Призрак в конце коридора (джен)

My shadow's the only one that walks beside me

My shallow heart's the only thing that's beating

Sometimes I wish someone out there will find me

'Til then I walk alone

I'm walking down the line

That divides me somewhere in my mind

On the border line

Of the edge and where I walk alone

«Boulevard of broken dreams», Green Day

Дора поняла, что вляпалась, когда с разбегу влетела в Ремуса, и он, ловя ее, случайно ухватил за талию. У него были очень сильные руки — а на вид и не скажешь, такие тощие… Она подняла голову, заглянула ему в лицо, и все стало еще хуже. Он смотрел на нее обеспокоенно. И держал за талию. А ее руки лежали у него на плечах.

Как в дешевой мелодраме. 

Смущение было уже готово пробиться наружу, и Дора громко фыркнула:

— От тебя псиной несет, ты в курсе? Что, Люпин, завел себе еще одного друга?

Даже не слушая, что он отвечал, она резко вырвалась и бросила его на растерзание рыжим парням и их собаке, намеренная убраться подальше. Она была зла на себя за свою неуклюжесть, но еще больше — на самого Ремуса, который будто нарочно все время попадался ей на пути. Словно бы специально пытался привлечь ее внимание. Ну да, без этого она его не заметила бы, эту тощую высоченную нескладную шпалу! 

Он просто такой же, как все они. И ему нужно то же, что и всем остальным. Он просто тупой похотливый придурок!

Но… черт, мы здесь почти четыре месяца, и до сих пор единственное, что он сделал — предложил мне шоколадку с орехами. И спел песню. И он добр к детям, может ли такой человек быть добр к детям?..

Нет, нет, он просто паршивый трус — я вижу, как он потеет, боится получить по яйцам, если потянет руки! Я знаю парней, вижу их всех насквозь, и он насквозь такой же! Придурок! Растрепанный неряшливый придурок!

Дора вбежала в дом, громко хлопнув дверью, и застыла на пороге. Она приложила ладони к щекам и выругалась — щеки горели. Нет, нет, она просто замерзла, обморозила себе лицо и на этом все. Ей совершенно плевать, что у него был искренне обеспокоенный взгляд, когда они столкнулись. И не обеспокоенный он был, а озабоченный! Как и весь этот… этот… идиот. 

Она скинула куртку и не глядя бросила в шкаф. Где-то за ее спиной раздался шорох; обернувшись, Дора увидела, как один из высоких подсвечников, стоявших на каминной доске, покачнулся и с грохотом обрушился на пол. Послышался треск — кажется, это пострадал паркет. Она мгновенно ощутила себя зверьком в ловушке. В общей тишине грохот был оглушительным, его наверняка услышали, и на место происшествия уже спешил Барти. Попадаться и получать нагоняй за то, чего она совершенно точно не делала, Дора не хотела, поэтому она бросилась прочь, наверх, и на площадке второго этажа свернула в коридор, отходящий от общежития. Маленькая дверка в его конце была приоткрыта, и Дора шмыгнула туда. Она захлопнула дверку, упала куда-то на табурет — и только потом поняла, что не одна: в нос тут же набился запах псины. Доре захотелось взвыть, и она немедленно это сделала:

— О боже, сейчас блевану… Люпин, ты до сих пор не смыл с себя эту дрянь? 

— Я собирался, — зло бросил в ответ еле различимый Ремус, впрочем, Дора и с закрытыми глазами могла точно определить его положение. — Но вы все решили мне мешать! 

Ремус принялся дергать дверь, но та не поддавалась. И прекрасно, в сердцах подумала Дора, меньше шансов, что Барти найдет ее и устроит ей взбучку. Все было бы и правда не так плохо, если бы не чертов Ремус, который продолжал ломиться в закрытую дверь и рушить эту чудесную перспективу. 

— Эй? Ау! Дверь заело, мы не можем выйти! 

— Говори за себя! — отрезала Дора, поудобнее устраиваясь на табурете и не планируя двигаться с места ближайшие полчаса уж точно. 

— Эй! — не унимался Ремус. — Кто-нибудь? 

В коридоре было тихо, словно их отрезало от всего мира. Выругавшись, Ремус, судя по звукам, сполз вниз по стенке.

— Вот же… что ж за день-то такой сегодня, — пробормотал он себе под нос, — то одно, то другое…

— Прекрати сопли распускать, — фыркнула Дора и подтянула к себе колени. — Тоже мне, мужчина нашелся. Подумаешь, всего лишь застряли в кладовке. Найдут они нас, куда денутся.

— И ты готова подождать и просидеть несколько часов в темноте? — огрызнулся Ремус. — Я лично на такую херню не подписывался! 

— Ну, развел трагедию — они в два мига все обыщут! 

По правде говоря, Дора не совсем была в этом уверена. За ними не так уж пристально следили последние недели, позволяли проводить время почти где угодно, их хватились бы далеко не сразу, а даже когда хватились бы… У Доры сжалось горло при мысли о том, что девочки могли бы решить, что они нарочно закрылись в кладовке. Нет-нет-нет, они догадаются, что что-то не так, и расшевелят остальных — а от Барти она спрячется в каком-нибудь другом месте, где не будет так вонять псиной, а главное, не будет этого тупицы. 

Ремус потер лицо и вздохнул.

— Ну, Сьюзен должна знать, куда я пошел, она поднимет тревогу… наверное… Но почему тогда так тихо? — он протянул руку и еще раз дернул дверь. Та, разумеется, не поддалась. — Черт возьми…

— Ну хватит уже, не будь такой псиной! — стараясь скрыть, что у нее дрогнул голос, Дора нащупала в полумраке губку и швырнула ей в Ремуса. Ремус аж вперед подался:

— Это я псина? 

— Ага — воняешь, как псина, скулишь, как псина, сейчас еще поди и дверь, как псина, начнешь царапать! 

— Да что с тобой не так?! — он вскочил на ноги и со звоном опрокинул ведро. — С самой первой секунды ты только и делаешь, что унижаешь меня! Я у тебя вечный придурок! Может я и придурок, ладно — но я и в первый раз прекрасно все понял! Хватит, Дора! Хватит, я тоже живой!

Он сделал шаг, и Дора невольно вжалась в стену. Она никогда не видела Ремуса таким злым. Он мог быть сердитым, сварливым, усталым, занудным, но действительно, искренне злым… до этой секунды ей казалось, что он на это просто не способен. 

Дура. Он же парень. Сама говорила, они все такие, чего ты ждала, что этот будет каким-то другим? Дора, ты просто наивная идиотка. А если он сейчас поднимет руку? Ты ведь даже не видишь его нормально! 

Нужно отсюда выбираться. 

Дора сглотнула и качнула ногой, ища в полумраке дверь. 

— Живой! — передразнила она самым злобным голосом, какой смогла из себя выдавить. — Такой живой, что я не знаю, куда от тебя деваться! Вечно мозолишь мне глаза, вечно влезаешь! Зря я тебе нос не сломала сама! 

Ей показалось, что Ремус еще придвинулся, и она легко вообразила себе его острые кулаки. Он в ярости, ну точно, чего она ожидала, размахивая красной тряпкой перед волчьей мордой? Только раздразнила его, завела, и теперь одно из двух — либо Ремус ее ударит, либо… Нет! Нет-нет-нет, она не маленькая девочка, она себя защитит! Выломает дверь из этой чертовой кладовки, если понадобится, но не дастся! 

Запах псины набился ей в ноздри, словно Ремус был совсем рядом. Бежать было некуда, и Дора слезла с табуретки, хрустнув костяшками пальцев. Пусть подходит. Она покажет ему, с кем он имеет дело. Выискался, наглец! 

Ее зажали в углу школьного двора, у задней стены спортзала. Их квотербек размерами смахивал на гориллу — и ухмылялся так же. От него страшно несло потом, и Доре неудержимо хотелось блевануть прямо на его форменную спортивную куртку. 

«Если обезьяны улыбаются, это значит, что они злы», — пронеслось в голове. Дора пожалела, что накануне обрезала ногти под корень. 

— Да ну, Тонкс, не будь недотрогой, — хмыкнул квотербек, зачесывая волосы назад пятерней. — Ты что, думаешь, что слишком хороша для нас? 

«Да, я, черт возьми, слишком хороша, чтобы терпеть рядом с собой потную гориллу!»

— Отвали от меня, — процедила она сквозь зубы. — Тебе сказали «нет». Это значит «нет», идиот! 

— Набиваешь себе цену? Брось, хватит уже ломаться. Просто расслабься и получай удовольствие, — Его огромная рука легла ей на бедро, и у Доры в глазах встала алая пелена. Она не глядя лягнула его коленом между ног, а пока он пребывал в шоке, размахнулась и хорошенько зарядила ему по челюсти. Шипы на перчатке содрали кожу, на растрескавшийся асфальт закапала кровь. 

— Самое большое удовольствие, которое ты можешь мне доставить, подонок, — прошипела Дора ему в ухо, — это свалить нахер из моей жизни, понял? Свободен! 

Пока квотербек не пришел в себя и не заревел разъяренным медведем, она прошмыгнула мимо него и побежала домой. Дома она сунула джинсы в бочку на заднем дворе и подожгла. Потом долго стояла под обжигающе горячим душем, почти не двигаясь, и молча плакала. Когда она вышла из ванной и взглянула на себя в зеркало, ей вдруг стало так стыдно за себя — она потеряла бдительность, позволила загнать себя в угол, чуть не стала добычей хищника… Дора плохо помнила, как разбила зеркало, как ее накрыла истерика, и как потом папа бил ее по щекам, чтобы остановить первый припадок. Зато хорошо помнила, как сожгла раму от зеркала вслед за джинсами. 

— Я влезаю? — Ремус словно весь пропитался ядовитым сарказмом. — О, извини, пожалуйста, что я тоже нахожусь в этом доме! 

— Не подходи! — голос сорвался на визг, Дора наугад махнула рукой. — Не подходи, сволочь, а то сейчас получишь! Просто отвали от меня! Отвали, слышишь?! 

Она чувствовала, как ее начинает трясти, и когда рядом раздался шорох, тут же ударила на звук. Послышалось сдавленное оханье и шипение.

— Что, получил? В следующий раз это будут твои яйца, подонок! Всмятку будут! 

— За что?! — взвыл Ремус. 

— За то! — в уголках глаз защипало. Дора яростно стерла слезы и размазала подводку. — Не смей тянуть ко мне свои руки, урод, не смей! Я тебе не позволю, не позволю, не позволю! 

Она не понимала, почему на их крики до сих пор никто не прибежал, почему она до сих пор здесь, с ним — ей было душно в кладовке, у нее кружилась голова, а от страха желудок скрутился в тугой узел. Ремус сильней, чем она думала, он опасен, она его не остановит, от него было не спрятаться. Она снова оказалась в западне. 

— Я не тяну к тебе руки, что ты кричишь? Что происходит, черт возьми?! 

— Ты происходишь! — выкрикнула она, захлебываясь всхлипом, поднимающимся из горла. — Ты происходишь, придурок, все из-за тебя! Не подходи ко мне! 

Дора отшатнулась, но налетела на что-то и упала на пол. Руки, которыми она уперлась в паркет, дрожали. Подавить всхлипы никак не получалось. Слезы текли по щекам, и обмерзшая кожа горела. 

Пожалуйста, заберите меня отсюда, кто-нибудь, вытащите меня, я не хочу, не хочу, не могу, спасите меня от него…

Повисла очень страшная мертвая тишина, в которой было слышно только, как стучит Дорино сердце. Потом раздался шаг.

— Отвали-и, придурок, — Дора отчаянно застонала, — просто отвали!

Ремус не ответил. Какое-то время он просто стоял рядом с ней. Потом с шуршанием опустился на колени. 

— Дора… послушай, — проговорил он сиплым голосом, — я не знаю, что я сделал тебе и за что ты меня ненавидишь… но я не причиню вреда. Ты же меня знаешь, ну, Дора? Ты знаешь, что я не обижу. Я просто… хочу помочь, — добавил он уже совсем шепотом. 

Дора вскрикнула, когда его ледяные пальцы коснулись ее ладони, и попыталась отдернуть руку, но он сжал ее за запястье и принялся как-то странно царапать ее пальцы кончиками ногтей, словно бы прикусывая кожу. 

— Тише, тише… — Ремус больше не повышал голос, только шептал. — Все в порядке… Все хорошо, слышишь меня? Слушай меня, Дора, все в порядке…

— Идиот, — она подавила всхлип, — ничего не в порядке! 

Как я могу быть в порядке, когда моя жизнь превратилась в одну бесконечную войну, в постоянное отстаивание права быть тем, кем я хочу? Когда мне кажется, что я скоро сломаюсь от этой войны?

— Ч-ш-ш-ш, ну, ну, Дора… — пальцы Ремуса погладили ее по тыльной стороне ладони. — Мы выберемся отсюда, и все сразу станет не так ужасно. У тебя паника, понимаешь, просто паника, я знаю это чувство… у меня тоже иногда просыпается клаустрофобия. 

Его тон был доверительным. Успокаивающим. Дора изумленно ощутила, что от прикосновения ей стало легче, словно кто-то помог ей тверже встать на ноги.

Он все не так понял. Он подумал, что это от страха. Черт возьми… Почему он это делает? Он мог бы уже три раза поиметь меня — а он гладит меня по руке и пытается поддержать. И руки у него не потные… Даже приятные на ощупь. Он усыпляет мою бдительность?

Или искренне хочет помочь… Нет. Усыпляет бдительность. Он такой же как другие. Он должен быть таким же. Он парень, парни все только этого и хотят. 

— С паникой можно справиться, Дора, — шептал ей Ремус. — Ты можешь справиться, я знаю. Надо только немного продержаться, пока нас не найдут — и тогда станет легче, намного легче… 

— Словно ты понимаешь, о чем говоришь, — протестовала она из последних сил. — Хватит делать вид, что ты такой заботливый… Хватит врать… Прекрати это, Люпин, прекрати! 

Это все потому что я девчонка. Он просто хочет меня, ему плевать на все остальное! Просто признай, что ты такой же, признай, что ты как все! 

Собрав всю злость в кулак, Дора стукнула Ремуса в грудь, но паника истощила ее, и удара не вышло. Она замахнулась снова, ее рука просто слабо ткнулась в колючую шерсть его свитера. 

— Почему ты такой… почему… — лицо было совсем мокрое, слезы капали ей на колени. Дора не хотела сдаваться, но ее уже совсем не хватало, словно все, на чем она держалась эти годы, рассыпалось и рушилось. А холодные руки Ремуса почему-то успокаивали. 

— Я сам не знаю, — услышала она тихий голос Ремуса. — Уж какой есть… Прошу, просто позволь мне помочь. 

Какая-то часть Доры, к шоку и ужасу ее самой, готова была сказать ему «да». Ремус всегда казался таким… добрым. Ну, когда не препирался с Сириусом и Джеймсом из-за их очередной шпильки в сторону Снейпа. Дора раньше и не подозревала, что так устала сражаться с этим миром в одиночку. А было бы славно, если бы кто-нибудь прикрывал ее спину. Ремус выглядел как тот, кто мог бы это сделать. Но он был парнем, значит врагом, твердила себе Дора, пытаясь заглушить эти мысли. Она не могла ему доверять, не могла, как бы ей ни хотелось, как бы ее ни успокаивало касание его холодных тонких пальцев и его тихий голос… Эта дилемма разрывала ее надвое, мысли в голове путались, и руки тряслись. В глазах почему-то начало темнеть. Дора почувствовала ледяную хватку на своих плечах:

— Дора! Дора, ты меня слышишь? — Ремуса было плохо слышно, как через воду. Дора хотела воспротивиться, однако тело уже не подчинялось ей. Последнее, что она слышала перед тем, как отключиться — треск дерева. 

* * *

— Повтори еще раз, — хмуро потребовала Дора, потирая голову и отпивая мелкими глотками холодную воду, — он сделал что? 

Сидящая рядом с ней на больничной кушетке Лили положила руку ей на колено, словно бы пытаясь убедить в своих словах. 

— Он вынес тебя на руках, — сказала она мягко. — Выбил дверь и принес тебя сюда. 

— И он… 

— Он так переживал за тебя — сказал, у тебя началась паника и ты потеряла сознание. 

— Что еще он наговорил? — фыркнула Дора, но больше словно бы по привычке. Слова Лили обезоружили ее, и она была неспособна злиться на Ремуса по-прежнему. Как бы там ни было, он помог ей и вытащил из западни, в которую она угодила сама и втянула его. И эта неспособность ее пугала.

— Дора, ну… — Лили ласково улыбнулась, — ты так категорична, но, может, не стоит так? Он ведь совсем не плохой… 

— Нет, Лилс, нет, — Дора замотала головой, — это первый шаг, этого они и добиваются: чтобы ты поверила им. А как только ты доверишься, они сразу всадят в тебя когти. 

Она замолчала, почувствовав, как противоречит сама себе. Ремус не всадил в нее когти, когда она была совершенно беспомощна, он не воспользовался ситуацией, он… помог. Выломал дверь и отнес ее в медпункт. За дверь ему, наверное, могло и прилететь от Барти. И он наверняка это знал. И ему было все равно. Почему, что происходило у него в голове? 

— Неважно, — она тряхнула волосами, — не будем об этом, он и так у меня уже в печенках. Он меня не интересует.

— Хорошо, — кивнула Лили, — как скажешь. 

Дора вздохнула, увидев в ее глазах какой-то насмешливый блеск. 

Она почти без труда убедила Чарити, что с ней все в порядке, и свалила из медпункта с такой скоростью, будто ставила новым мировой рекорд по бегу. Ей нужно было побыть в одиночестве и подумать обо всем хорошенько, поэтому, даже не задумываясь особо, она направилась к заброшенному бальному залу. Как назло, едва она приблизилась, то услышала звук клавиш и голоса. Ремус играл на рояле что-то легкое, и вертящиеся вокруг него мелкие вразнобой и очень нестройно подпевали. Самого Ремуса это отвратительное пение нисколько не раздражало, наоборот, он улыбался. Однако, стоило ему заметить Дору, как улыбка мигом сползла с его лица. 

— О, — он убрал руки с клавиатуры и потер себя по коленям, — ну… как ты? 

— Я… — Дора встретилась с взглядом с его зеленющими глазами и отвернулась, почувствовав себя почти смущенной. — Нормально. Все нормально. Это… ну, спасибо, что помог. 

— Не за что, — пожал плечами Ремус. — Прости, что тебе пришлось пережить из-за меня такие неприятные минуты. 

Он посмотрел на нее немного, она это чувствовала — а потом вернулся к роялю. Дора была здесь лишней, и она двинулась назад, сунув руки в карманы джинсов. У нее было ощущение, что она была как будто в игре, правила которой знали все вокруг кроме нее, а она сейчас крупно облажалась и все пошло не так, как должно было. И еще чем больше она думала обо всем, тем больше ощущала какое-то смутное чувство вины. Дора впервые серьезно задумалась над словами Ремуса во время их ссоры. Чего он хотел, говоря, что тоже живой — разжалобить ее? Надавить на сочувствие? Или он был искренен? Дора не знала, но ей было не по себе от мысли, что она могла своими словами сделать ему действительно больно. Если бы он был хорошим человеком, это было бы ужасно. 

Она хотела бы знать наверняка, что он хороший человек. Он выглядел как хороший человек, к нему тянулись, как тянутся к хорошему человеку — и если бы это было правдой, она могла бы с ним дружить. Он был по-своему забавный и для парня очень уважительно относился к девушкам. Но она не знала наверняка. 

Дора вернулась в общежитие, постояла перед своей дверью, но так и не зашла. Вместо этого она постучалась в соседнюю комнату. 

— Да-да! — послышался голос. Алиса открыла дверь и нахмурясь посмотрела на нее: — Что случилось, солнышко? 

— Можно зайти? 

Вместо ответа Алиса посторонилась. Дора села на ее кровать, сгребла в охапку вышитую диванную подушку и прижала к животу. 

— Тебе плохо после обморока? — спросила Алиса, но Дора помотала головой.

— По-моему, я незаслуженно обидела хорошего человека, — сказала она тихо. 

Алиса нахмурилась сильней и села рядом на кровать:

— Выкладывай. 

Дора выложила все, начиная от их с Ремусом знакомства и заканчивая сегодняшними мыслями. За весь рассказ Алиса не вставила ни слова, не задала ни одного вопроса. Когда Дора наконец закончила, она слегка приподняла бровь:

— Еще раз, какая у нас проблема? 

— Все парни — козлы, — хмуро буркнула Дора, тиская подушку. — Но он не похож на козла. И я не знаю, что с этим делать.

— Ну-у, даже не знаю… поверить ему, потому что он не козел? — усмехнулась Алиса. 

— А где доказательства? 

— Пф-ф, ты еще спрашиваешь? Следи за руками, — она принялась загибать пальцы. — Он помирил мелких, когда они цапались не на жизнь, а на смерть, он, рискуя собой, помог Биллу утихомириться, он вытаскивал Лили из ее припадков и был с ней, когда она порвала со Снейпом, а он ее преследовал, он полез защищать Петтигрю перед этим Руквудом, мне Сириус рассказал, он спас Джеймса, когда тот чуть не самоубился, он помогал Ксено, когда того накачали… Ничего не забыла? 

Дора чувствовала, что ее ненависть к Ремусу просто из-за того, что он парень, рвется и трещит. Каждый аргумент Алисы словно пробивал в ней здоровенную дыру. Ремус, может, и поступал глупо — как когда дал Снейпу избить себя или без шуток рискнул жизнью, вытаскивая Билла, что было совсем не обязательно, — но он делал это все, помогая другим. С самого своего появления здесь он помогал другим. Они не знали друг друга, когда он бросился закрывать ее от тетки, потому что та подняла на Дору руку — вряд ли он даже рассмотрел ее как следует. У него не было никакой корыстной причины этого делать, он даже не разговаривал с ней почти. 

А еще в их второй день в поместье он сказал ей, что знает, каково это — быть отверженным и гонимым. И его глаза были очень серьезными в тот момент. А актером он был не слишком хорошим, Дора это быстро заметила. 

— Ну нет, не-е-ет, — упиралась она из последних сил и какого-то ослиного упрямства. — Он не мог! Он просто притворялся хорошим! 

— Все это время? — Алиса уже откровенно посмеивалась. — Да даже если бы, за полгода он бы забыл, что можно не быть хорошим! 

Дора вспомнила, как он смотрел на нее всего полчаса назад.

Прости, что тебе пришлось пережить из-за меня такие неприятные минуты. 

Чертов Ремус. Ему никто не давал права рушить ее мир, ее взгляды и ее веру. Но он не стал спрашивать — он просто вошел в ее жизнь и… все перестало работать. 

— Он… идиот… — пробормотала Дора. Алиса снова подняла бровь: 

— Уверена? 

Он им не был. Не был и придурком. И негодяем. Он был просто Ремусом. Смешным, неуверенным в себе, но отзывчивым парнем, который рвался помогать тем, кто в этом нуждался. Добрым — и неопасным.

И ведь она пустила его. Уже давно пустила. Она принимала из его рук шоколад, она соревновалась с ним в выдувании пузырей и карабканьи на дерево, она слушала, как он играет на рояле, и плакала. Но не хотела признавать, что пустила. Цеплялась за свою извечную позицию «все парни — зло», потому что боялась. Боялась ошибиться насчет него — и боялась оказаться права. Было просто смеяться над ним как над обычным придурком. А увидеть в нем его, живого Ремуса — страшно. 

— Хорошо, — сдалась Дора, шмыгая носом и чувствуя, как ее разрывает изнутри от такой массы эмоций, которую она просто боялась разбирать, — тогда я идиотка. И значит все это время я оскорбляла ни за что ни про что хорошего человека. Я ужасная сволочь. Скажи мне, что я ужасна, Алиса. 

— Вот еще, обойдешься! Лучше иди-ка сюда, давай обнимемся, — Алиса, не дожидаясь, сама подобралась к ней и обняла. И Дора наконец разрыдалась на ее плече — громко и несдержанно. 

— Я-я все время что-то чувствую-ю… — всхлипывала она. — У меня рядом с ним что-то включается… и я чувствую себя такой дуро-о-ой… У него глаза, понимаешь? Глаза такие-е-е… дурацкие, но красивые-е — почему меня вообще волнуют его глаза, Алиса-а-а? Я ему врезать хочу, а потом он меня ловит, и у него руки успокаивают… Что со мной происходи-ит? 

— Все в порядке, солнышко, — мягко повторяла Алиса, гладя ее по спине, — все хорошо… Это нормально, совершенно нормально, ты просто влюбилась.

— Это отстойно… — пробормотала Дора и снова всхлипнула.

— Сердцу не прикажешь.

— Вдвойне отстойно. Он меня же ненавидит наверняка после такого, — кое-как утерев слезы, Дора завалилась набок и прижала подушку к животу. Алиса похлопала ее по локтю:

— Да ну, не говори ерунды. Ничего он тебя не ненавидит. 

— Да-а, тебе смешно, а мне с ним как теперь общаться? 

— Ну, как-как… По-человечески, Дора, по-человечески. Он же тебя, вроде бы, об этом и просил. 

После всего, что она узнала о себе, Дора меньше всего хотела видеть Ремуса поблизости следующие пару тысяч лет, потому что теперь она еще сильней ощущала, как у нее от его присутствия краснеет лицо и сбивается дыхание. Это было просто ужасно. Она ничего не могла с собой поделать. Алиса только усмехалась. Лили тоже. Предательницы. Сириус, вероятно, поддержал бы ее, но он слишком много общался с Ремусом и был страшно болтлив. Доре приходилось страдать в полном одиночестве. 

Через пару дней произошла катастрофа. Она завалила работу по литературе — а катастрофой было то, что мисс Синистра для профилактики будущих таких неудач разделила их по парам, слабых к сильным, потому что Дора была не одна такая. Мнения Доры об этой затее никто не спрашивал, поменяться напарником ей никто не позволил. Впереди был только один путь: мучительная смерть. 

— Люпин? — она неуверенно, волоча сумку с учебниками по полу, подошла к столу, за которым он занимался. Ремус оторвался от интегралов и обернулся к ней с закушенной ручкой в зубах.

— Дора? Что такое? — он потянулся к голове, словно хотел пригладить волосы, но в последний момент передумал. 

А он и растрепанный ничего… Дора зло закусила губу, потому что снова начала краснеть. Она нарочно шумно подтащила к себе сумку и с грохотом поставила ее на стол:

— Мисс Синистра назначила меня твоей напарницей для следующей работы.

Ремус посмотрел на нее, потом уставился в свою тетрадь по математике и, косясь на нее, как-то очень сдержанно ответил:

— А-ага. Хорошо. 

— Ничего хорошего. Я ненавижу литературу. 

Он неожиданно закатил глаза и развернулся уже всем корпусом:

— О, да ладно? Человек, прочитавший всего «Властелина колец» — ненавидит литературу? — саркастично отозвался он. 

— Это не одно и то же, — насупилась Дора. — Нам досталась скука смертная, ты вообще это видел? 

Она вытащила из сумки книжку и сердито подтолкнула к нему по столу. Ремус посмотрел и пожал плечами:

— Ну Остен. Ну и что? 

— Я же говорю, ску-у-ука… 

— И ничего не скука, — отозвался Ремус, открывая книгу где-то посередине, — она… забавная. Вот ты представь на месте мистера Бингли, например, Джеймса. 

— А на месте этого Дарси кого, Сириуса? — вздохнула Дора. 

— Сириус такое же недовольное лицо строит по утрам, если сахара в кофе недосыпал, — Ремус хмыкнул и отвел со лба челку, которая лезла ему в глаза. Интересно, почему он не стрижется, если волосы так мешают? — Кстати, про сахар: хочешь? 

Он опустил руку в портфель и вытащил оттуда бумажный пакет, громко шуршавший при каждом движении. В пакете пересыпались разноцветные конфеты. 

— Что это? — Дора высыпала на стол несколько пастельных, на вид вафельных. Они были похожи на маленькие летающие тарелки. Ремус удивленно сунул одну за щеку и захрустел:

— Вафли-спутники…⁽¹⁾ Ты не знаешь? Попробуй.

Внутри у вафли оказались крохотные конфетки, весело захрустевшие на зубах. Дора разгрызла, но не распробовала и потянулась за второй. Было необычно — но вкусно. Ремус смотрел на нее немного насмешливо.

— У вас что, таких нет? 

— У наф ффе ефть, — проворчала Дора, запихивая в рот третью вафлю. — Америка — фтрана… страна великой цивилизации, чтоб ты знал. 

— Да ну? А вот это в стране великой цивилизации есть? — уже откровенно посмеивавшийся Ремус достал большую золотистую упаковку с какой-то красной надписью и помахал ей у нее перед лицом. Дора фыркнула и забрала у него упаковку. 

— Что еще за “Райдер”?⁽²⁾ — долго не раздумывая, Дора разорвала упаковку. На нее уставились два длинных тонких шоколадных батончика. Дора посмотрела на Ремуса, который сидел, скрестив руки на груди, и только ухмылялся. Потом перевела взгляд на батончики и с подозрением надкусила один из них. Увидев, как изменилось выражение ее лица, Ремус не выдержал и засмеялся в голос.

— Что, нравится? 

— Ты еще спрашиваешь! — она отхватила кусок побольше, чувствуя просто небывалое блаженство. — Там что, карамель и печенье?.. То есть, — тут же поправилась она, посчитав, что лицо Ремуса стало уж слишком самодовольным, — неплохо, да. Вкусно. Давай к делу, а то до ночи не управимся. Все по-прежнему очень скучно. 

— Как это скучно! — возмутился Ремус и моментально схватился за книгу. — Посмотри, мистер Дарси — то есть Сириус — делает предложение Элизабет! Только представь себе, каким тоном он бы говорил! — он скорчил надменную гримасу и, явно пытаясь подражать французскому, прогнусавил: — Мисс Беннет, я оскорблял вас раньше, оскорбляю вас сейчас и буду оскорблять в будущем и вас, и всю вашу семью, но я делаю вам предложение и совершенно уверен, что вы тут же скажете мне да! 

Это было слишком смешно, и Дора расхохоталась, чуть не подавившись батончиком. Ремус усмехнулся и слегка покраснел.

— Ладно, ладно, а что насчет Элизабет? Кто будет ею, может, Лили? 

— Ты что, ни в коем случае! Лили — это Джейн, по которой где-то далеко вздыхает несчастный мистер Бингли…

Где-то неподалеку раздался топот, упала пара книг, и Дора вздохнула — она узнала эти звуки. Лохматый еще хуже обычного Джеймс подлетел к ним и вцепился Ремусу в плечо; второй рукой он сжимал какие-то листки.

— Лунатик! — выпалил он свистящим шепотом. — Ты мне нужен! 

— Кстати о мистере Бингли, — фыркнул Ремус и повернулся к нему: — Что стряслось, Сохатый? Это по поводу… 

— Ты-знаешь-чего, — кивнул Джеймс, нагибаясь ниже. — Вот здесь посмотри, пожалуйста, я не очень уверен. 

Доре было крайне интересно, о чем таком они секретничают, но Ремус сидел слишком далеко, а Джеймс наклонялся слишком низко, чтобы она могла что-то рассмотреть. Ремус поглядел в листки и усмехнулся:

— Нет, все нормально, но вот тут ты запятую забыл. И Джеймс… прячь получше, а то не только я смогу разглядеть ключ. 

— Ты ничего не видел! — Джеймс быстро поправил очки, покраснел и убежал, оставив Ремуса хихикать ему вслед. Дора покачала головой:

— Он дурачок.

— Но он ей нравится, — пожал плечами Ремус. 

— Но она это отрицает.

— Но все равно смотрит на него. Я люблю их, но они такие… 

— Идиоты в любви? 

— Идиоты в любви, — он кивнул, и Дора тоже усмехнулась. 

Не поспоришь: Лили все чаще откровенно смущалась, если кто-то говорил о Джеймсе. Дора постоянно следила за ним, но он был из того немногочисленного сообщества абсолютно безвредных парней, которые встречались за редким исключением. Она даже готова была поспорить на десятку, что он девственник. 

Затем ее мысли мгновенно скользнули к Ремусу, который последние дни упрямо перебирался к Джеймсу из категории придурков. Следующую мысль Дора остановить не успела и с трудом подавила яростное желание затрясти головой, чтобы выбросить ее оттуда. Нет, нет-нет-нет, она не будет думать, с кем он спал и спал ли вообще! Ей абсолютно плевать, да пусть он хоть половину своей школы уложил в койку, она не собирается с ним встречаться! Он ей даже почти не нравится! 

Ну, может, только когда улыбается — он часто так улыбается друзьям. Выглядит таким… счастливым.

— Так значит, Лили у нас Джейн… — громко заявила Дора. — Кто же тогда Элизабет, Алиса или… 

Боже, нет. Вот так задница… 

На ее счастье, в коридоре снова раздались шаги, и Ремус повернулся на их звук.

— Ребята, вы не поверите, о чем Фрэнк пишет, — Алиса упала на свободное место и помахала письмом. — Его мать купила такую безумную шляпу… 

— Как же ты вовремя, — выдохнула Дора, — именно шляпы нам тут и не хватало. Рассказывай, я вся внимание! 

На обсуждение новой шляпы матери Фрэнка, миссис Лонгботтом, (шляпа кстати оказалась и правда безумная, почему-то с чучелом грифа) утекли следующие полчаса. Дора уже готова была успокоенно выдохнуть и перестать думать о злосчастной Элизабет, мысли о которой заставляли ее бороться с позорным румянцем на щеках. В итоге вместо Элизабет у нее почему-то стал получаться Снейп в пресловутой шляпе матери Фрэнка. Но, как назло, Алиса же и снова напомнила Ремусу про книгу и задание по литературе. А Ремуса (чтоб ему провалиться) осенила гениальная идея читать сцены по ролям для лучшего сопереживания героям. Увидев, какой отрывок он выбрал, Дора хотела протестующе завопить, но тут же поняла, что совершенно выдаст себя подобным образом. Пришлось молчать. Точнее, как раз не молчать… Вы поняли. 

— «Мне хотелось тогда», — Ремус не отрывал глаз от книги, и это одно спасало Дору, потому что она вся горела. Отрывок был крайне неудачным, — «оказать вам все внимание, на какое я был способен, и убедить вас, что я не злопамятен. Я надеялся добиться прощения, старался рассеять дурное обо мне мнение…»

То ли ей так казалось от чрезмерного чувства вины, то ли дело и правда было так, но в голосе Ремуса ей слышался искренний, его собственный упрек. Когда пришла ее очередь, она почти вырвала книгу у него из рук. 

Господи Боже, просто скажите мне, что они в конце не поцелуются, пожалуйста… 

Кажется, так Дора не нервничала ни на одном экзамене или баскетбольном матче своей школьной команды. Она не нервничала так, даже когда любимая тетушка Беллатриса встречала ее в аэропорту и сходу устроила ей полный разнос. Она никогда так не нервничала. Текст нисколько не помогал. 

— «Не правда ли, сначала моя внешность вам не понравилась?» — тут она откинула волосы и, пересилив себя, нарочно с вызовом глянула на Ремуса. Пусть видит, она не стесняется. — «А что касается моих манер — мое обращение с вами всегда было на грани невежливого. Не было случая, чтобы, разговаривая с вами, я не старалась вам досадить. В самом деле, не влюбились ли вы в меня за мою дерзость?»

Я ненавижу этот чертов роман и эту чертову Элизабет. Ей хорошо со своим Дарси. А мне что делать с этим прид… этим? Дарси хотя бы был джентльменом — а этот, похоже, не знает, что парни обычно стригут волосы! И нет, я была не права, эта растрепанность только отвлекает и раздражает! Хоть щетку для волос ему дари на Рождество…

Ремус забрал у нее книгу и прокашлялся:

— «Я полюбил вас за ваш живой ум», — улыбнулся он и пожал плечами. Идиот. Доре захотелось научиться отбривать его так же изящно, как это полкниги делала Элизабет с мистером Дарси. 

— «Вы вполне можете называть это дерзостью», — ответила она в тон ему. — «Да оно почти так и было. Ведь в том дело и заключалось, что вам опротивели любезность, внимательность и угодничество, с которыми к вам относились все окружающие. Вас тошнило от женщин, у которых в мыслях, в глазах и на языке была лишь забота о том, как бы заслужить вашу благосклонность. Я привлекла к себе ваше внимание и интерес именно тем, что оказалась вовсе на них не похожей».⁽³⁾

Эту длиннющую тираду она выдала почти на одном дыхании и победно уставилась на него. 

Что, съел? 

Ремус посмотрел на нее в ответ, глянул в книгу и неожиданно отодвинул ее.

— В целом, наверное, и хватит на сегодня. А то еще сорвем себе голоса, кому оно надо. И у меня есть еще пара недоделанных заданий, — он махнул рукой на свои учебники. — Если понадоблюсь, я буду здесь… И тебе, кажется, понравились вафли — бери, не стесняйся.

Отказываться было невежливо, а вафли были действительно вкусными, и Дора не глядя взяла горсть. Ремус попытался зачесать челку назад, неуверенно улыбаясь:

— У меня в комнате целая заначка, могу потом принести еще других… любишь карамель с шипучкой? 

— Спрашиваешь, — фыркнула Дора, — обожаю. 

— Я принесу. 

Она кивнула и подняла свою сумку. В голове вертелся вопрос, который ей очень хотелось задать — и она не смогла удержаться:

— Слушай, Люпин, а они хоть раз в финале целуются? Ну, эти… — Дора потрясла книгой. Ремус с усмешкой покачал головой.

— Это роман эпохи Регентства — никакого разврата, все прилично. А что такое?

— Да так, ничего, — она махнула рукой. — Ну, я пойду.

В комнате она зашвырнула сумку в угол и, рассыпав вафли по покрывалу, прямо в кедах забралась на кровать. Потом захрустела вафлями, тихо постанывая. Жизнь была бессердечной стервой, издевавшейся над ней на каждом шагу. Дора не могла выбросить из головы его мягкий взгляд — у него были такие добрые глаза. А чем больше она думала о его глазах, а еще о его волосах, которые так смешно падали ему на лоб, тем сильнее у нее тянуло внизу живота. Ощущения были жуткие и, стыдно признаваться, приятные почти до дрожи. Дора застонала громче и уткнулась лицом в подушку. Чертов Ремус.

В дверь постучали, и почти сразу послышался голос Лили:

— Можно к тебе?

Дора могла только промычать в подушку нечто мало вразумительное. Через пару секунд Лили присела на постель и похлопала ее по плечу:

— Ну как ты тут? 

— Отвратительно, — проворчала Дора. — Жизнь дерьмо.

Лили лукаво улыбнулась:

— Он что, был необходителен? Мне стукнуть его по голове за недостаточную мягкость? 

— В этом и проблема, Лилс, он был мягок! — Она села, обняв подушку руками и ногами и продолжая грустно хрустеть вафлями. — Он мягкий, как мороженое летом! И не в плохом смысле, просто… Внимательный. Вежливый. Кажется, даже искренний… 

— Но ты зла и расстроена? — подняла брови Лили. Дора вздохнула:

— Да… Сама не понимаю, почему.

Потому что я все ждала, что он сорвется и покажет, какой он на самом деле? Хотела доказательств, что он ничуть не лучше остальных и я была права — а он ни разу не прокололся? Или…

Или мне обидно, что они в книжке не целуются — потому что мы могли бы… Да и без книжки тоже могли бы, наверное. Алиса говорила, целоваться приятно. А он все остановил, едва мы начали чувствовать текст. Ему это все не надо — он не чувствует того же. И это меня бесит. Что ему плевать. Что он не видит, как я мучаюсь, что ему все равно! 

Так определись уже, что тебя злит: что он видит в тебе девушку — или как раз не видит? 

Я не знаю.

— Это все равно не имеет смысла, — буркнула она сердито. — В любом случае это все невзаимно. Ты видела его, он со всеми такой вежливый — он ничего не видит и не понимает. 

В ответ раздалось многозначительное хмыканье. Лили закатила глаза и усмехнулась: 

— Конечно. Как скажешь. 

— Я серьезно! 

— Так и я тоже. 

— Я слышу твое ехидство, Лилс, перестань! Ну серьезно, что такого видите вы, чего не вижу я? — Дора выжидающе уставилась на нее — и получила еще одну ухмылку. 

— Ну… — Лили пожала плечами с самым невинным видом, — например, как он на тебя смотрит. 

— Он на меня не смотрит! 

— Когда ты следишь за ним — да. А вот когда не следишь… 

— Ну и как же это, интересно, он на меня смотрит? — решив, что лучшая защита — нападение, Дора перешла в наступательную позицию и скрестила руки на груди. Лили немного подумала, потом серьезно ответила:

— С нежностью. 

— Ну, тогда он не по адресу — мне не до нежностей! 

То, что он успокаивал меня в кладовке, не считается, там была критическая ситуация и вообще. Мне все равно, что у него добрые глаза, что руки успокаивающе прохладные — мне не нравится это мягкость! Да и не мягкость это, а слабость! Он просто размазня, вот и все. 

Лили улыбнулась, но ничего не ответила. Дора дожевала последнюю вафлю. Пошарив рукой по покрывалу, она нашла какую-то незнакомую конфету — это было маленькое нежно-розовое сердечко, на вид сахарное. Внутри выпуклыми буквами было написано: «Я сдаюсь тебе».⁽⁴⁾ Дора с тихим стоном бросила конфету и снова уткнулась лицом в подушку. Ей хотелось больше никогда не видеть Ремуса, забыть, как он выглядит, чтобы больше никогда не испытывать этого смущения — а с другой стороны схватить этого дурака за ворот и трясти-трясти-трясти, пока до него не дошло бы, что он совершенно ничего не видит. 

Ладонь Лили легла ей между лопаток и принялась медленно гладить ее по спине. Стало немножко полегче. Раньше у Доры были какие-то подружки в школе, но все они куда-то делись после того, как начались припадки и в школе стало известно, что «краснокожая» Тонкс (жестокая ирония — медноватой кожа казалась только из-за загара, от природы она была Блэковской, бледноватой) к тому же еще и «поехавшая». Дора не жалела о них. Зато не нужно было переживать, что кто-то всадит нож ей в спину — она была сама по себе и отлично справлялась. А когда она приехала сюда, Алиса и Лили немедленно втянули ее в свой женский кружок и даже не думали отпускать. С ними было весело обсуждать придурков-парней и женские права, спорить о кино и музыкальных группах, листать журналы, которые Алиса покупала в городе, заниматься всякой приятной мелочью, вроде красить друг другу ногти или делиться способами рисования стрелок. Дора жалела, что когда лечение закончится, они, вероятно, больше не увидятся — она боялась, что такого в ее жизни уже никогда не будет. Заворчав в подушку, она привалилась к Лили, чтобы та ее обняла. Лили обхватила ее за плечи, а второй рукой поглаживала ее по волосам. 

— Все образуется, вот увидишь. 

— Ага, Ремус осознает, какой он фантастический кретин, и перестанет им быть? Не смеши меня. 

Дора еще ворчала и жаловалась ей, а Лили только улыбалась и поглаживала ее. В этом она была хороша — не спорила с каждым словом, как Алиса, а могла дать просто поплакаться и выслушивала. Лили была мягкой, чего Дора не умела. Сейчас она все чаще задумывалась, что было бы, если бы она проявила к Ремусу чуть меньше злости и больше мягкости. Был бы шанс, что у него зародились бы какие-то правильные чувства? 

Стук в окно разрушил их умиротворение; Дора пораженно уставилась на улицу, подумав было, что это птица, но за окном ничего не было. Кое-как она слезла с кровати и выглянула вниз. Под окнами их башни топталась интересная фигура в красной безрукавке и очках. 

— Лили, там по твою душу — олень твой пришел. 

— Он не мой! — тут же возмутилась Лили и покраснела. Вот у кого все было взаимно, а она из упрямства это отрицала. Дора ей завидовала. — Что там?

Только тут Дора увидела, что снег вокруг Джеймса утоптан, причем не просто так: цепочки его следов собирались во что-то похожее на… буквы. Лили, выглянувшая вместе с ней, зарделась еще сильнее. 

— Э-эй! — Дора подпихнула ее локтем. — Что это значит? Что он там тебе написал? 

— Всякий бред! Это неважно! — красная Лили сердито отошла от окна. — Ему просто заняться нечем, дури много, вот она и лезет изо всех щелей. Пойдем лучше, кажется, время терапии! 

Дора покачала головой ей вслед, когда она решительно направилась к двери. Джеймс из кожи вон лез, чтобы произвести на Лили впечатление, и у него получалось, но вся его проблема была в том, что он продолжал при каждом удобном и неудобном случае задевать Снейпа. Лили со Снейпом хоть и порвала, но из принципа считала, что нападать вдвоем на одного — подло, и давила в себе всякие ответные чувства. Объяснить несчастному Джеймсу, что он делает не так, никто не удосуживался. Дора задумалась, что Ремус мог бы это сделать, но не стал, и снова на него рассердилась — хорош друг, однако! 

Они вышли из башни в коридор, но тут неожиданно снизу послышался шум. Лили удивленно посмотрела на Дору. Та пожала плечами и затопала вниз по лестнице — узнать, что случилось. 

— …понятия не имею, — раздался голос Ремуса. Ему ответил Барти: 

— И ты уверен, что никого не видел? — звучал он крайне подозрительно. Дора высунулась из-за поворота лестницы и увидела, как Ремус пожимает плечами с совершенно спокойным видом: 

— Никого, я уверен. Барти, если бы тут появился фургон с двумя людьми, я бы, наверное, заметил. 

Несмотря на все свои чувства, Дора невольно восхитилась его твердости. Он стоял за своих, даже если это бы десятилетние дети, врал и не краснел, словно не его собака этих рыжих поваляла в снегу.

Барти, правда, явно чувствовал в его словах что-то не то, потому что недовольно морщился и продолжал сверлить его пронизывающим взглядом. Он открыл рот, однако сказать ничего не успел: его прервал стук в дверь. И, не успела Дора подумать, а кому бы это могло понадобиться стучаться, потому что дверь днем открыта, а городские в жизни в поместье не сунутся, на пороге появилась незнакомая дамочка. Она была маленькая, приземистая и широкая; ее широкий, как у жабы, рот изгибался в довольно неприятной улыбке. В ней всей было что-то жабье, даже черный бархатный бантик на ее коротких кудряшках был похож на муху, которую жаба вот-вот слизнет длинным языком. Одета дамочка вся была в розовое: туфли, платье, пальто, сумочка… У Доры заболели глаза от взгляда на нее. 

Дамочка прокашлялась и улыбнулась еще шире, хотя казалось, что от такой улыбки ее лицо уже должно треснуть. 

— Здравствуйте-е, — протянула она на удивление высоким, почти девчоночьим голоском. Барти моментально повернулся к ней: 

— Кто вы и что вам угодно, мадам? 

— Мне угодно видеть мистера Томаса Реддла. Если не ошибаюсь, он руководит этим местом. 

— Вы все еще не назвались, мадам, — напомнил Барти. — С кем я имею честь говорить? 

— Ах да, — она вытащила из сумочки какие-то карточки. — Надеюсь, это вас удовлетворит? Я председатель Инспекционной образовательной комиссии и Генеральный инспектор министерства образования. Долорес Джейн Амбридж к вашим услугам. 

Барти изучил ее карточки и чуть не уронил. Он побледнел, посинел, позеленел, покраснел, наконец почернел, вернул ей все до единой и облизал пересохшие губы: 

— Подождите пять минут, я только доложу мистеру Реддлу. 

Исчез он с такой скоростью, словно за ним волки гнались. Амбридж обвела их взглядом и дружелюбно заулыбалась. Дора на всякий случай отодвинулась от нее подальше.

1) Спутниковые вафли, они же «Летающие тарелки» — бельгийские конфеты из 50х, ставшие очень популярными в Британии на фоне роста интереса к космической гонке и научной фантастике.

Вернуться к тексту

2) Первое название батончиков «Твикс». Изначально их производили в Британии (с 1969 года), в США они попали только к концу 70х.

Вернуться к тексту

3) (пер. И. Маршака)

Вернуться к тексту

4) «Сердечки любви» — еще один вид популярных британских конфет, так называемые разговорные конфеты, потому что каждая содержит маленькое послание.

Вернуться к тексту