Дракон и Единорог (гет)

Теперь спокойный сон приходил разве что в мечтаниях. Кэсси даже успела отвыкнуть от бессонницы и чувства гулкого разочарования, воющего в черепной коробке Розой Ветров на океанских просторах.

Её не волновал сам факт того, что она теперь безоружна, потому что Чудовище лишь часть её, но её волновало другое: она скучала, как хронические ипохондрики скучают по опухоли, о которой беспокоились годами и которую удалось искоренить. Раньше было плохо, потому что Оно разъедало внутренности, а теперь плохо просто по факту собственного существования.

А ещё её волновало, сколько ненужного стыда она испытала за пару часов до того, как получила возможность его избежать. Тихая злоба теплилась под кожей. На себя и на Волдеморта с его неожиданными решениями. Но зато теперь можно было не бояться потерять контроль и словить сердечный приступ в очередном витке судорог.

Кэсси так и просидела в лаборатории до утра, уже не боясь, что кто-то её там найдёт или расскажет, что она там была, хотя и хотела сначала, на волнах адреналина, убежать в комнату. Нет, там ей не стало бы легче, а даже наоборот воскресило бы в памяти те страшные вечера, когда Кэсси была в плену боли совсем одна.

Оцепеневшее тело встретило холодный рассвет с радостью. Полоска горизонта заалела, сменила синеву сумерек белым, а после вышло и солнце, бледное, но уже жаркое. Его лучи сразу запутались в листве и облаках. Ночь переживаний закончилась и начинался новый день, несущий в себе заверения и оправдания.

Поттер в очередной раз огладила татуировку на руке ласково, как мать дорогое ей дитя. Полночи молчаливых угрызений совести не прошли даром, ведь Кэсси нашла последний недостающий ингредиент для яда. Осталось только уговорить Нагайну пожертвовать немного своего.

С первым лучом, почтившим своим светом окна Поместья, Кэсси Поттер взяла с подоконника в лаборатории большой резной подсвечник, тяжестью оттянувший руку, и швырнула его прямо в зеркало. Грохот разнёсся по комнате и эхо ушло по коридору. Больше никаких иллюзий, да и ублюдку Волдеморту Кэсси не могла позволить тешиться образом собственной победы, заключённым в посеребрённое стекло.

Когда она покинула лабораторию, печать зажглась за её плечом в последний раз и с тихим шипением рассыпалась. В сердце закололо от страха за угасающую магию Тома, но Кэсси сглотнула это чувство и спокойно побрела к себе, чтобы отогреться в горячей воде в ванной и переодеться в свежую одежду. Ей необходимо было переговорить с друзьями и душа требовала выглядеть при от этом нормально, чтобы не пугать их собственным состоянием ещё больше.

На подходе к лестнице ждал Монтегю, который, завидев её, окаменел и молча проводил взглядом до комнаты. Боится и даже больше, чем раньше. Правильно. Ему, как и остальным Пожирателям знать о исчезновении Чудовища совсем не обязательно. А вот авроров Кэсси была обязана уведомить.

Она едва успела натянуть штаны после ванны, когда в дверь постучали. По беспокойным голосам по ту сторону Кэсси точно узнала всю компанию своих союзников. Желудок болезненно сжался от волнения. Кэсси втянула воздух сквозь зубы, тот тяжело осел в лёгких, и пошла открывать. Прежде чем кто-то успел налететь на неё после поворота ручки, Кэсси вскинула ладонь вверх и выпалила:

— Я сама всё скажу. Заходите.

Ещё никогда никто из них не выглядел так настороженно, как стая диких волков, пришедших в человеческое поселение за помощью в голодную зиму. Не было той лёгкости общения, что и раньше, не было улыбок и попыток приободрить. Конечно, они до конца не верили, что монстр, замешанный в уничтожении целых деревень, это она, Поттер, а теперь правда жестоко ударила их под дых.

Молчание повисло мёртвым грузом и никто не решался его прервать, но и не пытался уйти, трусливо поджав хвост. Потому что они были смелыми, сильными и гордыми и не позволяли недоверию отразиться на поведении. Да что там, кажется недоверие всё ещё не одолело из полностью.

Кэсси осмотрела их со вздохом, прикусила внутреннюю сторону губы. Пальцы сводило от желания как следует помять костяшки для успокоения. Нет, этому нервному жесту здесь не место.

— Сразу скажу, что беспокоиться больше не о чем. Волдеморт отозвал Проклятие, чтобы я больше никого не покалечила. Чтобы не покалечила его, в первую очередь.

Слова повисли в воздухе, густом и полном вопросов. Казалось, даже единороги на стенах замерли, прислушиваясь. Первым пришёл в себя Арнольд. Он издал смешок, прозвучавший оглушительно громко в ледяной тишине.

— Это… неплохо.

Оттаявший Джек подхватил. Во всей его позе читалось сдержанное облегчение:

— Да. Ты ведь искала лечение. Как ты себя чувствуешь?

Гарри закивала на его вопрос. Она даже позволила себе улыбнуться, но их довольство совсем не обрадовало Кэсси. Она потеряла часть себя и важный рычаг давления, так чему они рады? А потом она отдёрнула себя: они рады, что она не угроза, и что она — здорова. Настолько, насколько Волдеморт позволил ей, но здорова. Кэсси улыбнулась в ответ слегка неловко:

— Лучше. Ничего не болит. Как заново родилась.

— Нет, как “заново родилась” это Родже. Идиотка пускает слюни и мочится под себя в Мунго. — хладнокровно заметила Тэмми. Гарри возмущённо воззрилась на подругу и пихнула локтем в бок, а Кэсси наоборот кивнула, не чувствуя ни капли раскаяния. Жестокости нет оправдания, но и корить себя Поттер больше не собиралась.

— Мне стоило быть сдержаннее, но, клянусь, она меня допекла. — призналась Кэсси.

— Поверь, она допекла всех.

Арнольд потрепал девушку за плечо. Было так приятно получить их понимание, но так… непонятно. Этот простой жест казался мостом, перекинутым через пропасть. Но Кэсси всё ещё стояла по ту сторону, глядя на них сквозь невидимое стекло.

— Значит, всё кончено? — тихо спросил Джек, и в его голосе звучала не надежда, а осторожность, будто он боялся спугнуть хрупкое перемирие. — Он просто отпустил тебя?

Гарри, не отрывала взгляда от Кэсси, искала в её глазах подтверждение, намёк на ту боль, что они все видели. Но теперь там была лишь усталая пустота.

— Не совсем «отпустил», — поправила Кэсси, и её голос прозвучал странно отчуждённо, будто она говорила о ком-то другом. — Он просто забрал кинжал, который сам же и вручил мне. Я превратилась в угрозу его планам. Я больше не оружие.

— Ты никогда им и не была, — резко парировала Гарри, сжимая кулаки. — Ты была жертвой.

— Была, — согласилась Кэсси без колебаний. — А потом стала и тем, и другим. Вы читали, что я натворила.

Ледяная тишина снова навалилась грузом. Тэмми, скрестив руки на груди, изучала Кэсси с холодной, аналитической отстранённостью.

— И что теперь? — спросила она прямо, без предисловий. — Ты выздоровела. Вернулась к себе. И ты стала меньшей угрозой? Разве что самой себе. Ты всё ещё замышляешь убить пять человек, а это совсем не мелочи.

— Тэмми! — взорвалась Гарри.

— Нет, она права, — перебила её Кэсси. Её пальцы наконец сжались в кулаки, костяшки побелели. Нервному жесту здесь не было места, но жесту решимости — ещё как. — Я не делала на это ставки и раньше, значит расстраиваться бессмысленно. Он ошибается, если считает, что это единственное, о чём ему стоит беспокоиться.

Она обвела взглядом их лица — напряжённые, усталые, но не отворачивающиеся. Не убегающие. Арнольд первым нарушил молчание. Он не улыбнулся на этот раз, а лишь глубже вжал ей в плечо ладонь, заземляя её в настоящем.

— Значит продолжаем в том же духе. — решительно прозвучал его голос.

Джек выдохнул, и наконец-то его плечи расслабились по-настоящему, сбросив невидимый груз.

— Главное, что ты с нами и в силах закончить начатое.

Даже Тэмми после паузы кивнула, коротко и ясно — не одобрение, но признание. Признание её мужества стоять здесь и убеждать их в том, что ничего не потеряно.

— Я рада, что вы так верите в меня. Это многое значит, когда от тебя отдирают половину… тебя. — Кэсси усмехнулась с иронией.

Гарри шагнула вперёд и, отбросив все сомнения, обняла Кэсси нежно, но крепко.

— Доверие не дают, Поттер, — прошептала она ей в волосы. — Его взращивают поступками. А ты неплохой садовод, знаешь.

Кэсси, наконец, позволила себе обнять её в ответ, чувствуя, как лёд в груди по крошке начинает таять. Дорога предстояла долгая, но она была не одна и это было всем, что имело значение.

Уже две недели спустя, глядя в глаза этим людям за столом во время рокового завтрака, Кэсси знала, что доверие будет оправдано, той или иной ценой. Особенно после одного показательного выступления Тёмного Лорда Волдеморта.

Кэсси не могла точно сказать, в какой момент эта идея пришла чужаку в голову, но точно знала, что самый главный элемент он задумал заранее, а срыв Поттер удачно подвернулся ему под руку. Впервые за долгое время Он явился на обед и явно был заряжен на какую-то пакость. Кэсси, которая последние дни едва ли спала, а если и спала, то вскакивала от кошмаров и образов юного Тома Риддла во сне, раздражённо поджимала губы на каждый звук его воодушевлённого голоса.

— Я намерен собрать званый вечер, потому вынужден просить вас подготовиться к обилию гостей в холле. Предлагаю вам самостоятельно распределить обзорные точки.

Поттер подняла удивлённый взгляд на друзей, а те внимательно смотрели на Волдеморта, исправно исполняя роль верных слуг, хотя изумление читалось и в их чертах. Эта задача — привычна им, но сам факт явно сбивал с толку. Неужели Волдеморт так беспечен, чтобы пригласить в дом людей? Или он собирается пригнать в дом Пожирателей Смерти? Тогда Поместье превратиться в руины. Но, если все же речь идёт об обычных чиновниках… Эту возможность нельзя было упускать.

— По какому поводу вечеринка, сэр? — подал голос Арнольд, по свойски отсалютовав бокалом. Вот о чём он говорил тогда в библиотеке. Он подслушал разговор между Паскалем и Эсмерадой, и знал о предстоящем событии. Его тут же пронзил холодный взгляд, а ответ скрасила загадочная усмешка.

— Я оставлю это в секрете.

Пожиратели Смерти, потерявшие пару дней назад одного из своих, всё ещё умудрялись смотреть на Поттер и Авроров, её поддержавших, волком, так что, как только Кэсси открыла рот, они насторожились ещё больше. Неужели думают, что она может так просто высосать их души? Ей это показалось бы забавным, если не вызывало такого едкого раздражения.

— Для меня есть задача? Я бы хотела встать охраной вместе с остальными. В прошлый раз, когда я претворялись леди, это закончилось не очень хорошо…

— Как тебе будет угодно. Но ты должна быть рядом по первому зову, дорогая.

Кэсси ответила кивком. И только в момент самого бала поняла, что согласиться с этим было откровенно дурной затеей. Ей стоило в последний момент сказать, что она неважно себя чувствует или вообще демонстративно рухнуть в обморок. Потому что Волдеморт нашёл легальный способ откровенно над ней издеваться.

Бал был в самом разгаре. Деревянный пол отражал сверкание люстры и пестрые одежды гостей, такие не подходящие к подозрительным лицам, а воздух гудел от приглушенных разговоров. Кэсси стояла в тени лестницы, сливаясь с пустотой этого неприметного уголка. На ней была не форма аврора, а строгое платье — одолженное ей Тамарой и подогнанные по фигуре — глубокого коричневого оттенка — наряд, кричащий о том, что его хозяйка всеми силами хочет остаться незамеченной на фоне деревянных панелей на стенах и такого же тёмного оттенка пола. Она тоже хотела бы спрятаться под мантией, но, учитывая её статус девушки Министра, это выглядело бы откровенно странно, да и въевшиеся в голову после уроков Тома правила этикета не позволяли ей выглядеть по-другому. По хорошему, она вообще не хотела здесь быть, ведь весь этот вечер был фарсом и попахивал дерьмом, от которого никто из них потом не отмоется.

Холл подготовили быстро, но помпезно, чтобы дорогие украшения и ткани замыливали чиновникам и аристократам глаза. Кэсси знала почти всех из них с прошлого бала и видела, какими мрачными были их лица, когда они думали, что Министр не смотрит. Но приглашены были отнюдь не все, кому стоило тут быть. Среди присутствующих не нашлось авроров, хотя среди них было много из знатных семей, и помощников Гонта, а ещё не было ни одного Диггори, Кирдроя или Уизли. И это сбивало с толку не только Кэсси. Всем присутствующим происходящее казалось странной блажью хозяина дома, и Кэсси гадала почему. Разве не все они уже у Волдеморта под каблуком? И стоит ли ещё Министерство как структура? Она думала, что к этому моменту уже все, кто был причастен к правительству, заменён пешками Тёмного Лорда. Но оказалось, что нет. И кажется, что массовое сокращение он собирался устроить сегодня.

Внутренности сжимались от призрачного чувства огромной подлости, которая вот-вот должна была наступить. Кэсси была рада не общаться с встревоженными богачами и служащими Министерства лично, хотя и понимала, что чем больше намёков на истинное положение вещей она даст, тем быстрее слух дойдёт до общественности. Многие ещё, очевидно, не знали о продолжающейся борьбе с Подражателем, и вместо этого винят во всём остатки террористов. Наивные. Но и Том был наивен, когда решил не говорить никому правды о возвращении Волдеморта. Сейчас ополчение наверняка набрало бы куда больший масштаб, не реши верхушка сохранить правду в секрете.

Расположение поста Кэсси было идеальным: из своей тени она видела всё, оставаясь практически невидимой. Она наблюдала, как двойник её мужа в слишком красивом для такого непонятного вечера изумрудном костюме исполняет роль радушного хозяина, усыпляя бдительность. Каждую секунду Кэсси ждала подвоха. И он не заставил себя ждать.

Не поворачивая головы, лишь движением пальцев, и вспышкой боли в висках, Волдеморт дал ей знак. Приказ был беззвучным, но отчетливым: «Ко мне». Сердце Кэсси упало. Она сделала глубокий вдох, оттолкнулась от прохладного мрамора колонны и коротким путем, огибая толпу, вышла к его месту посреди зала, стараясь не привлекать внимания.

— Да, милый? — произнесла она чуть слышно, не опуская глаз в знак протеста.

— Леди Элспет поинтересовалась, где слуги взяли ткани для наших занавесок, — раздался его гладкий, ядовитый голос, достаточно громкий, чтобы окружающие услышали. Он смотрел на неё с притворной нежностью, но в глазах читалось чистое удовольствие от всеобщего внимания. — Будь добра, дорогая, разузнай. Только сама, лично. Я настаиваю.

Леди Элспет смущенно запротестовала, но он лишь великодушно махнул рукой. Кэсси почувствовала, как по щекам разливается жар. Он намеренно заставлял её выполнять поручения служанки на глазах у всех. Что ж, сама пожелала остаться вне роли спутницы Министра… Она кивнула, и быстро удалилась, чувствуя на себе колющие взгляды гостей.

Это было только начало. То он просил её «случайно» найти и передать платок чиновнику, то «проверить», хорошо ли проветриваются комнаты для гостей, то отнести распоряжение Ганнибалу, стоявшему в трех шагах с ехидным выражением на лице. Каждый раз он подзывал её едва заметным жестом, и каждый раз она была вынуждена выходить из тени, пересекать зал под пристальными взглядами и выполнять мелкие поручения, чтобы затем снова попытаться исчезнуть у подножия лестницы.

И каждый раз, пробираясь обратно к своему укрытию, она краем глаза видела работу своих друзей.

Арнольд, непринужденно беседуя с группой пожилых чиновников, как бы между делом вздыхал:

— Невероятно, как наш Министр переменился после всех этих военных действий. Прямо заряжен новыми идеями. Не уверен, что они так уж хороши.

Чиновники что-то неопределенно бормотали, бросая недоуменные взгляды на Волдеморта. Это была тактика: каждый должен давать присутствующим намёки или говорить честно, если позволяет случай, когда Пожирателей Смерти далеко. Пусть расскажут, пусть передадут родственникам. Новость о жутком двойнике разлетится по родовым гнёздам со скоростью света. Открыто никто не говорил, но, кажется, и лёгких оговорок было достаточно.

У буфета Джек, наливая себе тыквенный сок, громко размышлял, обращаясь к стоявшему рядом молодому аристократу:

— ...конечно, безопасность превыше всего, — доносился спокойный голос Джека. — Но вы не находите, сэр, что меры предосторожности стали какими-то архаичными? Времена тёмные, но не такие, как тогда. — Он сделал маленькую паузу, давая словам осесть. — Министр, конечно, великий традиционалист, но чтобы до такой степени... Лично меня некоторые его новые указы откровенно пугают. Словно их писал совсем другой человек.

И не имело значения, что никто из авроров не читал газет уже добрых два месяца, ведь даже их смелое предположение об истинном положении дел оказалось близким к правде.

Маг нахмурился, его пальцы с нервным подёргиванием перебирали цепочку карманных часов.

— Д-да... Вы правы, молодой человек. Я тоже заметил. Странная перемена.

Тэмми курсировала между дамами, собранная и строгая. Её ледяной взгляд скользил по драгоценностям, но слова были отточенными кинжалами, вонзающимися в самые беспокойные уголки сознания этих светских львиц.

— Ваше ожерелье восхитительно, леди Меркот, — произнесла она, обращаясь к пожилой аристократке, нервно теребящей жемчуг. — Настоящая семейная реликвия. Такая… старая магия. Чувствуется почерк предков. — Тэмми сделала крошечную паузу, позволяя словам осесть. — Жаль, что нынешние времена так пренебрегают наследием. Некоторые предпочитают заимствовать чужое. Вы не находите?

Леди Меркот замерла, её пальцы сжали жемчуг так, что костяшки побелели. Она бросила быстрый, испуганный взгляд на «министра», чья манера держать бокал и улыбаться была слишком театральной, слишком лишенной врожденной непринужденности.

— Я… я не вполне понимаю, о чем вы, мисс…

— Просто наблюдение, — холодно улыбнулась Тэмми и растворилась в толпе, оставив даму наедине с тревожными догадками.

В это время Гарри, показательно расслабленная, прислонилась к столику с напитками рядом с группой молодых наследников знатных семей.

— Веселенький вечер, да? — бросила она небрежно. — Хотя наш хозяин сегодня какой-то другой. Не находите? — Она кивнула в сторону Волдеморта. — Точно знаю, что раньше он терпеть не мог большинство из присутствующих. А сегодня вроде ничего. К сожалению, не могу знать, что именно происходит.

Молодые люди переглянулись. Один из них, тот, что помоложе, неуверенно пробормотал:

— Наверняка это что-то важное.

— Наверняка, — согласилась Гарри, притворно зевнув. — Или просто память подводит. Ужасно неудобно, когда не можешь вспомнить, что любил, а что нет. Прямо жуть, да?

Её глаза беззаботно скользнули по их внезапно побледневшим лицам, а затем она отошла, будто и не говорила ничего важного.

Тем временем Монтегю, тоже втянутый в этот спектакль силами Поттер, стоявший у главных дверей, ловил взгляды прибывающих гостей. Когда один из чиновников, запыхавшись, поинтересовался, не поступали ли иностранцу новости из Европы, Монтегю с искренним сочувствием покачал головой.

— Боюсь, сейчас большая путаньица. Сплошные… пег’естановки. Лично я уже и сам не пойму, ко’да станет яснее. — Он понизил голос, — Даже ‘лава, смотрьите, сам не свой. То одно поручьит, то другое. Решения меняются быст’ее, чем по’ода.

Чиновник, вначале просто озадаченный, теперь смотрел на «Гонта» с растущим ужасом, медленно осознавая весь масштаб происходящего безумия.

Кэсси, наблюдая за этой тихой, виртуозной работой, чувствовала, как лед в ее груди понемногу тает, сменяясь хрупкой, но жгучей надеждой. Они сеяли семена сомнения с мастерством придворных интриганов. И эти семена уже давали первые, робкие всходы в виде растерянных взглядов, украдкой перешептываний за веерами и нервного постукивания пальцев по бокалам.

Воздух в зале, ещё недавно наполненный лишь притворной веселостью, теперь гудел от невысказанных вопросов и страха. И этот страх был направлен не на Пожирателей Смерти, бродивших по залу, а на того, кто стоял в самом его центре с бокалом вина и притворной улыбкой.

— Мисс Поттер. — Голос прозвучал сбоку, тихий и натянутый, как струна. Кэсси, увлечённая созерцанием плодов своего труда, слегка подпрыгнула, будто её током ударило по оголённым нервам.

— Малфой… — выдохнула она, обернувшись. Тот кивнул, и выглядел он лишь призраком того щёголя, что блистал на прошлом балу. Его лицо было бледным, как мел, а под глазами залегли густые, синюшные тени, будто он не спал несколько ночей подряд. Даже его безупречный костюм висел на нём как-то бесформенно, выдавая внутреннюю опустошённость. Кэсси и не замечала его весь вечер, как не видела и его жену с сыном. Спрятал? Или они, как призраки, прячутся где-нибудь в тени за лестницей, прямо как она?

— Что происходит? — Его шёпот был сдавленным и резким.

— Ты мне скажи. Не заметил ничего подозрительного? — парировала Кэсси, вглядываясь в его осунувшиеся черты.

— Ты про Министра? Про… Лорда? — В его глазах мелькнуло что-то дикое, почти животный страх, и она всё поняла. Этот страх был знаком ей слишком хорошо.

Бывший одноклассник покачал головой, и движение это было безнадёжным, уставшим.

—Мой отец мёртв. Точнее, один из тех ходячих мертвецов, о которых писали в газетах. — Его губы искривились в гримасе, полной горького отвращения. — Я заплатил круглую сумму, чтобы невыразимцы просветили его память и не раскрывали ртов лишний раз. Но это… это ненадолго.

— Тебе нужно уходить, — прошептала Кэсси, её слова прозвучали как срочный, безоговорочный приказ. — Уговори уйти всех, кто тебя послушает, и поспешите в Хогвартс. Или за границу, если сможете. Чтобы вас не нашли.

Малфой ещё пару мгновений разглядывал её, его взгляд, полный немого вопроса, скользил по её лицу, ища подвоха или надежды. Не найдя ни того, ни другого, он лишь простецки, по-деловому кивнул и растворился в толпе так же бесшумно и внезапно, как и появился, будто никакого рокового разговора здесь и не происходило.

А потом виски снова закололо и Кэсси оторвала взгляд от удаляющегося Малфоя, чтобы тут же попасть в плен глаз Тёмного Лорда. Ему даже не пришлось звать её жестом, Кэсси уже привычно покинула свой пост, чувствуя как заходится от испуга сердце. Волдеморт был взбешён, хотя ещё пару минут назад выглядел благостно, как набожник на воскресной службе. Желваки играли на его щеках, но те можно было скрыть улыбкой. А вот лёд, острый и скрипящий со звуком косы Жнеца, собирающей души, в тёмных глазах так просто не скроешь.

Он подхватил Кэсси под локоть, стоило ей приблизиться и оба младших Нотта, синхронно отошли в сторону, давая им простор для личного момента.

— Не подскажешь, что наша охрана задумала? — голос мужчины тёк мёдом, но Кэсси научилась различать в нём дёготь. Нет, она научилась этому даже раньше: на Томе, дневник о котором вновь оказался потерян после случая в столовой. К счастью знания никуда не делись.

— Разве это странно? — со всей возможной наивностью спросила Кэсси, — Они просто соскучились по человеческому обществу за всё это время. Думаю, они сейчас и новости узнают, — улыбнулась она, — Я бы тоже с кем-то поболтала, но ты часто зовёшь меня, так что возможно позже…

— Боюсь ты уже не успеешь. Вечер подходит к концу.

И правда. Кэсси оглянулась по сторонам и заметила, как Пожиратели Смерти направляют гостей к центру, к ним с Волдемортом, а некоторые гости, чьи лица весь вечер оставались скрыты под капюшонами мантий и за распущенными волосами, а сами они прятались у стен, обступают собравшихся со спины полукругом, как собачья свора стадо хозяйских овец.

Вот оно: момент, которого Кэсси так опасалась. Она точно знала, что сейчас случится что-то, от чего волоски на её теле встанут дыбом. Замечая на себе взгляды некоторых, явно осведомлённых о её природе благодаря связям в аврорате, Кэсси следовала за хозяином вечера к камину, закуток возле которого сегодня должен был стать Волдеморту трибуной.

Люди расступались перед ним, как волны, отходили в сторону, чтобы не стоять к его странной удушающей силе слишком близко. Волдеморт наблюдал за ними со спокойным удовольствием и светился как начищенный галеон. О, он задумал феерическую шалость, и предвкушение выражалось во всём его теле: в гордо расправленных плечах, в улыбке с одной единственной ямочкой на левой щеке, в напряжении пальцев, сжимающих бокал. Кэсси не могла отделаться от чувства, что прямо сейчас станет её частью, но послушно стояла слева от чужака.

Взгляды её и авроров пересекались. Те тоже были сбиты с толку и искали ответа у Поттер, но она при всём желании не могла им ничего объяснить. Рукой она показала жест, которому её научил Джек: направила указательный палец правой руки в пол, а после спрятала его в кулак, призывая сохранять спокойствие, но быть наготове.

— Дорогие гости и коллеги, — торжественно начал свою речь Волдеморт, привлекая внимание собравшихся, хотя в этом и не было необходимости, ведь все и так смотрели на него не отрываясь, лишь бы не смотреть на тех, кто стоял позади с палочками наперевес, — Вы наверняка знаете, зачем я собрал вас, — многозначительная пауза повисла в воздухе на короткий миг, — Я вынужден покинуть пост Министра Магии.

По толпе прошёл рокот согласных голосов. Настоящего Тома эта реакция бы разочаровала, ведь он долго добивался расположения, а вот Волдеморт наоборот лишь с наслаждением впитал её, спрятал ухмылку за расстроенным покачиванием головы. Все знали, что это должно произойти. Столько обмана и провальных затей, странное поведение в последние месяцы, обвинения в управлении Чудовищем. Та работа по восстановлению репутации, которую наверняка проделал Джеймс Франко просто не возымела успеха. А может тот и вовсе погиб…

— Этот вечер — мое прощание с вами и с этой должностью. Год, что я занимал её, был… крайне плодотворным, — он сделал очередную ядовитую паузу, давая словам просочиться в сознание. — Многие из вас ждали этого момента. Я знаю. Но вы явно не ожидаете моего последнего признания.

Воздух в зале застыл. Кэсси почувствовала, как у нее перехватывает дыхание. Волдеморт обвел взглядом замершую толпу, наслаждаясь всеобщим напряжением.

— С июля прошлого года нашу страну сотрясали атаки Подражателя Тёмного Лорда и так называемых Новых Пожирателей Смерти. — Он медленно выпрямился, его голос зазвучал громче, чище, сбрасывая последние остатки маскировки. — Теперь я должен сообщить вам правду. Подражатель… это я. Более того скажу: Я — Тёмный Лорд Волдеморт.

Тишина в зале была абсолютной, гробовой. Казалось, даже пламя в камине застыло, не смея потрескивать. Секунду, другую мозг каждого отказывался верить в услышанное. А потом тишину разорвал чей-то сдавленный, истеричный вскрик. Одна из дам, та самая леди Элспет, что интересовалась занавесками, рухнула в обморок, но никто даже не шелохнулся, чтобы подхватить её.

Лица исказились масками чистого, животного ужаса. Бледность, расширенные зрачки, дрожащие руки, прижатые ко рту, чтобы сдержать крик. Чиновники, еще минуту назад кивающие с дежурной почтительностью, теперь пялились на оратора с немым воплем, отступая, натыкаясь друг на друга, пытаясь найти выход, который уже был надежно заблокирован. Воздух наполнился прерывистым, паническим дыханием.

Но был и другой отклик. Несколько человек — те, чьи лица были отмечены холодной жестокостью или фанатичным блеском в глазах — не дрогнули. Напротив, их позы выпрямились, а на губах появились тонкие, удовлетворенные улыбки. Они обменивались быстрыми, понимающими взглядами. Это было их моментом триумфа. Один из них, толстый маг с багровым лицом, даже одобрительно хмыкнул, получая одобрительный кивок от стоящего рядом Пожирателя.

Волдеморт впитывал обе реакции — и панику, и преданность — с ненасытной жадностью. Его грудь приподнялась от глубочайшего удовлетворения. Он наслаждался этим расколом, этой всеобщей парализующей откровенностью.

Кэсси издала прерывистый вздох, наблюдая как некоторые люди оборачиваются на своих конвоиров, лица которых теперь казались злобными масками. Они больше не прятали ликования. Они изначально были здесь для этого, и останавливали каждого, кто в панике пытался пробраться к дверям. Завязалась потасовка в нескольких местах, леди кричали, замечая как тела их знакомых без чувств падают на пол. Авроры не двигались — их окружили тоже — лишь пытались выловить взгляд Поттер.

— Соблюдайте спокойствие. — убедительно повысил голос Волдеморт и даже самые беспокойные застыли на месте, почувствовав как чужая магия давит им на плечи, — Я ещё не донёс до вас основную мысль. Я предлагаю вам выбор: присоединиться ко мне или уйти и пожинать плоды своего упрямства. И чтобы выбор стал легче, я раскрою один свой секрет.

Кэсси была так поглощена паникой в этом людском море, что не сразу заметила, как мужчина подзывает её рукой, пока вновь виски не прострелила боль. Поморщившись, она сделала несколько шагов к “Гонту”. Тот завёл левую руку ей за спину и, как только коснулся тела кончиками пальцев, легко и будто бы слегка брезгливо, Кэсси почувствовала, как остатки Проклятия шевельнулись в груди. Ей захотелось уйти, но желание увидеть, что эта сволочь придумала ещё, заставляло оставаться на месте, пусть внимание остальных к ней и резало подобно ножу.

— До вас доходили слухи об истинной природе моей спутницы. О её чудовищном втором я, которое оставляло на местах разрушенных деревень пугающий след… Знайте, она не единственная в своём роде.

Сразу после этого из коридора, ведущего к лестнице в подвальные помещения вышло что-то. Запутанное в непроницаемую чёрную мантию мужское тело, чеканящее шаг, как заведённый солдатик, но абсолютно мёртвое. От него не ощущалось ни тепла, ни биения ядра, а только ужасающий ледяной ужас затапливал сознание каждого, кто оказывался на его пути. Люди отскакивали от тела, словно перед ними и впрямь вырос дементор, от которого хотелось только бежать, не разбирая дороги.

Впрочем, так он и выглядел: мантия тянулась по полу чёрным покрывалом, из под рукавов и воротника вырывались клубы дыма, а изо рта слышалась искажённая нечеловеческая речь, похожая на песню из старого барахлящего помехами радио. “Есть… хочу есть…” — тарахтело оно, и только Кэсси могла разобрать эти слова. Лица видно не было, но Поттер узнала бы эту манеру держаться и на смертном одре. Её колени резко размякли не то от изумления, не то от туманящего разум гнева. Вот куда делась её магия после того, как Волдеморт ослабил давление Проклятия. Вот куда он её забрал…

Но самым страшным было осознавать, что это представление не для публики, а для неё. Этим людям плевать на тело Невилла Лонгботтома, которое Волдеморт снова посмел использовать в своих целях. Для них он был всего лишь очередным Чудовищем, а для Кэсси… пощёчиной.

Ярость забурлила в её груди, в ушах зашумело, а перед глазами уже не было людей, лишь голубоватые трепещущие в ужасе души. Она и сама задымилась и люди совсем притихли. Теперь два опасных обскури стояли по обе стороны от Того-кого-нельзя-называть.

— Я представляю вам Мистера Лонгботтома. И его участие тоже не предел. Я способен создать армию. — ухмылка Волдеморта стала торжествующей… А Кэсси слегка пришла в себя: он лгал им. Армию? Ей едва удалось сдержать смешок. Да даже для её Проклятия понадобилось прождать полвека, чтобы накопить достаточно сил. Но остальные не знали этого, и Кэсси не решилась произносить правду вслух, чтобы не сорвать свой собственный план. Чужак тем временем продолжал, — Так скажите мне, вы пойдёте за мной, чтобы сохранить безопасность свою и своих семей, либо последуете голосу своей глупой морали?

Молчание вышло гробовым. Было сложно сказать, что творилось в головах собравшейся аристократии, но Кэсси уловила главную мысль: выбор иллюзорен. К сожалению, никто не мог ничего с этим поделать. Лишь один смельчак, усатый пожилой лорд, твёрдо поднял руку:

— Что будет в случае отказа?

Волдеморт притворно потеплел и мирно сообщил:

— Ничего особенного. Вы вернётесь в свои дома, но больше не будете принимать участия во влиянии на этот мир. Потеряете свои позиции.

“Потеряете свои жизни”, осталось за скобками. Кэсси не обманывалась формулировками, ведь точно знала,что даже если Волдеморт действительно отпустит несогласных, дома их будут ждать Пожиратели Смерти. Старый лорд обдумал, подрагивая усами, а после сказал достаточно громко, чтобы его голос был слышен по всему холлу:

— Я приму это. Разрешите покинуть мероприятие.

Вдохновившись его смелостью, почти половина из присутствующих в согласии с ним подняли и свои руки. Это казалось таким удивительным, ведь Кэсси считала, что страх должен был взять верх над их убеждениями, но память оказалась сильнее. Никто не хотел снова связываться с Тёмным Лордом, зная, чем это закончилось для его предыдущих последователей.

Чем больше рук видел Волдеморт, тем отстранённее становилось выражение его лица. А потом оплыли и черты от едва сдерживаемого гнева.

— Что ж, — голос тоже изменился, приобретя шепелявые змеиные нотки. Медленно кожа его бледнела и обрастала чешуёй, в таком тёплом свете люстр и настенных светильников незаметной, если не стоять достаточно близко. А Кэсси стояла очень близко и ощущала давление его магии на голову и плечи, удушающие тиски вокруг груди, — Вы вольны уйти. Благодарю за вечер.

Ответной благодарности не последовало. Волдеморт замер, сжимая одной рукой ткань платья на спине Поттер, а другой придерживая за плечи труп Невилла. Его глаза остро наблюдали за каждым, кто в срочном порядке покидал Поместье, как и люди в мантиях запоминали лица своих будущих жертв, которым было не суждено дожить до рассвета, если те не успеют сбежать.

— Остальных прошу пройти за Мисс Эсмерадой в переговорную. — чужак кивнул в сторону Пожирательницы, и оставшиеся, среди которых Кэсси узнала и Малфоя — она не могла его судить. Его семья прекрасно знала, что такое Том Риддл и его угрозы — под руку с женой, отправились в Северное Крыло, оглядываясь и вздрагивая от тревоги. Повезло, что не было хотя бы детей на этой вечеринке, ведь тогда паники было не избежать.

Кэсси не заботил этот народ: они сделали свой выбор. Она сама следила за тем, как авроров окружают со всех сторон и как они сдерживаются изо всех сил, чтобы не напасть. Неужели их убьют сейчас? Кэсси не могла этого допустить, уж точно не за считанные часы до побега. Она глубоко вздохнула:

— Том? — голос неожиданно подвёл и прозвучал предательски сипло. Волдеморт повернулся к ней незамедлительно, чтобы оценить сложное тревожное выражение на лице.

В его глазах читалось превосходство, и Кэсси ненавидела его в этот момент так сильно, что была готова воззвать в Проклятию самостоятельно. Отобрать его у Невилла, которому Волдеморт вживил её силу, возродить ту боль и отчаяние, о существовании которого она так долго мечтала забыть. Но вместо этого она откинула прочь притворство. Какой смысл в нём теперь?

— Что с нами будет? — она изобразила преданность, заглядывая врагу в глаза, и позволила голосу дрожать. Сейчас ей и вправду хотелось склонить перед чужаком голову за возможность продолжить существование, а после развеять его прах по ветру. Мужчина, теперь имеющий те самые звериные уродливые ноты во внешности — слишком острые скулы и клыки, красноватые радужки — ответил ласковой улыбкой:

— Если поступишь благоразумно, то мы найдём компромисс.

Он давал ей шанс, и Кэсси знала, что не из доброты. Ему нужно было её Проклятие, и та сила, которую она против воли передала Невиллу. Конечно, ведь своей магии у этого существа нет. Поттер опустила взгляд сначала на губы чужака, растянутые в уголках, как у куклы, а после на шею, в которую хотела вцепиться руками:

— Я поступлю благоразумно. — послушно выдохнула она. На макушку неожиданно приземлилась холодная, как у жабы, ладонь и пропустила между пальцами пару прядок её рыжих волос:

— Иди в мой кабинет и жди там. Если я замечу хотя бы один признак неповиновения, я поотрубаю твоим друзьям головы одним чудесным заклинанием.

Кэсси кивнула, а после оглянулась, чтобы подать аврорам знак. Те поймали её отрицательный кивок головой и позволили врагам увести себя на второй этаж. Как поняла Кэсси, им пока ничего не грозило, ведь Волдеморт чётко дал понять, что пока Поттер послушна они — живы. Хорошо. Мужчина уже не смотрел на неё: он сам отдавал приказы Пожирателям, отправляя их по адресам несогласных, и голос его разрубал плотную тишину хлыстом. Тело Невилла взял под руководство один из Псов, уводя за двери, и дышать сразу стало намного легче.

Когда Гарри, шедшая последней, скрылась в Южном крыле, Кэсси тоже зашевелилась. Она поднялась по лестнице почти сонно и отстранённо, не замечая, как Монтегю следует за ней тенью. Ей уже было всё равно и не хотелось ничего, кроме как угомонить головокружение от шока. И как всё могло пойти по худшему сценарию за один вечер? Шутка ли, но Кэсси предчувствовала подлость, ведь её кошмары точно не могли нести благие вести. Особенно когда они были о Томе и его детстве. Будто его душа пыталась раскрыть ей на что-то глаза, но Поттер не понимала, на что.

— Мистер Монтегю?

— Мисс Поттег’?

— Сможете передать Винки, что я хотела бы побаловать всех её новым рецептом на завтраке? — с усталым безразличием выронила Кэсси. Лицо Монтегю побледнело, а после он принял прихоть с кивком. Он знал, что означают эти слова.

Кэсси не могла больше ждать. Она сомневалась, что её друзья переживут ближайшие сутки, ведь даже предложи Волдеморт им свою сторону, они наверняка откажутся, за что получат смертельное заклинание в спину.

Это ведь было так просто, обречь некоторое количество Пожирателей Смерти на гибель. Всё уже готово: барьер над домом слаб и нужно лишь посильнее ударить, отрава, с последним ингредиентом в виде яда Нагайны, готова и ждёт своего часа за кадками со свежей зеленью на подоконнике кухни, эльфы осведомлены о плане действий, а авроры готовы к побегу, как никто. Единственное, чего опасалась Кэсси, так это смены количества людей за столом. Вдруг все те Пожиратели, которые прибыли сегодня, останутся до утра? Они могут помешать её планам свершиться.

За мрачными размышлениями тёк час, а за ним второй. Поттер сидела в кресле Тома Гонта за его письменным столом неподвижно, словно статуя и только беспокойное почёсывание кожи на костяшках пальцев выдавало её тревогу. Она, верно, вообще забыла, что была человеком. Забыла, что была весела и добра. Больше не была. Она скрывала бурю за безразличием, а ненависть — в лакированной поверхности стола, откуда на неё смотрело отражение, осунувшееся и яростное.

Совы копошились в клетке, вернувшись с охоты, и, набив животы, готовились ко сну. А на гостевом стуле куковал Абель, так же уперев взгляд в пол. Он не мог скрыть ужаса при мысли о том, что Поттер может нарушить свой Обет, не пожалев даже саму себя. Да и видеть смерть коллег ему явно не хотелось, как и позволить проиграть тому, чьи интересы он так долго поддерживал. Кэсси не жалела его, как не жалела и тех Псов, которых собиралась отравить. Она жалела только себя и тело бедняги Невилла, которому никто так и не позволил упокоится. А Кэсси была искренне уверена, что он сгорел в огне артефакта в битве за Министерство… К сожалению, нет.

Луна взошла совсем высоко над небосводом и любопытно светила в окно, тьму и холод разбавляли сияние камина и светильников. После долгих бесплодных переживаний клонило в сон, но Кэсси на позволяла телу расслабиться. Как там друзья? Она задавалась вопросом и не могла найти себе места. А чем занят Он? Наверняка загоняет аристократов в угол и убивает в них любые остатки надежды уйти без клятв в верности. Что будет с ней самой? Похоже, в ней остатки сопротивления тоже попытаются убить. Но Кэсси собиралась держаться до последнего.

Наконец дверь отворилась и Монтегю встрепенулся, как задремавший скворец. Он сразу поймал взгляд и жест вошедшего: “Пошёл вон.”, потому вскочил и вышел, не оглядываясь.

— Ты ведь с самого начала всё знала… — прошипел он, и его голос был похож на сухой шелест чешуи о камень.

Поттер не стала отпираться:

— Знала.

— И что же ты задумала в таком случае?

— А я должна была что-то задумать?

Её пронзил взгляд — острый, стальной, готовый распороть кожу и заглянуть в самые потаенные уголки её разума.

— Ты в плену, твой любовник убит мной, а твой мир в огне. Разве ты не в гневе?

— Я ничего не могу с этим сделать, так какой смысл рвать душу? Да и он мне не любовник, и даже не друг. В последний месяц и ты не был мне угрозой, Том.

— Не зови меня этим именем!

— Я не буду звать тебя “Лордом” или “Повелителем”. Ты не хозяин мне! Ты…

Её речь рассекла внезапная боль — острая, жгучая, как удар раскаленным клинком по сухожилиям. Тело сковали стальные тиски судорог, выгибая позвоночник и сводя мускулы. Кэсси издала задушенный, сдавленный вздох и сжалась в комок, упираясь влажным от испарины лбом в ледяную поверхность стола. Агония длилась всего пару невыносимых мгновений, хотя каждое из них казалось вечностью.

— Я не хозяин тебе? — раздался над самым ее ухом мягкий, сладкий ядом голос. — Я именно им и являюсь, ведь Я, Лорд Волдеморт, сотворил тебя. И если ты хочешь жить, ты сделаешь правильный выбор.

— Какой?..

Она хмуро наблюдала, как чужак подбирается ближе, а после медленно подносит руку к её лицу, будто она была дикой собакой, не приученной к ласке. Такой она себя и чувствовала. Особенно странно оказалось ощутить мягкое прикосновение к подбородку. Волдеморт поддел его костяшкой пальца и приподнял, открывая шею Кэсси вечерней прохладе.

— Ты будешь следовать моим правилам, откроешь мне разум и душу, и продолжишь жить здесь спокойно, живой и целой будешь взращивать в себе Проклятие, чтобы я распространил его. Ты будешь вольна варить свои зелья, создавать новые, растить сад. Ты будешь в безопасности настолько, насколько я тебе позволю. Я превращу тебя в верного и сильного сторонника. — вкрадчиво шелестел его голос, наполняя голову образами мирной жизни в золотой клетке под сводами дома, который он украл и рядом с людьми, которых он привёл. Это был такой явный обман, что Кэсси поморщилась и тон мужчины мгновенно переменился на тот холоднокровный и безразличный, которым мальчишка из Тайной Комнаты объяснял свои планы, — Либо тебя ждёт место в темнице и боль. Очень много боли. Ты никогда отсюда не выйдешь, а когда ослабнешь, я убью тебя и создам из тебя одну из своих кукол. Я покажу тебя Дамблдору и твоим друзьям. Я сломлю их дух и не оставлю от тебя ничего, чем они могли бы ознаменовать своё сопротивление.

Кэсси почувствовала, как её внутренности превращаются в лёд. Его слова, такие спокойные и безжалостные, не оставляли иллюзий. Это был не выбор, а два разных пути к одному и тому же концу — рабству. Но один путь давал ей то, в чём она отчаянно нуждалась — время.

Она медленно подняла взгляд, встречая его бездонные красные глаза. В её собственном взгляде не было ни страха, ни вызова, только усталая покорность, которую он, вероятно, и хотел видеть.

— Это... много, — её голос прозвучал тихо и хрипло, будто сдавленный тисками. — Позволь мне... позволь подумать. До утра.

Он наблюдал за ней, изучая каждую черту её лица, каждый мускул, ища признаки обмана. Его тонкие, похожие на щели ноздри слегка вздрогнули, словно он улавливал запах её страха, смешанный с решимостью.

— Ты просишь отсрочки? — прошипел он, и в его голосе прозвучала опасная усмешка. — Чтобы найти лазейку? Чтобы попытаться обмануть меня?

— Чтобы принять верное решение, — парировала она, не отводя взгляда. — Ты предлагаешь мне отказаться от всего, что я знала. От самой себя. Это не то, что решается за минуту.

Молчание повисло между ними, густое и тяжёлое. Он медленно провёл подушечкой бледного большого пальца по коже на её щеке, когтем оставил царапину.

— Хорошо, — наконец изрёк он, и слово прозвучало как приговор. — У тебя есть время. До завтрака. Но запомни, — он наклонился вперёд, и его лицо оказалось в сантиметрах от её, заполняя собой всё пространство. — Это не проявление слабости или милосердия. Это последняя возможность осознать неизбежность. Если на рассвете я услышу не то, что хочу... ты станешь уроком для всех, кто ещё смеет сомневаться.

Он выпрямился и отвёл взгляд, явно считая разговор оконченным.

— Ступай в свою комнату. Не выходи из неё. Не пытайся ни с кем связаться.

Кэсси медленно поднялась с кресла, её ноги были ватными. Она кивнула, не говоря ни слова, и направилась к двери, чувствуя его взгляд на своей спине. Каждый шаг отдавался эхом в гробовой тишине кабинета. Дверь закрылась за ней с тихим щелчком, который прозвучал громче любого заклинания. Она оказалась одна в тёмном коридоре, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль вернула ей ясность мысли.

До завтрака. Эти слова звенели в её ушах, как колокол. Это был не приговор. Это был её шанс. Тот самый, которого она ждала.

Она посмотрела в тёмное окно в конце коридора, на бледный лик луны. Скоро ночь закончится. И с рассветом начнётся не день, а очередная шахматная партия.

* * *

Кэсси не могла знать, что происходило с её союзниками этой ночью, но никто из них не выглядел страдающим или перенёсшим боль и один этот факт уже радовал её. Они смотрели перед собой отстранённо либо искали взгляд Поттер своим, доверчивым и слегка вопросительным, в ожидании знака, что пора уходить.

За столом сохранялось молчание долгие минуты, пока все рассаживались и ждали свои блюда с кухни. Чужаков не нашлось, лишь тесный круг, успевший образоваться за два месяца, из уже знакомых Пожирателей Смерти и авроров. Видимо остальные всё ещё не вернулись с заданий, не успев наиграться с жертвами толком.

Сердце тяжело стучало в ушах Кэсси, по пищеводу поднималась тошнота от волнения, а пальцы рук подрагивали в ожидании успокаивающих самопоглаживаний. К сожалению это был слишком нервный жест, чтобы иметь неосторожность его показать. Кэсси должна хотя бы выглядеть спокойной.

Такой же спокойной, как и самодовольный Волдеморт, вновь натянувший маску человеческого, сидящий по правую руку от Поттер. Она знала, зачем их собрали и почему мужчина всё ещё позволял аврорам жить: когда Поттер вслух обяжет себя соблюдать верность Тёмному Лорду, они покажут свои истинные лица. А именно это такому игроку, как он, и приносило наибольшее удовольствие.

— Как вам спалось, друзья? — мягко спрашивал его голос, глаза, карие, сверкали игриво.

Издёвка заставила Джека сцепить зубы. О каком сне могла идти речь? Никто этой ночью не сомкнул глаз, запертый каждый в своём углу по одиночке. Гарри, чью руку украшал артефакт-браслет встретилась взглядом с Кэсси и та слегка мотнула головой, прося её не поднимать глаз, горящих праведным гневом, на сидящих. Да, её мысли теперь были в сохранности, но вызов, с которым она глядела на врага, не мог оставить его равнодушным. Только Ларс был безразличен и ждал сигнала, чтобы нарушить чары над домом и открыть им всем путь к спасению.

Арнольд безжизненно усмехнулся:

— Я думаю, спалось бы лучше, если бы мы знали, что происходит…

Тэмми продолжила за него, как обычно собранная, но и её зрачки метались с места на место в ожидании атаки:

— Возможно нам стоит сразу перейти к делу?

— Да, вы правы. Для начала, всё же, стоит дать слово Мисс Поттер. — просто ответил Лорд.

— Я бы предпочла сначала поесть, потому что, боюсь, от голода меня сейчас стошнит.

Волдеморт замер, его паучьи пальцы, сейчас тёплые, а не ледяные, как у того монстра, что прятался под личиной Гонта, застыли на ручке ножа. Тишина в столовой стала плотной, звенящей и холодной, совсем не подходящей такому безоблачному весеннему утру. Затем из его горла вырвался звук, похожий на сухое потрескивание веток на морозе — тихий смех, полный невероятного презрения.

— Желаешь отсрочить неизбежное? — прошипел он, и каждый слог был обёрнут ледяной язвительностью. Его глаза, словно две капли бурой запекшейся крови, медленно скользнули по её лицу, выискивая малейшие признаки слабости. — Очень хорошо, Кэсси. Ты получишь свою последнюю трапезу. Возможно, это и к лучшему. Наполни свой желудок, прежде чем я наполню твой разум неизбежной истиной.

Пожиратели и авроры незамедлительно приступили к трапезе, стоило Волдеморту махнуть в их сторону рукой. Кэсси тоже наколола на вилку кусочек кабачка, но положить его в рот не успела, потому что наблюдала за Тёмным Лордом во все глаза.

Он двинулся с почти змеиной грацией. Его рука медленно, с преувеличенной, почти ритуальной театральностью, протянулась к ложке. Серебро прибора казалось неестественно ярким в его изящной хватке. Не важно, что именно он собирался взять первым, гарнир из овощей или филе фазана, ведь всё было начинено ядом, как бочка — порохом.

Наступила мгновенная перемена. Не судорога, не гримаса гнева, а лишь едва заметное застывание — микроскопическое напряжение в челюсти, легчайшее сужение зрачков. Он не выплюнул угощение. Вместо этого он медленно, с демонстративной задумчивостью, пережёвал. Тихий, чистый звяк серебра о фарфор, когда вилка вернулась в тарелку, прозвучал в тишине громче любого заклинания, заставив вздрогнуть каждого.

— Любовное зелье, — произнёс он, и его голос был низким, обволакивающим, напитанным ядом сарказма. Он растягивал слова, смакуя их, как гурман смакует редкое вино. — Как... до смешного примитивно. Как отчаянно жалко и предсказуемо. Неужели ты всерьёз полагала, что несколько капель амуртента, способно тронуть то, что давно обратилось в чистую силу? Заставить сердце Тёмного Лорда учащённо застучать от твоего детского зелья? Ты хотела так спастись? Изменить моё решение? Ты жаждешь моей любви, Кэсси? Моей благосклонности? И это — весь размах твоего великого замысла?

Он откинулся на резную спинку своего стула, сложив пальцы перед собой. Его фигура излучала расслабленное, почти скучающее превосходство. Он смотрел на неё так, будто наблюдал за букашкой, пытающейся свалить гору. Мир за пределами небольшого участка стола перед ним и Кэсси, перестал существовать, а Авроры стали резко неинтересны. Кэсси на них тоже не смотрела, но знала, что они удивлены не меньше самого Волдеморта, ведь Поттер говорила им только о яде. Правда не уточняла, что яд — для Псов, а одна особая версия с оговоркой — для Волдеморта. Чтобы отвлечь его, чтобы не позволить распробовать отраву сразу.

И вот дрожь в руках Кэсси утихла. Весь её внутренний хаос, вся паника сжались в идеально отполированный, ледяной алмаз концентрации. Время. Нужно тянуть время. Каждое мгновение — шаг к цели. Она медленно подняла на него взгляд. И в её глазах не было ни испуга, ни стыда, лишь холодная, отстранённая аналитика, словно она так же изучала любопытный феномен перед собой.

— Любви? — её голос прозвучал ровно, почти монотонно, без единой ноты трепета. Он резал тяжёлую атмосферу, как лезвие. — Почему ты решил, что я когда-либо желала чего-то столь... эфемерного, как твоя любовь, Том?

Она намеренно вонзила это имя, этот шип из его прошлого, и увидела, как крошечная точка ярости вспыхнула в глубине его зрачков. Но она не дала ему заговорить, продолжая тем же ровным, безжалостным тоном:

— Любовь — это слабость. Эмоциональная заглушка для тех, кто ищет утешения. Так ты считаешь, я знаю. Ты сам вбил этот урок в каждого, кто имел неосторожность пересечь тебе путь. И я… это понимаю. Потому, нет, — она мягко покачала головой, и на её бледных, плотно сжатых губах дрогнуло нечто, отдалённо напоминающее улыбку, тонкую и острую. — Мне не нужно твоё сердце. Ни одной из версий тебя. Меня никогда не занимала ваша привязанность или... чувства.

Она сделала паузу, позволив словам повиснуть в воздухе, тяжёлым и значимым, как погребальный звон. Мысленно Кэсси отсчитывала секунды и оставшиеся заполняла всё большей и большей ложью:

— Меня интересует исключительно то, что у тебя есть. Твоя армия. Твоя власть. Твоё место на вершине всего этого. Зачем довольствоваться благосклонностью короля, — её голос опустился до шёпота, но от этого он приобрёл лишь большую слышимость, — если можно самой надеть корону и сесть на его трон?

Тишина, воцарившаяся в столовой, стала почти осязаемой, густой, как смола. Даже магия в воздухе перестала вихриться. Авроры застыли, их лица были полны лёгкого уважения и полного непонимания. Казалось, Поттер своими руками роет себе могилу, бросая вызов самому дьяволу.

Волдеморт смотрел на неё несколько долгих секунд, его прекрасное, идеальное до каждой морщинки, но чужое, нечитаемое лицо было обращено к ней и выглядело фарфоровой маской, которую носили Пожиратели Смерти на миссиях. Затем он снова издал тот же сухой, потрескивающий звук, но на этот раз в его глубине слышалось не только насмешливое презрение, но и нечто иное... искра холодного, безжалостного любопытства. Почти уважения к масштабу её дерзости.

— Мой трон? — прошипел он, и его голос был тише, но оттого лишь опаснее. — Ты, жалкая, трусливая девчонка, осмеливаешься в своих фантазиях покушаться на мой трон? Ты, чья единственная значимость — это проклятие, твоё клеймо, которые ты даже не способна обуздать?

— Всякая сила изначально была чужой, пока её не отбирали и не подчинили, — парировала Кэсси, её глаза горели теперь ледяным, неукротимым огнём. — Ты же не родился, облечённым заполучить власть. Ты взял её. Ты её украл, присвоил. Я всего лишь... учусь у лучших.

И она видела. Видела, как тончайшая, почти невидимая дрожь пробежала по кончикам его пальцев. Видела, как крошечная тень напряжения, мимолётная рябь дискомфорта, промелькнула в уголках его глаз, обычно столь хитрых. Он ещё не осознавал этого полностью, опьянённый нарциссизмом, её кажущимся безумием и масштабом её заявления. Но яд — коварный, медленный, сотканный из трав, настоек, составляющих амуртента и Оборотного, и паралитика Нагайны — уже начал свою тихую, неумолимую работу. Вся эта гремучая смесь должна бы его убить, или хотя бы сильно покалечить, ведь столько составляющих сложно быстро обезвредить…

— Считаешь меня недостойным? — его голос стал тише, шипящим, как голос змеи перед броском. — Ты даже не осознаёшь глубины своего невежества. Ты не более чем инструмент, орудие в моей руке. И твой жалкий, примитивный план... — он внезапно замолк. Его взгляд, всегда такой пронзительный, стал ещё острее, сфокусировался не на ней, а на чём-то внутри себя. Он почувствовал. Не приторную сладость любовного зелья. Нечто иное. Нечто глубокое, холодное, смертельно неизвестное. Волдеморт прерывисто вздохнул и резко позеленел, на лбу выступила испарина. Он на мгновение растерялся от головокружения и тошноты.

Кэсси не моргнула, не отвела взгляда. Её сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь глухим, быстрым стуком в висках. Ещё немного. Всего несколько мгновений. Она держала его взгляд, её собственное лицо было непроницаемой маской спокойствия, за которой бушевала буря отчаяния и надежды. Наблюдать выражение боли на любимом лице оказалось не так больно, как должно бы, и Кэсси была рада, что понимание необходимости этого шага держит её разум острым и чистым.

Тишину в столовой разорвал странный, захлёбывающийся звук. Не крик, а скорее хриплый, булькающий выдох. Все головы повернулись к концу стола.

Ганнибал Грау, могучий и молчаливый, сидел с выпученными глазами. Его лицо, обычно красное от гнева, стало землисто-серым. Он попытался подняться, его массивные руки упёрлись в стол, но вместо силы в движении была лишь жуткая, конвульсивная слабость. Из уголка его рта потекла тонкая струйка чёрной, вязкой крови. Он закашлялся, и это звучало так, будто кто-то рвёт мокрую ткань изнутри. Затем его тело обмякло, и он рухнул лицом в тарелку с грохотом, опрокидывая бокал с вином. Багровое пятно растеклось по скатерти.

Наступила секунда ошеломлённой тишины. В неё умирал Хорхе Паскаль. Он не издал ни звука. Просто его изящные пальцы впились в горло, когти вонзились в кожу, оставляя кровавые полосы. Его изысканное лицо исказила беззвучная гримаса невыразимой агонии. Он смотрел на Волдеморта широко раскрытыми, умоляющими глазами, полными непонимания и предательства, а потом просто завалился на бок, на пол, скрутившись в немом, смертельном пароксизме.

Хаос начал медленно, но неотвратимо разворачиваться, как кошмарный сон.

Мирабель Эсмерада, сидевшая рядом, побледнела как полотно. Её глаза метнулись от одного трупа к другому, к чёрной жидкости, сочившейся изо рта Паскаля. Инстинкт самосохранения, отточенный годами выживания на тёмной стороне, сработал быстрее мысли. Она не стала кричать. Резким, отчаянным движением она сунула два пальца глубоко в глотку под прикрытием стола. Раздался резкий, отвратительный звук рвоты. Она извергла из себя содержимое желудка прямо на дорогой начищенный силами эльфов паркет, её тело билось в спазмах, но она оставалась в сознании, живая, хоть и ослабленная, отползая от стола с диким ужасом в глазах.

— Что... что это?! — Абель Монтегю вскрикнул, вскакивая. Стулья остальных тоже заскрежетали, люди на мгновение застыли, не ожидавшие увидеть таких жутких смертей. За ними поднялась и Кэсси, на пару шагов отступая от неподвижного Волдеморта, который пытался побороть напор яда. Тот действовал, но слишком медленно, учитывая истинную сущность Лорда, которую не так просто было убить.

Мужчина медленно поднялся. Его лицо, ещё мгновение назад полное саркастического веселья, исказилось чистой, немой яростью, за которой даже не видно было боли, а та должна быть адской. Его теперь уже колдовски-красные глаза, горящие как раскалённые угли, впились в Кэсси. Он всё понял. Всё. Её дерзость, её вопросы, её игра на время… всё это было ловушкой.

— Дрянь! — его голос не был криком. Это был низкий, вибрирующий рёв, полный такой ненависти, что стёкла в окнах задрожали.

Он рванулся вперёд, не за палочкой, а прямо на Кэсси, его рука вытянулась, чтобы впиться в её горло или лицо, куда нибудь, лишь бы причинить боль. Его магия, ядовитая и тяжёлая, хлынула вперёд волной, грозя раздавить её там, где она стояла.

Но его пальцы едва ли коснулись её кожи.

В миллиметре от подбородка Поттер раздалось резкое, громкое шипение, будто раскалённое железо опустили в воду. От точки контакта брызнули крошечные искры малинового света. Волдеморт вскрикнул — не от боли, а от яростного изумления, и резко отдернул руку, словно ужаленный. На его бледной коже явственно проступил красный, воспалённый ожог.

Защита. Та самая, что когда-то не позволила ему удушить эту девчонку ещё в младенчестве. Защита, от которой отрекошетило его убивающее проклятие. Защита от него.

Используя его замешательство, Кэсси резко отпрыгнула назад, к стене, сердце колотилось так, что перехватывало дыхание.

В этот момент Ларс Джонс с полной решимостью взобрался на стол, опрокидывая посуду. Его волшебная палочка описала в воздухе резкую, рубящую дугу.

— Конфринго!

Заклинание ударило не в людей, а в самый центр потолка. Раздался оглушительный грохот, и невидимый до сих пор барьер — сложное переплетение тёмных чар, наложенных Волдемортом, и его Псами — проявился на мгновение паутиной багровых трещин в воздухе, уже изъеденных по краям амулетами, а затем рассыпался с звуком бьющегося стекла. Исчезла давящая, удушающая пелена, сковывающая магию. Воздух снова стал чистым и свободным, как и путь.

Абель Монтегю стоял, как вкопанный, его лицо было маской полной растерянности и ужаса. Он смотрел на умерших товарищей, на своего Лорда, корчащегося от ярости и боли, убаюкивающего руку и тяжело дышащего от разъедающего внутренности яда, на Кэсси, прижавшуюся к стене. Он не понимал, на чью сторону встать, что делать. Но когда барьер рухнул, а авроры, воспользовавшись моментом, сплотились у большой дубовой двери, выкрикивая друг другу указания и готовя палочки, — инстинкт самосохранения сработал и у него. Он отступи, его стул с грохотом упал назад.

— Винки! — крикнула Кэсси, её голос сорвался от напряжения.

С шестью громкими хлопками появились домовые эльфы. Их огромные глаза были полны решимости. Морбин и Марвин схватили за руки Гарри и Арнольда и мгновенно потянули их прочь, исчезая в вихре аппарации. Гаррен кинулся к Ларсу и скрылся с ним. Нэкет и Торрен приближались к Джеку и Тэмми.

И в этот самый момент Волдеморт пришёл в себя. Боль лишь подлила масла в огонь его бешенства. Он через силу выпрямился, его фигура, казалось, выросла, затмив собой весь зал. Его взгляд, полный убийственной ярости, метнулся к Монтегю и бледной, как поганка Эсмераде, которые стояли в нерешительности посреди хаоса.

— Убейте! — проревел Волдеморт, и его голос гремел, как удар судьбы. — Убейте их всех!

Он и сам материализовал в пальцах палочку и замахнулся, но не на авроров, а на Поттер, которая так и не двинулась с места. Было кое-что, о чём Кэсси им не сказала. Она сама не собиралась бежать, не прихватив с собой тело Тома Гонта. Она метнулась в сторону, толкнула Нэкета прочь от луча заклинания пришедшей в себя Эсмерады и сама послала заклинание вперёд, чтобы сбить атакующую женщину с ног. Та рухнула, пролетев полметра назад, приземлившись на грудь, из которой вырвался надсадный кровавый кашель.

В Протего Поттер прилетело убивающее и щит мгновенно разрушился. Кэсси создала ещё один и подступила к Волдеморту, не позволяя ему отвлечься на кого-нибудь ещё.

— Поттер! — пытался дозвониться до неё Джек, но голос его резко оборвался, когда и его утащили в неизвестном направлении эльфы. Кэсси не обернулась.

Она должна была дать им время уйти, а после забрать ростки ириса с грядок, спуститься в подвал и возродить связь. Лишь когда душа Тома отзовётся, её можно будет вернуть в тело. Лишь тогда…

Атака прилетела сбоку: Монтегю вступил в схватку, повинуясь глубоко укоренившемуся страху перед Повелителем. Заклинание едва не поразило цель, но она вовремя ушла в сторону. “Предатель”, вспышкой пронеслось в сознании Кэсси, пока она отступала под шквалом чар Волдеморта. Впрочем, Монтегю за своё предательство быстро расплатился: Винки, всё это время ожидавшая у двери, налетела на него со спины и аппарировала. Абель мог нарушить договорённость, о которой знали все, но Кэсси не имела права.

Поддерживать щит против Лорда быстро стало практически невозможным, ведь ярость прибавляла ему сил, а магический резерв самой Кэсси быстро заканчивался. Не помогло даже разработанное ею зелье, хотя она была уверена, что именно припасённый заранее образец окажется тем самым.

Волдеморт не кричал. Он издавал низкое, непрерывное шипение, подобное звуку раскалённого металла, опускаемого в ледяную воду. Каждое его заклинание было не просто вспышкой света — это был сконцентрированный удар ненависти, тёмной и неумолимой силы, которая раскалывала воздух и заставляла вибрировать доски пола и штукатурку на стенах.

Протего Максима Кэсси трещало под напором, рассыпаясь алмазной пылью после каждого удара. Она отступала, её пятки скользили по каменным плитам, залитым вином и кровью. Рука, держащая палочку, онемела до локтя от постоянного отражения атак. В горле стоял медный привкус напряжения и страха. Она видела, как его красные глаза, горящие за разрушающимся щитом, вычисляли, искали малейшую слабину, малейшую трещину в её обороне. Даже несмотря на отравление и рябь в глазах он оставался достаточно сильным и внимательным, чтобы не позволить Поттер себя достать.

Она метнула взгляд на пространство столовой, которое теперь было пусто, если не считать тел Пожирателей Смерти. Они ушли. Все ушли. Облегчение, сладкое и горькое одновременно, промелькнуло в ней. Она почти сделала это, почти.

И в этот миг её щит, истощённый до предела, дрогнул. Не под прямым ударом, а под каким-то изощрённым, коварным заклинанием, которое не ломало защиту, а разъедало её изнутри, как кислота. Золотистая энергия Протего помутнела, стала прозрачной, и сквозь неё на мгновение ясно прогляделась искажённая яростью маска, изображающая лицо Тома Гонта. И как же уродливо она выглядела…

— Хозяйка! — пронзительный, полный ужаса крик раздался прямо у уха. Верная и непоколебимая Винки. Она появилась с тихим хлопком, её большие глаза были полны страха вперемешку с решимостью, а длинные пальцы вцепились в край свитера Кэсси.

— Хозяйка, уходим! Сейчас! — эльфийка дёрнула её за рукав, пытаясь оттащить.

Кэсси инстинктивно рванулась навстречу эльфу, её рука потянулась к маленькой ладошке. Всего сантиметр. Мгновение — и они исчезнут. План вывести Волдеморта из игры провалился, значит пора бежать.

— Круцио!

Заклинание не было громким. Оно прозвучало как ледяной, безжалостный шепот, который, однако, прорезал весь шум боя. Оно не ударило в щит. Оно просочилось сквозь ту самую мимолётную брешь, которую нашёл Волдеморт, и ударило точно в цель — в сцепленные руки Кэсси и Винки.

Белая, обжигающая боль пронзила Кэсси с головы до ног. Это было не просто страдание. Это было тотальное уничтожение всего, что есть живого в теле. Каждая нервная окончание взвыла в агонии, кости, казалось, превращались в раскалённое стекло, а разум погружался в море чистого, неразбавленного огня. Она не кричала. Воздух был вырван из её лёгких этим всепоглощающим мучением.

Рядом с ней завизжала Винки — тонко и пронзительно, как раненая птица. Маленькое тельце эльфа затряслось в конвульсиях, но её пальцы не разжались, всё так же цепляясь за рукав Кэсси.

Волдеморт медленно приближался, сцепив зубы от собственной боли, его шаги стелились по полу неровно с лёгкой хромотой, а держать спину ровной ему явно было сложно. Его палочка была направлена на них, и поток неумолимой боли лился непрерывно. На лице больше не было гнева. Теперь там было холодное, безразличное любопытство учёного, наблюдающего за агонией подопытных.

— Ты думала, что сможешь переиграть меня, Кэсси? — его голос был слабым и хриплым, почти ласковым, едва слышным за воем Кэсси. Девушка едва ли могла сосредоточить на враге взгляд, залитый пеленой слёз. — Ты думала, что твоя жалкая попытка чего-то стоит? Как ты могла быть так глупа, чтобы предположить, что сможешь так просто убить меня?

Кэсси не могла ответить. Она могла только срывать голос и чувствовать, как её сознание уплывает под натиском эфемерных игл, пронзающих мышцы и жилы.

Последней связной мыслью, пронесшейся в её распадающемся разуме, была не надежда на спасение, не страх перед тем, что ждёт впереди, а тихое, упрямое удовлетворение. Она всех вывела. Хотя бы так… а Том… Тома она найдёт потом.

Затем тьма нахлынула, и она погрузилась в небытие, не чувствуя больше ничего. Белая обжигающая боль растворилась.

* * *

Том. Грех.

Том не ожидал, что разочарование будет таким жестоким. Мир, в который он попал после визита Профессора Дамблдора оказался таким же глупым, лицемерным и странным, как и тот, в котором Том вырос.

Сначала всё показалось невероятным. Приятный ажиотаж скручивался в животе и заставлял ёрзать на кровати от нетерпения в ожидании последних недель лета, когда мальчик сможет самостоятельно выйти в город, не боясь, что на пороге его задержит Миссис Коул. Женщина была предупреждена о том, что утром первого сентября Том Марволо Риддл покинет приют совсем рано, а вечером уже будет в той самой неизвестной ей школе.

Том хотел выскользнуть из приюта незамеченным, как делал это всегда, когда хотел побыть один в предрассветные часы, но директриса словно специально поджидала его в холле на диване в углу и пронзила взглядом, стоило мальчику спуститься со второго этажа. Она молча встала и проводила ребёнка до двери тенью.

— Постой, Риддл. — тихо сказала она за миг до того, как обутая в школьные туфли нога ступила на порог. У Тома неприятно подвело живот, ведь такой её тон, вкрадчивый и суровый, всегда предвещал ругань, а Том ненавидел, когда ему что-то вменяли. Он посмотрел на женщину в ответ внимательно и с лёгким вызовом. Неужели эта старая карга намеревалась никуда его не пустить? Но женщина лишь поправила воротник его пиджака, хотя в этом и не было необходимости: Том вышел из комнаты идеальным, как свеженапечатанная купюра, — Тебя примут только если ты будешь безупречен, так что держи свой нрав в руках. Не опозорься, мальчишка.

А после сунула ему под нос пару монет на метро до Чаринг-Кросс-роуд. Том не стал говорить, что Профессор Дамблдор дал ему и маггловских денег тоже и послушно взял подачку. Миссис Коул вела себя так, будто отпускала его навсегда или, по крайней мере, надеялась на то, что он не вернётся. Признаться, мальчик надеялся на это тоже, но не обманывался тем, что в неизвестном ему мире для него сразу найдётся место. Если даже там, где он родился ему дали дай бог койку и пищу, то там он может не получить совсем ничего вне школы, где, по словам всё того же Дамблдора, кормили и учили.

— Хорошо. — просто ответил Том и скрылся за деревьями лесопосадки, где проходила дорога, ведущая к ближайшей подземке.

Выбоина в кирпичной стене, которой мгновение назад не существовало, шурша камнем, закрылась за его спиной, отсекая привычный мир вместе с его запахами угольной пыли и варёной капусты, присущей Дырявому Котлу, бармен которого любезно открыл ребёнку проход в магическую часть Лондона.

Том Риддл замер у стены, и его изумённые, бездонные глаза, привыкшие к бледным и тёмным цветам города и одежды его жителей, впервые в жизни увидели такое многообразие всего, что аж расширились, вбирая в себя буйство красок, звуков и движения, что обрушилось на него со всех сторон. Косой Переулок извивался перед ним ожившей сказкой, вымощенная отполированным временем булыжником, над которым колыхался воздух, густой и звенящий от невидимой силы, пахнущий озоном после грозы, сладкой пудрой, свежесрезанными травами и чём-то неуловимо древним и могущественным.

"Вот он... мой мир", — пронеслось в его голове молнией, и дикий, первобытный восторг, с которым мальчик ещё не умел справляться, ударил в виски, заставив сердце выплясывать тарантеллу в груди.

Он чувствовал каждым нервом, каждой частицей своего существа, что это место — его отчий дом, место, где его дар, его особенность не будут вызывать страх и отторжение, а станут почётным знаком. Но тут же, следом, холодный, цепкий ум, всегда бдительный, наложил на эту бурю чувств жесткую узду. Никакого детского изумления, никаких раскрытых ртов. Они все смотрят. Он решил, что должен выглядеть так, будто он здесь свой. Не опозориться, как сказала Коул, мерзкая старуха. Только тогда его примут, как подобает.

Он сделал шаг вперёд, и его мгновенно подхватил живой, гудящий поток волшебного народа в цветных мешковатых одеждах и — О, всё святые! — остроконечных шляпах с перьями и зверюшками, сидящими на полях. Его тонкий слух, всегда настроенный на улавливание малейших нот насмешки или угрозы, теперь атаковали десятки голосов, смех, крики торговцев, возгласы удивления и клекот неведомых созданий.

"Так много... нас", — с внутренним трепетом констатировал он, наблюдая, как матери в развевающихся мантиях одёргивают расшалившихся отпрысков, а отцы с важным видом несут свёртки, из которых доносится подозрительное шуршание и поскрипывание. Мальчишки и девчонки его возраста, уже облачённые в чёрные школьные мантии, с самодовольными лицами демонстрировали друг другу сверкающие стеклянные шары или длинные коробки с палочками.

И тут в его душе, рядом с восторгом, шевельнулось что-то тёмное и колючее, знакомое по приюту. Они все знают друг друга. У них есть семьи, которые объясняют, что и как. Они все здесь свои, а он совсем один. Это осознание обожгло его горьким холодом одиночества, но лишь на миг, сменившись привычной, прохладной решимостью. Нет. Он не один. Он — особенный. И он намеревался даже среди себе подобных выделиться, чтобы с ним начали считаться все эти люди, которые толкали его в спину и наступали на ноги, чтобы не стоял в проходе.

Сжав в кармане пиджака кулаки так, что ногти впились в ладони, он отступил в арочную нишу, под сенью висящих горшков с неизвестными ему растениями, и снова достал свой список с принадлежностями для учёбы, заветный пергамент с гербом Хогвартса на обороте. Бумага шуршала в его слегка дрожащих от волнения пальцах.

«Трансфигурация для начинающих”, «Тысяча магических трав и грибов»... — прочитал он. Это были учебники, и от одной мысли о новых для себя знаниях сердце мальчика трепетало. Его глаза, острые и внимательные, как у хищной птицы, принялись сканировать вывески, пытаясь найти логику в этом калейдоскопе названий, среди которых не угадывалось ни одного книжного.

"Оушен-поушен" — тёмный закуток с лавкой, полной странных колбочек с цветными жидкостями. "Сладкое королевство" — где толпилась оравa вопящих детей. “Магазин волшебных палочек Олливандера" — и его сердце снова екнуло от предвкушения. Мальчик хотел кинуться туда и получить заветную магическую ветку, но зацепился взглядом за реальный ориентир в этом море шумного народа: женщина в безупречных небесно-голубых одеждах изящного кроя, состоящих из платья и мантии, с осанкой королевы и лицом таким постным, словно оно было высечено из льда. Рядом с ней, подражая её надменной походке, семенил мальчик с очень бледным лицом и таким же холодным выражением, и с белыми, как свежевыпавший снег волосами. Таких персонажей в своём районе Том никогда не видел, но именно так представлял королей. И Том потянулся к ним, незаметно следуя к концу улочки, где обнаружился магазинчик, доверху забитый книгами.

— Ты откуда здесь взялся, маггл? — высокомерно спросил тот самый светловолосый мальчик, заставив Тома, увлечённого разглядыванием чудесатых книжных корешков, подпрыгнуть. Шипящие нотки и растянутые гласные в голосе незнакомца звучали удивительно.

“- Ты, случайно, не Уизли?” — пронеслось в голове вспышкой. Опять эти странные чужие воспоминания, от которых приходилось отмахиваться, как от назойливых мух. Образ рыжей женщины, видимый краем глаза, мгновенно успокоил его.

Том как раз ждал своей очереди, чтобы забрать у молоденького бойкого продавца набор учебников для первокурсника, как это сделала и та знатная бледная дама. Он и не ожидал, что её сын, этот богатый мальчишка, заметит его в тени стеллажа. Том мгновенно оскорбился:

— Никакой я не маггл!

Теперь ему было противно даже думать, что он может быть одним из них. Хотя, как он успел заметить, волшебники не очень то и отличались от обычных людей повадками и желанием перекричать другого…

— Значит, полукровка? — любопытно склонил голову высокомерный ребёнок. Том почувствовал себя сбитым с толку, ведь такие слова можно было примерить разве что на тех ребят, которые появлялись от… “негров”, вспомнил Том слово. Он старался не показать своего невежества:

— Тебе какое дело?

— Да так… выглядишь, как потерявшийся котёнок, а разговариваешь, как крыса с подворотни. Я счёл тебя забавным.

С притворным вздохом мальчишка прошёл мимо, слегка задев Тома плечом, от чего тот совсем потерял себя от гнева. Лишь наставление Коул заставило его удержаться от того, чтобы пролезть наглецу в голову и наказать кошмарами. Неожиданно он услышал голос женщины, такой же высокомерный, которая вышла вслед за сыном:

— Это недостойное поведение, Абраксас. Ты запачкал свой сюртук.

Запачкал? Том едва не лопнул от возмущения! Его отвлёк оклик продавца: “Ваши учебники, молодой человек!”, но обиды Том не забыл. Он ещё не знал, что счастье встретиться с этим белобрысым щеголем подвернётся ему всего пару часов спустя.

Том послушно бродил от лавки к лавке, таща на своём горбу тяжеленные учебники, перья, пергаменты, перчатки и мягкие наушники, которые уместил в зельеварский котёл. Ему ещё предстояло сходить за подержанной школьной мантией в комиссионный магазин в закутке, называющимся “Лютным Переулком”, а уже потом зайти за палочкой, ведь лавка Олливандера была далеко. Теперь, когда от ноши у него отваливались руки, он жалел, что не зашёл за палочкой сразу, ведь у волшебников наверняка должны были найтись заклинания, чтобы облегчить вес. А потом с разочарованием он вспомнил, что детям колдовать вне Хогвартса нельзя и совсем скис.

В лавку Олливандера котёл с кучей всякой всячины, половину из которой Том видел впервые, зашёл вперёд самого владельца. Продавец, мужчина лет тридцати с короной чёрных кудрей на макушке, посмотрел на это всё из под круглых очков и присвистнул:

— И как же вы собираетесь нести это до вокзала, молодой человек? Хоть бы тележку взяли.

Голос его звучал искренне непонимающе, а водянистый пронзительный взгляд уже выискивал в теле юного волшебника нужные параметры для поиска подходящей волшебной палочки.

У Тома не было ответа. Он явно переоценил собственные силы. Когда котёл с тяжёлым стуком опустился на пол, мальчик аж выдохнул.

— Добрый день. Мне нужна волшебная палочка.

— Для начала назовите ваше полное имя, юноша. — мужчина махнул рукой, подзывая ребёнка к прилавку. Дверцы ячеек с непонятным содержимым на стене за его спиной затанцевали, готовые вот-вот открыться и выплюнуть подходящие палочки прямо покупателю в руки.

Том почувствовал, как всё в нём сопротивляется тому, чтобы раскрывать личность незнакомцу. Своё имя он в принципе не любил, а произносить его, такое простое и совсем не волшебное, и вовсе не хотел. Он знал, что первое имя досталось от отца, который бросил его мать одну, а второе имя — от деда, о котором совершенно ничего не известно. Но ведь среди магглов он имя называл без проблем, так неужели сейчас он боится осуждения за собственное происхождение? “Полукровка”, сказал тот мальчик в книжном магазине… Том уже ненавидел это понятие по отношению к себе.

Продавец терпеливо ждал, пока сотня эмоций сменится на лице мальчишки и молча делал выводы. Высчитывал, какая сердцевина подойдёт этой беспокойной душе по языку тела и завихрениям магии вокруг, которую такой юный волшебник ещё не умеет выискивать среди плетения материи этого мира. Но он научится. Он станет великим. Том заметил, как густые брови продавца подскочили в догадке.

— А вы своё скажете?

— Гаррик Олливандер. — любезно ответил мужчина. Он взмахнул рукой и мерная лента, до этого спокойно скрученная в катушку на прилавке, подлетела и принялась измерять длину и ширину под присмотром Олливандера. Том изумлённо наблюдал такое непринуждённое использование того же трюка, над которым Том годами корпел.

— Том Марволо Риддл.

— Интересно… Ваш дедушка был магом?

— Вы определили это по имени? — мгновенно ощетинился мальчик.

— Скорее по отпечатку того волшебства, которое вы носите. — тон волшебника звучал многозначительно, и Том мгновенно заинтересовался этими тонкостями магии, о которых слышал впервые. Он хотел было уже уточнить у мужчины, который как раз рассеянно встал, чтобы достать из ячейки парочку палочек, о каких таких отпечатках идёт речь, но тот умудрился его сразу же огорошить, — Я учился с одной девочкой, которая имела ту же магию, что и вы. Да и отца её звали Марволо, насколько я помню. Я не долго её знал, отец забрал её из школы уже на втором курсе. Она и по-английски плохо говорила…

Сбитый с толку Том раззявил рот, что совсем не подобало образу сдержанного вежливого мальчика, который он пытался строить. Он и понятия не имел, что получит так много информации о себе в первый же день в новом мире. Это казалось ему истинно невероятным везением.

— А фамилию вы знаете? Этого Марволо.

— Гонт. Кажется он был Гонт. — мужчина повернулся к мальчику с узкой длинной коробкой в руках, снял крышку и протянул, чтобы Том взял древко в руку, — Взмахните ею.

Том с благоговением сначала провёл кончиками пальцев по витиеватому дереву, а после вцепился в него, словно то угрожали отобрать. Он сразу почувствовал силу, заключённую в этом артефакте и услышал голос. Палочка рассматривала его и решала, подходит ли, и у Тома было чёткое ощущение, что она — его, но взмах палочкой едва ли создал хоть пару искр. Мистер Олливандер поджал губы.

— Нет, сердечная жила дракона это не совсем ваше… Но тис, кажется, подходит. — забормотал продавец и вдруг засуетился, раздумывая. Он метнулся в глубь магазина, за стеллажи, и Том сразу потерял его из виду. Но до него всё ещё доносился голос: — Великое будущее ждёт вас, юноша, а для этого инструмент должен подходить идеально. Пока палочка не выберет вас, слушаться она не будет.

Разочарование, которое почувствовал Том, когда первый образец не подчинился ему, отступило. Если уж и у всяких палок есть свой магический разум, то беспокоится не о чем. Кажется, Профессор Дамблдор упоминал говорящую шляпу… Неужели судьба Тома должна зависеть от таких странных вещей? О, нет, он сам всё решит. Только дождётся палочку…

— Вот эта палочка наверняка ваша. — продавец вернулся и встал перед ребёнком. Палочка, гладкая и длинная, с чем-то странным на конце рукояти, похожим на фалангу пальца с когтем, выкрашенная в чёрный и покрытая лаком настолько блестящим, что отражала даже тусклый свет лондонского солнца в окнах лавки. Нет, предыдущая тоже была красивой, но эта ещё и звала активно и требовательно, каким бывал и сам Том, — Тис с сердцевиной из пера феникса, тринадцать с половиной дюймов. Эта палочка способна на высшую магию и очень привередлива в выборе хозяина, а также не поддаётся восстановлению в случае повреждений. Если ваш инструмент окажется сломан, то это навсегда, юноша. Но у меня всегда найдётся что-нибудь с сердцевиной из жилы дракона…

Том едва ли его слушал, аккуратно держа свою палочку в пальцах и перебирая ими по безупречной поверхности. Её сила словно проникла внутрь и перевернула всё вверх дном, выискивая изъяны в душе возможного хозяина. И не нашла. Палочка пела ему, покалывала в руке игриво, но идеально в ней лежала, словно всегда там и была. Том взмахнул ею и воздух в магазине засветился звёздочками. Теми самыми искрами, которые Том создавал между пальцами от скуки.

— С вас семь галлеонов, молодой человек.

Как Том добрался до вокзала и сел в поезд он уже едва ли заметил. Чётко следовал инструкции Дамблдора. Прошагал со своей ношей к определённой арке между домами, которая вела к мосту, а тот в свою очередь к вокзалу Кингс-Кросс. Том был уверен, что такого места не отыскать на картах и существует оно лишь для волшебников. Он нашёл платформу без проблем, потому что их, приютских детей, постоянно возили на поездах в разные уголки Англии, но у кирпичной стены-портала застыл. Ему нужно просто в неё пройти? Его не видевший таких чудес разум отказывался принять эту необходимость, но вид пары школьников постарше, беспрепятственно бегущих в стену убедил его не отступать перед натиском страха разбить о кирпичи лоб.

— Лучше разбежаться. — заметил какой-то рыжий парень за плечом.

“- Я советую вам разбежаться, Мисс Поттер.” — второй голос, глубокий и иронично-скучающий, прозвучал в мыслях. Том тряхнул головой и быстрым шагом пошёл к стене.

Больше его впечатлил огромный красный паровоз, исходящий дымом из труб и издающий зазывающие гудки. Гул голосов и свист пара, этот монстр из алого полированного металла, от которого исходил жар и спирающий дыхание запах угля и машинного масла. Эта часть вокзала ощущалась странно-огороженной, словно за пределами платформы мир закрывала полу-прозрачная плёнка. Что же это? Том хотел найти ответ и намеревался провести всю поездку в подержанных, но новых для него, учебниках. На вывеске у всё той же стены, только с другой её стороны, значилось название платформы “9 и ¾”. Эта мысль наполнила его невероятным чувством превосходства и принадлежности. Он был по эту сторону барьера. Он был внутри.

Проводники уже объявляли посадку, приложив палочки к горлу, чтобы усилить голос, поэтому Том поспешил залезть со своим багажом в поезд, расталкивая других детей боками котла. Он ринулся к ближайшему вагону, ловко уворачиваясь от рассеянных семейств, но его путь преградила группа старшеклассников, громко смеющихся над чьей-то шуткой. Он попытался протиснуться между ними, но один из парней лишь оттолкнул его своим бедром, даже не обернувшись.

— Эй, смотри под ноги, сопляк! — бросил кто-то другого, и над Томом прокатился взрыв насмешливого смеха.

"Сопляк. Ничтожество. Они даже не видят, кто я", — жгучая ярость, знакомая и горькая, ударила ему в лицо жаром, и он опустил голову, чтобы скрыть ненависть, вспыхнувшую в его глазах. Он ненавидел их смех, их уверенность, их плебейскую развязность. Он вжал голову в плечи и, пробормотав «простите», юркнул в открытую дверь вагона, чувствуя, как пятна стыда пылают на его щеках.

Чего он не ожидал вот совсем это того, что в его крайнее купе, пустое, кто-то подсядет. Том уже успел спрятать котёл под сидение и ждал отправки, разглядывая людей в мантиях и шляпах, с чемоданами, животными и растениями в руках, и составлял возможное расписание занятий, исходя из тех сведений, которыми уже располагал, когда дверца отъехала в сторону. На пороге обнаружилась целая компания из двух мальчиков, светленького из книжного и тёмненького, и такой же темноволосой девочки, которая была чуть постарше. Она безразлично мазнула по Тому взглядом и величаво прошла в купе со своим не менее величавым и дорогим на вид чемоданом.

— Здесь свободно. — Светловолосый мальчик, не удостоив Тома и взглядом, бросил короткую фразу, не вопрос, а констатацию факта, обращаясь скорее к своей спутнице, чем к сидящему в купе парню.

И, не дожидаясь ответа, он вошёл следом за девочкой, заняв место напротив Тома. Его товарищ, темноволосый, на мгновение задержался в дверях, бросив на Тома чуть более заинтересованный, но всё равно снисходительный взгляд, прежде чем последовать за ними. Дверь купе закрылась, и Том оказался заперт в тесном пространстве с тремя воплощениями того самого мира, который он желал покорить и в который мечтал для начала хотя бы попасть. Он сидел, стараясь дышать ровно и не смотреть на них, чувствуя, как под их молчаливым, полным скрытой оценки взглядом, его щёки снова начинают предательски алеть.

Он ещё не знал, что ему придётся есть с этими высокомерными засранцами за одним столом все семь лет подряд — и есть наконец-то досыта, что о голоде уже и не возможно будет вспоминать без тошноты и озноба — но уже знал, что ужиться с ними ему будет сложно, ведь он привык быть самым невыносимым снобом в округе, а они явно собирались составить ему конкуренцию. Они игнорировали его всю поездку, но стоило шляпе — самой настоящей говорящей кожаной шляпе в самом настоящем средневековом замке на краю самого настоящего озера с огромным кальмаром на дне, которым детей напугал лесничий, встречавший первокурсников и посадивший их на лодочки, чтобы церемониально это самое озеро переплыть — произнести одно единственное “Слизерин!”, не раздумывая ни секунды, как Том, и без того ужасно шокированный всем, что он видел вокруг себя, и вовсе оказался в центре внимания.

— Том Риддл, да? Я Абраксас Малфой. — представился тот самый высокомерный светленький мальчишка из книжной лавки.

— Сигнус Блэк. Добро пожаловать на факультет, Том Риддл! — поздоровался второй бывший сосед по купе.

— Вальбурга Блэк. — следом выронила девочка постарше, — Слушай внимательно, Риддл…

Той же ночью, в гостиной Слизерина, утопающей в холодном свете канделябров и люстр, Тому быстро и жёстко объяснили правила игры. Говорили не только Малфой и Блэки, но и старшекурсники с надменными лицами и безупречными манерами. Мир волшебников, оказывается, был построен на крови, хотя Профессор Дамблдор, чей испытующий взгляд Том всё время ловил на распределении и молча злился, предпочёл об этом не упоминать. Чистокровки — элита. Полукровки — терпимы, но на вторых ролях, а вот грязнокровки — позор, ошибка природы, которую истинные волшебники должны искоренять. Том, слушая это, чувствовал, как лёд сковывает его внутренности. Он быстро сообразил, что его история о «последнем в роду» звучала бы подозрительно. Никто не знал его родителей. Никто не слышал фамилии «Риддл» в волшебном мире, а фамилию “Гонт” Том не ракрывал, ведь был совсем не уверен в словах Гаррика Олливандера.

И тогда он принял судьбоносное решение. Он стал архитектором собственной легенды. Он начисто стёр из своей речи все следы уличного акцента, оттачивая произношение, копируя манеры Малфоя и Нотта, пока его речь не стала безупречно вежливой, холодной и немного старомодной, как из учебников. Королевской. Он никогда не говорил о своём прошлом, отделываясь туманными намёками на «древний, но пришедший в упадок род» и «трагическую гибель родителей», что лишь добавляло ему ореола таинственности, на который так были падки девчонки. На прямые вопросы о крови он отвечал ледяным взглядом и фразой:

— Моя магия чиста. Разве этого недостаточно? — произнесённой с такой непоколебимой уверенностью, что усомниться в его словах значило проявить дурной тон.

Его спасением стали книги. Пока другие первокурсники осваивали «Заклинания для начинающих», Том ночами просиживал в дальней секции библиотеки, добывая древние фолианты с помощью обаяния или простых заклинаний обхода, которые он подсмотрел у старших. Он впитывал знания, предназначенные для гораздо более взрослых и испорченных умов, и его собственный ум жадно переваривал их. Он не просто учился колдовать — он изучал саму природу магии, её тёмные, скрытые источники, совсем странные для нахождения в библиотеке, предназначенной для детей.

Он понял, почему получилось именно так, когда изучал замок. Здесь жили люди, пришёл он к выводу. Не дети, школой Хогвартс стал куда позже, чем был построен, а самые настоящие древние волшебники. В заброшенных комнатах, гостиных и спальнях, и их призраки, которых изумлённый Том имел честь наблюдать едва ли не на каждом шагу, до сих пор не покидали своего грандиозного жилища.

На самом деле именно это дыхание вечности захватило юного волшебника больше всего. Он и не представлял, что после смерти вообще может что-то быть, но эти слепки душ, остатки личностей, доказывали ему, что смерть, которой на улицах старого Лондона было много, это не конец. Среди магглов она была обычным явлением, не менее страшным, но встречалась повсеместно, и Том испытывал к этому факту животную неприязнь. Ему было странно, что остальные дети ещё не понимали, насколько внезапно конечен их путь, но утешал себя тем, что они были глупы. А он умён, а значит должен остаться после смерти призраком, чтобы точно не потерять накопленные знания. Хотя в том, что после смерти люди остаются в своём уме он быстро начал сомневаться. Особенно, когда повстречал призрак дочери основательницы Хогвартса Ровены Рэйвенкло в одном из коридоров, в котором прятался от школьной суеты и зорких глаз старост.

Третий этаж был тих и пуст, а стены отдавали холодом, хотя за окном стоял тёплый октябрь. Том как раз забрал из библиотеки любопытный фолиант по зельям, чтобы почитать в тишине у какого-нибудь неприметного окна, как услышал плачь. Мальчик сразу насторожился, ведь звук был заунывным и явно сбивал настроение. Но Том не был бы одиннадцатилетний джентльменом, если бы не спросил, почему эта мёртвая женщина плачет посреди коридора. Та сразу прониклась к нему и его вниманию, и этим мальчик был даже немного впечатлён, пока не понял, что прошедшие годы в виде мёртвого духа просто заставили разум Хелены Рэйвенкло померкнуть и превратил её из такой же выдающейся умной и сдержанной волшебницы, как и её мать, в обычную женщину, несчастную от пережитого в прошлом. Но, она хотя бы была неплохой собеседницей и куда интереснее не самых выдающихся одноклассников Тома.

Особенно гриффиндорцев, куда же без них. Сначала борьба между факультетам показалась ему глупостью и блажью, как и, например, игра в Квиддич, которую он с первого взгляда невзлюбил. Но потом он понял, что даже слизеринцы относятся к ней по-настоящему серьёзно, а после и сам ею проникся в желании утереть зазнавшимся гриффиндуркам нос. О, он любил соревнования и больше всего любил в них побеждать. Он намеренно блестал на уроках, подлизывался к учителям и одноклассникам и быстро заслужил чуть больше уважения, чем среднестатистический полукровка, но не во всём ему достался талант.

Поле для квиддича под осенним солнцем казалось негостеприимно огромным и пугающе открытым. Для Тома Риддла, чьё владение миром заключалось в тенистых коридорах замка и тишине библиотечных стеллажей, эта насильственная веселость и шумная суета были пыткой. Он сжимал в руках школьную метлу — старую, потрёпанную «Серебряную стрелу» с торчащими во все стороны прутиками — и чувствовал себя абсолютно унизительно.

Профессор Эйр свистнула, и два десятка первокурсников Слизерина и Гриффиндора дружно и не очень оттолкнулись от земли. Том оттолкнулся тоже. Его метла дёрнулась, завиляла и поднялась на фут от земли, после чего замерла, отчаянно вибрируя, словно несчастное животное, пытающееся сбросить седока. Он сидел, вцепившись в древко белыми от напряжения пальцами, чувствуя, как каждое движение метлы отзывается неловким толчком в теле. Он не летел. Он неуклюже балансировал на неустойчивой платформе, которая явно не желала ему подчиняться. Ну, хотя бы так. Он боялся, что проклятый элемент инвентаря для уборки и вовсе не поднимет его, ведь метла сопротивлялась, когда в начале урока Том пытался призвать её в руку.

— Эй, смотрите-ка на Риддла! — раздался насмешливый голос одного из гриффиндорцев, уже уверенно описывающего круги. — Думал, тут учебники помогут? Книжки полетать не научат!

Из группы слизеринцев донёсся сдержанный, но оттого не менее язвительный смешок и Том разглядел в своём однокласснике Алистера Гойла. Подумать только, даже этого толстяка метла спокойно держит, а Том на своей как щенок на канате. Его одноклассники, уже начинавшие принимать его исключительность в классах, здесь, на открытом воздухе, видели его слабость. Абраксас Малфой, с врождённой грацией парящий неподалёку, позволил себе снисходительную ухмылку.

— Видимо, некоторые таланты ограничены стенами класса, — пренебрежительно бросил он, ловко разворачивая свою новенькую метлу.

Том не ответил. Он даже не посмотрел на них. Его лицо было непроницаемой маской, но внутри кипела чёрная, ядовитая ярость. Унижение пожирало его изнутри. Он, который с лёгкостью подчинял себе самые сложные для его возраста заклинания, который уже заглядывал в книги, недоступные первокурсникам, он был беспомощен перед этим куском из палки и соломы. Его гордость, выстроенная с таким трудом, трещала по швам под весом их насмешек. С самого поступления он не позволял никому себя унижать, ведь век слабости закончился, как только он покинул стены приюта, но прямо здесь и сейчас он терял позиции.

Профессор подлетела к нему, стараясь подбодрить:

— Ничего, милый, бывает! Расслабься, почувствуй метлу, дай ей почувствовать тебя!

Почувствовать метлу. Это звучало так примитивно, так по-человечески. Он не желал «чувствовать» этот неуклюжий инструмент. Он желал властвовать. А власть не требовала договорённостей, тем более с неодушевлёнными предметами.

И в этот момент, глядя на то, как Малфой с лёгкостью делает вокруг поля петлю, наслаждаясь своим превосходством, в сознании Тома родилась мысль. Острая, ясная, как лезвие бритвы, и такая же революционная. Почему вообще кто-то решил, что им, волшебникам, нужен посредник между телом и небом? Полагаться на метлу? Смешно.

Он заставил метлу опуститься на землю и сошёл с неё с холодным, отстранённым видом, будто прекращение полета было его осознанным выбором. Насмешки тут же поутихли, столкнувшись с его абсолютной, ледяной нетронутостью. Он не дал им удовольствия увидеть его злость или обиду. Всю оставшуюся тренировку он простоял в стороне, наблюдая, но его взгляд был обращён не на одноклассников, а в пустоту, внутрь себя. Его ум, оскорблённый и униженный, уже работал над решением, обходящим саму проблему. Он не будет учиться летать на метле. Он счёл это ниже своего достоинства.

В его воображении уже возникали контуры заклинания — не того простого Левиоса, что поднимал предметы, а чего-то гораздо более сложного и мощного. Заклинания, которое не просто поднимало бы тело, а изменяло бы его свойства, делая его послушным воле волшебника. Заклинания, которое позволило бы парить, разворачиваться, лететь с невероятной скоростью без этого жалкого, ненадёжного посредника из дерева и тростника.

В тот вечер он не пошёл ужинать. Он отправился прямиком в библиотеку, в самый дальний её угол, и погрузился в трактаты по теории левитации, продвинутой трансфигурации и, что самое тёмное, в манускрипты, описывающие изменение свойств тела. Насмешки одноклассников подарили ему не обиду, а цель. И он уже дал себе слово, что однажды он взлетит в небо без метлы, и они все будут смотреть снизу вверх, задрав головы, и вспоминать тот день, когда смеялись над ним. И смеяться уже не будут. Особенно те, над кем он собирался властвовать в этой жалкой школе.

Впрочем вызвать искреннее уважение, незамутнённое и безоговорочное у него долгое время не получалось. Конечно, ведь мало кто готов воспринимать всерьёз младшекурсника, пускай Том и был выше сверстников на добрую голову. Он и оставался малозаметным парнем даже для тех, кто уже его знал.

Уроки трансфигурации под руководством профессора Дамблдора всегда были чем-то большим, чем просто освоение учебной программы. Они напоминали изящный бал, где магия витала в воздухе густым мёдом, а сам профессор, с его длинной рыжей бородой и неизменной доброжелательной улыбкой, выступал в роли дирижёра, мягко направляя юные умы на путь открытий. Для тех, кто схватывал основы на лету, у него всегда припасено было особое задание — изящный фейерверк для интеллекта, призванный бросить вызов самым пытливым.

В тот день воздух в классе был наполнен сладковатым запахом тыквы. Большинство учеников, краснея от напряжения, пытались превратить небольшую тыкву в деревянный стакан, и по комнате то и дело раздавался треск неудачных трансфигураций, а вместо стаканов на партах оказывались то склизкие желеобразные массы, то покрытые щербинками гибриды из дерева и овоща.

Том Риддл выполнил задание за считанные секунды, но эта скорость потребовала у него уйму сил. Его стакан был безупречно обтёсан, с идеально ровными гранями, и он поставил его на парту с таким видом, будто это была не магическая работа, а скучная, рутинная обязанность. Его тёмные глаза, холодные и бездонные, уже скучающе блуждали по комнате, оценивая неудачи других с лёгким презрением.

Дамблдор, заметив это, приблизился к его парте. Его голубые глаза, обычно подёрнутые доброй поволокой, на мгновение стали острыми, как у хищной птицы и Том внутри метафорически скукожился, ведь каждая встреча с Профессором напоминала ему о горящем шкафе и унижении, когда мальчик возвращал своим жертвам их вещи. Похоже, Профессору он сам тоже о всяком напоминал, и пусть Том не понимал такой предвзятости, отвечал на неё ею же.

— Прекрасная работа, мистер Риддл, — произнёс Дамблдор, и его голос прозвучал как тёплый бархат в затаившей дыхание аудитории. — Безупречная форма, чистота линий. Похоже, основы трансфигурации не представляют для вас труда. Не желаете ли испытать себя на чём-то более... тонком? — Он обвёл взглядом класс, привлекая всеобщее внимание. — Задача для тех, кто жаждет настоящего вызова. Я предлагаю вам совершить трансфигурацию, требующую не силы, но воображения. Возьмите один волос с собственной головы... — он сам выдернул каштаново-рыжий волосок с собственной чёлки, и тот блеснул на свету, — ...и попытайтесь превратить его не в предмет, а в жидкость. В каплю чистого тыквенного сока. Представьте его вкус и запах и позвольте магии течь через вас.

В классе повисло изумлённое молчание. Превращение с изменением агрегатного состояния, было не просто сложным — оно казалось немыслимым для первокурсников. Никто даже не пошевелился. Кроме Тома Риддла. Его рука поднялась в воздух с отточенной, почти механической плавностью.

— Профессор, — его голос, чистый и звонкий, разрезал тишину, — позвольте вопрос. Прямое намерение, требуемое стандартной методикой, столкнётся с сопротивлением при недостатке силы в несформированном ядре. Что, если использовать не прямое воздействие, а опосредованное преображение? Предположим, мы мысленно преобразуем структуру волоса по цепочке, разлагая его на составляющие и преобразуя по одному, а после сплетая в целое. Это позволило бы обойти проблему грубого структурного слома и провести преобразование менее… энергозатратно и более наглядно.

Он закончил, и в классе воцарилась такая тишина, что было слышно, как за окном пролетает листва. Лица одноклассников выражали полное недоумение. А сам он недоумевал, как можно колдовать без разбору.

Дамблдор смотрел на Тома не мигая. Его доброжелательная улыбка не исчезла, но в глубине его пронзительных голубых глаз что-то заблестело: острый, шип кактуса, интерес, смешанный с глубокой, непроницаемой настороженностью.

— Интересная методика, мистер Риддл, — наконец произнёс он, и его голос звучал чуть тише, чем обычно. — Теоретически... да, такой путь возможен. Он обходит грубую силу через интеллектуальное превосходство. Но на практике... это потребует невероятной, я бы сказал, титанической концентрации и контроля над магией на уровне, далёком от начального. В противном случае у вас остануться лишь разрозненные кусочки материи.

— Я понимаю, — ответил Том, и в его глазах вспыхнул холодный огонь амбиций. — Но я бы хотел попробовать.

Он выдернул со лба свой собственный, иссиня-чёрный волосок, положил его на ладонь и поднял палочку. Он не суетился, не делал резких движений. Он просто сконцентрировался, и его лицо стало похоже на маску из белого мрамора — прекрасную и абсолютно безжизненную. Он прошептал заклинание, столь тихо, что его услышал только Дамблдор, стоявший рядом.

С первой попытки идеального результата не было. Волосок не превратился в каплю сока. Но он не растаял и не испортился. С ним стало происходить нечто странное и завораживающее: он потерял свой цвет, став полупрозрачным, словно стеклянная нить, и от него потянулся слабый, но абсолютно узнаваемый, сладковатый аромат свежевыжатого тыквенного сока. Он лежал на ладони Тома, как диковинный артефакт, как доказательство того, что предложенная им безумная теория имела под собой почву.

Никто другой в классе даже не осмелился поднять палочку. Они просто смотрели на полупрозрачную нить на руке Тома и вдыхали её тонкий аромат, испытывая не насмешку, а глубочайшее, почти суеверное удивление.

Дамблдор медленно кивнул, его взгляд не отрывался от Тома.

— Пятнадцать очков Слизерину, — произнёс он громко, и его голос вновь приобрёл привычную теплоту, но в ней теперь ощущалась лёгкая, металлическая нотка. — Не за результат, мистер Риддл, а за смелость мысли, выходящей далеко за рамки предусмотренного. Но вам стоит помнить, что волшебство постигается отнюдь не только умом, но сердцем.

Том опустил руку, не выражая ни радости, ни гордости. Он лишь кивнул, смерив класс взглядом, полным холодного превосходства. Он не просто обогнал их — он думал на другом языке, играл в другую игру. Правда, Профессор Дамблдор кажется играл в свою собственную.

— Задержитесь, Риддл. — буднично попросил Дамблдор, когда класс почти опустел от уставших за урок школьников. Все они торопились в Большой Зал отведать, чего же там наготовили им эльфы на обед. Том замер у своей парты, держа сумку с принадлежностями в руках, и снова оказался смирён этим колючим внимательным взглядом из под очков-половинок, — Всё не находил времени спросить, как ваши дела. В учёбе вы преуспевание, это невозможно не отметить. Я бы даже сказал, что это удивительно, иметь такой уровень мастерства в вашем возрасте. Вы хорошо прижились на факультете? Вас никто не обижает?

На самом деле он хотел спросить, не обижает ли кого-нибудь сам Том, и это намерение было ясным, как день. Ещё на пороге Хогвартса Том решил, что не позволит этому старику ни на секунду понять, что Том всё тот же жестокий и жаждущий справедливости мальчишка. Он был безупречен и старшему волшебнику не за что было зацепиться, именно потому он и задал свой вопрос так, надеясь, что Том сам ему проболтается. Не на того напал!

— Всё в порядке, сэр, у меня нет проблем. — так же буднично ответил Том, решив не врать, — Друзей у меня пока нет, но и врагов тоже. Меня больше интересует магия, чем… отношения.

— Жажда знаний это похвально. Ваша сила требует отличной подготовки, чтобы не выйти из под контроля. Но больше она требует поддержки кого-нибудь, кто способен вас понять.

— Моя сила? Боюсь она не живая, чтобы чего-то требовать.

Профессор усмехнулся и наконец отложил перо, которым до этого что-то чиркал в пергаментах.

— О, вы ошибаетесь, мальчик мой. Ваше колдовство это именно то, что ведёт вас по вашему пути. И я смею надеяться, что оно ведёт вас в верную сторону, потому что если нет… это может стать большим неудобством. Подружитесь с кем-нибудь, чтобы нам всем было спокойнее.

Слова Дамблдора имели для Тома смысл лишь в той мере, что “друг” или его подобие могли отвести подозрения и улучшить репутацию его, будущего старосты и лидера. К сожалению, не только Том держался от людей подальше, они и сами успешно создавали дистанцию. Правда совсем недолго.

Урок зельеварения в подземелье всегда проходил в особой атмосфере. Воздух был густым от испарений болиголова и взморника, а тишину нарушало лишь побулькивание котлов и нервное перешёптывание студентов, и слизней и гриффов, старающихся не вызвать насмешливый гнев Горация Слизнорта, декана и Профессора Зельеварения.

Слизнорт, похожий на упитанного моржа в сюртуке, важно прохаживался между столами, его глаза выискивали хоть каплю таланта, которую можно было бы взрастить и в будущем приписать себе же в заслугу. Мужчина даже не скрывал фаворитизма, и Том долгое время не мог привлечь к себе внимание этого учителя с его, как Том был наслышан, “связями”.

— Ну-ну, осторожнее с порошком рога единорога, мисс Блэк! — воскликнул он, заламывая руки. — Он не терпит суеты! Помните — как вальс, плавно, изящно!

Вальбурга Блэк, сморщив идеальный носик, с отвращением подсыпала ингредиент в котёл. Её зелье дымилось угрожающе оранжевым.

Взгляд Слизнорта скользнул дальше. Он видел старательных, но посредственных учеников. Видел Блэка, который старался не испачкать мантии и Малфоя, который старательно выменивал жидкость в котле, но отскакивал от искр. И тогда его глаза остановились на высоком бледном мальчике с идеально уложенными чёрными волосами. На Томе, который работал с почти хирургической точностью. Его движения были экономны, лишены всякого намёка на панику. Он не смотрел на соседей, не сверялся с учебником каждые две секунды. Он чувствовал процесс, потому что уже успел изучить учебник вдоль и поперёк.

Слизнорт замер позади него, наблюдая. Том Риддл брал сушёную крапиву, не взвешивая. Он отсыпал щепотку, и знал, что она будет идеальной. Он помешивал зелье ровно семь раз против часовой стрелки, без счёта вслух, просто интуитивно выдерживая ритм. И его зелье от простуды уже сейчас, на середине процесса, имело тот самый перламутровый, серебристо-голубой оттенок и испускало лёгкий пар в форме спиралей, что было описано в учебнике как признак высшего качества.

Слизнорт не сдержал удивления. Раньше его взор едва ли падал на этого бедного сироту в отглаженной чистой мантии. О, он уже видел, как использовать дар мальчика с пользой в будущем и кому его можно повыгоднее “продать”.

— О-хо-хо! — раскатисто возгласил он, заставляя вздрогнуть весь класс. Он шагнул к столу Тома, широко улыбаясь. — Что это я вижу? Но это же... это же просто восхитительно!

Он обернулся к классу, разводя руками, приглашая всех разделить его восторг.

— Посмотрите, леди и джентльмены! Обратите ваше внимание! Идеальная консистенция! Безупречный колер! И аромат... — он преувеличенно втянул носом воздух, — ...аромат свежести после зимнего дождя, а не едкой химии! Мистер Риддл, не соблаговолите ли вы поведать нам, вашим менее одарённым однокурсникам, секрет такого потрясающего результата?

Все взгляды, полные зависти, любопытства и высокомерного скепсиса, устремились на Тома. Он медленно опустил ложку, поднял голову и встретил взгляд Слизнорта. В его глазах не было ни смущения, ни гордости — лишь спокойное, почти холодное принятие этого внимания как должного. Естественно, ведь он так стремился к признанию.

— Секрет, профессор, — произнёс он чистым, без единой нотки уличного акцента, голосом, цитируя учебник, — в уважении к ингредиенту. Крапива, собранная в полнолуние, обладает повышенной летучестью. Если всыпать её резко, она «вспыхивает», нарушая структуру зелья. Её нужно вводить медленно, давая ей возможность гармонично вплестись в общую композицию.

Он говорил это с такой лёгкой, почти снобистской снисходительностью, словно обсуждал не школьное зелье, а тонкости виноделия. Именно это — тон и манера, как оружие в руках ещё совсем желторотого пацана — произвело на снобов из Слизерина даже большее впечатление, чем само знание.

Слизнорт был в экстазе.

— Слышите? — воскликнул он, обращаясь к классу. — «Уважение к ингредиенту». «Гармонично вплестись». Великолепно! Философский подход, подкреплённый безупречной практикой. Десять очков Слизерину! И, мистер Риддл, — он понизил голос, но так, чтобы слышали все, — я настоятельно рекомендую вам посетить мой Клуб Слизней в эту пятницу. Такие выдающиеся способности должны поощряться в неформальной, творческой обстановке среди... избранных.

Он многозначительно подмигнул и отправился дальше, оставив Тома в центре всеобщего внимания. Ледышка отчуждения, что окружала Риддла, дала трещину. Взгляды, которые до этого были полны пренебрежения к «нищему выскочке», теперь заинтересованно изучали его. Абраксас Малфой, до этого игнорировавший Тома, теперь оценивающе смотрел на него. Вальбурга Блэк больше не смотрела сквозь него — её взгляд был пристальным и аналитическим.

Том же лишь кивнул в ответ на приглашение, на его губах играла едва заметная, довольная улыбка. Он не смотрел на однокурсников. Он смотрел на своё идеальное, перламутровое зелье. Первый камень в фундаменте его репутации был заложен. И он знал, что Слизнорт станет тем, кто принесёт ему следующие.

К концу первого года он был уже не тем растерянным мальчиком среди толпы Косого Переулка. Он был Томом Риддлом — загадочным, невероятно одарённым студентом Слизерина, к которому с опасливым интересом относились даже старшекурсники. Он говорил мало, но всегда по делу. Его магия была сильнее и точнее, чем у любого другого первокурсника, что приводило в восторг и ужас учителей. Он собрал вокруг себя небольшую группу последователей — не друзей, никогда друзей, — а тех, кто чувствовал его силу и жаждал к ней прикоснуться. Он уже тогда начал коллекционировать трофеи — необычные артефакты, чужие секреты, проявления слабости окружающих.

Но истинную веру в его исключительность ему удалось почувствовать лишь на следующий год, когда правда о собственном происхождении настигла его. Не то, чтобы в это было что-то удивительное, ведь он сам каждую ночь отчаянно мечтал найти своих в этом мире. Но то, что он узнал, оказалось по-настоящему невероятным.

Вечера в гостиной Слизерина, утопающей в таинственном холодном свете канделябров, часто были посвящены не только учёбе, но и своеобразным урокам генеалогии и истории. Старшекурсники с важным видом растолковывали первокурсникам величие их родов, важность чистоты крови и легенды о том, какими сильными были волшебники прошлого. С этим Том не спорил, ведь глядя на то, что представляли из себя маги современности, и каким могущественным и одарённым на их фоне был он сам, он не сомневался, что в прошлом колдовство давалось большинству лучше.

Однажды такой разговор зашёл о самых невероятных способностях основателей. Абраксас Малфой, уже усвоивший семейные уроки, с напускной небрежностью произнёс:

— И конечно, все знают, что Салазар Слизерин мог говорить со змеями. Это был редчайший дар — змеиный язык. Признак истинного волшебства, идущего из самых глубин. Только его наследники могут говорить со змеями.

На диване у камина в самом центре гостиной Том Риддл, что до этого читал трактат по оккультной символике, замер. Он медленно поднял голову. На его лице не было ни удивления, ни волнения — лишь лёгкая, едва уловимая тень искреннего недоумения и поддерживающая беседу улыбка, которыми часто разбрасывались учителя маггловской школы, встречаясь в коридорах.

"Разве не все это умеют?" — промелькнуло у него в голове. Для него это было так же естественно, как дышать. Он не просто "разговаривал" со змеями, встречавшимися ему в травах возле приюта. Он чувствовал их. Он мог приказать им, и они повиновались, завороженные силой его голоса, его воли.

“— Разве не все волшебники такое умеют? — тонкий голосок звучал недоумённо, вопрос закончился неловким смешком. Тот самый, голос рыжей девушки, которая появлялась за плечом всё реже год от года.

Том уже начинал скучать по этим обрывкам чужого сознания. Да что там, он уже даже искал книги, способные помочь ему погрузиться в жизнь этой загадочной женщины с головой.

— Н-нет… — теперь голос принадлежал мальчику и звучал напуганно, — Так могут только наследники… — он неуверенно замолк, но заканчивать предложение и не пришлось, ведь девочка разочарованно ответила:

— … Слизерина. — а потом недовольно, — Расслабься, Уилл, это же наверняка выдумка.”

Позже, когда Том и Абраксас остались вдвоём у камина, Риддл, не отрываясь от книги, спросил Малфоя с наигранной небрежностью:

— Абраксас, а в чём сложность змеиного языка? Кажется, он довольно... прост.

Малфой фыркнул, полируя яблоко о рукав мантии.

— Прост? Да ты спятил, Риддл. Это дар, который передаётся только по крови. Его почти не встретить. Ты что, решил, что его знаешь? Должно быть, врёшь или путаешь с чем-то ещё.

Том не дрогнул. Он не показал, что эти слова — «врёшь» — обожгли его гораздо сильнее, чем любое заклинание. Он лишь медленно перевернул страницу, и в его тёмных глазах на мгновение мелькнуло что-то холодное и опасное.

— Возможно, я ошибся, — тихо произнёс он, но в его голосе не было ни капитуляции, ни смущения.

Случай доказать представился на уроке дуэлей, где профессор Дамблдор, который собственно и вёл этот факультатив, устроил показательные конфронтации между студентами. Один из старшекурсников, желая блеснуть, не просто применил какое-нибудь заклинание из очевидного арсенала, а наколдовал живую, ядовитую змею, которая с шипением соскользнула с парапета на пол и начала угрожающе извиваться, направляясь к испуганным первокурсникам.

Тот волшебник был напуган и сам не меньше, ведь явно не ожидал, что управлять наколдованным существом окажется невозможно. Для остальных, но не для Тома, который молча наблюдал за паникой и посмеивающимся Дамблдором, оттягивающим за хвост пятидесятисантиметровую извивающуюся, как живой жгут, змею от вопящих девчонок.

Том Риддл не достал палочку. Он не произнёс заклинания. Он сделал шаг вперёд, его взгляд был прикован к змее. С его губ вырвалось нечто странное, шипящее и свистящее, звуки, которые резали слух и казались абсолютно бессмысленными для всех окружающих. Звуки, которые никто не мог понять, кроме единственного существа в комнате.

Змея замерла на месте, её тело скрутилось в тугую пружину, голова опустилась на каменный пол в покорном жесте. Она не просто застыла — она замерла по приказу. В воздухе повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием факелов и тяжёлым дыханием студентов.

Все смотрели на Тома с открытыми ртами. Абраксас Малфой бледнел, его надменное выражение сменилось шоком. Вальбурга Блэк смотрела на Риддла с ещё более жгучим интересом, чём на сборищах Слизнорта.

Первым пришёл в себя профессор Дамблдор. Он мягко отодвинул Тома в сторону и заставил змею наконец исчезнуть ловким движением палочки. Но было уже поздно. Все всё видели.

— Наследник... — прошептал кто-то из толпы. — Он Наследник Слизерина! — это уже было не шепотом, а полным благоговейного ужаса возгласом.

Том стоял, всё так же спокойный, лишь в уголках его губ играла едва заметная победоносная улыбка. Он не отрицал. Он позволил легенде родиться. Он видел, как взгляды слизеринцев меняются от насмешливого недоверия к страху, а затем — к почтительному уважению. Сила, которую они не могли понять, но которой боялись и которой желали поклоняться, нашла своё воплощение.

В ту же ночь, глядя на отражение в тёмных водах за окном своей спальни, Том Риддл принял решение. Если его дар — признак крови Слизерина, значит магическая часть его семьи отнюдь не рядовые волшебники. Том отчаянно желал их отыскать и взглянуть хотя бы на могилы, если они остались. А если остались живые… Даже среди волшебников Том едва ли чувствовал себя своим, особенно на факультете, который презирал таких как он за одно только существование, так что получить что-то родное было бы очень неплохо. На то, что его отыщет отец он перестал надеятся ещё в приюте, но ведь у матери должны остаться хотя бы родители или братья, а значит с них можно что-то взять.

И с этого дня его положение в Слизерине окончательно закрепилось. К нему стали прислушиваться. Ему стали заискивать. Он больше не был загадочным выскочкой-полукровкой. Он был Томом Риддлом — тем, кого сами стены Хогвартса, казалось, признали достойным открытия своих тайн. И он был намерен оправдать эти ожидания.

И однажды вечером на зимних каникулах, сидя у окна своей комнаты в общежитии и глядя на проплывающие в тёмной воде силуэты, он открыл дневник, подаренный ему на день рождения всё тем же Абраксасом Малфоем. Пергамент был чист. Том приложил к нему кончик палочки, своей личной, более красивой, чем палочка Дамблдора, который всего за семестр успел уже хорошенько мальчика поддостать, и медленно, с наслаждением, вывел чернилами, которые блестели, как нефть: Я — Том Марволо Риддл. Затем он повторил фразу, переставляя буквы. Новое имя родилось в тишине подводного склепа, и он улыбнулся — холодной, безрадостной улыбкой зверя, нашедшего, наконец, ключ от своей клетки. Он верил, что его настоящая жизнь только начинается.

Пока эта самая жизнь вдруг не напомнила ему, что он всё ещё обычный человек самым показательным образом. И Том, пожалуй, начал сходить с ума именно тогда, но просто ещё этого не осознал.

Внешне Хогвартс оставался неприступной цитаделью, затерянной в туманах Шотландии, вечным убежищем от бурь маггловского мира. Но война, настоящая, жестокая и беспощадная, просачивалась сквозь его древние стены, как ядовитый дым. Она приходила с совиной почтой — с письмами от родных, в которых строки о пропавших без вести или погибших членах семьи были написаны мельком. Она звучала в тревожных шёпотах студентов-магглорождённых и полукровок на задних партах, в их застывших, отчуждённых взглядах, устремлённых в окна, за которыми бушевала непогода, столь созвучная буре в их душах, и столь непонятная чистокровным, поместья которых никогда не знали бед.

Том Риддл, с его безупречной маской холодного превосходства на лице тринадцатилетнего мальчика, казалось, был единственным, кого эта буря не касалась. Когда в общей гостиной Слизерина кто-то из старшекурсников с торжествующей жестокостью зачитывал сводки из «Пророка» о бомбёжках Лондона, он лишь презрительно хмурился, как будто его отвлекали от важного размышления какой-то маггловской ерундой.

— Какие примитивные варвары, — произносил он ледяным тоном, возвращаясь к своей книге. — Уничтожают сами себя. Жалкое зрелище.

Внутри же его сжимал ледяной кулак чистого, животного страха. Лондон. Его приют. Улицы, по которым он бродил мальчишкой от Вулла до школы или в небольшой сквер, чтобы понаблюдать за людьми. Теперь на них падали бомбы. Немцы с их самолётами-призраками, чьи имена — «Хейнкели», «Юнкерсы» — он вычитал в выброшенной кем-то газете из студентов, могли стереть с лица земли его прошлое, а с ним и его самого. Мысль о том, чтобы быть убитым не в магической дуэли, не в схватке с равным, а слепым, безликим осколком где-нибудь в бомбоубежище, была невыносимым унижением. Это был страх, который он не мог контролировать, который был иррационален, как сама война там, снаружи.

Он стал замкнутее, острее. Его знаменитое самообладание иногда давало трещины. На уроках защиты от тёмных искусств, когда профессор упоминал заклинания, вызывающие панику и ужас, Том непроизвольно сжимал свою палочку так, что костяшки пальцев белели. За ужином он мог вдруг замереть, услышав особенно громкий хлопок игрушек раззароренных студентов, и его тёмные глаза на мгновение расширялись, выдавая вспышку первобытного ужаса, прежде чем в них снова воцарялась привычная ледяная стена. Он наяву представлял, насколько громким и ужасающим может быть звук прилёта.

Его слизеринские «союзники» начали замечать. Малфой, чья семья была в полной безопасности в своём родовом поместье, однажды с насмешливой ухмылкой бросил:

— Что, Риддл, боишься, что твоих маггловских родственников накроет? Не беспокойся, до лета они всё решат. Отец так говорит, — пожимал он плечами.

Том не верил. Он просто посмотрел на Малфоя таким взглядом, полным тихой, безумной ярости, что тот невольно отступил на шаг. Он понимал, что его маска дает трещины, и это было недопустимо. Он лучше многих знал, что такое вещи не решаются за год, ведь если даже дети в приюте грызлись до самого выпуска, то что взять с влиятельных взрослых? Он ненавидел их. А больше ненавидел волшебников, ответственных за безопасность школьников, ведь никто в Хогвартсе и не подумал о том, чтобы позволить магглорожденным и полукровкам переждать лето в Шотландии, подальше от атак, хотя Том умолял позволить остаться хотя бы ему одному.

И тогда Том начал прятаться. Не из страха перед насмешками, а чтобы скрыть сам страх. Он искал самые глухие, заброшенные уголки замка, где не было ни портретов, ни привидений, ни любопытных глаз. Он забирался в пыльные склепы за библиотекой, в пустые башни, куда давно никто не поднимался. Он искал не уединения, а забвения — каменного, немого лона, которое защитило бы его от грома, которого не было слышно, но который постоянно гремел у него в голове напоминанием о конечности жизни. Нет, он не хотел оставаться даже призраком в таком мире, но теперь твёрдо решил его изменить. А для этого нужно отыскать способ не умереть в принципе, ведь кто, если не он, сможет подчинить чужие разрушительные действия себе одному?

Именно в один из таких побегов, спасаясь от собственных мыслей, он забрёл на третий этаж, в это время суток пустой. Его превлёк звук: шипение и рычание на грани слуха, будто где-то в стенах. Он не сразу понял, что слышал то же произношение из собственных уст, но когда осознал, то обомлел. В голове сразу вспыхнули воспоминания о байках старост про питомца Салазара Слизерина, огромного Василиска, что обитал под замком и был создан для уничтожения грязнокровок.

Том пару минут постоял перед девичьим туалетом в нерешительности, ведь давно укоренившиеся правила приличия не позволили бы ему переступить порог этого места, но любопытство едва не сожгло его изнутри и Том шмыгнул внутрь. Звук разносился здесь куда громче.

— Ты… Кто ты…? — шипело существо, — Открой мне…

Том шарит руками по всем выступам и зацепкам, выискивая рычаг или кнопку, что могла бы привести в движение дверь или люк, но ничего не находил. Почему существо было уверено, что сможет выйти здесь? Как оно учуяло его? Почему решило, что именно Том его услышит?

От нетерпения и жажды знаний, которые смогли вытеснить повисшую над головой тревогу, тряслись руки и Том поспешил привести себя в чувство. Он встал над раковиной, надеясь, что никто не зайдёт сюда и не увидит момент его слабости, и умылся ледяной водой.

— Я не знаю, как открыть… — тем же шелестом ответил он почти зло.

Раковина пришла в движение и Том сделал два шага назад. Участок стены, к которому была прикреплена раковина повернулся, открывая небольшое пространство, под которым не было пола: дыра уходила глубоко вниз и была настолько тёмной, что не видно даже дна. И там, отдаваясь на волю случая, ведомый голосом в крови, Том шагнул внутрь.

Недолгий полёт не сбил его с толку: Топ отменил заклинание и мягко приземлился на ноги, тут же застывая. Вокруг было столько костей, что и не сосчитать. Но голос Василиска звал его дальше и Том нашел именно то, чего искал, ту самую Тайную Комнату, принадлежащую его давнему предку. Истертый барельеф змеи ожил под его шипящим приказом, и каменная стена раздвинулась, впустив его в самое сердце тайны Салазара Слизерина.

Воздух внутри был неподвижным, древним и тяжёлым, пахнущим вековой пылью, влажным камнем и чем-то ещё, словно сырым мясом. И тогда из темноты, спрятанной за ртом огромной головы божества, Том поймал взгляд. Жёлтый, как расплавленное золото, огромный, как блюдо, с хищным вертикальным зрачком. И голос, не звучащий в ушах, а возникающий прямо в сознании, сиплый, шипящий, полный бесконечной усталости и мудрости.

— Мастер… пришёл наконец-то.

Том, забыв о всяком страхе, замер, завороженный. Он чувствовал не ужас, а благоговение. Это было существо силы, настоящей, древней. Именно то выражение вечности, к которому мальчик так стремился.

— Кто ты? — прошептал он на змеином языке, уже зная ответ.

— Я — Страж. Я — Обитатель Тьмы. Я — судья для предателей крови.

— Ты — Василиск.

— Так меня звал старый Мастер.

— Невероятно…

— Ты пахнешь страхом, детёныш. Что беспокоит моего Мастера?

Едва ли Том хотел признаваться, что напуган риском потерять всё то, чего он к своему небольшому возрасту уже достиг из-за событий, от него независящих. Он не хотел признаваться в том, что ненавидит сам факт подобной беспомощности, и факт смертности таких могущественных существ, как он. Пока что он не нашёл способа искоренить этот страх, но уже опасался, что не успеет отыскать, если бомбёжки не прекратятся до лета. Ведь летом ему нельзя будет колдовать…

— В мире за стенами замка война. — вдруг признался он. Голос дрожал, но Том предпочитал думать, что это от холода подземелий и сквозняка из огромных труб, уходящих в разные стороны от Тайной Комнаты, — Я возможно её не переживу.

— Я помню нашествия Викингов... помню легионы Нормандцев... помню копья варваров и пушки тех, кто пришёл после... — голос василиска был похож на скрежет камня по камню. — Я видел столько войн, маленький Мастер, что счёт им потерял. Они приходят и уходят... как приливы. Все убивают друг друга... это закон мира. Но даже на выжженной земле есть место новым семенам. Тела закопают, на том месте построят гнездо. А я... я буду спать. И ждать нового Мастера…

Эти слова, произнесенные существом, пережившим столетия, подействовали на Тома сильнее любых увещеваний. Немцы, бомбы, война... всё это было лишь мимолётным всплеском безумия в долгой, долгой истории. Он, избранный Наследник, владелец такого существа, был выше этого. Его страх слегка отступил, подавленный гигантской тенью вечности. Успокоение длилось до самого конца третьего курса, когда поезд привёз его обратно в Лондон.

Он сошёл на перрон Кингс-Кросс, и его обступила... тишина. Не мирная, а гнетущая, зловещая. Вокзал, обычно бурлящий людьми, был полупуст за пределами платформы 9 и ¾. Люди двигались быстро, понуро, их лица были напряжёнными и серыми. Даже волшебники и те выглядели до странного непримечательно, быстро забирали детей и уводили по углам, чтобы сразу аппарировать в безопасность своих жилищ. Воздух был густым от пыли и какого-то странного запаха гари, который висел над всем городом. Том ловил на себе взгляды других студентов-магглорождённых — они были полны того же немого, животного ужаса, который он так тщательно скрывал. Они понимали друг друга без слов.

Обратный путь в приют был путешествием по совсем незнакомому городу — городу с заклеенными крест-накрест окнами, с песчаными мешками у входов в метро, с развалинами на месте знакомых домов, грудами щебня и искореженного металла. Люди спешили по своим работам, не обращая внимания на других, не смотрели никому в глаза и дух горя висел над их макушками знаком вопроса о том, когда же это закончится.

Том двигался быстро со своим чемоданом, который купил на вырученные за чужие домашние задания деньги, огибал этих мрачных магглов и молился, чтобы поезд в метро донёс его до места без происшествий. Там, под землёй он чувствовал себя так же, как в норе Василиска, безопасно и недостижимо для холодных лап смерти. Чувство обманчивое, но всё же.

Миссис Коул, постаревшая от переживаний и ещё более озлобленная, встретила его на породе привычной ворчливостью, но в её глазах читалась общая для всех усталость.

— А, вернулся. Ключ от комнаты на крючке. И запомни, затемнение строго после шести. Шторы должны быть плотно задёрнуты, а то наведём прицел на наши головы. Понял?

Она сказала это буднично, как о правилах уборки по субботам. Светомаскировка. Бомбы. Смерть, падающая с неба по расписанию.

Том поднялся в свою каморку, где пахло пылью и капустой. Поморщился, не скучал. Да что там, он хотел бы сбежать, но здесь его хотя бы кормили. Он откинул уголок шторы, и выглянул в сумеречный город. Лондон лежал во тьме, как огромный, испуганный зверь, затаившийся от невидимых хищников в небе. И тот самый, детский, унизительный страх снова сжал его горло ледяной рукой. Василиск и его вечность были там, далеко, в каменном чреве замка. А здесь, сейчас, в этой вонючей комнатушке, он был всего лишь мальчиком по имени Том Риддл, который мог умереть, так и не успев стать кем-то Великим. И эта мысль была невыносимее любого немецкого снаряда.

Ночь в подвале неподалеку от приюта была не похожа ни на одну другую в жизни Тома хотя бы потому, что раньше он не ночевал в подвале. Обычно здесь царствовали пауки и старый проросшие картофель в огромных мешках, но теперь это место стало убежищем от апокалипсиса, грохочущего над тщедушными тельцами сирот. Земля содрогалась с каждым близким разрывом, с потолка сыпалась мелкая пыль, заставляя детей вздрагивать и больше вжиматься в тонкие, промозглые одеяла, и друг в друга в попытке отыскать тепло. Воздух был ледяным и спёртым, пахнущим страхом, потом и землёй.

Том сидел, прислонившись спиной к сырой каменной стене, его колени были подтянуты к груди. В кулаке, спрятанном в складках его поношенного пиджака, совершенно маггловского, ведь школьную мантию могли отобрать, в другой у Тома не было, он сжимал свою палочку — единственный твёрдый и реальный предмет в этом безумном мире. Это был его якорь, его единственная защита и последний шанс. И от бессилия его трясло так же, как и остальных, сколько бы он ни храбрился. Каждый грохот, от которого взвывала сирена и плакала маленькая Бэтти Рибсон, отзывался в нём ледяной волной ужаса. Он не рыдал, как она. Его страх был тихим, чёрным, ядовитым, разъедающим его изнутри. Он стискивал зубы так, что сводило челюсти, но его руки предательски дрожали, ощущая под пальцами шершавое дерево палочки.

“Я не могу так просто умереть”, — стучало у него в висках, сливаясь с гулом самолётов. Не здесь. Не в этой грязи, как животное. Не от рук этих жалких магглов.

Мысль была настолько чудовищной, что переполняла чашу его терпения. Он принял решение. Если следующий взрыв прозвучит слишком близко, если рухнет потолок, он применит магию. Самую сильную защиту, какую только сможет придумать. И пусть его исключат из Хогвартса. Пусть сломают палочку. Это будет лучше, чем быть размазанным по стенам этого ничтожного подвала. Лучше быть живым изгоем, чем мёртвым волшебником, чьё тело достанут из под завалов в лучшем случае через неделю.

И в этот момент, когда отчаяние достигло пика, а грохот снаружи слился в один сплошной рёв, он услышал его. Тихий, мелодичный шёпот, который пробивался сквозь гул смерти, как луч света сквозь толщу воды. Голос, который так напугал его в пещере, и который так успокаивал сейчас. Его неназванное рыжее безумие.

— Том, милый, не бойся…

Том зажмурился. Это была она, та самая женщина, что иногда навещала его в самые тяжёлые минуты в приюте и подглядывала из-за плеча в коридорах Хогвартса, маячила в уголке глаза.

— Ты не умрёшь здесь. Ты предназначен для большего и должен вернуться. Ты станешь сильнее, чем кто-либо может вообразить. Только вернись ко мне.

— Как? — прошептал он беззвучно, его губы не шевелясь, ведя внутренний диалог с призраком собственного разума. — Они уничтожат всё. Здесь нет ничего хорошего. Здесь только смерть.

— Благо не в том, чтобы пережить взрыв, Том. Оно — в том, чтобы смерть стала для тебя не более чем досадной помехой. Ты найдёшь способ сохранить свою жизнь... свою душу... запечатать и сделать её нерушимой... Никакая война, никакая бомба не коснётся тебя тогда. Ты будешь вечен, как и я теперь. Том, прошу, только вернись ко мне…

Слова «нерушимый», «вечный» отозвались в нём глубинным, оглушительным эхом, громче прилётов и собственных тревожных мыслей. Это было именно то, чего он жаждал всем своим существом. Защита. Абсолютная и окончательная, которую не нужно просить и выменивать. Он никогда особо не надеялся на остальных, так может и в этот раз стоит положиться лишь на себя?

И тогда он почувствовал нечто новое. Не просто голос, а ощущение. Словно лёгкое, невесомое покрывало из самого солнечного свет опустилось на его плечи, обняло его. Он почувствовал мимолётное, призрачное тепло, которого не могло быть в этом ледяном подвале. Оно было похоже на воспоминание о свободе, на обещание домашнего очага, которого у него никогда не было. Сочувствующие и жадные объятия, словно кто-то пытался приподнять его и потянуть наверх.

Дрожь в его руках постепенно утихла. Кулак, сжимающий палочку, разжался. Том верил ей, так непоколебимо она звучала, эта рыжая из его галлюцинаций. Она была права и заботилась по-своему, оставаясь бесплотным духом где-то за спиной. Он не знал, кто она — призрак, видение, голос из другого измерения. Но он поверил её. Потому что это было единственное, что предлагало ему не просто выживание, а бессмертие.

— Я найду тебя, — внутренне пообещал он призрачному голосу. — Я найду. Я сделаю.

На его лице, озарённом тусклым светом керосиновой лампы, застыло новое выражение. Не детский страх и не надменная маска. Это было холодное, безжалостное решение. Война за стенами внезапно представилась не угрозой, а просто фоном, шумом, не имеющим к нему отношения. У него была цель. Выжить, чтобы стать сильнее. Чтобы найти ту, что шептала ему в темноте. И чтобы узнать секрет, который сделает его тело и душу неуязвимыми. Он перестал слышать взрывы. Он прислушивался только к тишине внутри себя, где теперь жило твёрдое, как алмаз, обещание вечности вместе с кем-то, кто его поймёт.

* * *

Тихое дыхание было единственным, что Кэсси могла расслышать в пространстве, окутанном непроглядной густой чернотой. Ни капли света не пробивалось, не понятно было день за стенами или ночь, а сами стены были холодными и сырыми. Как в подвале приюта Вулла, только над головой не было слышно ни скрипа, ни шороха. Лишь по соседству кто-то мерно дышал, как во сне. Кэсси всхлипнула от остаточной боли после многих часов пыток и вновь потеряла сознание…