, запихивая в рот сразу весь кусок.

— Люпин, Ре… Ремус Л… Люпин,— икая от смеха, повторил Гарри. — Сириус о нем рассказывал. Я дементоров имел в виду, когда сказал, что нам не привыкать к опасным тварям, но он, похоже, принял на свой счет.

— Ты о чем это? — спросил Рон, лишь на миг опередив Гермиону: она тоже не поняла, что за повод для смеха.

—Он оборотень, — просто, как будто о чем-то совершенно обыденном, сообщил Гарри. — Они дружили с первого курса в Хогвартсе: мой папа, Сириус, Ремус и та проклятая крыса.

— Оборотень? — переспросили в один голос Рон и Невилл. Продолжил только Рон: — Дамблдор взял на работу оборотня? Хотя… После Квиррелла и Локхарта…

— Если он проучился семь лет и никого не покусал, мы тоже можем быть спокойны. Наверное, — Гермиона пожала плечами и откусила еще шоколада. — Я вот думаю, у кого из старшекурсников хватит умения и храбрости наколдовать над входом в школу вывеску «Азкабан»?

— Т-тебя отчислят! — в ужасе выдохнул Невилл.

— Жду не дождусь, — Гермиона задрала подбородок. — Мама с папой и так хотели меня забрать. Есть и другие школы. Дементоры, и Дамблдор на это согласился! Поверить не могу.

— Близнецов попроси, — серьезно ответил Рон.

— А еще он назвал меня безответственным. Пренебрегающим безопасностью товарищей.

— Да ну?! Он — тебя? Директор, у которого по школе ползал василиск — ученика, пострадавшего от этого самого василиска? Не говоря уж обо всем, с чем ты столкнулся на первом курсе! Не говоря о дементорах. На которых он согласился! — Гермиона смотрела на понурившегося Гарри, и ей хотелось взять Дамблдора за бороду и отвести в первую попавшуюся маггловскую школу — пусть ему там объяснят, что за безопасность учеников отвечает директор! Причем отвечает не так, как здесь, а вплоть до уголовной ответственности!

Они стояли вдвоем на ступенях Хогвартса, греясь под неярким сентябрьским солнцем, и поедали утащенные со стола пирожки: Гарри явно не хотел обедать в Большом зале, а Гермиона, конечно же, не могла оставить его одного.

— А еще там сидел этот, — Гарри поморщился, — Люпин. «Гарри, я знал твоих родителей, твой отец был моим лучшим другом, я хочу тебе только добра». Где он раньше был со своим добром? В Азкабане не сидел, как Сириус, мог бы и заглянуть. Посмотреть, как мне здорово живется у Дурслей.

— А еще он врет, — задумчиво сказала Гермиона. — даже удивительно, как я сразу не поняла. Просто что-то странным показалось, а вот сейчас вдруг сложилось.

— Врет? — переспросил Гарри.

— Ну да, помнишь, в поезде, он сказал, что дементоры напали на тебя, потому что ты пахнешь Сириусом? Но Сириус рассказывал совсем не так! Дементоры различают людей по эмоциям, а не по запаху!

— И сразу после этого сказал, что я должен поговорить с Дамблдором, — закивал Гарри. — А когда я не поспешил сам к директору, меня к нему вызвали. Сначала попытались узнать, где Сириус, а потом я оказался безответственным, не ценящим жертвы родителей и заботы их старого друга, а еще — глупым ребенком, которому беглый преступник задурил голову.

Гермиона фыркнула:

— Хороша забота! Запугать тебя дементорами, чтобы ты выдал им своего крестного.

— А Дамблдор знаешь что сказал? — Гарри закатил глаза. — «Ты не понимаешь, Гарри? Подумай сам, если бы Сириус был невиновен, как он утверждает, разве стал бы он от меня прятаться? От старого боевого соратника, от главы организации, в составе которой он сражался в ту войну? Разве он боялся бы посмотреть мне в глаза?»

На это Гермиона даже говорить ничего не стала: оба они помнили, как Сириус порывался пойти к Дамблдору — вчетвером останавливали!

— Пустите, я хочу в глаза ему посмотреть, хрычу старому, — орал он, пока Гарри с Гермионой держали его за руки, Кричер за ноги, а мадам Вальбурга готовилась выдать новую сокрушительную порцию аргументов. — Спросить хочу, как это он, глава Ордена Феникса, тот, кому мы верили больше, чем себе, даже не потрудился прийти и спросить у своего соратника, что произошло? Он так сразу поверил, что я — я! — мог предать Джеймса?! Поставить под удар Лили и Гарри?! Да хоть бы и поверил! Человек, который все уши нам прожужжал о том, что каждый заслуживает милосердия и второго шанса, не захотел просто прийти, в глаза мои бесстыжие глянуть и спросить: «Как же так, Сириус?!» В то время, когда Пожирателей с Метками вовсю на свободу отпускали?!

— Ты сам все сказал, сын, — голос мадам Вальбурги взрезал наступившую тишину, как остро наточенный нож. — Он мог все это сделать, более того, должен был. Значит, у него были причины пренебречь долгом? Значит, он хотел, чтобы ты сгнил в Азкабане? И теперь ты собираешься рискнуть свободой и жизнью ради сомнительного удовольствия высказать ему все, что думаешь о его моральных качествах?

— Ты ведь не хочешь опять оставить меня одного, крестный?

Гермиона подавила улыбку: все-таки Гарри нашел тогда самый веский аргумент. В итоге Сириус попросту послал Дамблдора и весь Орден скопом, да так витиевато, что Вальбурга сказала лишь: «Сын, здесь же дети!»

— Знаешь, Гермиона, я хотел ему сказать честно, что Сириус об этом думает. Но потом не стал. Они так меня достали, что мне хотелось только уйти оттуда поскорее, а не спорить и что-то доказывать. А у нас сегодня первый урок с Люпином. Видеть его не хочу. Папин лучший друг, тьфу.

Дохнуло стылым холодом, и Гермиона невольно схватилась за Гарри: по двору проплывал дементор. Вот он притормозил, повернул укрытую капюшоном голову к детям и с мерзким звуком втянул воздух.

— Пойдем, Гарри, — прошептала Гермиона, — все равно обед заканчивается.

Однако случилась заминка: в дверях они столкнулись с Люпином. Тот не поспешил освободить проход, а взмахнул палочкой, вновь вызывая тот же серебристый свет, как в поезде. Дементор остановился и вроде как даже отшатнулся, но продолжал маячить поблизости, словно ждал, когда внезапная преграда исчезнет.

— Разрешите пройти, сэр, нам пора, — Гермиона надеялась, что ее голос не слишком дрожит.

— А, конечно-конечно, — Люпин отступил, но Гермиона всей кожей ощущала его пристальный взгляд. — Но, постойте, разве у вас сейчас не мой урок? Мы могли бы пойти вместе.

— Вы перепутали, сэр, мы с Гарри на втором курсе, а не на третьем. У нас сейчас трансфигурация, а потом защита.

— Почему на втором?

— А вы не знаете? — довольно агрессивно спросил Гарри. — Потому что Хогвартс такая безопасная школа, сэр. Уж если не тролль, не Волдеморт и не дементоры, то василиск.

Похоже, подумала Гермиона, он и в самом деле не знал — на лице нарисовалось удивление, и даже палочку опустил, чем тут же воспользовался дементор. Гермиона рванула внутрь, втащив за собой и Гарри, порывавшегося еще что-то сказать Люпину. Казалось, сжавшие руку Гарри пальцы свела судорога — не разжать. Они на бегу врезались в профессора Флитвика, чуть его не уронив, следом заскочил Люпин, и дверь захлопнулась с громким стуком. Внутрь дементорам вход был заказан.

— Василиск? — переспросил Люпин, как ни в чем не бывало продолжая разговор.

— Вы не читаете газет? — огрызнулся Гарри. — Простите, нам надо бежать, профессор МакГонагалл не любит, когда к ней опаздывают.

— Мисс Грейнджер, — Флитвик придержал их и протянул Гермионе две шоколадных лягушки. — Вам с мистером Поттером это не помешает.

— Спасибо, профессор, — Гермиона вздохнула: она начинала ненавидеть шоколад. Теперь всегда, наверное, вкус шоколадных лягушек, котлокексов с жидким шоколадом и даже простых маггловских шоколадных плиток будет напоминать о дементорах.

— Вы действительно не слышали о василиске, хм, коллега? — услышала она позади. Но им и правда пора было бежать…

Урок Люпина был, пожалуй, неплох, уж точно лучше, чем у Квиррелла или Локхарта. Вот только поставил окончательную жирную точку в попытках «старого друга отца» наладить отношения с Гарри. Очень уж показательно выглядела его реакция, когда боггарт Гарри превратился в мертвого Сириуса…

— Если они и дружили, — мрачно говорил Гарри, — от той дружбы давно ничего не осталось. Ты видела, Гермиона? Он даже в лице не переменился, посмотрел, как на кучку мусора. А его боггарт… интересно, что это?

— Ясно одно, увидеть мертвыми своих друзей он точно не боится, — хмыкнула Гермиона. — Хорошо, что до меня не дошла очередь. Не хочу даже представлять, что могло бы там быть. — Тут она заметила близнецов. — Хм, прости, Гарри, совсем забыла! Мне срочно нужны Фред и Джордж. Надеюсь, им понравится шалость.

Через полчаса идущий от теплиц шестой курс Равенкло и Хаффлпаффа остановился, задрав головы. «В тему», — одобрительно заключил кто-то из равенкловцев. Сопровождавшая класс профессор Спраут пробралась в первые ряды и замерла, оценивая «шалость». Впрочем, раздумья ее длились недолго. Прищурившись, она оглядела двор и кивнула, увидев отбежавших в сторонку гриффиндорцев:

— Десять баллов за оценку ситуации, господа. Еще десять за оригинальное сочетание чар, рун и трансфигурации. Класс, не задерживайтесь. Ах да, и минус балл с каждого за нахождение во дворе без сопровождения взрослых. Вы же сами понимаете, что сейчас это опасно.

— Итого плюс шестнадцать баллов, — тут же подсчитала Гермиона. — Хорошо, что Рон предпочел прогулке ужин.

— Вообще-то, на ужин и мы еще успеваем, о прекрасная девушка с нестандартными идеями, — сказал то ли Джордж, то ли Фред. И они зашли в холл следом за шестикурсниками.

Над входом в Хогвартс осталась качаться на ржавых цепях темная дубовая доска с надписью готическим шрифтом: «АЗКАБАН».

Гермиона не видела, но после ей рассказала по секрету Лаванда, подслушавшая разговор Перси Уизли и Пенелопы, старосты Равенкло — тем же вечером над их творением поколдовал профессор Флитвик. В итоге, когда Дамблдор попытался снять вывеску, на все его чары лишь надпись вспыхивала мертвенным зеленоватым светом, а от попыток чем-нибудь ее прикрыть раздавался тоскливый вой баньши, предвестник смерти.

Кто отослал колдофото в «Ежедневный Пророк», осталось тайной. Но наутро надпись «Азкабан» над входом в «лучшую и самую безопасную школу» увидел каждый волшебник Соединенного Королевства. И уже к вечеру ни одного дементора на территории Хогвартса не осталось: министр Фадж, как оказалось, куда больше Дамблдора боялся потерять свое кресло.