Мыши после бойни (джен)

День последний

Зима отступала на всех фронтах, оставляя после себя туман и лужицы талой воды. Синоптики предсказывали две недели переменной облачности и низкого давления, возможные осадки и западный ветер 5-10 миль в час. Весьма комфортно как для марта и если привыкнуть.

— Что ж так жарко, а?! Почему так жарко?! Вам не жарко, нет?!

— Мне нет, — ответил Брэнсон, со скрытой поднятым воротником светло-бежевого плаща снисходительной улыбкой наблюдавший за утирающим лицо Стэном. — Но я ж не бегаю кругами. Думаю, если вы перестанете бегать…

— Не перестану! — с убежденностью наркозависимого заявил Блейзер. — Вам легко! Вам хорошо! У вас в том самолете никого нет!

— Не начинайте, — поморщился Тревор, которому на это нечем было возразить. Желание тоже отсутствовало. Хотелось подольше пожить без дискуссий и споров. А главное — без похорон, коих в последнее время было очень уж много, и где каждый раз надо было лично пытаться кого-то утешить. Потерявшую мужа и племянника Марджори Джексон, потерявшую жениха Констанцию Леннокс, потерявших мужей Веронику Блант, Иду О’Брайен, Монику Локвуд, Салли Хендерсон, Фэйт Харпер, Дженнифер Тиббс… или Дженнифер Харпер и Фэйт Тиббс… или Харпер вообще холостяк, а Фэйт — его сестра… Надо же, а ведь когда-то он своей памятью на людей гордился… В общем, ему необходимо было что-то светлое и оптимистичное. Поэтому, узнав о дате воссоединения Стэна Блейзера с находившейся всё это время под охраной семьей, Тревор вызвался присутствовать при этом. Никто не возражал. Заместителю директора Секретной службы Соединенных Штатов и лауреату Президентской медали Свободы[1] особо не возразишь…

— Тревор, можно вас попросить?

— Попросите, — разрешил Брэнсон, настороженный внезапной сменой настроения Стэна.

— Простите меня за всё. За вашего друга, за…

— Не стоит, Стэн. Вы невиновны. Ваш отказ ничего бы не изменил. Они бы взяли следующего в списке, а вас убили. И было бы всё то же самое…

— Не факт! Следующий вполне мог отказаться! И следующий! И так до конца списка! И ничего бы не было!

— Глупости. Из трехсот человек кто-то бы обязательно согласился. Так что вы всё сделали правильно. Вы же не могли знать. И потом, это ваша работа…

— Была. Уже нет.

Брэнсон вздернул брови.

— Они что, не взяли вас, лауреата Главной премии «Нэшнл Хэдлайнер», назад?

— Почему это? Взяли! Директором новостей, вместо Джефферсона!

— Это плохо?

— Плохо?! — Блейзер гоготнул. — Это фантастика! Я и мечтать об этом не мог!

— Почему же уволились?

— Не уволился! Но… — Стэн глубоко вдохнул, будто перед прыжком с трамплина. — Но уволюсь!

— Что ж, вам виднее. Чем планируете заниматься?

Настроившийся на ожесточенный спор Блейзер не сразу понял вопрос.

— Как это чем? Ну, то есть, я найду! Я знаю! Книгу писать буду!

— О нас?

— О нас!

— Интересно.

— Да ну вас!..

— Нет, правда, интересно! Название уже придумали?

Гнев Блейзера сменился гордостью.

— Придумал! Даже несколько! Только еще не выбрал! Оказывается, это так сложно! Столько всего надо учесть! Смысловую нагрузку, образность, броскость, а главное — оригинальность и уникальность! Без них никуда! А то книгу напишешь, издашь, гонорар получишь — тут-то истцы и подкрадутся! Плати, скажут, за использование названия книги моего прадедушки пятисотлетней давности, и большой привет!

— Да уж, истцы — они такие, — кивнул Брэнсон, непроизвольно поведя плечами. Хотя в итоге его оправдали, казавшаяся бесконечной череда слушаний, допросов и прений стоила ему стольких нервных клеток и седых волос, что он зарекся впредь без крайней на то нужды употреблять слово «суд» и его производные.

— Вот-вот! Вы — человек бывалый, понимаете! Послушайте, а вы мне не поможете? Ну, с выбором названия?

— Не думаю. Я, как бы, не совсем писатель…

— Так это ж хорошо! Скажете, как потребитель! Что лучше: «Охота за “Черным столом”» или «Десять дней, которые потрясли мир»? Или что-нибудь попроще, скажем, «Специальный репортаж»? Как вам: «“Специальный репортаж” Стэна Блейзера — двадцать недель на первой строчке в списке бестселлеров по версии газеты “Нью-Йорк Таймс”!» Звучит?

— Звучит. О зверьках тоже напишете? Тогда точно будет бомба.

Блейзер поник и отвернулся.

— Напишете? — сухо переспросил Тревор. Ему пришлось рассказать Блейзеру обо всех известных ему случаях вмешательства в дело Счастливчика и его друзей, чтобы заставить Стэна согласиться лгать насчет Догерти и всего остального, но делать это достоянием широкой публики в планы агента не входило…

— Нет, — тихо сказал Стэн. — Да, это была бы бомба, но они мне больше не нужны. Одной с меня хватит.

— Поэтому уходите с телевидения?

— И поэтому тоже.

— А еще почему?

— А то вы не догадываетесь!

— Догадываюсь.

— Зачем тогда спрашиваете?

— Хочу услышать это от вас.

— О’кей! Слушайте! Я не хочу!

— Чего не хотите?

— Ничего не хочу! Решительно не хочу иметь к этому отношения! Лицемеры! Лжецы! Интриганы! Я по их вине столько пережил, что гори они все синим пламенем!

— Если всё так плохо, что ж вы раньше не уходили? Или прежде вы этого не замечали?

— А вот не замечал! Спросите, почему? Так я отвечу: потому что не был знаменитостью! Когда ты — серая посредственность, то никому не виден и не нужен! А как становишься звездой, да еще премию выигрываешь, все прям-таки звереют!

— Ну кто бы мог подумать, а на вид такие приятные люди… — не удержался от сарказма Брэнсон.

— Именно! — поддакнул не распознавший насмешку над собой Блейзер. — Веришь им, веришь, а потом… Не хочу! Не буду! Надоело!

— Считаете, нужно что-то менять?

— «Что-то»?! Там надо всё менять! Так дальше жить нельзя!

— А легче менять что-то, будучи кем: звездой или посредственностью?

Стэн заподозрил подвох.

— А это к чему?

— Мнением вашим интересуюсь.

— Ну, раз моим мнением, тогда… тогда… — Блейзер чувствовал, что знает, какого ответа ждет от него Тревор, и очень хотел дать другой, но не смог, так это было бы ложью и глупостью, коим он объявил войну. — Тогда звездой!

— Поэтому вам следует остаться.

— Я почему-то знал, что вы так скажете!

— Потому что умны и знаете, что я прав.

— А еще я опытен и понимаю, что один человек никогда ничего не изменит!

— Когда Джеки Стюарт начинал кампанию за повышение безопасности гонок Формулы-1, все говорили так же. А ныне это чуть ли не самый безопасный вид спорта. Делайте выводы.

— Ха! Он же, небось, чемпионом каким-нибудь был!

— Был, да. И это ему очень помогло. А вы сейчас гораздо более известны и авторитетны, чем он был в свое время, так что вам куда проще.

— Сомневаюсь.

— А вы не сомневайтесь, вы попробуйте.

— Легко вам говорить…

— Я говорю, что знаю. Помните, я сам в отставку собирался, а вы меня отговаривали?

— Помню, но то было давно…

— Но ведь было же? Было! А я вот, на службе, и уходить не намерен!

— Так вас же повысили!

— Вас вроде тоже.

— Сравнили…

— Разницы нет.

— Да что ж вы!.. — Стэн оглянулся на доставивших его сюда агентов, стоявших у припаркованных вдоль рулежной дорожки машин, но пришел к выводу, что против Брэнсона они ему не помощь. — Что ж вы никак не уйметесь! Я всё решил! Назад дороги нет! Смените тему!

— Как скажете, — покорно кивнул Тревор. — Вы слушали речь Логана?

— Издеваетесь?! Я — ее главный пропагандист! «Беседу под вечер» не видели?!

— Не кипятитесь, тот вопрос был риторическим. И «Беседу под вечер» я видел и аплодировал каждому вашему слову. Но слов недостаточно. Нужна ежедневная кропотливая работа в том месте, где вы можете принести наибольшую пользу. Я, к примеру, неплохой агент Секретной службы. А вы, Стэн, прирожденный журналист. Отсюда вывод…

— К черту вывод! Я не вернусь в этот гадюшник!

— Пока вы там, это не гадюшник. Во всяком случае, не безнадежный. Работайте, проповедуйте новые принципы, служите живым примером — и вы увидите, как всё начнет меняться к лучшему. Ну, или не увидите, но тогда вы хотя бы будете знать, что пытались. Но лично я думаю, что у вас всё получится. К вам потянутся, прислушаются. У вас обязательно найдутся подражатели и последователи, ведь все поголовно не могут быть сволочами просто по статистике и теории вероятности. В любой крупной организации всегда есть вменяемые и ответственные люди. Другое дело, что очень часто они задвинуты на вторые роли и не пикают, боясь быть съеденными агрессивным большинством. Поэтому им нужен лидер. Образец. Ориентир. Стэн Блейзер.

Директор новостей молчал, потом потянул носом.

— Я… тронут…

— Я старался. Так что решаете?

— Не… я не знаю…

— А если я вас попрошу, как друга?

— А вы… попросите?

— Считайте, что уже прошу.

— Тогда… — Стэн сглотнул подступивший к горлу комок. — Тогда я останусь.

— Спасибо.

— Вам спасибо! Знаете, Тревор, я не говорил, ну, то есть, я как-то раньше об этом не думал, но вообще-то я… я счастлив иметь друга вроде вас!

— Взаимно, Стэн, — ответил Брэнсон, хотя слово «друг» вызывало у него такие же эмоции, что и «суд». Впрочем, нет. Хуже. Ведь Джон Блант значил для него гораздо больше…

— Это разбой! — сказал Джилленхолл, когда Тревор неделю назад в процессе переезда на новое место работы в главный офис Секретной службы зашел к нему с подписанным директором представлением о переводе туда же полностью восстановленных в должностях и правах Марка Роузуотера, Уильяма Торнтона, Грегори Чанга и Юджина Флауэрса. Сам Джилленхолл тоже уже оправился от ранения, хотя правую руку всё еще держал в бандаже. Впрочем, у Тревора на этот счет была своя теория… — Мало того, что сам ушел, так еще и самых лучших людей забираешь! И когда? Когда мы понесли тяжелейшие потери в истории! Теперь я понимаю, за что тебя «Черной дырой» кличут!

— Не я такой, политика такая, — пожал плечами Брэнсон. Это прозвище уже всплывало в ходе обсуждения с его нынешним непосредственным начальником претензий со стороны их нью-йоркского периферийного отделения и полицейских управлений Нью-Джерси и Нью-Йорка касательно перехода под начальство Тревора специального агента Растина Парра, патрульного офицера Нила Робертсона и детектива Дерека Малдуна соответственно. — На Северо-западной H-стрит[2] тоже потери и перестановки, так что в одиночку я им там не шибко-то и нужен. Придется тебе как-то обойтись теми, кого подберет мой преемник. Ты еще не решил, кто им будет?

— Хочу предложить Карла. Он опытный и способный, хотя с тобой, конечно, не сравнится!

— Грамотный выбор. Что насчет Джона?

Начальник президентской охраны со вздохом снял бандаж и забросил в нижний ящик стола. Тревор мысленно взял с полки пончик: он с самого начала заподозрил, что Джилленхолл надел это, когда секретарша сообщила о его приходе, дабы произвести впечатление больного, слабого и не могущего никак расстаться ни с одним из тех, кого его бывший подчиненный упоминал в ходе прошлой беседы. Он же не знал, что всё уже решено и одобрено на самом верху…

— Всё подтвердилось.

— Вообще всё? — упавшим голосом спросил Тревор.

— Вообще. Суди сам, — Джилленхолл стал загибать пальцы. — Он со Среднего Запада — это раз. Его отца зовут Дэвид — это два. В тот день он вместе с нами находился в Нью-Йорке, готовил Саммит, жили мы, как ты помнишь, в разных номерах, а в конце коридора был выход к пожарной лестнице на задний двор, так что он вполне мог незаметно уйти и вернуться, тем более, что от гостиницы до того перекрестка было рукой подать — это три. Он бывал в доме Джексонов и знал о фотографии Сэмми в футболке ЦРУ — это четыре. В день, то есть, ночь покушения на Блейзера с компьютера одной из наших сотрудниц в ее отсутствие кем-то неизвестным был совершен выход в Интернет и сбор информации о судне «Наина», на тот момент захваченном пиратами; Джон в это время был в здании — это пять…

— Кто угодно мог это сделать! — воскликнул Тревор, обрадованный шансом возразить хоть что-то.

— Ты прав, конечно. Но залезать в чужой компьютер ночью, чтоб почитать об украинском — украинском, это важно! — судне, везущем оружие, — это еще важнее, поскольку отдает «Кольчугагейтом»! — могло понадобиться только кому-то, связанному с «Черным столом». А учитывая всё перечисленное…

— Это всё косвенные улики!

— Сам знаешь, что других в этом и других делах нет и быть не может.

— Знаю, да, но… — Тревор провел ладонью сверху вниз по лицу. — Черт, он был моим лучшим другом!

— Да, никто другой не стал бы в присутствии президента так красноречиво настаивать, чтобы дело передали именно тебе…

— Вот! Вот именно!..

— …Равно как и просить тебя оставить это дело якобы из-за того, что мне на твой счет позвонили из Белого дома.

Брэнсон вновь поник.

— И это верно, да…

— И после этого ты продолжаешь сомневаться? Обычно ты быстрей приходил к нужным выводам!

Тревор встал и подошел к окну с видом на Монумент Вашингтона. Он давно пришел ко всем нужным выводам, но до сих пор не мог с ними смириться. Джон был последним, на кого он мог подумать; даже Джилленхолл в его списке подозреваемых стоял выше. Вот только вряд ли это повод для сомнений. Учитывая могущество и мастерство врагов, больше похоже на отягчающее обстоятельство…

— Если он будет однозначно признан «Дэвидом», как это скажется на его близких?

— Ну, если принять версию, что Джон хотел всё отменить…

— Хорошая версия, но это версия Берга и Дэвенпорта, а ссылаться на них моветон. Опять же, доказательств никаких, одни предположения, а сплетни и пересуды — последнее, что нужно сейчас его жене и детям.

— Разделяю твое мнение, — кивнул Джилленхолл. — Есть другой вариант. Как ты понимаешь, в материалах дела всплывают такие имена и фамилии, что их обнародование повлекло бы за собой распад Федерации. Поэтому принято решение их засекретить. Ненадолго, лет на пятьдесят, чтоб страсти улеглись и всё можно было воспринимать взвешенно. Так вот, если включить туда его дело, то о его причастности… ну да, ну да, прости, гипотетической причастности узнают лишь спустя полвека…

— Годится!

— Не спеши. Есть одно «но»: его дело должно быть закрыто. Пока же, увы, есть вопросы…

— Много?

— Порядочно. Но действительно важный — один: кто послал письмо из Центра Рида? Ну, если оно было. Если помнишь, Дэвенпорт…

— Я помню, — резко сказал Тревор. — Сперва его предположения казались мне идиотизмом, но чем больше я о них думаю…

— Одну секунду! — Джилленхолл нехорошо сощурился. — Вы же вместе читали письмо и смотрели тот видеофайл. Ты сам постоянно на этом настаивал. Или меня блазнит?

Брэнсон закрыл глаза и два раза качнулся на пятках. Это был порог. Момент истины. Точка невозвращения. Несмотря на перечисленные Джилленхоллом и выявленные им самим совпадения, несмотря даже на смягчающее обстоятельство в виде гипотетического желания сдать всю банду, Тревор не верил в виновность старого друга. Не хотел, чисто физически не мог в нее верить. Поэтому и настоял, чтобы Стэн не упоминал Джона в своей речи. Ему нужны были не совпадения, а весомые улики. Если бы Сэлинджер смог передать ему материалы дела, он в тот же вечер проиграл бы Блейзеру запись их с Джоном бесед с Брайтменом и представителями ЦРУ и спросил, узнает ли он голос «Дэвида». Но теперь делать это было слишком поздно — со временем человеческая память притупляется, да и вообще голос мог быть изначально изменен… В общем, будь его, Тревора Брэнсона, воля, он бы оставил всё, как есть, в надежде рано или поздно получить неопровержимые доказательства вины либо невиновности друга. Но дело было не только и не столько в Бланте, сколько в бурундуке по имени Счастливчик, мыши-«ликвидаторе», спасшем Блейзера ньюфаундленде, остановившей «Мэродэр» летучей мыши, опекавшей его мухе и их, должно быть, многочисленных друзьях, чья добровольная помощь позволила ему выжить и спасти свою страну.

Тревор очень хотел рассказать о них миру, но он осознавал, что мир это логичное, однако не совсем рациональное в привычном понимании объяснение всех загадок не поймет и не простит, и либо упечет Брэнсона в психлечебницу, либо объявит мелким животным войну на истребление, либо всё вместе. В психлечебницу Тревор не хотел, платить своим спасителям злом за добро также не собирался. Оставалось одно: скрывать правду, списывая деятельность маленьких помощников на случайность или действия других людей. Пока этому всё благоприятствовало. Догадавшийся о присутствии грызунов в доме Блейзера Джим Моррисон погиб, ловушки в доме приписали Солу, а спасение Тревора от ареста — вовремя осыпавшейся штукатурке, благо, ее объем на потолке действительно уменьшился после попадания туда пули Санчеса, а агенты ФБР с тех пор неоднократно мылись и чистили одежду. Кражу материалов из «Хорайзон» возложили на Уэбера, пронос записи в здание Генассамблеи ООН — Догерти. В общем, прикрыто было всё. Кроме одного. Письма в Капитолий из Армейского медицинского центра имени Уолтера Рида…

— В день убийства Джона ему писем из Центра Рида не приходило? — спросил Тревор, поддавшись наитию.

— Нет, — ответил Джилленхолл. — Мы проверили. Конечно, его могли стереть…

— Вряд ли, — Брэнсон глубоко вздохнул и отвернулся от окна. — Я хочу изменить показания. Пришло время рассказать правду…

За тот и два последующих дня Брэнсон в общей сложности пять раз — дважды Джилленхоллу и трижды членам Президентской следственной комиссии — сказал одно и то же: якобы пришедшее из Центра имени Рида директору по связям с общественностью Капитолия письмо с вложением он видел лишь в виде двух отдельных файлов, текстового и видео, на ноутбуке своего напарника и друга Джона Бланта. По его, Джона Бланта, словам, письмо на компьютере директора по связям с общественностью он ненароком уничтожил и теперь боится, что его привлекут к ответственности за порчу улик. Поэтому он, Джон Блант, попросил его, Тревора Брэнсона, по старой дружбе помочь ему и подтвердить, что оригинальное письмо идентичного содержания действительно существовало. Имеющийся в деле электронный вариант письма был создан Джоном позже, по его словам: путем отправки аналогичного письма с адреса его жены на его личный ящик и замены служебных метаданных полученного сообщения на подходящие случайно удаленному письму. Всё это время у него, Тревора Брэнсона, не было причин сомневаться в правдивости слов Джона Бланта и непредумышленности совершенных им ошибок, однако в связи с вновь открывшимися обстоятельствами он, Тревор Брэнсон, счел невозможным более скрывать правду и рассчитывает, что достопочтимые члены Комиссии поймут его и примут во внимание его добровольную явку с повинной и прошлые заслуги перед государством…

Они и поняли, и приняли.

Дело Бланта закрыли и как минимум на 50 лет отправили в архив. Отныне он официально числился не только основным кандидатом на роль «Дэвида», но и главным подозреваемым в делах о похищенной из Капитолия кассете, отправленном из Армейского медицинского центра имени Уолтера Рида письме и убийстве главы ОСО НТС ЦРУ Реджинальда Макмиллана.

Для канувших в безвестность бурундука по имени Счастливчик и «ликвидатора абсолютной надежности» места в официальной версии отныне и навсегда не было.

«Прости меня, Джонни…»

— ЛЕТЯТ, ТРЕВОР! ЛЕТЯТ!

Вернувшийся в реальность Брэнсон проследил за пальцем Блейзера и увидел заходящий на посадку серебристый «Галфстрим». Последний разворот перед глиссадой самолет выполнил так низко, что при хорошем зрении можно было сосчитать иллюминаторы и двери. Его шасси только коснулись полосы, а Блейзер уже шел к нему, причем двигался тем быстрее, чем самолет — медленнее. Соблюдай директор новостей закономерность неукоснительно, не ровен час, взлетел бы, но он вовремя остановился, пережидая, когда выключатся двигатели и опустится трап. Сначала из дверей в полном соответствии с инструкцией показался Дальстром, а вот на трап первым ступил невесть как просочившийся мимо него в куртке и с ранцем за спиной Стэн Блейзер-младший.

Все агенты инстинктивно напряглись, но ни ружейных, ни гранатометных выстрелов не последовало, и радостная встреча отца с сыном состоялась. Постепенно к ним присоединились остальные Блейзеры: сначала дочки Элис и Патриция, а уж за ними их мать Джессика. Радости, криков и слез было хоть отбавляй, впрочем, как и неверия, что всё позади, и усталости, ведь и родные Стэна, и сам он сменили за всё это время почти по десятку убежищ. Тревору стало совестно, что из-за него им всем предстоял еще переезд в Мэйплвуд, в приобретенный и обставленный на средства WBC дом. Но его плотный график не позволял ему отлучиться так далеко на север, и он устроил так, чтобы «Галфстрим» доставил семью Блейзера из Невады не на базу ВВС США МакГайр в 50 милях к югу от Мэйплвуда, как планировалось изначально, а на аэродром в Колледж-Парке, штат Мэриленд, где когда-то давно его, прилетевшего из Нью-Йорка на вертолете, встречал Джон…

Впрочем, это-то как раз было вынужденным совпадением, поскольку обеспечить безопасность здесь было легче, чем в аэропортах имени Даллеса и Рейгана, а на Объединенную базу Военно-морской авиации США Эндрюс гражданские самолеты допускали очень уж неохотно. Смысл был в другом. Присутствие Брэнсона при воссоединении семьи, главу которой он неоднократно спас от верной смерти, было его заочным ответом на реплику, брошенную в ходе суда над ним Эваном Бергом: «Вы только посмотрите на него! Вокруг все погибали, а он — живехонек! И не стыдно?!» Теперь агент мог с полным правом сказать ему: «Нет! Мне не стыдно! Оно того стоило! Уже ради одних вот таких вот моментов стоит хотя бы время от времени ставить на карту всё, что имеешь, так как они — поистине бесценны!..»

— Заместитель директора Брэнсон, сэр! — поприветствовал его Дальстром. — Очень рад вас видеть! Поздравляю с повышением! Едете с нами?

— Спасибо, Карл. Нет, не еду, так что ты по-прежнему главный. Они тебе много хлопот доставили?

— Бывало и хуже.

— И то хорошо. Работай. Да, кстати, нет желания перейти в главный офис?

Дальстром улыбнулся.

— Я знал, что вы спросите. Спасибо за предложение, но нет. В президентской охране мне нравится больше.

— Именно этого ответа я и ждал. Но спросить был обязан. Как закончишь всё, зайди к Джилленхоллу, у него есть к тебе одно предложение. Успехов!

Пожав благодарному Карлу руку и бросив еще один взгляд на сплетшихся в клубок счастья Блейзеров, Тревор развернулся и пошел к своей машине. Верный «Мэродэр» у него отобрали, дав взамен помпезный черный Кадиллак DTS с личным шофером, специальным агентом Барни Джонсом, всё это время читавшим разворот «Вашингтон Пост». Кого-нибудь другого Тревор попросил бы для приличия перевернуть хотя б одну страницу, но его водитель имел право держать газету хоть вниз заглавием, так как даже после пластической операции рваный шрам на его правой щеке выглядел очень неаппетитно. Что ж, обычное дело. С такой приметой ни под прикрытием не поработать, ни свидетелей толком не опросить, так что остается лишь такая вот непубличная, но очень ответственная должность, на которой ранение — большое преимущество, ведь за одного битого двух и больше небитых дают.

— В офис, сэр? — спросил водитель, когда пассажир занял место позади него. Брэнсон действительно планировал из Колледж-Парка ехать именно туда, но постепенно им завладевала другая идея. Воспоминания, конечно, хороший стимул к действию, но их не изменить, как ни пытайся, вот почему мы им одновременно и хозяева, и слуги. Гораздо продуктивней творить будущее, которое еще не определено, а значит, вполне может стать таким, каким нам хочется. Или не стать, но тут, опять же, многое зависит от терпения и прилежания. Глядя на Блейзеров, Тревор заключил, что вытерпел достаточно, и либо он сегодня попросит у Марджори Джексон, урожденной Уолш, руку и сердце, либо так никогда в жизни и не обретет семейного счастья. Разумеется, Мардж могла отвергнуть его предложение, причем из лучших побуждений, чтобы не давать никому поводов вновь поднять тему убийства ее мужа Тревором из ревности. Брэнсону же пересуды были побоку. Пусть говорят. Главное, что его Мардж понимает…

— Что-то не так, сэр? — деликатно напомнил о своем присутствии водитель.

— Нет, Барни, всё хорошо. Поезжай в Клермонт, по адресу…

— Двадцать третья Южная стрит, 4803?

— Верно, — Тревор удивленно поднял бровь. — Откуда ты знаешь?

— Работа такая, сэр! — заводя мотор, улыбнулся Барни Джонс, прежде известный как Брэд Джонсон.

* * *

— Они чудесны, правда?

— Они самые чудесные на свете! — Чип обнял жену еще крепче и наклонил голову чуть набок, чтоб еще под таким углом взглянуть на лежащих в двухместной кроватке совсем крошечных детишек.

В положенный срок Гайка, как и предсказывала Фоксглав, произвела на свет двойняшек: мальчика и девочку, бурундучка и мышку, Криспа и Цифру. Цифра была точной копией мамы, исключая лишь унаследованные от отца темные глаза, а вот голубоглазый Крисп формой и цветом носа пошел в Дейла, что, в общем, никого из посвященных в сделавшие возможным их появление на свет генетические коллизии не удивило, хотя Рокки и позволил себе пару шуток на сей счет. Его самого в Штабе не было — отправился вместе с Вжиком на Аляску, где у него были знакомые стада северных оленей, помогать Дейлу и Фоксглав организовывать автономную добровольческую ячейку, функционально аналогичную доказавшей свою профпригодность СОВоГ. Тамми и Спарки, поехавшие на смотрины к жившему отдельно от семьи отцу белочки, тоже отсутствовали, так что Чип и Гайка впервые за очень долгое время оказались предоставлены самим себе. Ну и детям, конечно.

— Я всегда знал, что ты будешь прекрасной мамой, — тихо, чтобы ненароком не разбудить подрастающее поколение, прошептал Чип на ушко любимой. Та нервно хихикнула.

— Спасибо… — логичней было бы ответить: «А я знала, что ты будешь отличным папой!», но Гайка не могла сказать это, не обсудив прежде с Чипом одну важную вещь. Теперь, когда они были одни, для этого было самое подходящее время… — Знаешь, Чип, тут вот какое дело, ты только отнесись спокойно, в общем, я кое в чем должна тебе признаться…

— Знаю. Поэтому говорю сразу: чтобы ни случилось, я буду любить их и воспитывать, как своих собственных.

Даже после того удара током Гайка не чувствовала себя настолько огорошенной.

— Ты… Господи, ты… Так ты… — так и не сподобившись на законченную фразу, она вырвалась из объятий Чипа и убежала из их комнаты. Бурундук проверил, насколько плотно закрыт балкон и укутаны дети, мысленно досчитал до двадцати и отправился на поиски. Стук входной двери он услышал бы, скрип ворот в ангар тоже, поэтому ограничился Штабом. Не обнаружив Гайки в мастерской, Чип пошел на кухню, где и нашел жену за обеденным столом. Она сидела абсолютно неподвижно, спрятав лицо за ладонями упирающихся локтями в столешницу рук и не издавая ни единого звука. Чип молча сел напротив нее и, положив согнутые руки на стол, опустил голову и стал внимательно изучать свои пальцы в томительном ожидании, когда же она заговорит. Он не хотел ни торопить ее, ни загонять в тупик сказанной невпопад репликой. Цена ошибки была слишком высокой. Пускай начнет она. Ей нужно выговориться, не ему…

— Прости меня, Чип, — наконец заговорила Гайка, не отнимая рук от лица. — Я хочу, чтобы ты понял меня. И простил. Впрочем, я пойму, если ты не простишь меня, поскольку понимаю, что такое очень сложно простить. И еще труднее понять. Но ты хотя бы пойми. Если не прости, то хотя бы пойми… Господи, что я такое говорю…

Гайка вновь умолкла. Первая попытка сформулировать внятное вступление не удалась. Она хотела, как лучше. Хотела объяснить всё. Но только всё запутала. Наверное, лучше вообще без вступления. Да, надо попробовать. Должно быть легче…

И она начала…

Одинокий луч света скользил по темному асфальту, загодя предупреждая пассажиров Спасателемобиля о лежащих на пути преградах. Вставленный в специальный вырез точно посередине основания роликовой доски мощный фонарь был накрыт покатым кожухом, поглощавшим тепло и не дававшим раскалиться расположенным прямо над ним сиденьям. Он лишь самую малость выдавался над полом, нисколько не препятствуя общению, но долгое время Гайке и Дейлу было не до разговоров. Они сидели ровно, глядя прямо перед собой и думая каждый о своем. То есть, на самом деле, об одном и том же…

— Не надо было мне приезжать, — первым нарушил молчание Дейл.

— Нет, почему же, ты был как раз вовремя.

— Да ладно, у вас всё явно начало налаживаться.

Мышка горько вздохнула.

— И его поведение лишний раз доказало, что это была только видимость.

— О чем ты говоришь? — бурундук аж на сиденье подпрыгнул. — Какая еще видимость? Он же души в тебе не чает!

— Это точно, — Гайка поджала губу. — Когда он в меня целился, я это особенно ощутила!

— Ты сказала: «целился»? — переспросил Дейл, как раз отвлекшийся на объезд канализационного стока, решетку с которого кто-то подло украл.

— Из электроружья! Подумать только, он им обзавелся на тот случай, если мой чип вдруг включится!

— Предусмотрительно… — имел неосторожность заметить бурундук. Гайка возмутилась.

— ЧТО?! И ты туда же?!

— Прости! Просто ты… ну, то есть, ПЛАН, доставил всем нам столько хлопот, что не сосчитать!

— Но это же не повод запрещать мне работать с электроприборами!

— Само собой! — активно поддержал подругу Дейл. — Но и ты не сердись на него! Он просто переживал за тебя! Не хотел, чтобы с тобой что-то случилось!

Изобретательница фыркнула.

— Что со мной может случиться в моей собственной мастерской?

— А я там знаю! Отправляясь в ту дурацкую лабораторию Нимнула, мы тоже не предполагали ничего особенного, а что в итоге?

— И что же в итоге?

Дейл притормозил, чтобы успеть рассмотреть указатели.

— Ты просто не видела его, — сказал он, выбрав направление. Гайка хотела фыркнуть снова, но замогильно мрачный тон друга заставил ее посерьезнеть.

— И… и как… как это было?

— Очень больно и грустно. Он всё время говорил о тебе, вспоминал, даже во сне повторял твое имя…

— Откуда знаешь?

— Так, лежал на верхней полке.

— Ну да, как я могла забыть…

Дейл выключил фонарь, чтобы их не увидел патруль. Он держался боковых улиц, где в неурочное время пешеходы не ходили, а из автомобилей проезжали только полицейские «Чарджеры», чьи подернутые паром из канализации сдвоенные фары вызывали неуютные ассоциации с кошачьими глазами.

— Мы первое время после твоих похорон, то есть, вечера памяти тебя, вообще не работали, — заговорил он вновь, продолжив путь. — Не могли, просто не могли. Никто из нас, а он — тем более. Потом понемногу начали, но было видно, что он не успокоился. Просто загнал занозу поглубже. А когда ты оказалась жива, он поклялся, что больше тебя не потеряет и прибьет всякого, кто на тебя покусится. И прибил ведь, что характерно…

— Что?! — Гайка выпучила глаза и вскинула уши. — Он кого-то прибил?! И кого?!

— Одну крысу-убийцу. На той сцене еще. Она бежала за тобой, а он ее свитером за голову — ууоооооооппс!!! — потом за рукава на себя — ррррррххх! — потом кулаками — бах! шмяк!! скибидыдыщь!!! На ней живого места не было! Мы ее когда в коробку запихнули, она даже не пикнула! Концентрированная жесть! Рокки и то такого б не добился!

— Вот оно что, — теперь мышка сложила всю картину. — Всё это началось еще тогда…

— Что началось? — не уследил за ходом ее мысли Дейл.

— Его ожесточение.

— Да брось! — со смехом отмахнулся бурундук, чуть не въехав при этом в стоявший чуть дальше, чем нужно, от края тротуара мусорный пакет. — Какое там ожесточение! Он всегда был любитель дать волю кулакам! Я бы ради тебя тоже кого хочешь отдубасил!

— Спасибо.

— Э-э-э… Пожалуйста!

— Что-то не так? — покосилась на него Гайка.

— Нет-нет, всё хорошо! — желая это доказать, Дейл улыбнулся, подмигнул, подвигал нижней челюстью, побарабанил по рулю и насвистел вступительный аккорд главной темы сериала о Герое-Барсуке. Озадаченная Гайка хранила молчание до пересечения Саффолк-стрит с Дилэнси-стрит, и лишь когда Спасателемобиль взял курс на Уильямсбургский мост, спросила:

— Ты меня что, ревнуешь?

Теперь уже Дейл был вынужден взять паузу, чтобы собраться с мыслями и вписать Спасателемобиль в узкий промежуток между внутренним бетонным отбойником попутной автомобильной эстакады моста и ограждением проходившей по его центру велосипедно-пешеходной галереи, приведший их к служебному проходу, тянувшемуся вдоль проложенной по всё тому же мосту линии метрополитена. Здесь можно было не бояться пропустить поворот, попасть под колесо или быть замеченными людьми, и бурундук, зафиксировав руль специальной скобой, повернулся к спутнице.

— Что ты спросила, я не расслышал?

— Ты меня что, ревнуешь? — повторила мышка. Дейл рассчитывал, что она воспользуется любезно предоставленным им поводом отказаться от этой темы, но этого не случилось, и теперь уже он вынужден был искать выход.

— Нет, я… Как бы… Разве это так… Ну… С чего ты взяла?

— Сама не понимаю. Впечатление такое. И это притом, что я знаю, как ты любишь Фоксглав…

Сорвавшееся с губ Дейла слово было крепче, чем вольфрамовый лом, но, к счастью, достаточно тихим, чтобы его заглушил вовремя прогрохотавший над ними поезд метро.

— Что-что, прости?

— Сама прости! Послушай, давай как-нибудь в другой раз, а?

— Нет, Дейл! — твердо сказала мышка. — Ты мой друг, и я хочу знать! Что случилось?

— Ты не хочешь знать, — бурундук для верности сделал пасс правой рукой. Помогло лишь частично.

— Пусть так! Не хочу! Но я должна знать! Рассказывай!

Дейл с надеждой посмотрел вперед, но до конца моста было еще слишком далеко, до воды — высоко, а в служебном проходе, представлявшем собой желоб глубже человеческого роста и лишь немногим шире корпуса Спасателемобиля, не было, где прятаться и куда бежать. Пришлось покориться.

— Только не говори никому, хорошо?

— Раз ты просишь, конечно!

— Хорошо. В общем… — Дейл помолчал, вслушиваясь в ритмичный стук колес доски о промежутки между сегментами устилавшей пол желоба стальной решетки. — Короче говоря, я не люблю ее. И не любил. Никогда в жизни.

— Вот тебе раз! — теперь Гайку от этой темы и за хвост было не оттащить. Нет, она вовсе не была любительницей копаться в чужой личной жизни, но услышанное настолько противоречило известной ей объективной реальности, что вполне могло быть приравнено к фундаментальной научно-технической проблеме. — Как это может быть? Вы же живете душа в душу!

— Жили. Даже дружили. Я летал с ней на планере, помогал с ритуалами. Мне было интересно с ней, даже весело, но не более того. А ей было всё мало. Вот она и решила: «что поймала, то твое». И приворожила меня.

Гайка икнула.

— Господи! С чего ты это взял?!

— Ну, я думаю, что она так решила. Может, она планировала это изначально. Или восприняла песню Барбары Стрейзанд по радио как руководство к действию…

— Нет-нет! Я о приворожении!

— Тю, так это ж очевидно! Стал бы иначе я вести себя, как идиот!.. Ой, черт! Забыл совсем!..

Дейл схватился за руль и до предела нажал на педаль ускорения. Вентилятор взвыл, Спасателемобиль рванул вперед и с разгона преодолел установленную под близким к предельному углом балку, соединявшую дно желоба со служебной галереей, шедшей вдоль постепенно поднявшегося из-под моста на уровень второго человеческого этажа железнодорожного полотна. После голых стен коридора вид ночного города особенно радовал глаз, но грызунам в данный момент было не до него.

— Разве ты вел себя, как идиот? — недоуменно спросила Гайка, когда Спасателемобиль перестал подскакивать. — Лично я никаких отклонений от твоей нормы не заметила…

— Да перестань! Это всё было одним большим отклонением! Чтобы я в здравом уме сказал Чипу: «Времена ревности миновали, я теперь с Фокси…»[3] Ужас! Как вспомню, вздрагиваю! Как сейчас вот! Бр-р-р-р!..

— Всему можно найти рациональное объяснение…

— Можно! Я уже нашел! Она меня приворожила! Так сказала Кассандра!

Слову и авторитету бабочки-гадалки Гайке противопоставить было нечего, но сомнения ее не покидали.

— Что, она прямо вот так и сказала? Дословно? Может, ты что-то неверно истолковал? А то когда она в трансе…

— Она не была в трансе!

— Хорошо, хорошо! — примирительно согласилась изобретательница. — Пожалуйста, расскажи, как всё было.

— Это было где-то с месяц назад. Мы с Фоксглав… — бурундук прервался, так как они достигли первой после моста станции метро, и надо было возвращать скобу в исходное положение и потеть, вписывая Спасателемобиль в две последовательные пары 90-градусных поворотов. Когда они остались позади, Дейл продолжил точно с того же места: — …отправились поразвлечься на ярмарку, я хотел показать ей комнату с зеркалами и добыть главный приз на силомере. Я не знал, была Кассандра там или в другом городе, но на всякий случай договорился с Фоксглав, что мы к ней не пойдем. Мало ли что, сама понимаешь… Но как только мы пришли, она, ну, то есть, Фоксглав, стала вести себя, как Рокки в сыроварне! А потом как полетит! Я еле успел ее за ногу ухватить, когда вдруг — хопа! — мы уже в шатре Кассандры! Потом мне Фоксглав объяснила, что почувствовала магию и ничего не смогла с собой поделать. Но я-то этого не знал! Я думал: «Всё, она её сожрет сейчас!» Кассандра так, наверное, тоже думала: забилась, заметалась, за лампу спряталась и смотрит, и каждый глаз — размером с эту лампу! Веришь?

— Верю-верю! Ты не отвлекайся! Дальше что?

— Что дальше? А, ну, дальше она, ну, Кассандра, увидела меня и поняла, что всё в порядке. Ну, или не так страшно. Но всё равно смотрела на нас как-то странно. Я тогда думал, это нормально. Ну, она же бабочка всё-таки, инстинкты там разные… Ну, она нам чуток попредсказывала будущее, правда, без огонька и по мелочи, а потом сказала, что хочет мне погадать, а поскольку это дело личное, Фоксглав придется подождать за дверью. Ну, или как там это дело у шатров называется, да. Ну и вот, значит, когда мы остались вдвоем, она и говорит: «Милок, она тебя приворожила!» Я такой: «Чего?!» А она мне: «Того! Я вижу твою ауру, у тебя в биополе дыра с завихрением и воронка над головой, ты вообще весь попутан… запутан…» Дальше не помню! Короче, она мне дала адрес богомола знакомого, который по этому делу большой специалист, ну вот он это всё и того. Заткнул, убрал, порезал, завязал узлом и всё такое прочее. И вот.

Гайка хотела сказать: «Не верю!», но удержалась и спросила:

— А Фоксглав что?

— Фоксглав-то что… — угрюмо процедил Дейл.

— Нет, ну… Она что, ничего не узнала? Она ж как бы медиум…

— А тот богомол — супер-медиум! Он как-то так сделал, что для нее я привороженный, а для себя — нет. Сказал, так безопаснее. Ну, то есть я его спросил сначала, а потом он мне сказал. Ну, я специально так сделал. Попросил его. Хотел попробовать, что будет. Лучше б не пробовал…

— Что-то еще случилось? — Гайка зачем-то перешла на шепот, и Дейл ответил на тот вопрос, который услышал.

— Глупость получилась. Она меня любит и думает, что я ее тоже люблю. А я ее не люблю, но делаю вид, что люблю, иначе она обо всем догадается и вновь меня приворожит, на сей раз сильней и надежней, чтоб уже никакой богомол не помог. Так и живем.

— Кошмар… — хотя сюрреализм происходящего зашкаливал, Гайка старалась размышлять логически. — Послушай, может быть, ты зря боишься? После разворожения у тебя должна быть защита! Иммунитет!

— Может, и должна, — Дейл был так подавлен, что не испугался «проклятого» слова. — Но тот же богомол определил, что мой порог внушаемости нижайший из нижайших. Его у меня, можно сказать, вообще нет. Меня даже Чип своим «Рамой-Ламой-Дингом-Донгом» заколдовал…[4]

Мышка не удержалась и прыснула.

— Гордиться нечем, да, — прокомментировал Дейл.

— Извини…

— Да ладно, чего уж там. Вы меня хорошо разыграли.

— Между прочим, я была уверена, что на самом деле ты разыгрываешь нас!

— Почему?

— Потому что нельзя же в такое поверить на полном серьезе!

— Можно. Я же вот верю. В Героя-Барсука, в Шерлока Джонса, в шпионскую игру…

Гайка отвернулась, чтобы скрыть смущение.

— Да уж… Прости, что так вышло…

— Нет-нет, ты чего! — горячо возразил бурундук. — Не извиняйся! Я не в обиде! Наоборот, мне страшно понравилось!

— Понимаю. Чип тогда тоже решил, что всё по-настоящему.

— А… — Дейл почуял неладное и инстинктивно притормозил. — Так это было не по-настоящему, что ли?

— Нет, это была часть образа, игры. Прости, если разочаровала.

— Да ладно, чего уж там… — лишившийся согревавшей душу иллюзии Дейл вновь поник, однако он не был бы Дейлом, если бы не нашел повод для оптимизма. — Всё равно твой поцелуй понарошку приятней, чем все взаправдашние Фоксглав вместе взятые!

— Дейл, не надо…

— Почему? Это правда! Я как расколдовался, так о поцелуях с ней даже думать не могу! Да что там, мне даже стоять рядом с ней тяжело!

— Ну, она, конечно, плохо поступила…

— Да причем тут это? От нее ж насекомыми пахнет, как я не знаю! А ее локатор? Это ж насилие над моим нежным слухом!

— И это говорит фан «Железных гусей»…

— У «Железных гусей» хоть смысл в песнях есть, а здесь просто бам-бам-бам, будто по ведру палкой!

— Так ты поэтому сначала от нее шарахался?

— Поэтому тоже! Но в основном из-за ее настырности! Я любил тебя, а она лезла и лезла…

— ЧТО?! — Гайка резко повернулась к Дейлу всем телом, чуть не порвав ремень безопасности. — ЧТО ТЫ СКАЗАЛ?!

— То, что всегда хотел, но так и не сумел… Где это мы сейчас?

— Между «Ван Сиклен-авеню» и «Кливленд-стрит». Господи, Дейл, я даже не знаю…

— Теперь уже знаешь. Хотя какая разница. Ты ведь любишь Чипа.

— Да, Дейл, — кивнула мышка. — Так вышло, что, ну… В смысле, конечно, ты храбрый, умный, сильный и добрый. Нет, я серьезно! Ты мне очень нравишься! Но я люблю Чипа. Прости.

— Не надо, я всё понимаю. Он лидер, он сильней и умнее меня, и это не он напортачил в Париже[5]. Обычное дело.

— Обычное, — повторила Гайка, задумчиво крутя кольцо на пальце. — Даже слишком обычное…

— НЕТ! — вскричал Дейл, останавливая транспорт и накрывая ее руки своей. — Не делай этого! Нет, только не это!

— Чего ты?! — мышка отшатнулась, глядя на друга идеально круглыми от изумления глазами.

— Я… Ой! — Дейл отдернул руку, будто от криптонита. — Тебе больно? Прости, я не хотел!

— Нет-нет, ничего! Я в порядке! А что ты хотел?

— Я решил, что ты хочешь снять его. Свое кольцо.

— Но я не хотела…

— И правильно! И хорошо! И не надо! Это его убьет! Ты для него все в этой жизни! Понимаешь?

— Понимаю, — Гайка успокаивающе похлопала друга по плечу. — Не волнуйся. Поехали.

— Да-да, сейчас, — Дейл отпустил педаль удерживавшего Спасателемобиль на месте тормоза, но тут же вновь нажал ее и снова посмотрел на пассажирку. — Кстати, может, ты хочешь вернуться?

— Нет, не хочу.

— Послушай, он наверняка уже остыл и…

— Дело не в нем. Мне нужно кое о чем поразмыслить. Отдельно от него. Наедине. Поехали, а то еще аккумулятор сядет.

— Как скажешь, — Дейл вновь отпустил тормоз, предварительно повернув руль в сторону входа на станцию. Надземные линии метро были крайне удобны для перемещения по городу, но эта линия уходила на северо-запад, а Спасателям нужно было на юг, к заливу Джамэйка[6] и разделенному узкой Бергенской бухтой кладбищу самолетов на задворках Международного аэропорта имени Кеннеди. По счастью, в этот поздний час платформа была пустынна и удивиться роликовой доске с вентилятором, появившейся из-под заграждения с табличкой «Посторонним вход воспрещен» и спустившейся на тротуар по съезду для детских и инвалидных колясок, было некому.

Когда они углубились в комфортный мрак безлюдных переулков, бурундук спросил:

— О чем ты хочешь поразмыслить, если не секрет?

Вообще-то, это был именно секрет, но после откровений Дейла Гайке было неловко отмалчиваться и отнекиваться, и потом он, как причастный, имел право всё знать, поэтому она вздохнула и сказала:

— У нас не может быть детей.

Дейл содрогнулся.

— У кого это «у нас»?

— У нас с Чипом.

— Как это?! Не понял! Погоди! А твой анализ?! Он что, врал?!

— Нет, не врал. Я сделала не тот анализ. Ну, то есть, тот, но не совсем. Не тех анализировала. Ну, то есть, не того. Это как если бы мне надо было нейтрон получить, а я вместо этого два атома дейтерия столкнула. Понимаешь?

— Нет.

— Для нейтрона тритий нужен!

— Кто третий?

— Да не третий! Тритий! Сверхтяжелый водород! С двумя нейтронами!

— А третий где?

— Кто?

— Если он тритий, должен быть еще кто-то третий. Ну, раз этих самых ньютонов два.

— Каких еще… Господи, о чем это мы вообще?

— Об анализе, — радостно подсказал Дейл, не любивший ядерную физику и вообще всё, о чем не имел ни малейшего представления.

— А, ну да. Я ж тогда, когда всплыл тот эпизод с обменом телами, в таком шоке была, что сразу побежала проверять себя, но мне надо было с кем-то сравнить себя, а поскольку я менялась телами с тобой, то и выбрала из базы твои данные. И получила позитивный результат. Ну, и решила, что совместима с Чипом.

— И в чем подвох?

— Я с ним несовместима.

— Как это?!

— Так это. С тобой — совместима, с ним — нет.

— Но почему? Мы же все бурундуки! То есть, теперь уже мышедуки! Буруномыши!

— Я тоже так думала. Но, похоже, я получила от тебя слишком большую порцию генетического материала. На один, может, на два лишних процента. Но этого достаточно, чтобы мои хромосомы отвергали хромосомы Чипа. То есть, я даже не буруномышь, а мельче, конкретнее, что ли…

— ДейлоГайка?

— Да, что-то вроде. Ну и ты, соответственно, не мышедук, а ГайкоДейл. То есть, мы с тобой — совместимые виды. Ну, в смысле, особи. А я и Чип — уже нет. Поэтому дети у меня если и могут быть, то только от тебя. А у тебя, соответственно, лишь от меня…

— Не больно-то от других и хотелось…

— …Конечно, если пропустить вас с Фоксглав через мой геносращиватель…

— ЧЕРЕЗ ТВОЙ ЧТО?!

— Ой, черт… — поняв, что проговорилась, мышка прикусила губки и опустила ушки, но назад пути не было, и она со вздохом продолжила: — Как-то Фокси упомянула, что мечтает иметь аналог фономелковатора, который сделал бы вас с ней генетически совместимыми. Я сказала, что помогала Нимнулу его чинить и более-менее представляю себе, как он работает, так что это не должно быть проблемой. Ну, слово за слово она заставила меня пообещать, что на свадьбу я вам подарю такую штуку. Вот. Правда, я в этом деле не то чтобы очень сильно продвинулась, да и свадьба ваша, похоже, того…

— Очень на это надеюсь, — Дейл вздохнул. — Хотя не уверен. Я до сих пор не придумал, как ей об этом сказать…

— Я тоже не знаю, как рассказать Чипу. Он так хочет детей, так переживает…

— Еще бы! Я б тоже переживал! А уж как Рокки переживает! У него появилась теория, что ты не можешь забеременеть из-за его присутствия, и он всерьез задумался о переезде обратно в Австралию! А он, оказывается, тут ни при чем…

— Ни при чем, — понуро согласилась Гайка. — Это я виновата…

— Неправда! Это Нимнул всё! И его глючный мелковатор!

— Нет, Дейл! Это моя вина! Я должна была всё-всё перепроверить, прежде чем говорить Чипу! Видел бы ты его лицо, когда он узнал, что у нас могут быть дети!.. Господи, что я наделала…

— Ты не виновата! — упрямо повторил Дейл. — И если уж я это понимаю, то он и подавно поймет! И простит! И всё будет у вас хорошо! Слышишь?

— Слышу, Дейл, слышу… — Гайка вытерла рукавом нос и благодарно сжала ладонь друга. — Спасибо тебе.

— Пожалуйста. Если что, обращайся.

— Вот и обратилась.

— Я оценил…

Когда они подъезжали к кладбищу самолетов, небо на востоке уже начинало сереть, и свежий ветерок с залива заставлял плохо держащиеся куски обшивки и свободно торчащие концы ребер жесткости зловеще поскрипывать. Со времени исторической встречи пятерки здесь изменилось практически всё, кроме «Митчелла», о котором, казалось, забыли. На самом деле всё было с точностью до наоборот: о нем слишком хорошо помнили. Руководство Морско-воздушно-космического музея «Интрепид» еще в прошлом веке направило дирекции аэропорта прошение о передаче бомбардировщика в их пользование в качестве экспоната, но аэропорт заломил за него такую цену, как будто речь шла о постройке с нуля десятка аналогов. Музейщики давно бы плюнули на этот самолет, но, проследив его долгий и героический боевой путь, решили заполучить его во что бы то ни стало. Переговоры тянулись, никто не хотел уступать, а «Митчелл» стоял, как несмененный, несмотря на исчерпание всех разумных и неразумных сроков, часовой. Спасателей такое положение вещей более чем устраивало.

— Вот мы и на месте! — провозгласил Дейл, остановив Спасателемобиль перед носом «Митчелла». Пока Гайка лазила открывать входной люк, бурундук успел перенести оба чемодана и ящик с инструментами к борозде, отмечавшей границы откинутой крышки вышеозначенного люка.

— Куда это всё? — спросил он, когда мышка появилась из проема.

— Инструменты наверх… Нет-нет, я сама! А чемоданы поставь у порога, они мне пока не нужны! — схватив инструменты, Гайка скрылась в глубине фюзеляжа и вернулась с пустыми руками, когда оба чемодана были уже в самолете. — Спасибо за помощь!

— Пожалуйста! — Дейл отряхнул ладони и вытер их о гавайку. — Еще что-нибудь нужно?

— Да как бы нет…

— В Штаб точно не хочешь?

— Точно не хочу.

— Ну, тогда я поеду! Пока!

— Постой! — крикнула Гайка, и Дейл вместо разворота сделал полный оборот вокруг своей оси. — Послушай…

— Всё, что ты сказала, останется между нами! — пообещал бурундук.

— Я не о том… — мышка потеребила воротник, поизучала коготки на пальцах ножек и, набравшись решимости, попросила: — Можешь остаться?

— Я был бы рад… — Дейл с сомнением посмотрел на восток. — Но скоро проснется Фоксглав…

— Она что, спит? НОЧЬЮ?

— А как бы я, по-твоему, приехал? Да, она спит. Тренирует мой образ жизни. Но до идеала ей еще далеко, и обычно она просыпается с восходом солнца, так что…

— Ну, до восхода солнца еще время есть…

— Так мне ж еще возвращаться…

— Пожалуйста, Дейл! — Гайка спустилась на нижний край люка. — Знаю, тебе надо спешить, но… Понимаешь, я когда уезжала из Штаба, мне всё представлялось иначе. Я забыла, какой мой самолет большой и… и темный. Я хотела, я правда хотела побыть наедине, но сейчас… сейчас я боюсь оставаться одна. Пожалуйста, побудь здесь. Хоть немного, пока я пообвыкну. Пожалуйста…

Дейл смотрел на изящную фигурку мышки в синем комбинезоне, казавшуюся бесконечно уязвимой и хрупкой на фоне огромного бомбардировщика и черного зева ведущего в фюзеляж люка, и чувствовал, что она в нем нуждается, как никогда. И что он не только не может, но и не имеет морального права ей сейчас отказать. Да и желания такого у него, если вдуматься, не было и быть не могло…

— Хорошо, — кивнул он. — Я сейчас. Только машину за колесо отгоню…

— …Он отогнал Спасателемобиль, и мы прошли в кабину. Там, конечно, всё было запущено, но я сумела завести генератор, питавший подсветку приборной панели. Мы сидели, смотрели на звезды, разговаривали… А потом свет погас. Я сказала, что это, наверное, из-за генератора, стала вслух рассуждать, как его исправить, увлеклась… И тут вдруг он меня поцеловал. Сказал, что не удержался, что всегда мечтал прервать мои рассуждения таким вот образом, извинился, а я… не знаю. На меня вдруг накатило что-то и… в общем, я поцеловала его в ответ, и… Ну и, в общем, вот… — подвела черту Гайка, отнимая от лица руки и обращая к мужу взор потускневших от слез глаз. — Всё совпало так и… Я не думала, что… Я хотела сказать тебе, но… А раз ты знаешь сам… Я не знаю, как мы… Что теперь… ГОСПОДИ, ЧИП! НУ, СКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ! НЕ МОЛЧИ!! ПОЧЕМУ ТЫ МОЛЧИШЬ?! ПОЧЕМУ?!!

Чип действительно всё это время молчал, изредка нарушая тишину поскрёбыванием когтей по столу. Теперь же, когда Гайка выговорилась, он был обязан ответить ей, и не как-нибудь, а правильно, то есть, не повторив ни одной из допущенных в ту ночь ошибок. И сделать это надо было с первой попытки. Единственной попытки.

— Я люблю тебя.

— Ч-что? — этого мышка никак не ожидала услышать.

— Я люблю тебя, — повторил Чип.

— К… ч-чему это?

— Ко всему. Хочу, чтобы ты понимала, что я люблю тебя, как прежде. Как всегда любил. Что в день нашей встречи, что тогда в Вашингтоне, что в ту ночь, что после нее. Для меня ничего не изменилось.

Гайка молчала. Она настраивалась на громкий скандал, и тихий ласковый голос мужа ее дезориентировал. Ей позарез нужна была точка опоры, а ищущий, как правило, задает вопросы…

— Когда ты узнал?

Чип мысленно поздравил себя с выигранным боем. До полной победы было еще далеко, но то, что Гайка интересовалась обстоятельствами дела, а не безапелляционно бросалась собственными домыслами и интерпретациями, позволяло всерьез надеяться на итоговый успех.

— В тот же день.

Гайка ожидала услышать один из трех вариантов ответа: «когда Фоксглав обнаружила, что ты беременна», «после резких перемен твоего настроения в “Хорайзон”» либо «когда тебя стошнило после прилета на Масиру». Также она более-менее спокойно отнеслась бы к ответу «после первой же слишком натянутой шутки Дейла». Слова мужа повергли ее в шок.

— Боже, Чип… Как?

— Видишь ли, — Чип кашлянул, — твой муж может быть ревнивым параноиком, но он не идиот. Во-первых, им от тебя пахло. Во-вторых, когда две единственные на весь мир разнополые особи уникального биологического вида оказываются наедине, происходят закономерные процессы и…

— Господи… Ты…

— Нет, медицинский компьютер.

— Но файл защищен паролем…

— Экспонента с точностью до десятого знака после запятой.

Мышка бессильно уронила голову на руки и простонала:

— Я так и знала, что это слишком очевидно…

— Для кого как. Я потратил всю ночь, пока догадался.

— Ты несколько часов угадывал мое любимое число? Не верю…

— Мне просто не хватало терпения дойти до десятого знака.

Это было похоже на правду, и Гайка закрыла этот вопрос и задала другой, более животрепещущий:

— Выходит, ты знал обо всём с самого начала? И когда я пыталась тебе объяснить, ты не просто так перебивал меня? А я еще радовалась… Господи, но почему? Почему ты так со мной…

— Я трусил.

— Ты что?

— Трусил, — Чип стыдливо опустил глаза. — Боялся говорить об этом. Не знал, что говорить и как говорить. Ты правильно сделала, что не педалировала этот вопрос, потому что я не знаю, что бы сделал. Но, думаю, это было бы что-то плохое, что-то очень неправильное. И я бы тебя потерял. А я не могу жить без тебя. Прости, что так вышло. Я готов всю оставшуюся жизнь стоять перед тобой на коленях. Могу начать прямо сейчас.

И Чип начал целенаправленно сползать со стула на пол. Он действительно готов был опуститься на колени, но очень рассчитывал, что до этого не дойдет. И оказался прав.

— ТЫ ЧТО?! — Гайка бросилась к нему и силком водрузила обратно на стул. — Чип, ты… Господи, ты серьезно хотел?.. Ты бы всё это сделал?!

— Да, — без раздумий подтвердил Чип. — Ради тебя — что угодно. Ты — лучшая. Не буду говорить банальностей вроде «в мире», «в природе» и так далее. Ты — лучшая просто. Вообще. Поверь, мне есть, с кем сравнивать, ведь ты не первая девушка в моей жизни.

— Ого… — мышка решила, что благоразумнее будет присесть. — А кто была первой? Я ее знаю? Надеюсь, не Тамми?

Бурундук рассмеялся.

— Нет, что ты! Это было давно, еще до Спасателей, в дни нашей хулиганской музыкальной юности. Мы тогда периодически выступали в клубе «Желудь» и там была одна певица, бурундучиха по имени Клэр, которая предпочитала, чтоб ее называли Клариссой[7]. Мы с Дейлом тогда были молоды и глупы, а она была очень красива и знала, как себя вести и что делать… В общем, мы круто подрались, я вышел победителем, завоевал, как мне казалось, ее сердце… А потом выяснилось, что она крутила романы со всеми. И с Дейлом, и с другими музыкантами, и что я для нее так, проходной номер… Мне было очень тяжело. Я думал наложить на себя руки, пошел прыгать с моста, встретил там Дейла, и в итоге мы поняли, что она того не стоит. Ну, то есть, тогда мы решили, что того не стоят все самки вообще, но потом встретили тебя и поняли, что ошибались.

— Я стою прыжка с моста? — Гайка не могла понять, хорошо это или плохо, поскольку чувствовала себя так же, как после рассказа Дейла о Фоксглав.

— Ради тебя стоит пожертвовать жизнью, — перефразировал Чип. — И ради них, — он показал пальцем на потолок, имея в виду спящих наверху детей. — Потому я, собственно, так себя и вел. Просто не мог иначе.

— Господи, Чип, — изобретательница подперла подбородок кулаками. Она понимала мужа и принимала его правоту, но смириться с ней полностью не могла. Одно дело — втыкать дротик в ногу Ферранте. Совсем другое — узнавать, что кроется за фасадом твоего счастья… — Как так получилось? Как мы дошли до такого?

Ее вопросы был риторическими, но Чип ответил:

— Обстоятельства оказались сильнее, наверное. Не знаю. Зато я точно знаю, чего с нами не случилось. Мы не расстались, не перестали любить друг друга, не перестали быть мужем и женой. Мне кажется, этого достаточно, чтобы сказать, что мы победили. Согласна?

— Не совсем, — Гайка исподлобья посмотрела на мужа. — А как же Дейл? Что будет с ним? Если Фоксглав узнает…

— Она уже знает.

Еще один гром среди ясного неба.

— Как?! Он что, рассказал ей?!

— Да. В моем присутствии, в ночь перед их отъездом. Сначала я поговорил с ним, потом с ней, потом мы втроем…

— Так вот почему вы так долго сидели в «шатре»…

— Именно так.

— И… и что в итоге?

— Все остались живы. Хотя, не скрою, было неприятно. Но у них получилось понять и простить друг друга, по крайней мере, на словах. А дальше видно будет. Аляска большая, проблем очень много, создавать всё надо с чистого листа, работы невпроворот, а это сближает.

— Значит, эта идея тебе не просто так в голову пришла…

— Нет, конечно. Нам давно пора было осваивать север, плюс там ни одного фанфикописателя нет, я проверил. Идеальный вариант.

— Думаешь, у них что-то получится?

— Надеюсь, — Чип пожал плечами. — По крайней мере, они останутся добрыми друзьями и напарниками. Они хорошо сработались, этого никакой гипноз не отнимет. Хотя, между нами, не удивлюсь, если Дейл в конце концов сам попросит Фокси заворожить его обратно. Блаженное неведение так в его стиле…

Гайка насупилась.

— Чип, ты к нему несправедлив!

— Да, прости, знаю, увы. Тем более что я сам поспособствовал этому, с «приманкой для летучих мышей» и всем остальным. Надеюсь, мне удалось искупить вину хотя бы частично.

— Да, я заметила, как ты его прикрывал, разводил их по разным командам… Ты молодец.

— Спасибо, хотя не сказал бы. Я ведь в итоге чуть его не проворонил. Мне повезло, что он не успел досыта надышаться. Его смерть была бы на моей совести.

— Так это всё же было тем, о чем я думала?

— Да. Он ведь искренне полагал, что если унесет ваш секрет с собой в могилу, всем будет лучше. Решил, что называется, покончить со всем и сразу. Дурака кусок… Хорошо, что он плохо умеет скрывать свои чувства. Я давно понял, что он что-то такое затеял, всё время ждал этого, но он так долго держался, что я стал терять бдительность, и… и вот. Но раз всё обошлось, предлагаю забыть об этом и жить дальше. Что скажешь?

— То есть, ты не считаешь, что это конец?

— В смысле?

— Ну, что Спасатели разбредутся по своим углам и перестанут существовать, как команда?

Чип нежно улыбнулся.

— Глупенькая моя! Конечно, нет! Это только начало! И для Дейла с Фокси, и для нас с тобой, но в первую очередь — для них! — он вновь показал на потолок. Однако в этот раз упоминание о детях Гаечку не умиротворило.

— Как быть с тем, что Крисп — вылитый Дейл?

— Никак. Они — официально признанные родственники. Вы же с Дейлом действительно менялись телами, у нас даже запись с камеры наблюдения есть. А генетический анализ подтвердит, что вы с ним совместимы.

— Но мы-то с тобой — нет…

— И что? Уверен, ты сможешь так запрограммировать анализатор, чтобы он выдавал другой результат…

Глаза Гайки округлились.

— Чип, но… но ведь это подлог!

— Письмо, изобличающее Сноу, Ферранте и Макмиллана, тоже было подлогом.

— Нет, но это же совсем другое… Господи… Ты… ты все это заранее продумал, да?!

Правильный и ожидаемый ответ лишь усугубил бы ситуацию, поэтому Чип задал обескураживающий вопрос:

— Ты ненавидишь меня за это?

Гайке и впрямь как будто в живот саданули.

— Нет, я… Ну, не то, что бы, но… Послушай, это сложно…

— Думаешь, мне было легко?

С его стороны это было не очень честно, ведь антоним «сложности» — «простота», точнее передающая математический аспект слов Гайки, а не «тяжесть», переводящая разговор в плоскость чувств и морали. Но Чип решил, что если Гайка во время их ссоры могла позволить себе перескакивать с пятого на десятое и подменять понятия, ему это тоже простительно. В конце концов, он ради нее старается…

— Нет, но… То есть… Я не хочу сказать, что… Нет, я могла бы, но… Но ведь нельзя же так!

— Можно. У меня было много времени, и я пришел к выводу, что это — самый лучший вариант.

— Что самый лучший вариант? Жить по лжи?

— Детям нужен отец.

— Это не ответ!

— Хорошо, будем считать это фамильным девизом.

— Спятил?! Или действительно не понимаешь?! Знаешь, сколько у нас недоброжелателей?! Если они что-то прознают, то смогут давить на нас, угрожать, шантажировать!

— Тогда и расскажем. Логично?

— Нет… Я… Черт побери… Логично, да. Ну хорошо, допустим. А слухи, пересуды — с ними как?

— Если честно, дорогая, мне на них плевать. Сплетники останутся сплетниками, даже если постелить каждому ковровую дорожку. Пусть говорят. Главное, что мы понимаем, прощаем и любим друг друга. Помнишь, я обещал любить тебя и заботиться о тебе, несмотря ни на что? Так вот, я клянусь любить тебя еще крепче, чем раньше. И одновременно клянусь уважать тебя и твои увлечения. Ты гений, достойный гораздо большего, чем две полученные заочно докторские степени. Прости, что я позволил своему эгоизму взять верх. Я так боюсь вновь потерять тебя, что иногда просто теряю голову. Больше такого не повторится.

Гайка молчала. Чип потянулся через стол и тронул бархатную кожицу на крае ее ушка. Мышка замычала и задвигала ушами, прогоняя пальцы мужа, но он был настойчив, и в конце концов она взяла его ладонь в свою и потерлась об нее щекой. Тогда Чип встал и обогнул стол, и Гайка обняла его и прижалась головой к его груди, а он поцеловал ее в макушку, потом еще раз, потом двинулся ниже, а когда дошел до лба, Гайка поднялась, и он поцеловал ее в губы, а она поцеловала его, и начавшийся той ноябрьской ночью кошмар канул в лету. У них оставалось еще много вопросов друг к другу, но если не всё, то многое уже было сказано, и они заново обрели друг друга, как тогда в разбитом вдребезги огнетушителем террариуме. Больше не нужно было лгать, выдумывать предлоги и отговорки, просчитывать, что и как сказать друзьям, манипулируя их мнением, подобно героям сериала «Даллас», первые 54 серии которого он методично просмотрел после того, как Дейл поспорил, что ему ни за что не удастся определить, кто стрелял в ДжейАра в концовке второго сезона. Да, они чуть было не разрушили до основания свое счастье собственными же руками: словами и молчанием, делами и бездействием. Но теперь всё это было в прошлом. Сейчас они были вместе, наслаждаясь близостью и купаясь в теплоте и нежности друг друга, и ничто в мире не могло их разъединить…

Ну, почти.

— Что такое? — спросил Чип, когда Гайка закрылась от его губ пальцами и отстранилась, к чему-то прислушиваясь.

— Циферка проснулась… — спустя пару секунд сообщила она. — Проголодалась, наверное. И Крисп, похоже, тоже. Я должна идти.

— Уверена? — Чип наклонился, чтобы правое ухо смотрело вертикально вверх. — Я ничего не слышу!

— Зато я слышу. Ну, то есть, знаю. То есть, знаю, что вот-вот услышу. Поверь мне.

— Да верю я, верю… — Чип со вздохом отступил, пропуская жену к двери. — Интересно, нас это теперь всегда будет преследовать?

— Как минимум, какое-то время! — весело ответила мышка и чмокнула мужа в нос. — Не волнуйся, я быстро!

— Ловлю на слове! Кстати, может, на обратном пути наденешь то платье?

Гайка смутилась и провела ладонями по поясу и бедрам.

— Не знаю, получится ли. После родов я так растолстела…

— Глупости! — категорически возразил Чип. — Если ты и изменилась, то лишь в лучшую сторону! Так что жду!

— Ну, тогда ладно! — с улыбкой пообещала Гайка и убежала наверх. Когда ее шажки затихли, Чип подошел к окну и, заложив руки за спину, с чувством исполненного долга стал наблюдать за пробуждающимся после долгой ночи и еще более долгой зимней спячки парком. Ему было не в чем себя упрекнуть. Он все говорил искренне, от души, практически экспромтом. С поправкой на то, что лучший экспромт — заранее подготовленный экспромт. И всё-таки он страшно волновался, ведь этот разговор был подобен бегу по лезвию бритвы. Чуть в одну сторону — и Гайка бы его не поняла. Чуть в другую — и она бы поняла его лучше, чем хотелось бы.

Он не врал жене насчет той ночи. Просто не сказал ей всей правды. Всё, что он ей сообщил, соответствовало действительности, но многие важные вещи упоминались при этом вскользь, а некоторые так и вовсе остались за кадром. Впрочем, тому были, в том числе, и объективные причины. В частности, он сам не помнил, как сменил пижаму на куртку, ранее принадлежавшую Гиго Хэкренчу. Гайка дала ему ее в Вашингтоне взамен утерянной на Церемонии Мира, и, хоть она никогда этого не говорила, это был гораздо больше, чем дружеский жест. Это был символ того, что теперь Чип — единственный мужчина в ее жизни. Поэтому ей даже в голову не пришло забирать ее у него перед отъездом в старый дом. Если бы он это понял, всё сложилось бы иначе. Но он не понял, не оценил, и в результате она уехала с Дейлом…

Чип был абсолютно искренен во всем, кроме одного. Он угадал шифр гораздо быстрее, так как, перебрав первые пришедшие ему на ум варианты вроде «12345», «qwert», «Chip» и «Geegaw», решил, что Гайка слишком умна, чтобы выбрать в качестве пароля что-то настолько банальное. И оказался прав. Паролем оказалось любимое число Гаечки — экспонента с точностью до десятого знака после запятой. Одного этого, правда, было мало, чтобы выудить нужный документ из памяти машины, понимавшей лишь вводимый с клавиатуры двоичный код. Тут уже ему помогла Тамми, хранившая в незапираемом ящике своего столика блокнот со списком всех основных команд, так что уже через час после отъезда Гаечки Чип знал всё, что ему было нужно. Потом надел куртку — или уже был в ней, этот момент бурундук помнил плохо — спустился в гараж, сел в гиротанк и поехал на кладбище самолетов.

Будучи вдвое шире Спасателемобиля, гиротанк не мог ездить по служебным галереям метрополитена, зато мог пристыковаться непосредственно к поезду, что Чип и сделал на ближайшей к Штабу станции «96-ая стрит» линии «А», соединявшей Верхний Манхэттен с аэропортом имени Кеннеди. Он двигался быстрее друзей, но они успели оторваться далеко вперед и приехали раньше. Чип не присутствовал при их разговоре у люка, но, увидев припаркованный в глубокой тени за левым колесом шасси Спасателемобиль, понял всё и даже сверх того. Он был одновременно достаточно взрослым, чтобы знать, что происходит внутри; достаточно честным, чтобы признать поражение; и достаточно умным, чтобы обратить его в победу. Уведя гиротанк задним ходом за ближайший транспортник, чтоб его не было видно с дорожки, Чип положил голову на руль и так увлекся разработкой стратегии дальнейшего поведения, что не заметил, как задремал, сморенный перипетиями нервной и бессонной ночи. Когда около полудня он проснулся, Дейл уже уехал, поэтому он молча забрал жену и вещи и вернулся в Штаб. А потом в эфир вышла программа Блейзера…

Любителя слезоточивых мелодрам или комиксов о бесстрашных и безупречных героях, воплотивших все возможные позитивные черты, логика Чипа привела бы в неописуемый ужас. Но у бурундука были свои представления о добре и зле. Больше всего он ценил умение добиваться цели не благодаря везению либо глупости оппонента, а благодаря холодному и трезвому расчету, не оставлявшему случайностям ни малейшего шанса. Для него мерилом добра и зла служили не методы, а цель. Он ни за что в жизни не смог бы перехватить своим телом пущенный в Гаечку дротик, не определи он прежде траекторию его полета и точку на балюстраде, с которой надо прыгать, чтобы оказаться между смертоносным оружием и возлюбленной. Прыгая вниз, он знал, что его шансы выжить ничтожны. Но спасение жизни Гаечки того стоило. Тогда цель более чем оправдывала средства. В то осеннее утро она оправдывала их едва ли не больше. В конце концов, Гаечка была не единственной, кто мечтал о детях…

«— …Как бы там ни было, его поведение однозначно указывает на некую связь между ним и той мышью…»

Внезапно всплывшие в памяти слова Блейзера заставили Чипа усмехнуться. Да, в проницательности репортеру не откажешь. Впрочем, не ему одному…

«— БРЭД! ОНИ ЗДЕСЬ! ПЕРВЫЙ БУРУНДУК И ЕГО ПОДРУЖКА!!!»

Интересно, почему он так сказал?..

«Потому что знал. Очевидно же!»

Да, но откуда?..

«Химик сказал. То есть, директор ЦРУ Элиот Прайс. Он был начальником Макмиллана, был в курсе всего…»

Даже цвета волос?

«Конечно! Начальству всё докладывают! В крайнем случае, он всегда мог поднять дело, где всё это изложено в полном объеме…»

Но там не могут быть описаны наши отношения…

«Уймись!» — приказал Чип сидящему в нем детективу. Однако тот не унимался, отравляя существование бурундука неудобными вопросами. Почему тот бандит сказал «его подружка»? Почему не «ликвидатор», «ЛАН», «эта чертова мышь»? Откуда он знал об их отношениях?..

«Да не знал он! Не знал! Не мог знать! Никто из людей этого не знает!» — накричал на самого себя Чип. И тут же сам себя поправил: нет, неправда, один человек точно знал…

И в этот момент сердце одного очень необычного бурундука сжалось от очень нехорошего предчувствия.

* * *

На первый взгляд это был самый обычный конференц-зал с длинным широким столом, комфортабельными креслами, плазменным экраном во всю стену и всеми остальными атрибутами собрания совета директоров любой уважающей себя и уважаемой другими корпорации. Второй взгляд заметил бы отсутствие окон, компенсированное панорамными фотоснимками и дополнительными вентиляционными решетками, третий — узнал бы в сидящих за столом строго одетых четырех мужчинах и одной женщине действующих руководителей органов власти и безопасности Соединенных Штатов Америки, а чуткий слух уловил бы остаточную вибрацию работающих за стенами, полом и потолком шумогенераторов. После чего незамутненный разум заключил бы, что именно в этой защищенной всеми мыслимыми и немыслимыми средствами от прослушивания и несанкционированного проникновения комнате в данный конкретный момент вершится история мира.

И был бы очень близок к истине.

— Дама и господа, безмерно рад нашей встрече! — поприветствовал собрание председательствующий. — Сегодня она пройдет в несколько необычном составе. Кроме безвременно и, не побоюсь этого слова, геройски покинувшего нас мистера Карлайла, сегодня мы также недосчитаемся Лоуренса, который просил передать вам его извинения за полную неспособность вырваться из офиса. Думаю, принимая во внимание прошлые заслуги и нынешний гигантский объем работы, свалившейся на плечи нашего дорогого генерального прокурора, мы его с радостью поймем и простим.

Возражений не было, и председательствующий улыбнулся.

— Благодарю всех за единство. Отрадно наблюдать то, чего в обычной жизни очень недостает. Еще более отрадно знать, что, вопреки неурядицам, наши ряды не только сплачиваются, но и пополняются. Правда, новый вице-президент всё еще, что вполне ожидаемо, находится под слишком пристальным вниманием прессы, чтобы посвящать его в наши дела, поэтому я сделаю это позже. Сейчас же я с огромным удовольствием представляю присутствующего здесь в первый и, дай-то Бог, не последний раз уже не и.о., а полнокровного директора Центрального разведывательного управления Роберта Патрика Каннингема! Прошу любить и жаловать!

Каннингем встал и учтиво поклонился. Женщина несколько раз громко хлопнула в ладоши, мужчины ограничились приветливыми кивками.

— Расскажите что-нибудь о себе, Роберт, — попросил председательствующий. Все, в том числе Каннингем, рассмеялись. Показав взмахом ладони, что «вопрос» снимается, мужчина во главе стола продолжил: — Как вам здесь? Нравится?

— Нравится, — кивнул директор ЦРУ. — Хотя, если честно, я ждал большего. У нас тоже такая комната есть. Поменьше, разве что, а в остальном — всё то же самое. Я даже немного разочарован.

— Что поделать, — бессильно развел руками председательствующий, — все совершенные вещи так или иначе будут походить друг на друга. Но, думаю, мы всё же найдем, чем вас удивить. Хотя, признаюсь, учитывая ваши похождения, это будет очень непросто.

Сие утверждение Каннингем оспаривать не стал. Его карьерный взлет мог вызвать зависть у героя авантюрного романа. Всю жизнь он продвигался по служебной лестнице степенно, не спеша, ступенька за ступенькой, следующей из которых должна была стать пятая по значимости должность в иерархии Национальной тайной службы. Правда, этот пост был занят Лероем Мортимером Джексоном, который был слишком авторитетным, чтобы его сместить, и слишком любил свою работу, чтобы принять приглашение перейти в другое ведомство. Поэтому курируемому им подразделению передали Арчибальда Сноу — чтобы убить двух зайцев одним взрывом. Вот только не учли при этом, что Джексон — друг детства заместителя начальника президентской охраны Тревора Фитцджеральда Брэнсона. В конечном счете, правда, всё получилось гораздо лучше, чем рассчитывал Роберт и его кураторы, хотя каналья Прайс, надо отдать ему должное, в итоге его всё-таки раскрыл. И если бы не те же Брэнсон с Блейзером, расколол бы, и всем присутствующим в этой комнате пришлось бы повторить путь Доминика Карлайла…

— …за что мы все вам очень благодарны! — как раз закончил перечисление свершений Каннингема председательствующий.

— Премного благодарны! — подтвердил сидевший напротив Роберта лысый мужчина с туго обтянутым кожей скуластым лицом и оттопыренными ушами, занимавший пост министра национальной безопасности США. — Правда, с Остерманом вы, похоже, поспешили, так как Брэнсон узнал о его причастности лишь после его смерти, а не наоборот…

— Я не виноват, что его инициалы совпали с первыми буквами слов «крестный отец», — Роберт говорил спокойно, но было видно, что реплика министра его задела.

— Никто вас ни в чем не винит, — успокоил его председательствующий. — Вы не могли знать наверняка и действовали сообразно худшему из возможных сценариев. Мы все так делаем, поэтому до сих пор живы. Возражения? Отлично. Тогда я, с вашего позволения, буду считать вступительную часть законченной и перейду к повестке дня. Пятеро присутствующих действительных членов означают наличие кворума, что очень хорошо, так как нам надо принять сразу несколько важных решений. Начнем с обзора международной обстановки, и первым по алфавиту у нас идет Айран. Дональд, вам слово.

Сидевший по левую руку от председательствующего статный черноволосый семидесятишестилетний мужчина, которому нельзя было дать больше пятидесяти, достал из нагрудного кармана пиджака очки в тонкой оправе и склонился над разложенными перед ним листками.

— В настоящий момент айранцы как никогда готовы к войне. Подразделения Первой армии, а именно две пехотных, одна бронетанковая и одна парашютная дивизии переведены на усиленный режим несения службы, а подразделения Второй армии, а именно три пехотных, две бронетанковые и одна механизированная дивизия приведены в боевую готовность в преддверии, как сообщают официальные источники, крупномасштабных общевойсковых учений «Щит Востока». Количество одновременно находящихся в воздухе самолетов за последний месяц выросло в два раза, находящихся в открытом море кораблей ВМС — в полтора раза, подводных лодок — в три раза; в частности, в данный момент на боевом патрулировании находятся сразу все айранские субмарины класса Кило[8].

Дональд перевернул листок, на который до этого взглянул только раз. Если бы он читал всё, там написанное, то мог бы выступать и полчаса, и час, но на этих заседаниях следовало быть лаконичным, тем более, что полные тексты докладов всегда рассылались всем причастным заблаговременно.

— Однако мои аналитики и я сам сходимся во мнении, что в ближайшее время Айран воевать не начнет. В прошлом месяце они провели несколько мелких маневров ограниченными силами, но даже на этом уровне всех поставленных задач в полном объеме не решили из-за проблем со связью и координацией. Еще осенью они подобных сложностей не испытывали, поэтому можно с уверенностью утверждать, что потеря «Мэйнстэя» крайне негативно сказалась на их оперативных возможностях. Сейчас они ведут переговоры с Индией о предоставлении им аналогичного самолета в аренду, но индийские «Мэйнстэи» оснащены другим радиолокационным комплексом, интеграция которого с айранскими боевыми информационно-управляющими системами потребует значительного времени. Поврежденный «Мэйнстей» до сих пор находится в Орумии, поскольку русские отказались его ремонтировать, мотивируя это введением новых, отсутствовавших в момент продажи санкций ООН. Ранее, напомню, они под аналогичным предлогом отказались поставлять обещанные комплексы «Гаргойл-Би»[9], которые должны были обезопасить воздушное пространство над стратегическими объектами Айрана, прежде всего столицей и Бюсирской АЭС, что также самым непосредственным образом скажется на готовности айранцев, прежде всего моральной, начать боевые действия. Так что «Перевал», — тут Дональд позволил себе отойти от шаблонов деловой лексики, — это очень и очень крутая штука!

— Прайс и Симпсон были очень толковы, — согласился Каннингем. Он по-прежнему чувствовал себя скованно, но заключительная реплика соседа подвигла его несколько раскрепоститься. — Но без нашей торговой марки…

— Бывшей торговой марки, — мягко поправил председательствующий.

— Да-да, конечно, — согласился Роберт. После того, как «Черный стол» в массовом сознании стал «не врагом, а лишь инструментом врага», члены организации решили пожертвовать это название своему силовому блоку, а себе, мозговому центру, придумать новое, в честь какого-то другого предмета обстановки зала для совещаний либо его самого. Предварительно остановились на варианте «Зеленая комната», но окончательного утверждения еще не проводили. — Без нашей бывшей торговой марки у них бы ничего не получилось!

— А у них и так ничего не получилось, — возразил Дональд. — Да, они сделали первый ход, но до победного конца партию довели уже мы. Хотя это было не сказать, чтобы чересчур сложно. Русские выигрывают войны, но проигрывают игры.

— И информационные кампании! — дополнила сидевшая прямо напротив него и по правую руку от главы совета женщина.

— Ну, об этом я вообще молчу…

— И напрасно! Напрасно! В данном случае они бы спокойно от всего отвертелись, если бы не Блейзер! Его им крыть было нечем! И до сих пор нечем! Что им, что всем остальным! И этим надо пользоваться! Он гораздо лучше подходит на роль «сливного бачка», чем «ВикиЛикс»!

— По-моему, это слишком уж смелое заявление, — не согласился министр национальной безопасности.

— Отнюдь, Майкл! Отнюдь! Даже мои друзья из «Репортеров без границ» говорят, что у них появился «симптом Блейзера»!

— Может, всё-таки «синдром»? — подсказал председательствующий.

— Может! Если не «симптом», то точно «синдром»! Так вот, вы знаете, что это такое?! Вот вы, Роберт?! — обратилась она к новичку. — Вы знаете, что это такое?!

— «Синдром Блейзера»? — Каннингем покачал головой. — Первый раз слышу…

— Рассказываю! Это когда всех, всех абсолютно, оценивают в зависимости от их согласия с Блейзером!

— Странно, — удивился Роберт. — Я слышал, в журналистских кругах его не очень любят…

— А никто и не говорит о любви! Просто он очень удобен! Кто сейчас рискнет пойти против него?! Никто! Кто осмелится сказать дурное слово в его адрес?! Да никто! Он — идол, понимаете?! Ему завидуют, желают зла, его за глаза поносят и проклинают! Но за глаза! А на публике — совсем другое дело! Официально он — герой! А против героя не попрешь! Свои же товарищи первые скажут: «Как, ты пошел против Блейзера?! Ату его! Ату!» Он — не просто авторитет! Он — оружие! Средство сдерживания! Средство контроля! Боже, я как представлю, что мы собирались убить его, мне аж дурно становится!

— Интересное наблюдение, — признал Каннингем.

— Необычайно интересное, — согласился председательствующий. — Этот вопрос мы обязательно рассмотрим и, как мне кажется, не раз, но сегодня у нас чуть другая программа, поэтому возвращаемся к международным делам. С Айраном вроде разобрались: одно бряцание и блеф. Дальше на очереди Акбарнистан, а это епархия Госдепартамента. Мадлен, мы вас очень внимательно слушаем.

— И правильно делаете! — возраст позволял государственному секретарю не пользоваться ни бумагами, ни очками, поэтому она откинулась в кресле и, отработанным жестом поправив густые черные волосы, сложила руки на животе, скрестив пальцы. — Наши худшие опасения подтверждаются! Джикуай вынес «Новую промышленную политику» на обсуждение в парламент!

— Надо понимать, полностью проигнорировав ваши предупреждения?

— Да! То есть, нет! Хуже! Он абсолютно уверен, что это пойдет на пользу всем!

— Молодой, наивный, — снисходительно прокомментировал Дональд.

— Да не то слово! Он на самом деле во всё это верит! Видит в этом свою роль, судьбу, предназначение! Фанатик, самый настоящий фанатик!

— Его бы энергию да в нужное русло… — председательствующий мечтательно вздохнул.

— Мы пытались, — напомнил Каннингем. — Наш снайпер даже застрелил стоявшего рядом с ним телохранителя. И это не считая покушений, устроенных аль-Зубайри. Как после этого можно быть пацифистом?

— Нобелевскую премию мира абы кому не дают, — глубокомысленно заметил министр национальной безопасности. У Мадлен заблестели глаза.

— Слушайте! А ведь это идея! Давайте ему еще одну организуем!

— Зачем? — спросил председательствующий.

— Объясняю! Вручение премии мира проходит в Осло! В Норвегии! Если убить его прямо в ходе церемонии награждения и обставить всё, будто в этом замешаны люди из охраны, норвежцам придется несладко! И если мы предложим им расплатиться за наше молчание пакетом акций «Статойла»[10]…

— Ну вы, Мадлен, и выдумщица! — похвалил Дональд.

— За это и ценим! — улыбнулся председательствующий. — В принципе идея неплоха, но всё-таки это было б уж слишком изящно. Так тоже нельзя, можно перестараться. Проще и надежней сделать это в Акбарнистане, тем более, что в их органах безопасности сейчас форменный бардак. Я правильно цитирую вас, Роберт?

— Абсолютно! — засвидетельствовал Каннингем. — Они полным ходом борются с наследием аль-Хасиба, чьи методы и стиль руководства, как «вдруг» оказалось, представляли собой «кровавый отголосок хаддамовских времен беспросветного террора». Это я, между прочим, председателя Джикуая цитирую. Так что убить его на самом деле несложно, даже необязательно «Черный стол» подключать.

— И слава Богу! — обрадовался министр национальной безопасности. — С «Черным столом» как раз идет война, я буквально вчера рапортовал согражданам о выдающихся успехах на этом поприще, и если он так скоро вновь кого-нибудь убьет, мой авторитет будет сильно подорван!

— Почему? — искренне удивилась госсекретарь. — Напротив! Граждане проникнутся важностью борьбы с мировым злом, и Конгресс просто обязан будет увеличить финансирование этого правого дела!

— Если корову доить слишком часто, у нее лопнет терпение, — остудил ее пыл председательствующий. — «Черный стол» заявит о себе, когда слишком многие начнут задавать вопросы о целесообразности дальнейшей борьбы с ним. К тому же, лидера Акбарнистана он уже убивал, пусть даст другим, они тоже хотят. Думаю, какой-нибудь переживший «бойню в Патаке» лейтенант покойного аль-Зубайри будет не прочь отомстить за смерть любимого командира. Что скажете?

— Да, это хороший сценарий, — кивнул Каннингем.

— Должно сработать, — присоединился к нему Дональд.

— Я только «за», — повторил Майкл.

— Убедили! — сдалась Мадлен.

— Голосуем, — объявил председательствующий. — Всех, кто за устранение председателя Джикуая руками сторонников аль-Зубайри, прошу поднять руки. Благодарю. Единогласно. Решение принято.

— Несчастная страна! — покачала головой госсекретарь. — Лидеры гибнут один за другим! Похоже, она действительно проклята!

Ее восторженный цинизм не мог оставить слушателей равнодушными, и председательствующий милостиво выделил на обмен остротами целую минуту, по истечении которой поднял руку и объявил:

— Итак, зарубежная часть повестки дня исчерпана, переходим к делам внутренним. Майкл, прошу.

— Я буду краток, — предупредил министр национальной безопасности. — Ситуация полностью под контролем. Брэнсон, как мы и планировали, взял в свою команду нескольких наших людей, так что мы будем в курсе всех его дел, коих у него в данный момент невпроворот. На крайний случай к нему приставлен наш агент из посвященных с недвусмысленными инструкциями. У меня всё.

— То есть, вы таки решили убивать его?! — госсекретарь округлила глаза. — После всего, что он для нас сделал?!

— Ему уже дали медаль Свободы, — сказал Дональд. — Больше мы ему ничего не должны.

— Да ему и дюжины таких медалей будет мало! И потом, мы же голосовали!

— Мадлен, пожалуйста, не нервничайте так, — вмешался председательствующий. — Мы прекрасно помним, что если бы не Брэнсон, нам не иметь и десятой доли нынешнего присутствия в органах власти всех уровней. Его идея, что Блейзер — второй Гангидзе, просто гениальна, и мне завидно и даже немного стыдно, что я до такого не додумался. Но в этом-то и заключается проблема. Брэнсон, к счастью и, одновременно, к сожалению, весьма умен и прозорлив и может что-то заподозрить. К этому надо быть готовыми и морально, и материально. Напомните, Майкл, какие у нас возможные сценарии?

— Убийство сбежавшим из тюрьмы Эваном Бергом, убийство жаждущим мести «Черным столом» и смерть в силу естественных причин, — послушно перечислил министр.

— Как по мне, убийство из мести — вполне естественная причина смерти! — пошутила госсекретарь.

— Мадлен, вы сегодня в ударе! — отсмеявшись, похвалил председательствующий. — Что ж, вопрос с Брэнсоном, по крайней мере, на данный момент, будем считать решенным. А вот по следующему пункту окончательное решение нам еще только предстоит принять. Отдельного докладчика по этой теме нет, так как мы ее уже обсуждали. Да-да, Майкл, вы всё правильно поняли, речь о Счастливчике и его команде. Каковы ваши успехи?

— Мои люди еще раз встретились с Нимнулом и показали ему фотографии подходящих под описание деревьев Центрального парка. В одном из них он уверенно опознал то, где, согласно его утверждениям, находится штаб грызунов, в котором он побывал, будучи мухой[11]. Затем мои люди зачитали Нимнулу предоставленное вами описание подружки Счастливчика, и он без раздумий заявил, что эта мышь — одна из их группы, и что она у них там техник. Иными словами, всё сходится. Конечно, если этому психу можно верить…

— Нужно верить, — мягко, но властно сказал председательствующий. — Мы слишком долго считали его простым сумасшедшим. Если бы я знал о его показаниях, когда Счастливчик находился в Белом доме, сейчас нам не нужно было бы планировать зачистку Центрального парка.

Дональд нервно кашлянул.

— Не думаю, что это хороший план…

— Так составьте хороший. Вы у нас министр обороны или я? Придумайте что-нибудь. Учения по гражданской обороне, угрозу бактериологической атаки, да хоть вторжение пришельцев сымитируйте, но сделайте это. И быстро. Пока все верят, что Брэнсона спасла штукатурка, а ЦРУ взломал молокосос-очкарик, но как долго это продлится, неясно. Тем более неясно, как скоро эти грызуны раскопают еще что-нибудь, а они на очень многое способны. Необходим упреждающий удар. Голосуем. Всех, кто за боевую операцию по уничтожению…

— Я против! — выкрикнул Каннингем.

— Простите, Роберт, что?

— Я против! — повторил директор ЦРУ. Он сам не ожидал от себя такой смелости и очень жалел, что перебил председательствующего, не дождавшись собственно голосования, ведь для принятия решения оно должно было быть поддержано всеми присутствующими, и ему так или иначе дали бы высказаться и пояснить свою позицию, однако сейчас отступать было поздно. — Не знаю, что представляют собой остальные грызуны, но мышь-ликвидатора надо сохранить! Она слишком ценна! Драгоценна!

— Ошибаетесь, Роберт. Она больше не ликвидатор. Ее чип вышел из строя.

— Мы не можем быть уверены!

— Можем. Буквально на следующий день после Церемонии Мира ему была дана команда самоуничтожиться. Но раз мышь жива, значит, ничего не произошло. Следовательно, ее чип не работает, а без него она ровно такая же мышь, как и все остальные.

— Неправда! Она уникальна! У нее феноменальный интеллектуальный потенциал! Поэтому ее и выбрали для этого проекта!

— Вынужден с прискорбием признать, что проект оказался не слишком удачным.

— Как это не слишком удачным?! — искренне возмутился Каннингем. — Она же убила Хаддама! Самого Хаддама!

— А потом чуть не убила кое-кого другого.

— Хорошо, — сдал позиции Роберт, — ПЛАН возобновлять не будем. Но ей же можно и иное применение найти! Превратить во что угодно! У нее колоссальное будущее!

— Я понимаю и приветствую ваш энтузиазм, Роберт, но ПЛАН доказал, что использование животных, пусть даже высокоинтеллектуальных, но подверженных инстинктам и так и норовящих зажить собственной жизнью, сопряжено с огромным риском, и лично я идти на такой риск благоразумно отказываюсь. Хватит нам человеческого фактора и технических неполадок. Знаю, вы сторонник экономии и повторного использования ресурсов, и иногда, как, например, с тем автоматом, без этого не обойтись, однако это явно не тот случай. Станете возражать?

Каннингем обвел глазами остальных присутствующих, но понимания не встретил и вздохнул.

— Не стану.

— Хорошо. Голосуем. Всех, кто за боевую операцию по уничтожению Счастливчика и его команды, прошу поднять руки. …Роберт, не зевайте. …Благодарю. Единогласно. Решение принято. Дональд, у вас есть пять дней. Я в вас верю. Вопросы, предложения, пожелания? Хорошо. На этом, джентльмены и леди, я вынужден вас покинуть, меня ждут в Иерусалиме и Каире. Программа напряженная, поэтому о дате следующей встречи я сообщу вам отдельно. Но не спешите расходиться, программа дня еще не исчерпана. Во-первых, директор Каннингем подготовил доклад о стратегии, разработанной его элитной аналитической группой, если я не ошибаюсь, ТоМогРаф…

— ТоМоргРаф, — услужливо подсказал Роберт. — Тонсон, Морган и Рафферти.

— Так я и знал, что что-то пропустил. Вечно с этой буквой «р» какие-то проблемы, — посетовал председательствующий, рассмешив всех, кроме Каннингема, вогнанного этой репликой в краску. Что и говорить, неприятная вышла история с состряпанным им документом о якобы причастности Прайса и Симпсона к похищению Ферранте, который должен был через Энди Уэбера попасть в прессу, но так и остался лежать нетронутый на сервере ЦРУ, поскольку клавиша «р» залипала и фамилия Ферранте оказалась написанной неверно. — Я правильно понимаю, Тонсон в ТоМоргРафе и Тонсон в РеМингТоне — это один и тот же Тонсон?

— Да. Сперва я думал поступить с ним, как с Рейесом и Минг, но когда узнал, что это он вычислил местонахождение Брэнсона и телефоны группы Счастливчика, решил его, наоборот, повысить.

— И правильно сделали! Стратегия по скупке активов разгромленной корпорации «Хорайзон» и превращение ее в тайный неподотчетный Конгрессу инкубатор эффективных «средств убеждения» посильнее сибирской язвы — это что-то с чем-то!

— Неподотчетный — это хорошо! — оскалился Дональд.

— Чем меньше Конгресс знает, тем спокойней спит! — поддержал его Майкл.

— Да, мне этот момент тоже больше всего понравился, — согласился председательствующий. — Но это еще не всё. Наша очаровательная Мадлен сгорает от желания рассказать вам о разработанной ею концепции «теневого Интернета» для несогласных и угнетенных из антидемократических стран-изгоев. Оба доклада очень интересны и актуальны и на меня лично произвели огромное впечатление! Уверен, вам они тоже понравятся! Приятного прослушивания!

Пожав на прощанье руки всем четверым, председательствующий покинул их через шлюзовую камеру, соединявшую зал с внешним миром, в роли которого выступал предбанник с постом вооруженной охраны, массивными дверями в убежище и автономный командный центр на случай ядерной войны и экспресс-лифтом. Поднимаясь на высоту десятиэтажного дома, мужчина еще раз прокрутил в голове заседание и решил, что всё, как обычно, прошло хорошо. Намного лучше, чем в Конгрессе с его дебатами, поправками, внесениями-отзывами и необходимостью всякий раз проскальзывать меж дождевых капель, сводящей к нулю шансы на принятие действительно эффективных и прогрессивных мер. Чего-то другого, впрочем, ждать от полтысячной толпы было бы верхом наивности. Правило «Бог на стороне больших батальонов» верно непосредственно на поле боя, но если в штабе слишком много генералов — жди беды. Консулам Древнего Рима хватало мудрости в случае опасности передавать всю полноту власти диктатору, что позволяло избегать затягивания с принятием решений и размывания ответственности. Представительская демократия, однако, делает современных «консулов» чересчур многочисленными и зависимыми от голосов публики, а люди, постоянно оглядывающиеся назад, быстро перестают понимать, что ждет их впереди. В тучные годы это не бросается в глаза, но в тощие — просто неприемлемо. Здесь нужен диктатор. И если консулы его не назначают, он назначает себя сам.

Вынув персональную магнитную карточку из специальной прорези и превратив лифт из экспресса в обычный подъемник, связывающий три надземных и два подвальных этажа стоящего над тайным залом здания, мужчина покинул кабину и пошел направо по белому коридору. Туда выходили несколько коричневых дверей, из-за которых благодаря отличной звукоизоляции не доносилось ни звука, хотя работа там кипела круглые сутки. К качеству оной у мужчины имелось несколько претензий различной степени обоснованности, но сегодня он спешил, поэтому направился прямиком в свой кабинет за материалами, которые собирался изучить в дороге. В обставленной с любовью и вкусом комнате было собрано много важных, интересных и красивых вещей, но больше всего мужчине нравилась картина, представлявшая собой уменьшенную копию полотна Эмануэля Лойце «Вашингтон пересекает Делавэр», что было неудивительно, ведь изображенный на ней героический эпизод войны за независимость очень напоминал то, что ныне приходилось делать ему.

Параллели были многочисленны и очевидны. Узкая и длинная деревянная лодка, в честь которой Вашингтон вполне мог назвать свою небольшую, состоящую лишь из двенадцати членов команду. Есть и другие лодки, с большим количеством людей, оружия, даже с лошадьми, но они далеко позади, у самого края сцены, будто ждут, что лодка лидера укажет им безопасный путь среди льдин, устилающих мерзлую реку. И команда Вашингтона плывет вперед, к уже хорошо видимому берегу, сочетая чистоту помыслов с трезвым и непредвзятым расчетом, диктующим, какие льдины лучше обойти, какие — бесцеремонно оттолкнуть веслом, а какими воспользоваться, как тараном, чтобы убрать с дороги самые крупные, острые и опасные экземпляры. Они продвигаются целеустремленно и неутомимо, с нечеловеческим упорством — но без ослиного упрямства, демонстрируя как быстроту реакции, так и готовность и, самое главное, способность на ходу отказываться от принятого решения в пользу ранее отвергнутого, но в итоге оказавшегося более удачным. И всё ради того, чтобы водрузить на отвоеванном у врагов берегу звездно-полосатый стяг свободы…

Точно как «Черный стол».

Молниеносная и разящая реакция на провал покушения на Хаддама и смертный приговор его пасынку и внучке. Разработка и осуществление в сжатые сроки сложной многоходовой комбинации, призванной одновременно сорвать операцию ЦРУ «Славянский шкаф», вывести своего человека на пятую позицию в иерархии НТС, устранить опаснейшего свидетеля доктора Арчибальда Сноу и взвалить значительную часть ответственности за его гибель на СМИ, хотя бы на время вынудив их стать своими пусть норовистыми, но всё-таки союзниками, подстегиваемыми жаждой отомстить за смерть невинно убиенного коллеги и Героя, Поведавшего Миру Всю Правду…

Должно было получиться хорошо.

Но получилось еще лучше.

Активное и эффективное вмешательство Тревора Брэнсона было непредвиденной помехой, однако разработанная им теория о Блейзере как Гангидзе-2 оказалась настолько интересной и многообещающей, что грех было не переключиться на ее развитие. Понятное дело, нельзя было обойтись без Мирошниченко-2, роль которого должен был исполнить другой опасный противник, Джон Блант. Его дискредитация поставила бы жирный крест на расследовании, и без того подорванном смертью Брэнсона от рук якобы целившегося в президента США снайпера. Но Брэнсон выжил, а Блант, наоборот, погиб, поэтому пришлось спешно делать Мирошниченко-2 уже из Брэнсона. Для этого из составленного «под Бланта» набора видеофрагментов отобрали те, где присутствует Брэнсон, и выделили вместо Бланта его, а ему домой вместо якобы обнаруженных им ранее документов о секретных счетах Бланта, изобличающих последнего как изменника Родины на довольствии у врагов Америки, подбросили орудие его, Локвуда и О’Брайена убийства в комплекте со спешно изготовленными паспортами разных стран. Потом, когда Брэнсону удалось бежать, из него старательно вылепили беспощадного террориста и под этим соусом арестовали его товарищей и подругу детства, ожидая, что он поймет бесполезность дальнейшего сопротивления и сдастся, чтобы облегчить их участь. Когда же этого не произошло, а единственная ведущая к нему ниточка оборвалась с непредвиденной смертью Говарда Сэлинджера, Каннингем предложил перевернуть всё с ног на голову и превратить Тревора в героя, а охотящихся за ним Прайса и Симпсона, соответственно, во врагов, что и было сделано со скоростью и точностью механизма швейцарских часов…

Глупых противников такая «непоследовательность» могла бы рассмешить, недалеких друзей — привести в уныние, и это было бы их общей огромной ошибкой, ведь именно способность адаптироваться к внешним условиям определяет жизнеспособность системы, неважно, биологической, экономической или политической. Конгресс этого гарантированно не понял бы и в жизни не вручил бы такому противоречивому герою, как Тревор Брэнсон, свою Золотую медаль[12] и не назначил бы его на столь высокий пост. Поэтому пришлось, несмотря на возражения, вручить ему медаль Свободы и организовать пост заместителя директора Секретной службы, ведь «Черному столу» нужны не только убежденные сторонники из числа сотрудников силовых ведомств и используемые втемную фанатики вроде того же Хиггса, но и убежденные противники. Желательно такие, чьи авторитет и преданность Америке непоколебимы, и их осуждение, даже обоснованное, будет в массовом сознании автоматически приравниваться к признанию собственной вины. Если среди представителей прессы свирепствует «синдром Блейзера», то политические круги надо заразить «синдромом Брэнсона» и убирать с его помощью тех, кого не сдюжит следственная комиссия. Отгонять льдины льдинами. Точь-в-точь как солдаты Вашингтона на знаменитой картине, копия которой украшала приемную Западного крыла Белого дома до тех пор, пока мужчина не распорядился перевесить ее в свой кабинет, прозванный за необычную форму Овальным…

— Господин президент?

Джордж Логан обернулся на вежливый оклик и расплылся в улыбке.

— А, Дэвид, это вы! Давно вас здесь не видел! Стало быть, рука в порядке?

— В полном, сэр, — Джилленхолл подал ладонь для рукопожатия, чтобы его патрон мог лично убедиться в боеспособности своего верного стража. — Кортеж готов, ваша жена и дочь обещали подойти через минутку.

— Знаю я их! — рассмеялся президент. — Где минутка, там и десять! Но нам пристало быть пунктуальными, поэтому веди. Маршрут не забыл, я надеюсь?

— Никак нет, — в подтверждение своих слов Джилленхолл уверенно направился к выходу в Западную колоннаду. Логан бросил еще один взгляд на картину и пошел за ним, не переставая удивляться мастерству художника позапрошлого столетия, сумевшему с помощью обычных красок и холста сформулировать стратегические задачи Соединенных Штатов Америки на все времена и указать универсальные, независимые от года и эпохи, способы их решения.

Тогда, в конце XVIII века, Джорджу Вашингтону нужно было выбить гессенских солдат с земли, на которую у них не было никаких прав, и которая была нужна самим американцам, и его отряд двигался к цели, преодолевая и подавляя сопротивление торосов. Сегодня, в начале XXI века, ему, Джорджу Логану, нужно было обеспечить энергетическую безопасность своей страны, неразрывно связанную с запасами нефти, которая нужна всем, но которой на всех, очевидно, не хватит. А значит, надо распространять свое влияние туда, где ее много, преодолевая и подавляя сопротивление тех, кто стремится сделать то же самое либо, что вовсе недопустимо, уже сделал и теперь сидит на этом богатстве, как собака на сене, не имея возможности воспользоваться им в полной мере и не давая это сделать никому другому…

Не для того Фарида Джикуая приводили к власти, чтобы он платил за это черной нефтяной неблагодарностью, ой, не для того…

А ведь он, Логан, искренне считал Фарида своим другом…

Конечно, Джикуай мог возразить, что в преподносимые друзьям в дар флэш-накопители не встраивают передатчики, при попадании в радиус действия замаскированной под невинный булыжник или предмет интерьера станции пассивного слежения включающиеся по аналогичному RFID-меткам принципу и сбрасывающие все данные на миниатюрные жесткие диски, регулярно заменяемые специально внедренными либо завербованными людьми; не АйФон, конечно, но тоже неплохо. И был бы по-своему прав. Но ведь и это, и круглосуточное наблюдение — всё исключительно ради пользы его и их до недавнего времени общего дела! Но раз он хочет разорвать неписаный контракт — что ж, его право. Незаменимых людей нет. Ну, разве что за очень редким исключением…

— С рукой точно порядок? — забеспокоился Логан, увидев, как Джилленхолл чуть менее уверенно, чем хотелось бы, толкает не самую тяжелую в мире дверь.

— Пустяки, сэр. Пройдет. Мне уже не впервой ловить пулю.

— Хотите сказать, после первого ранения все остальные не страшны? — полушутливо спросил президент, намекая на историю с Сэлинджером.

— Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам, — невозмутимо произнес Дэвид.

Этому принципу он следовал в общей сложности пять раз: когда после промашки с Бенджамином решил вербовать Блейзера лично; когда в ходе «расширенных консультаций» давил авторитетом и ранением представителей ФБР и ЦРУ, чтобы забрать расследование «дела Блейзера» под контроль своего ведомства и своего заместителя; когда вызывал к себе Бланта, чтобы сообщить ему о якобы поступившем ему звонке «с самого верха» с просьбой унять зашедшего опасно далеко Брэнсона; когда готовился к разговору с Ферранте; и когда пришел к выводу, что убедить Сэлинджера выдать Брэнсона можно только путем организации ложного покушения на собственную жизнь. С репортером всё прошло настолько гладко, что он решил и впредь использовать свое настоящее имя, благо, в это никто никогда не поверил бы, а позже, во время их с Брэнсоном последней встречи, даже свалил на Бланта свой маршрут незаметного покидания гостиницы…

Но дальше начались сплошные неудачи.

Сперва упрямый Брэнсон не внял предупреждениям, и Дэвид был вынужден подключить Ферранте, который хоть и проработал под началом Джилленхолла сравнительно недолго, был вполне способен опознать его голос, из-за чего пришлось использовать голосовые фильтры. Среднезападный акцент Рассел, правда, всё равно распознал, и Джилленхолл уже было подумал, что придется его ликвидировать, но, как показала дальнейшая беседа, пытки и препараты ЦРУ сделали с памятью Ферранте свое черное дело. Как и, увы, со способностью рационально мыслить, поскольку он явно решил, что после выполнения работы его уберут, хотя этого ни у кого и в мыслях не было, и вместо Брэнсона убил трех очень ценных агентов, включая двух посвященных, то есть знавших, кто именно стоит за «Черным столом», и служивших не за деньги, а за идею…

Наконец, Сэлинджер в порыве безрассудного мужества принял на себя предназначавшиеся бронежилету Джилленхолла пули и начисто обрубил последний из могущих вывести на Брэнсона концов, после чего на сцену вышел Каннингем с идеей о превращении Брэнсона в хорошего парня путем, в частности, фальсификации результатов баллистической экспертизы убившего Сэлинджера пистолета-пулемета, которая, несмотря на яростные протесты Джилленхолла, получила одобрение совета. В итоге Роберт, хоть и не без проблем, своего добился и заделался директором ЦРУ, а проигравший Дэвид остался тем, кем был: «Помодыром» Секретной службы. Увы, всё закономерно и по правилам, как и ритуальная похвала со стороны президента за верность делу, уничтожение письма Бланту о Хиггсе, быстроту переключения с Мирошниченко-Бланта на Мирошниченко-Брэнсона и качественную, хоть и безрезультатную, задумку с утечкой в прессу информации о местонахождении семьи Блейзера и аресте Марджори Джексон. Тогда Дэвид, пользуясь случаем, еще раз поднял вопрос об устранении слышавшего его голос Стэна, на что получил недвусмысленный ответ: он не публичный политик и у Блейзера очень мало шансов случайно услышать и опознать его голос; если совсем невмоготу, можно обратиться к логопедам ЦРУ, умеющим избавлять людей от любых акцентов. Что ж, тоже вариант…

— Как там дела с системой безопасности? — спросил Логан, замедляя шаг и пристально изучая почки на одной из росших в Розовом саду декоративных яблонь.

— Работаем, сэр. Перенастраиваем все датчики на насекомых и мелких животных. Но предупреждаю сразу: будет много ложных срабатываний. Здесь полно белок, птиц и…

— Избавьтесь от них.

— Как это, сэр?

— Откуда я знаю, как? Придумайте что-нибудь. Грызунов отловите и деньте куда-нибудь, от птиц поставьте отпугиватели… Да мало ли способов есть, в самом деле! Кто из нас специалист по безопасности, вы или я?

— Я, сэр.

— Вот и действуйте!

— Уверяю вас, сэр, мы действуем. Но ваша дочь и ее дружки из PETA[13] могут…

— Моя дочь — это мое дело! Ваше дело — охрана!

— Как скажете, сэр.

— Вот именно! — Логан сердито одернул пиджак и ускорил шаг. Он с пониманием относился к зоозащитным взглядам Тресс, но безопасность была гораздо важнее. Он не имеет права потерять то, что добыто такой ценой.

На операцию с Блейзером Логан пошел потому, что проводимое Объединенной следственной группой расследование грозило вот-вот выйти на подлинных организаторов «Черного стола» — президента США и самых доверенных членов его кабинета. Решимости придавали и результаты осуществленного Институтом Гэллапа исследования, зафиксировавшего уровень поддержки Логана на отметке в 73,22%. Результат очень высокий, но достаточный лишь для одного большого дела, поэтому жизненно важную для страны, однако чреватую скандалами и потрясениями реформу здравоохранения пришлось отложить в долгий ящик. И всё равно риск был беспрецедентный. Даже обвинение устами Блейзера «Черного стола» в покушении на Логана и нарочитая фальшивость удостоверений «агентов Секретной службы», призванная убедить всех, что президента и его администрацию откровенно подставляют, не могли гарантировать, что к выборам рейтинг действующего главы государства вернется на достаточный для переизбрания уровень. Сейчас же усилиями Брэнсона и Блейзера — вот ведь ирония судьбы! — у Логана в кармане был и второй президентский срок, и полный контроль над государственными и силовыми структурами, в первую очередь Разведывательным сообществом, а значит, самое время было переходить от увертюры к главному драматическому действу — выстраиванию «Нового Миропорядка».

Естественно, эти слова не обязательно писать в кавычках и с заглавных букв, но они лучше отражают важность и масштаб задачи, по сравнению с которой все другие — баловство. Блейзер в своей речи обвинил организаторов «Черного стола» в банальном стремлении к наживе, и это было настолько мелочно, что тянуло на уголовно наказуемое оскорбление чести и достоинства. Деньги — ничто, штампованный типографский продукт. Парадигма развития мира — вот то единственное, что сегодня действительно важно.

Во время Вашингтона на всех желающих не хватало Америки. Ныне тесной стала вся планета. Всем хоть сколь-нибудь сведущим людям давно очевидно, что одинаково высокий уровень потребления для всех она обеспечить не в состоянии. Принцип «живи и дай жить другим» уже не работает, на смену ему приходит правило «съешь или будь съеденным, иного не дано». Значит, неизбежно появление гегемона, который распоряжается и живет за счет всех существующих в природе ресурсов, в то время как все остальные перебиваются объедками с его стола, постепенно и поочередно исчезая с игрового поля навеки…

Вопрос не в том, хорошо это или плохо; это — неизбежно. Вопрос в том, кто станет этим гегемоном. Или, вернее, кто успеет стать им первым и, соответственно, единственным. Конечно, вслух это никто из главных претендентов не говорит, но их действия достаточно красноречивы. Китай столбит участки вокруг и около Средиземноморья, недобитая Россия «сосредотачивается» — а это значит, что США надо спешить. И что особенно обидно, если бы не принципиальный олух Прайс, растрезвонивший на весь мир правду о наличии у Хаддама ОМП, американский форпост в зоне Фарсийского залива появился бы на целый год раньше. На год! Именно столько, если по справедливости, Прайса надо было жарить на медленном огне, а не устраивать ему скоропостижный инфаркт по доброте душевной…

Впрочем, это уже история. Хаддама давно нет, Фарида тоже скоро не будет. Пожалуй, даже хорошо, что он дерзнул пойти на эту свою «Новую промышленную политику», так как теперь его со спокойной совестью можно первым принести в жертву «Новому Миропорядку», опирающемуся не на устаревшую концепцию Мировой Империи, неотвратимо уходящую в прошлое вместе со своими приверженцами вроде всё того же Прайса, а на стратегию Управляемого Хаоса. Да, это оксюморон. Да, это опасно. Но это, увы, единственный способ остановить конкурентов. Ведь если Акбарнистан, Айран, Египет и другие страны «Большого Юга» превратятся для Китая и России из партнеров в смертельную угрозу, им будет уже не до гегемонии. Тут бы ноги унести да рубежи отстоять. А значит, далекие от взбесившихся Евразии и Африки Соединенные Штаты получают фору…

А теперь внимание, вопросы: Конгресс за такое проголосует? Совбез ООН поддержит? Да ни за что! Но если Китаю и России простительно — проигрывать в борьбе за выживание никто не любит! — то как понять собственных сограждан, которые будут заламывать руки и вопить о попрании священных принципов демократии и прав человека? Как объяснить им, что если их страна не станет гегемоном, то спустя десять-пятнадцать лет к ним придут чужие солдаты и поставят их, демократуженных и правачеловекнутых, к стенам собственных домов, а когда они взмолятся: «За что? Мы же ничего не сделали!», им в ответ презрительно бросят сквозь зубы: «Вот именно! Вы не сделали ничего!»?..

Никак. Это необъяснимо. Человек либо понимает это и не задает глупых вопросов, либо нет. Большинство относится ко второй группе, поэтому ради его же блага действовать необходимо без оглядки на его мнение, тем более что оно, большинство, если вдуматься, никогда толком не знает, чего хочет. Не беда. Главное, что их президент знает…

— Похоже, мы первые, сэр, — заметил Джилленхолл.

— Похоже, — согласился Логан, ведь если бы его дочь была в Вестибюле, ее было бы слышно еще на выходе из Пальмовой комнаты. Пройдя по Центральному холлу, мужчины поднялись на государственный этаж Резиденции и вошли в Вестибюль точно в тот момент, когда с противоположной стороны, из Входного зала, показались Лора и Тресс Логаны в сопровождении двух подчиненных Джилленхолла.

— А я уж думал, мне придется вас искать! — поприветствовал родных отец семейства. — Как Тресс поела? Молоко всё выпила?

— До капли! — с улыбкой подтвердила первая леди. — Даже добавки взяла!

— Добавки? Молока? — Логан придал лицу нарочито недоуменное выражение. — Это что-то новое! Она хорошо себя чувствует?

— Очень! Тресс, расскажи папе, что случилось!

— Не расскажу! — первая дочь капризно выпятила губки. — Он не поверит!

— Поверю! — пообещал Джордж, присев на корточки и снизу вверх глядя на очень быстро подросшее чадо.

— Обещаешь?

— Обещаю!

Тресс жеманно помялась, но в конце концов смилостивилась над отцом и сказала:

— Ладно! Так и быть! Мне снились Счастливчик и его семья!

— У него уже семья?

— Да! У них и его мышки! У них десять детей и большая глубокая норка!

— Не дерево?..

— Норка! — Тресс топнула ножкой. — Ты обещал, что поверишь!

— Так я верю! Верю! Просто думал… Ну, ладно, а при чем тут молоко?

— А они его пили! Всей семьей! И нахваливали! И мне предложили! Но когда я его взяла, зазвонил будильник! Это было нечестно! Но я всё равно выпила молоко! И теперь буду его всё время пить! Вот так вот!

— Какой полезный сон…

— Как думаешь, к чему он?

— Кто? Сон?

— Да! Что он означает?

— Ну, я не знаю…

— Не обманывай! Президент знает всё! Ты мне сам говорил!

Припертый к стенке детской непосредственностью Логан капитулировал.

— Да, ты права! Я действительно знаю, что значит твой сон. Он значит, что… тебе нужно каждый день пить молоко и есть спаржу!

— Не буду спаржу! — возмутилась Тресс. — Спаржи во сне не было!

— А что же они ели?

— Не знаю, — девочка смутилась, — я не видела. Не успела увидеть… Но как увижу, скажу! Вот бы они мне поскорее приснились…

— Приснятся обязательно! — президент погладил дочь по голове и встал, чтоб идти, но Тресс еще не закончила.

— Папа! Пап! А ты не мог бы разыскать их?

— Кого? Счастливчика и его подружку?

— Да! — глаза первой дочери оживленно засияли. — Я так мечтаю их снова увидеть! Пожалуйста!

— Ты же была против держания животных в Белом доме, — напомнила ей мать.

— А я не буду их держать! Я их тут же отпущу обратно! Честно-честно! Только найди их! Ты же найдешь их?

— Надо подумать… — протянул Логан. Его посетила мысль использовать Тресс для выманивания Счастливчика и «ликвидатора» из их дупла, но он тут же отбросил ее. Раз этим грызунам хватает интеллекта для пользования мобильными телефонами и электронной почтой, не говоря уж о проникновении на сервер ЦРУ, то при виде первой дочери под своим деревом они наверняка заподозрят неладное и удерут. Нет, их всех надо накрыть одним ударом, внезапным и сокрушительным…

Кому-то может прийти на ум слово «неблагодарность». Что ж, пусть приходит, это их конституционное право. В свою очередь он, Джордж Логан, тоже имеет конституционное право считать их мнение ошибочным и противоречащим неумолимой логике причин и следствий. Действительно, данные грызуны очень помогли ему и Америке, но, во-первых, уже оказанная услуга ничего не стоит, а во-вторых, вряд ли они отдавали себе отчет, кому и чему помогают на самом деле. Да, он лично обязан Счастливчику жизнью, но жизнь одного человека, пусть даже и президента, ничто по сравнению с будущим народа и страны. Вот только вряд ли бурундуки и мыши, даже самые интеллектуальные, способны это понять.

А вот помешать претворению в жизнь его планов, как показала практика, они очень даже могут. Что недопустимо. Нет, разумеется, он, Логан, был бы счастлив взять их к себе на службу, но если с тем же мировым терроризмом еще можно как-то сладить, возглавив его и направив удар подальше от американских баз и городов, то что прикажете делать с грызунами? Как контролировать тех, кто живет по звериным законам? У кого совершенно другие представления о чести, справедливости и гражданском долге? Впрочем, о каком гражданском долге может идти речь в случае грызунов? Они, небось, и не подозревают, что территория их обитания принадлежит Соединенным Штатам Америки.

Или подозревают?

Впрочем, кому какая теперь разница? Их время вышло. Занимается заря новой эпохи.

— Пап, ну сколько можно думать?!

— Хорошо! — Логан улыбнулся своей самой телерадиофотогеничной улыбкой.— Уговорила! Я попробую разыскать их!

— Честно?!

— Честно!

— Ура! Обожаю тебя!

— А я тебя, солнышко! Ладно, идемте, нас уже ждут…

И все шестеро направились к стоящему у Северного портика «Чудовищу». Первыми на некотором отдалении друг от друга шли двое агентов Секретной службы, за ними плотной группой Логаны, а замыкал треугольник Джилленхолл, который, когда они прошли середину Вестибюля, отработанным до автоматизма движением поднес ко рту лацкан с микрофоном и отдал своим подчиненным снаружи стандартное распоряжение, в котором с течением времени менялись разве что кодовые имена членов первой семьи.

— Внимание! Химик, Хирург и Хитрюга выходят! Всем постам приготовиться!

===

Декабрь 2008 г. — июль 2011 г.

---

[1] Одна из двух высших наград США для гражданских лиц, вручаемая по решению президента США за «существенный вклад в безопасность и защиту национальных интересов США, в поддержание мира во всём мире, а также в общественную и культурную жизнь США и мира».

[2] Штаб-квартира Секретной службы Соединенных Штатов находится в Вашингтоне, округ Колумбия, по адресу Северо-западная H-стрит, 950.

[3] См. http://www.cdrrhq.ru/comics/?author=Fischer&comics=mom&page=107.

[4] См. серию «Великий Чип» / “One-Upsman-Chip”.

[5] См. серию «Бесстрашный воин» / “Le Purrfect Crime”.

[6] Хотя по-английски названия этого залива (перенявшего название у прилегающего района в округе Квинс) и известного островного государства пишутся совершенно одинаково, они никак не связаны между собой и происходят от слов в разных языках. Название острова — от «Xaymaca», что на языке коренного народа Таино означает «Страна лесов и воды» либо «Страна ручьев»; название района — от «jameco» (в переводе с языка жившего здесь индейского племени Ленапе — «бобер»). Отсюда разница в транскрибировании.

[7] См. мультфильм “Two Chips and a Miss” (1952). Лично я эту и другие «классические» короткометражки частью вселенной ЧДСП не считаю, однако в мире ОМАМ, как явствует из страницы 5 (http://www.cdrrhq.ru/comics/?author=Fischer&comics=mom&page=5) и послесловия Фишера (http://www.cdrrhq.ru/comics/?author=Fischer&comics=mom_eng&page=232; ссылка на английский вариант, так как в «Мышиной бойне» эта страница переведена откровенно неважно), ее события имели место.

[8] По классификации НАТО. Советское наименование — подводные лодки проектов 877 «Палтус» и 636 «Варшавянка».

[9] По классификации НАТО. Советское наименование — ЗРС С-300ПМУ2 «Фаворит».

[10] Норвежская государственная нефтяная компания.

[11] См. серию «Мухи — отдельно» / “A Fly in the Ointment”.

[12] Золотая медаль Конгресса США — высшая гражданская награда США, присуждаемая от имени Конгресса США. Равноценна по статусу Президентской медали Свободы.

[13] PETA (англ. People for the Ethical Treatment of Animals; рус. Люди за этичное обращение с животными) — американская некоммерческая зоозащитная организация. В ОМАМ дочь Джорджа Логана, Тресс, является ее активным членом (см. http://www.cdrrhq.ru/comics/?author=Fischer&comics=mom_eng&page=218). В «Мышиной бойне», правда, этот момент упущен, поскольку фраза Тресс «I can’t very well be a card-carrying PETA member and harbor wild animals in the White House, right?» («Я не могу одновременно быть действительным членом PETA и держать в Белом доме диких животных, правда ведь?») переведена неверно.