Химия (гет)

На следующее утро Эндрю отвез Эдварда в университетский центр протезирования, где их ждал консилиум для консультации. На выходе из лаборатории их уже поджидали журналисты, щелкая затворами камер. Эндрю, крепко взяв Эдварда за локоть и попросив всех расступиться, быстро провел его к машине. Когда-то, в пригороде, внимание журналистов... даже льстило Эдварду, казалось знаком признания. Но со времен суда — оно превратилось в обжигающий взгляд, болезненно напоминающий и о его поступке, и о его иной природе — взгляд, который словно зеркало являл ему, каким теперь его видят люди. За окном вновь мелькало великолепие Лос-Анжелеса, но Эдвард не замечал его, всю дорогу полностью поглощённый тревогой о предстоящем визите и терзающим его вопросом — смогут ли врачи помочь ему наконец избавиться от ножниц.

Щедрое калифорнийское солнце пробивалось сквозь жалюзи больших окон просторного кабинета, в котором их уже ждали протезист Вебер, седовласый мужчина с добрым и внимательным взглядом, и нейрохирург доктор Рамирес, мужчина лет 35, с энергичным выражением лица и короткой, аккуратной стрижкой темных волос. В воздухе висел запах крепкого кофе и горьковатого дымка от сигареты, тлевшей в переполненной пепельнице на утопающем в папках и бумагах столе. На стенах приглушённого бежевого цвета находились анатомические плакаты и фотографии протезов — от грубых деревянных рук с крюками, угловатых металлических ног с шарнирами до современных протезов на тягах, с акцентом на функциональность, но не на эстетику.

Эдвард вглядывался в эти изображения. Неужели его руки... будут такими? В его памяти жил образ тех изящных, почти волшебных рук, искусно сделанных его создателем — рук, которых он будет лишён... Навсегда?

Вебер, поздоровавшись, медленно приблизился к Эдварду. В его взгляде, прикованном к рукам Эдварда, или, точнее, к тому что их заменяло, читалось внимательное любопытство.

Рамирес тем временем увлеченно склонился над подробными схемами изобретателя, предоставленными Эндрю, прослеживая ручкой взаимосвязи между элементами.

С разрешения Эдварда, которое прозвучало тихим, почти неслышным кивком, Вебер осторожно протянул руку, прикоснувшись к ножницам. Он аккуратно ощупывал сложную систему соединений и шарниров, позволяющих Эдварду двигать этой невероятной конструкцией. Его взгляд скользил по контурам стали, замечая мельчайшие детали. Он представлял себе механику движений, как мышцы с таким совершенством управляют этими сложными рычагами. Закончив осмотр, Вебер отступил назад с бережной аккуратностью и посмотрел на Эдварда с мягкой улыбкой.

— Эдвард, это... необычный случай, это точно, — сказал он, его голос был спокойным и профессиональным, с нотой восхищения невероятной изобретательностью создателя Эдварда. Естественно, как и все вокруг, особенно в их научной среде — он следил за шумихой вокруг его дела — и ожидал увидеть необычного пациента, выходящего за рамки привычного. Конечно, без убийства было бы проще. Но... именно эта цепочка привела Эдварда к ним. Он знал одно — он не является никому моральным судьей. — Как сказал наш коллега Эндрю, мы здесь, чтобы решать сложные задачи.

Эдвард с тревогой наблюдал за ними, удерживая свои пальцы-лезвия от нервных движений. Эндрю стоял рядом, положив руку ему на плечо, стараясь передать уверенность, которую сам чувствовал не до конца.

Закончив с изучением схем, Рамирес подошёл к Эдварду, в то время как Вебер погрузился в чертежи. Рамирес приступил к осмотру, внимательно изучая и ощупывая крепления конструкций ножниц. Эдвард стоял, затаив дыхание — только бы не сделать неловкое движение.

— Болевые ощущения есть? — спросил Рамирес, не поднимая глаз.

— Нет, только неудобство и... тяжесть, — ответил он, стараясь говорить ровно, хотя внутри все дрожало от волнения.

Удовлетворившись ответом, Рамирес начал срезать черную ткань на запястьях Эдварда, чтобы оценить состояние кожи вокруг металла, оставляя ремни, к которым крепятся тяги, во избежание дополнительной нагрузки ножниц на кости. Он затянул ремни покрепче. Пальцы двигались осторожно, проверяя стабильность конструкции и оценивая состояние тканей вокруг.

Нужно сделать рентген — решил он, чтобы определить состояние... "костей" хотя бы на доступных участках.

С этой мыслью он увлек Эндрю в сторону и что-то приглушённо начал ему говорить.

До Эдварда долетали лишь неясные обрывки фраз — кости, ткани, оценивать, изучить, Джон...

Эдвард с болезненной ясностью догадался, что они не знают, как к нему подступиться. Безнадежность отзывалась в груди — он вновь ощутил себя ничтожным, не заслуживающим даже того, чтобы его избавили от ножниц. Ведь их цель всего лишь исследовать его. А убрать ножницы — нет, не в ответ на его немую просьбу, а чтобы избавить себя от страха перед ним.

Рамирес наконец повернулся к Эдварду, сохраняя энергичное выражение лица, но уголки его губ выдавали напряжение.

— Пройдёмте в рентген-кабинет.

С этими словами Рамирес распахнул дверь и быстро зашагал по коридору. Эндрю повел Эдварда за ним. Шаги гулко отдавались в тишине коридора. Тревога в груди Эдварда нарастала — что значит рентген, плохо это или нет — думал он, не решаясь нарушить тишину вопросом.

В комнате рентгена царил густой полумрак. Эдвард замер, увидев громоздкий аппарат. Холодный металл и угловатые формы внушали тревогу, и он оглядывал его с явным беспокойством.

Рентгенолог, мужчина с усталым взглядом, пренебрежительно оглядел Эдварда, затем жестом указал на специальную панель аппарата. Его движения были отрывисты и небрежны.

— Предплечья сюда, — буркнул он, показывая на поверхность аппарата. — Прижмите и не двигайтесь.

Эдвард, чувствуя себя неуверенно, медленно положил руки, волнуясь, получится ли у него сделать все как надо.

Рентгенолог, не говоря ни слова, вышел, прикрыв за собой дверь. Эдвард остался один в полумраке. В кабинете воцарилась давящая тишина, лишь монотонное жужжание вентиляции подчеркивало ее. Вдруг, из недр аппарата вырвалось громкое, трескучее жужжание, переходящее в нарастающее гудение. Эдвард вздрогнул от неожиданности, резко отпрянув.

Дверь тут же распахнулась, и на пороге возник раздраженный рентгенолог.

— Я же сказал — не двигаться! — выговорил он с нажимом, его голос звучал резко в тишине кабинета. — Пока я не дам сигнал, просто стойте смирно! Любое движение — и снимок будет испорчен!

Эдвард съежился под этим резким тоном, виновато опустив взгляд. Он чувствовал себя глупо и неуклюже.

Эндрю, видя замешательство Эдварда, поспешил вмешаться.

— Прошу вас, успокойтесь, — мягко попросил Эндрю, обращаясь к врачу. Он подошел к Эдварду, желая его поддержать. — Ничего страшного, Эдвард. Просто звук неожиданный. Давай попробуем еще раз. Положи руки на место, и дыши ровно, спокойно. Всё будет хорошо.

Эдвард, повинуясь, снова положил послушные руки на холодные подставки, стараясь унять дрожь. Он глубоко вдохнул, задержал дыхание, как учил его Картер, концентрируясь изо всех сил на том, чтобы не шевелиться. Врач вновь исчез за дверью. Жужжание и гудение повторились, но в этот раз Эдвард держался, хотя всё его тело напряглось до предела. Секунды тянулись мучительно медленно. Наконец, звуки стихли, и воцарилась облегчающая тишина.

Эдвард замер, боясь пошевелиться, пока не услышал голос врача, сообщающего, что всё закончено. Только тогда он позволил себе выдохнуть.

Оставив позади пугающий, непонятный аппарат, Эдвард почувствовал облегчение, словно он вновь вырвался из тюремной камеры.

— Молодец, Эдвард! — подбодрил его Эндрю, положив руку на плечо. — Ты отлично справился.

Эдвард слабо и вымученно улыбнулся, едва заметно кивнув.

Немного погодя, Вебер и доктор Рамирес приступили к изучению полученных снимков.

— Конструкция, конечно, весьма... оригинальная. — произнес Рамирес, с легкой иронией в голосе, но без осуждения. — Тяги связаны с моторикой предплечий... Но, если я правильно понимаю схемы, механизм крепления достаточно продуманный. Это хорошо, нам это может помочь. Крепления, похоже, не создали чрезмерного давления на кости. По крайней мере, трещин не видно. — он посмотрел на Вебера. — Вероятно, мы сможем демонтировать ножницы, не повреждая окружающие ткани.

Вебер кивнул, подтверждая его слова.

— Конструкция кажется достаточно стабильной. Если мы правильно рассчитаем нагрузку и подберем подходящий тип протезов, мы можем попробовать установить их прямо на эту структуру, только немного подправив конструкцию.

Рамирес возразил:

— Вебер, забываем про КТ? Этот металл... боюсь, создаст массу проблем при сканировании. Нам нужен немагнитный материал. Титан был бы идеален. Что скажешь?

Вебер задумался, слегка нахмурившись.

— Титан... Хм... это, конечно, логично. КТ действительно ключевой момент... — он бросил взгляд на Эдварда. — Изготовить... по чертежам и если точно снять замеры... думаю, это вполне реализуемо. Титан у нас есть... но обработка займет время. Нам нужно будет перенастроить станок под него... Но, в принципе, все решаемо.

Эдвард с замиранием сердца слушал разговор, вглядываясь в их лица. Все эти непонятные слова, несмотря ни на что, звучали как незнакомая музыка. Неужели это действительно возможно? "Это хорошо, нам это может помочь..." Неужели он сможет избавиться от этого ужаса и обрести хоть какую-то нормальность? Внутри разливалось робкое тепло надежды, смешанное с колючей тревогой — а вдруг не получится? Вдруг что-то пойдет не так? Но все более отчётливо он понимал — они говорят не о человеческих руках. Это будут не те руки, о которых он мечтал, это будет... что-то другое.

— Смотри, Эдвард, — повернулся к нему Вебер, стараясь говорить убедительно и ободряюще. — Это схема работы твоих ножниц. Протез будет крепиться вот тут, — протезист указал на запястья Эдварда, — и мы постараемся изготовить механизм, такой же как у тебя, только из другого материала. То есть, движения пальцев будут… ну, как сейчас, только уже пальцы, а не лезвия. А сами протезы будут выглядеть примерно так — он достал папку с фотографиями.

Да, это были такие же руки, как на картинках на стене. И в этот момент Эдварда пронзило осознание — тактильность. Прикосновение. Этого никогда не будет. Он никогда не почувствует ничего руками, как все люди.

Но еще... На стене было изображение рук, очень похожих на те, что не успел дать ему создатель. Он робко спросил, аккуратно указав на них ножницами — а вот эти?

Вебер ответил:

— Эти только для внешнего вида, Эдвард, просто чтобы было похоже на настоящую руку. Они красивые, но внутри там ничего нет, никаких механизмов, просто оболочка.

Он постучал пальцем по изображению, показывая, что это лишь поверхность.

И в этот момент Эдварда словно пронзило. Неужели его создатель... хотел наделить его такими же пустыми, бесполезными руками? Неужели даже тогда, в его ранних хрупких воспоминаниях, не было надежды на что-то настоящее? Он вспомнил, как его лезвия прошли насквозь, и кровь не текла… А в нем-то она была, теплая, живая. Он ощущал, как мир, который он так бережно хранил в памяти, мир, где хоть кто-то проявлял о нем заботу, рушился в одно мгновение.

Но сквозь боль и разочарование пробивалось упрямство. Не будет тактильности — но не будет и его проклятия. Он больше никому не причинит вреда. Это самое главное. Если он сможет все делать сам... открывать двери, одеваться… ему этого будет достаточно. Он сможет жить и так.

Вебер, наблюдавший за реакцией Эдварда, обратился к нему, глядя тепло и ободряюще:

— Это будут самые современные на сегодняшний день протезы, Эдвард. И у тебя они будут гораздо более функциональными, чем у других, — он немного сбавил темп речи. — В общем, по-человечески говоря, я имею в виду, что они будут работать гораздо лучше. Предстоит непростая работа, Эдвард. Операция по демонтажу... удалению механизма и последующая установка протезов — это экспериментальная процедура. Но, исходя из того, что мы видим, мы считаем, что есть хорошие шансы на успех. Так что, первоначальная оценка — положительная.

Сердце Эдварда дрогнуло. Он робко кивнул, словно боясь разрушить, упустить эту хрупкую возможность.

Доктор Рамирес добавил, обращаясь уже к Эндрю:

— Мы составим план диагностики и операции. Нужно провести ряд обследований, чтобы убедиться, что такой подход будет безопасен и эффективен... в его случае. Поэтому следующий этап — это госпитализация.