Золотые Длани (джен)

Умирающий старик в деревне Мельто был совсем плох. Так и передали отцу Апастану, призывая поспешить. И он спешил, чувствуя, как пыль с подсохшей после недавнего дождя дороги оседает на его белом одеянии, а порой заставляет чихать. Он шел налегке, поскольку доверял своей обширной памяти и не нуждался в книгах. С простыми людьми лучше действуют слова столь же простые, зато сказанные от чистого сердца.

Апастан с неохотой признавал, что рад хоть ненадолго покинуть Периллинен. Мог ли он допустить столь кощунственную мысль какие-нибудь четыре месяца назад? Но теперь, за время владычества кайбиганского наместника лорда Камписа, ему сделалось тошно в родном доме. Одно утешало его: забота о близких и о тех, кто нуждался в этом. Покинуть их было бы жестоко. И хотя недавно наместник перебросил почти весь гарнизон на юг, ближе к Маннискору, дышать в Периллинене легче не стало. Под вражеской властью, под сенью чужого знамени многим было не по себе.

В густой траве стрекотали и звенели цикады. Толстое белое облако спрятало солнце, навевая на вспотевшего путника сладостную тень. Ветер донес цокот копыт позади, с каждым шагом приближающийся. Апастан отошел к обочине дороги, пропуская всадника: судя по звуку, он ехал один. Но не проехал мимо молча, а окликнул:

— Доброго пути, отец! Благословите меня на дорогу!

— Да благословит и сохранит вас Превысший, добрый чело…

Слова застряли у Апастана в горле, когда всадник поравнялся с ним и придержал коня. Знакомые темные глаза весело сверкали на молодом загорелом лице, в густой бороде пряталась улыбка.

— Теман! Это ты?

Воин, одетый в домотканое сукно, как небогатый путник-горожанин, улыбнулся еще шире. Апастан хорошо помнил его: он вырос в Периллинене, а потом ушел вместе с многими другими служить в Эредеро под началом молодого графа. О последнем же Апастан не слышал ничего с тех самых пор, как граф приходил под видом нищего забрать отцовское завещание. Но теперь, при виде ближайшего соратника своего господина, Апастан ощутил, как сердце неистово трепыхнулось в груди.

— Рад, что вы меня узнали, отец Апастан. А еще я рад, что повстречал вас. Поистине, сам Превысший меня направил.

— Я даже не смею спросить тебя… — начал Апастан, но Теман угадал недосказанное.

— Да, можете не сомневаться. Время пришло. Милорд намерен освободить Периллинен — нынче же ночью.

— Милорд? Господин граф? Во имя Создателя, где же он был так долго? Мы уж боялись, что его и в живых нет…

— Вот это напрасно, — улыбнулся Теман. — Поверьте, отец Апастан, без дела господин граф не сидел, как и мы все. Душой он всегда был и будет с Периллиненом. Лишнего болтать я уж не стану, пусть милорд сам потом расскажет, коли пожелает.

— Что мы должны делать? — Апастан оживился, точно мальчишка. — Почти все воины ушли на юг, их отозвал герцог. Лорд Кампис, наместник, набрал пополнение из Мельто, Амневида и Ирвана, но можно не сомневаться, на чью сторону они встанут, если дойдет до боя. Кайбиганцев же осталось не больше сотни. Правда, они хорошо вооружены и постоянно несут стражу.

— Главное — не начните радоваться раньше времени, а не то все испортите, — наказал Теман. — Будьте начеку, не болтайте лишнего. Ночь сегодня будет безлунной и беззвездной. Снимите стражу на стене и откройте нам ворота — остальное мы сделаем сами.

— Я понял, Теман. Думаю, на кухне или у лекаря отыщутся нужные травы. Но… о Создатель, какую же трудную задачу ты мне задал! Как я смогу молчать и не обрадовать никого из наших людей? Ведь мы ждали этого часа, так долго ждали! Прошу тебя, передай милорду, что все до единого в Периллинене поднимутся на бой ради него.

— Амайран бы сказал: не ради него, а ради себя и Вербаннена…

Теман тоже осекся, словно сболтнул лишнее. Апастана же привлекло имя предводителя, о котором в Периллинене тоже были немало наслышаны.

— Неужели тебе знаком сам Амайран?

— Еще как, отец. — Теман вновь заулыбался до ушей. — Да и всем вам знаком. — Он расхохотался, видя, как Апастан меняется в лице. — А разве вы не догадывались, кто он? Кто же еще станет так яростно и преданно служить своей стране, если не граф ан Тойдре?

— Да благословит тебя Превысший, Теман! — Апастан со слезами на глазах ухватился за стремя воина. — Сегодня счастливейший день для всех нас! Передай господину графу, что мы все сделаем, как он велит. Стражу обычно сменяют за один переворот больших часов до полуночи, а в полночь мы отопрем ворота. И передай ему мое благословение.

— Непременно передам, отец. — Теман развернул коня, готовясь уезжать. — А вы помните, что я сказал. Не поднимите тревогу раньше времени. Прощайте, отец!

Пыль вскоре скрыла всадника, но Апастан так и глядел ему вслед, словно позабыв обо всех насущных делах. Отрывистое карканье ворона поблизости привело его в чувство, заставило встрепенуться. Не помня себя от радости, он продолжил путь в Мельто — и шагал теперь вдвое быстрее.

Если этот Амайран и есть молодой граф ан Тойдре, то Периллинен уже можно считать свободным. Правда, для этого придется потрудиться и челяди, но разве это не радость — послужить своему господину в столь благом деле?

Апастан вернулся в Периллинен до полудня — намного раньше, чем рассчитывал, когда уходил утром из дома.

* * *

Ночь выдалась прохладной и хмурой. Стяг на башне Периллинена уныло обвис. Недавно заступившие на пост стражи то и дело зевали и поглядывали вокруг из-за стенных зубцов, отстроенных после штурма. Порой эти каменные зубцы казались им мягче перины, но привычка следить друг за другом и вовремя доносить наместнику не давала дружно предаться отдыху. Только и оставалось глядеть на темные окрестности да ждать, когда колокол отобьет смену караула.

— Ну и щеррева ночка, — пробурчал один из стражей — Карав. — Вроде лето, а смерть как холодно, до костей пробирает. Нет бы днем стоять, когда и потеплее, и повеселее.

— А еще лучше — в замке отдыхать, — подхватил товарищ. — Да еще если протопить в комнате как следует, да кувшин пива рядом и закусить чего, да еще если не одному лежать, а с бабой…

— У тебя одно на уме, — оборвал третий. — Зато сколько живем здесь, на тебя ни одна баба или девка не глянула. А все потому, что ты жадный. Ни с товарищами поделиться, ни женщине подарить чего…

— Тише вы, — шикнул Карав. — Вроде идет кто-то. Не иначе, лорд Кампис вздумал проверить, как мы тут усердствуем.

По двору замка в самом деле кто-то шел. Ночная прохлада заставила неизвестного закутаться в плащ, но можно было разглядеть, что фигура невысокая и полная. Неудивительно: сам лорд Кампис ни за что не пошел бы ночью проверять посты, зато послать верных людей — читай, шпионов — вполне мог.

— Глянь, Карав, да это никак твоя женщина пожаловала! — сказал воин, приглядевшись. — Точно, она самая. И в руках что-то держит.

Пыхтя и отдуваясь, дородная Кера поднималась по лестнице на стену. На самом верху она отдышалась и перехватила поудобнее свою ношу. Послышался легкий плеск.

Воины переглянулись с ухмылками: от женщины тянуло кухонным теплом и стойким хлебным духом. У всех троих тотчас заурчало в животах, хотя голод не лишил их бдительности.

— Эй, ты чего сюда явилась? — шагнул вперед Карав. — Соскучилась, что ли?

— Напиться вот вам принесла. — Кера протянула свою ношу — это оказался большой кувшин, над которым вился парок.

— Из ума выжила, что ли, баба? — нахмурился воин и стрельнул украдкой в сторону темных окон наместника. — На посту запрещено пить. Наш брат мигом унюхает хмельной дух. А потом доложат лорду Кампису, и нам всю шкуру со спины спустят.

— Плохо же ты нюхаешь, — осклабилась Кера. — Тут хмельным и не пахнет. Добрый напиток — на сушеных яблоках да с медом. Даже остыть еще не успел. Да что с вас взять, мужики? — Кера неуклюже развернулась и зашагала обратно к лестнице. — Стараешься для вас, заботишься, а вам все едино.

— Эй, нет, стой! — дружно бросились за нею воины.

Карав опередил прочих и схватил Керу за плечи — осторожно, чтобы та не выронила кувшин.

— Ладно, давай сюда свой напиток. Ишь ты, и впрямь еще теплый! Самое то в такую мерзкую ночь.

Воины по очереди приложились к кувшину, шумно глотая, фыркая и утираясь рукавами. Вскоре кувшин опустел.

— Что ж закуски не догадалась принести, а? — посетовал воин. — Питье славное, да не наполнит брюхо надолго.

— Уж не обессудьте. — Кера подхватила кувшин, перекинула через руку полотенце, которым держала его. — Не беда: завтра вам будет хорошее угощение.

— А может, ты нас еще и по-другому согреешь? — шагнул вперед третий воин. — Карав щедрый, он поделится. А мы друг друга не выдадим.

— Вот я вам поделюсь! — Кера сердито запахнула плащ, едва не выронив пустой кувшин. — Только суньтесь, и я вас так согрею скалкой или ухватом, аж жарко будет! И ходите потом голодными.

Воины посмеялись от души, но приставать больше не стали: известное дело — не ссорься с поварихой! Когда стихли во дворе тяжелые шаги Керы и скрипнула чуть слышно кухонная дверь, все кругом вновь застыло. За минувшее время едва успели бы перевернуть малые песочные часы, а смена казалась такой далекой.

Ничто больше не тревожило полночную тишину, разве что подавала изредка голос ночная птица в восточном лесу. Разговоров вести не хотелось. Воины разбрелись по своим постам, где на них насел извечный противник — сон. Битва продлилась недолго, и враг одержал легкую победу над всеми тремя. Карав смутно услышал, как зазвенели на камнях упавшие копья товарищей, и в следующий же миг выронил свое и осел у ближайшего зубца. Гнев лорда Камписа и возможное наказание за нерадивость уже не казались страшными, хотелось лишь одного — спать. А потом мыслей не осталось.

* * *

— Пора, — сказал Апастан, прикрывая полой накидки масляный светильник в руке.

Четверо слуг — два лесоруба и два конюха — бросились к воротам. Пока они возились с запорами, Апастан поднялся на восточную стену замка, где беседовал с покойным графом в ночь перед штурмом. Став между зубцами, рядом с восстановленной башенкой и пушечной батареей, он высоко поднял светильник. И вскоре получил ответ.

Ответом стал дружный топот конских копыт и человеческих ног, темная волна, будто излившаяся из леса. Апастану показалось, что он различил блики света на броне и шлемах всадников и даже узнал в их предводителе своего господина. Сердце его затрепетало в груди, но не успел он вознести хвалу Создателю, как снизу раздался пронзительный крик: «Тревога!»

Всадники еще въезжали в ворота Периллинена, когда двор заполнился черными тенями. Прятаться теперь было ни к чему, и в руках у многих пылали факелы. Рыже-алые отблески носились по лицам людей, по топорам, ножам и вилам.

Двери замка распахнулись. Оттуда выскочили с десяток кайбиганцев, едва одетых, но вооруженных. Прежде чем они увидели угрозу, на них обрушилась челядь, топоры и вилы засверкали пуще прежнего и вскоре окрасились кровью. Два кайбиганских воина сумели прорвать кольцо слуг, убив троих. Тотчас их обоих сразили два всадника, что ворвались в ворота первыми.

— Господин граф! — пронеслось по толпе слуг, едва успевших покончить с врагами.

Больше Ойнору ан Тойдре не было нужды таиться и прятать лицо. Он восседал на своем вороном коне Берейме во дворе своего замка, блики пламени носились по его броне, с клинка стекала кровь только что убитого врага. Казалось, он искал слова — и не находил их. Глаза же его, в которых сверкал не только отсвет огня, говорили больше, чем самая горячая и пространная речь.

— Справа, Амайран! — во все горло завопил кто-то из пеших.

Со стороны кухни и прочих служб выскочили еще кайбиганцы, их рубахи и голые тела белели в темноте. Завидев во дворе толпу пеших и конных, воины с криками бросились назад. Не добежали — всадники по знаку предводителя отъехали в сторону, пропуская стрелков.

— Тяни! — приказал голос, который мог бы показаться смутно знакомым многим слугам и воинам-кайбиганцам. — Пускай!

Убегающих воинов настиг дождь стрел. Убитые и раненые повалились друг на друга, ни один не добежал до спасительного поворота. Оттуда летел шум голосов и звон оружия: прочие кайбиганцы оказались умнее и не спешили навстречу неминуемой гибели.

— В замок! — приказал Ойнор: он уже спешился и теперь оглядывал своих людей, которые следовали его примеру. — Эвод, возьми людей, пусть запрут ворота. Бритак, стрелков на стены. Теман, веди своих в обход. Прочие — за мной!

Большая часть воинов и слуг последовала за ним, остальных повел в обход замка, к дальним дверям, Теман. Слуги указывали путь к нынешним обиталищам кайбиганцев: те устроились в двух огромных помещениях на нижнем этаже нового крыла.

— Наверху есть воины? — спросил Ойнор.

— Только наместник и его стража, милорд, человек пять-шесть. Они в донжоне, в большой зале.

— Те, что здесь, не должны подняться наверх. Задержите их внизу. А я пока обезглавлю их там. — Ойнор указал мечом на лестницу, за ним последовали с десяток ближайших соратников.

Когда лестница почти осталась позади, из-за последнего поворота вылетели арбалетные болты. Ойнор поднял щит, болты с чавканьем застряли в нем, не причинив никому вреда. Прежде чем стрелки схватились за мечи, Ойнор с товарищами преодолели последние ступени и бросились в бой.

Это казалось горячечным бредом — рубить врагов под крышей собственного дома. Никаких чувств у Ойнора не осталось — его гнев и жажда мести сгорели в пламени Каннатана. Двоих он прикончил сам ударами в горло, с прочими расправились его товарищи. Вихрем он промчался по ведущей к донжону галерее, откуда забрал когда-то завещание отца — эти воспоминания тоже присыпал пепел прошлого. У двери в большую залу никого не было, но изнутри доносились звуки: осторожные шаги и звон стали.

Ойнор распахнул дверь — она оказалась не заперта, что слегка удивило его. Мельком он отметил, что висевшие на стене вышитые изображения отца и матери, как и штандарт с родовым гербом, сменило кайбиганское знамя, но это не вызвало в нем гнева. Посреди залы стоял лорд Кампис, наместник, кольчуга висела на нем, натянутая прямо поверх рубахи, придавая ему, наряду с всклокоченными волосами, вид разбойника. В правой руке он держал обнаженный меч, левая пряталась за спиной. Больше в зале не было никого: вся личная охрана наместника только что погибла на лестнице.

— Сдавайтесь, милорд, — произнес Ойнор. — Если не желаете, чтобы ваши люди понапрасну гибли там.

Он кивнул в сторону двери. Едва различимый шум и крики, что летели с нижнего этажа, подтверждали его правоту.

— А вы удачно выбрали время нападения, граф, — медленно ответил лорд Кампис, похоже, сразу понявший, кто перед ним. — Я догадывался, что однажды вы вернетесь сами вместо того, чтобы подсылать своих соглядатаев. Не трудитесь предлагать мне сдаться, я не верю в ваше милосердие. Но я предпочел бы умереть не как вор, в петле, а как воин — с оружием в руках…

Лорд Кампис говорил, затягивая время, — это Ойнор понял сразу. Да и левая рука за его спиной вряд ли пустовала. Прежде чем наместник договорил, движение плеч выдало его намерение. В следующий миг пущенный кинжал со свистом вспорол воздух.

Ойнор вскинул щит. Нацеленный ему в лицо клинок затрепетал, зажатый прочным каркасом. Не теряя времени, лорд Кампис бросился в атаку. На сей раз его намерения были ясны — он желал погибнуть в бою, но забрать врага с собой.

Первую атаку Ойнор отразил щитом и ушел в сторону, уводя противника от своих людей. Лорд Кампис оказался предсказуем — устремился за ним. Ойнор отбросил щит за спину, выхватил левой рукой кинжал и развернулся. Меч наместника вылетел из руки, а сам он вскрикнул и схватился за раненое запястье. В горло ему упиралось острие кинжала.

Лорд Кампис, видимо, умел проигрывать. Мгновение он смотрел в глаза победителю — и широко улыбнулся.

— Я узнаю этот прием, — процедил он, преодолевая боль в раненой руке. — Так бился покойный граф.

— Отец научил меня всему, что умел сам, — в тон ему ответил Ойнор, резко выдохнув. — Жаль, что вы забыли главное условие своего герцога: моя голова нужна ему на плечах, живой и говорящей. Думаю, вы знаете, для чего.

— Да, знаю, — бросил кайбиганец с ненавистью — казалось, больше к себе самому, чем к Ойнору. — Как знаю и то, что мой герцог жестоко ошибся.

— Надо спешить, милорд, — подал голос один из воинов в дверях.

— Верно. Взять его. — Как только приказ был выполнен, Ойнор убрал кинжал в ножны, вновь надел щит на руку. — Но не убивать и не калечить. А вам, лорд Кампис, — ибо вы более не наместник Периллинена, — я посоветую быть благоразумным.

Миновав галерею и перешагнув через трупы, Ойнор спустился по лестнице, следом его люди вели пленника. С каждым шагом лязг стали и крики, что летели снизу, нещадно били по ушам, точно там собрались за работой все кузнецы Вербаннена.

Схватка на нижнем этаже переросла в кровавую резню, бойцы сражались, стоя на трупах товарищей и противников. Кайбиганцы уступали числом нападавшим, но бились яростно, стараясь не столько победить, сколько убить побольше врагов. Из-за тесноты трудно было даже размахнуться мечом, поэтому в ход пошли кинжалы и ножи, у кого они имелись. Некоторые схватывались врукопашную и вместе, продолжая бороться, падали на пол, где их затаптывали товарищи или враги.

— Остановитесь, воины Кайбигана, если дорожите жизнью своего командира!

Ойнор оглядел заваленный трупами нижний зал, где крови на полу было почти по щиколотку. Кайбиганцы при виде пленного командира нехотя замирали с оружием наготове. Многие сперва добивали противников — или же сами падали под ударами.

— И вы тоже остановитесь, люди дома ан Тойдре и воины Амайрана!

Лишь когда прекратились все стычки и оружие в окровавленных руках опустилось, Ойнор продолжил, медленно спускаясь по ступеням:

— Здесь наша война окончена. Если этого не видит герцог Секлис, пусть это останется на его совести. Я не желаю смерти всем вам, — он оглядел кайбиганцев, перевел взгляд на лорда Камписа, — хотя вы захватили и ограбили мой дом, точно разбойники. Мне будет довольно освободить его. Уподобляться же вашему государю и грозить смертью всем воинам до одного я не стану. С лорда Камписа, как с дворянина, я возьму выкуп, пускай он сам определит его величину. Те же из вас, кто сдастся мне, будут вольны утром покинуть пределы Вербаннена и вернуться на родину. С одним условием: больше не переходить нашей границы с оружием в руках. Буде это условие окажется нарушено, я тоже отступлю от своего обещания пощадить вас. Выбирайте. Или пусть вам скажет свое слово лорд Кампис.

Ойнор сделал пленнику знак говорить. Тот молчал долго, сверкая глазами и оглядывая недавнее поле битвы. В душе его тоже шла сейчас битва, и нешуточная — но здравый смысл победил. Бывший наместник рассудил, что напрасные жертвы ни к чему.

— Все мы знаем, чего стоят обещания победителей, — произнес лорд Кампис не без желчи. — Но если граф ан Тойдре поклянется Превысшим Создателем, что не причинит нам никакого зла, то я прикажу вам, воины Кайбигана, сложить оружие и не поднимать его больше против людей Периллинена. Если же он даст клятву и потом нарушит ее, да падет проклятье и наша кровь на его голову и на всех его потомков.

— Отец мой сказал бы, что вам довольно слова графа ан Тойдре, — ответил Ойнор. — Если же ваши страхи и сомнения столь велики, то я клянусь. — Он поцеловал клинок своего меча. — Клянусь собственной честью и оружием, именем Создателя и гробом отца, что все кайбиганцы покинут Периллинен завтра поутру живыми и свободными. Но без оружия. Лорд Кампис же обретет свободу, как только будет доставлен указанный им выкуп.

Лорд Кампис посмотрел ему в глаза, перевел взгляд на своих людей. Вряд ли он искал в их лицах ответ, сомнения или согласие — скорее, делал вид, что размышляет, можно ли верить клятве врага. Наконец, он склонил голову.

— Приказываю всем сложить оружие.

Кайбиганцы повиновались осторожно, оглядываясь по сторонам, словно ожидали, что недавние противники тотчас накинутся на них, безоружных. Быть может, кто-то из них счел бы такой исход здравым, хотя и подлым, и при случае сам поступил бы так же. Некоторые же, казалось, были сыты войной по горло и ничуть не возражали против возвращения домой.

Периллиненской челяди пришлось гораздо труднее. Многие не скрывали недовольства приказом графа и с радостью добили бы пленных врагов. Однако никто не посмел пойти против воли господина. Лишь тихим ручейком струилась в толпе брань, едва различимая из-за грохота брошенного оружия и досадных вздохов. Вскоре в эту мешанину звуков вплелись стоны, мольбы и проклятья множества раненых — с обеих сторон.

— Отведите их в бывшую казарму, — приказал Ойнор. — Но перед тем заберите оттуда броню и оружие, если они там остались. Принесите им воды, пусть они перевяжут своих раненых. Сами же стерегите дверь и окна, хотя на вашем месте, — он обвел взглядом ряды пленных, — было бы глупо бунтовать или пытаться бежать. Я обещал отпустить вас утром — и отпущу. Не лучше ли отдохнуть перед долгой дорогой?

Воины повели лорда Камписа вверх по лестнице, чтобы запереть в верхнем ярусе донжона, как обычно поступали со знатными пленниками. Проходя мимо Ойнора, он наградил его пристальным взглядом, который трудно было понять.

— Лучше бы вы убили меня, граф, — бросил он. — Там, наверху, или прямо сейчас. Будь я на вашем месте, я бы вас не пощадил, даже ради самого богатого выкупа. Я не переживу вашего милосердия.

— Хотите уравнять меня с собой или с Секлисом? — ответил Ойнор. — Вам было бы радостнее, окажись я таким же? Нет, милорд. Я щажу вас не для того, чтобы унизить, не ради денег и даже не из великодушия. Кто-то должен остановиться первым.

Слова эти остались без ответа. Лорда Камписа увели наверх, раненых кайбиганцев внесли в низкую, окованную железом дверь. Похороны же убитых — с обеих сторон — обещали затянуться надолго. Среди слуг и воинов потерь было намного меньше, но в тесноте недавней резни многих просто затоптали свои же товарищи. Всем не нашлось бы места в молельне, поэтому те, кто уцелел в бою, принялись за скорбный труд — выносить тела убитых во двор. Прежде чем Ойнор успел отдать новые распоряжения, в распахнутые двери влетели тревожные крики.

* * *

Стрелков на стене Периллинена было человек пять — достаточно, чтобы снимать случайных беглецов. Бритак с Дасией и прочими присоединились к битве в замке. Эвод же, бросившись исполнять явный приказ, не позабыл о тайном: присмотреть за подозрительным товарищем. Ничего крамольного Мерал из Сиваона пока не совершил, и все же подозрения сделали свое дело. Каждый шаг, каждое слово его казались теперь Эводу верными доказательствами вины. Даже сейчас, когда Мерал, чуть ли не обгоняя, устремился вместе с ним запирать ворота. Любопытно, что конь его бежал следом за ним.

«Не иначе, надеется сбежать, — решил Эвод про себя. — С тех пор, как он прибился к нам, ему было не до отлучек, милорд об этом позаботился. Зато теперь — отличная возможность. Вот он и рвется к воротам. Ничего, поглядим еще, кто кого».

Несколько воинов, в том числе могучий новобранец Овер из Эрбе, мчались к воротам вместе с ними. В это время оба отряда сражавшихся скрылись в замке. От криков и лязга оружия, казалось, содрогнулись сами стены.

— Надо бы помочь нашим, — сказал кто-то из воинов. — Здесь-то чего возиться? Долгое ли дело — закрыть ворота?

— Если и выскочит кто, стрелки вмиг снимут, — поддержал Овер.

— Тогда вы ступайте, — предложил Мерал — как показалось Эводу, весьма оживленно, — а я пока запру.

— С какой стороны? — тихо бросил ему Эвод.

Мерал вытаращился, хотя Эвод заметил даже в темноте, как напряглось его лицо. Кроме них двоих, у ворот остались Овер и еще двое новобранцев, не считая стрелков на стене. Слова Эвода заставили тех, кто расслышал их, немало удивиться.

— Думал, никто тебя не раскусит? — продолжил десятник. — Амайран давно все понял, и не только он. Так что никуда ты не сбежишь и ни о чем не расскажешь. Овер, запирай ворота! А ты, шпион, бросай оружие. И не поглядывай так на своего коня, не уйдешь.

— Напрасно… — бросил Мерал.

Эвод едва расслышал его. Он шагнул к Мералу, намереваясь обезоружить его, и в тот же миг упал ничком, пораженный в глаз длинным тонким кинжалом. Лже-новобранец из Сиваона не раз показывал, насколько блестяще им владеет. Показал и сейчас — никто даже не заметил движения.

Мерал вскочил в седло и вылетел за ворота. Новобранцы же так растерялись, что не успели остановить его. Овер тем временем закрыл лишь один створ и не увидел убийства товарища, зато вовремя сообразил, что делать. С необычайной для своего сложения быстротой он кинулся на беглеца, свалив на землю и коня, и всадника. Подниматься он не стал, но решил вместо этого придавить собой Мерала. Короткий тычок в жилу на могучей шее великана успокоил его навсегда.

Конь вскочил на ноги, зафыркал, чуя мертвеца. Не касаясь стремян, Мерал запрыгнул в седло и помчался к южной дороге. Из ворот и со стены полетели крики: «Стреляй!» Несмотря на темную ночь, стрелки на стене натянули луки, прислушиваясь к топоту коня.

— Вроде упал, — сказал один. — Я видел, как тень в седле дернулась.

— Нет, поднялся — вон скачет, — указал другой. — Теперь не достанем. Да и толку — темень-то какая, а на нем кольчуга.

Удрученные стрелки спустились со стены. Товарищи их, всполошенные побегом, вернулись, с трудом затащили во двор тело Овера: он еще дышал, но стремительно истекал кровью, уже не в силах говорить. Эвод был убит наповал.

— Чтоб ему провалиться, шпиону проклятому, — проворчал один из воинов, пока возился с тяжелыми створами. — И как только ухитрился? Овер такой детина был, а он его одним ударом прикончил!

— А еще врал, щеррев сын, что он из Сиваона, — отозвался другой, который сам был родом из окрестностей разоренного города.

— Он так же из Сиваона, как ты — из Урбнисса Хиризийского, — бросил подошедший Теман, у которого были свои причины тревожиться — в бою получил тяжелую рану его отец.

Поскольку битва в замке закончилась, воины и слуги выходили во двор. Вскоре весть о бежавшем лазутчике оказалась у всех на устах и изрядно поумерила общую радость. Среди всей этой суматохи на крыльце показался Ойнор.

С болью смотрел он на тела погибших товарищей, не раз доказавших свою доблесть и преданность в десятках стычек. И вот награда — погибнуть не в честном бою, а от подлого удара исподтишка, от кинжала шпиона.

Не было ничьей вины, кроме его собственной. Каких доказательств он искал, зачем медлил? Нужно было как следует прижать Мерала, даже пригрозить ему смертью и вынудить сознаться. Но что, если бы он не сознался? Ойнор содрогнулся мысленно: ни разу он не приказывал мучить пленных и не дозволял этого своим людям, поскольку противился подобному всей душой, как бы ни была сурова военная нужда. Отчасти он радовался, что до такого не дошло. Хотя чему здесь радоваться?

Вновь победа обернулась горечью и болью. Будь Ойнор тем, кем был четыре месяца назад, он дал бы волю чувствам. Теперь же, отбросив вину и сожаление, он задумался о другом.

Куда мог направиться лазутчик? С теми вестями, какие он везет, только к герцогу Секлису — долго же им обоим пришлось ждать! Зато теперь ожидание вознаграждено сполна. Секлис узнает, кто такой Амайран и где он сейчас. Узнает о том, где прячется Эвлия и его собственная дочь в придачу. Пускай война идет неважно — отступать он не намерен. Несомненно, он попытается получить все сразу, пронзить одной стрелой двух уток. «Даже больше», — невесело усмехнулся Ойнор про себя. И как же поступит Секлис?

Ойнор ощутил, как в голове вновь делается тесно от бешеных мыслей, а в груди — от противоречивых чувств. Нет, сейчас не время. Воины устали после дороги и битвы, им нужен отдых. Кроме того, их слишком мало, чтобы остановить войско Секлиса, пускай изрядно поредевшее. Пополнение из окрестных земель не поможет, даже самое решительное и отважное. Здесь нужны умелые воины, много. А взять их можно лишь в одном месте.

Вырвавшись из дум, Ойнор увидел, что все уцелевшие после боя выходят во двор и смотрят на него. Служанки и подростки в бою не участвовали, но сейчас приостановили свои хлопоты о раненых, чтобы послушать молодого господина. Ойнор оглядел их всех в свете принесенных факелов. Ночь потускнела, налетел откуда-то ветер, шумно колыхнул стяг на башне — чужой стяг.

Последняя ночь Дуба и Ворона над стенами Периллинена.

— Я благодарю всех вас, — медленно произнес Ойнор. Голос его разлетелся по всему двору. — Те же, кто отдал сегодня жизнь, освобождая Периллинен, не будут забыты. Нам предстоит сделать многое, чтобы вернуться к прежней жизни, хотя прежней она уже не будет. Да и война еще не окончена. Если мне вновь придется покинуть вас, знайте: я непременно вернусь. Не стану говорить долго — вы все устали и заслужили отдых. А сейчас разместите моих людей и позаботьтесь о раненых. Думаю, похороны погибших можно отложить до утра.

Ойнор склонил голову, слуги ответили низкими поклонами и разошлись под тихо журчащий ручеек беседы. Те воины, что были родом из Периллинена и его окрестностей, повели товарищей устраиваться на ночлег. Глядя вслед им, Ойнор ощущал неловкость и недоумение новобранцев — и сам разделял их чувства. Воины его сотни, покинувшие когда-то Эредеро вместе с ним, пойдут за ним куда угодно, хотя их осталась едва половина. Может ли он принуждать новобранцев, что примкнули к Амайрану, народному вождю, служить графу ан Тойдре? «Пусть решают сами», — сказал он себе, чувствуя, что сознание плывет от усталости. Но даже сейчас на нее не было времени.

В большом покое внизу, куда снесли всех раненых, булькали на огне котлы, запах трав мешался с тяжелым духом крови. Нельте, хлопотавшая вместе со служанками, подняла голову от полотна, которое резала на бинты, и по-особому улыбнулась Ойнору. Он едва нашел в себе силы ответить кивком, не придав значения ее улыбке.

Сидящий в дальнем углу Теман бросился ему навстречу. Сам десятник был ранен в шею, но, казалось, едва замечал это. Его запавшие глаза потемнели еще пуще от беспокойства. Ойнор поневоле ощутил боль в сердце — он понимал, что тот чувствует сейчас. Прочтя в глазах Темана немой вопрос, он поспешил ответить:

— Нет, возвращайся к отцу — сейчас твое место рядом с ним. — Ойнор сдержал тяжелый вздох. — А на заре, как только кайбиганцы уйдут, всех командиров ко мне. И будьте готовы к отъезду.

— Да, милорд.

Теман с явным облегчением поспешил вернуться к раненому отцу, мать его трудилась вместе с прочими женщинами. Ойнор же, осторожно переступая через лежащих на полу раненых, подошел к Апастану, который совмещал обязанности священника с долгом сиделки. Завидев Ойнора, он едва не выронил из рук чашу с целебным настоем.

— Ох, милорд, на вас же лица нет! В чем только душа держится. Ступайте отдыхать, мы уж здесь сами справимся.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Ойнор, поневоле вспоминая свою предыдущую встречу с Апастаном. — Но мне не уснуть нынче ночью. Прошу вас, оставьте ненадолго свои труды и отоприте молельню и склеп. Я исполнил свою клятву, которой вы были свидетелем. Сейчас я желаю говорить с отцом.

* * *

Рано поутру ворота Периллинена вновь распахнулись. Безоружные кайбиганцы, снабженные достаточным количеством припасов на дорогу, потянулись на север, к границе. Их сопровождал небольшой конный отряд. Тех раненых, что пережили ночь, несли на носилках, хотя это не замедляло воинов — напротив, они старались идти как можно быстрее. В их числе были и трое дозорных, Карав и его товарищи, которых опоили ночью сонным зельем: они проспали всю битву и теперь недоумевали, как так вышло. Оставалось только честить на все лады подлых периллиненских слуг, женское коварство и собственную глупость.

Ойнор созвал совет в большой зале донжона. На стене вновь висели знамена графов ан Тойдре и семейные портреты, снятые по приказу завоевателей. Все недавние ошибки и тревоги остались позади. Ойнор знал, как поступить, — и готовился действовать.

Предательство Мерала обсуждали недолго, больше скорбя по товарищам, которые стали его жертвами. Ойнор перевел беседу в нужное русло, озвучив свои недавние размышления:

— Что он узнал? Узнал, где скрывается Амайран, узнал его настоящее имя, узнал, что моя сестра в Мельтанском монастыре. Затем… Он ведь мог слышать нашу беседу с тем кайбиганцем, Эттерфольгом?

— Слышал, слышал, — поддакнули несколько голосов. — Помню, он все крутился поблизости. Тогда-то никто не придал значения…

— Неважно, — прервал Ойнор. — И когда я отослал Ниеру и ее мать с Кэлемом, он тоже был рядом. Что ж, богатую добычу он доставит Секлису! Все собрались в одном месте: Эвлия, Ниера, да в придачу его же собственная дочь-беглянка, из-за которой разрушился союз с Ходанном. Что бы вы сделали на его месте?

— Ну, будь у меня еще чуток поменьше совести, милорд, — сказал Бритак, — я бы разнес монастырь из пушек по камешку и захватил всех. Но не каждый решится на такое. Даже Секлис.

— Да это надо совсем выжить из ума! — возмутились прочие. — Пойти на монастырь!

— И все же он может пойти, — прервал Ойнор нестройный гомон голосов. — И наверняка пойдет. Для него это последняя надежда заполучить то, что он так давно ищет. С монастырем будет проще справиться, чем с Амайраном. Кроме того, он рассудит верно: в монастыре не только моя сестра и невеста, но и тетка — настоятельница. Угроза всем дорогим мне людям заставит меня сдаться и раскрыть ему все тайны — так решит Секлис. И, быть может, окажется прав, — прибавил он не без горечи.

— Значит, надо защитить монастырь, милорд, — сказал Теман. — Отсюда до него не так уж далеко, доберемся в несколько дней.

— Наших сил не хватит для защиты, — прервал Ойнор новый гомон — на сей раз довольный. — Орудий у нас мало, тогда как у Секлиса намного больше, и он наверняка привезет их под стены монастыря. Да и нашим людям, как бы храбры они ни были, не равняться с кайбиганцами числом. Мы брали верх в коротких стычках, но ни разу не давали крупного боя.

— И как же быть?

Ойнор продолжил медленно, словно сомневаясь, что воины поддержат его решение:

— Мы можем раздобыть еще людей. У герцога Фандоана. Если я верно угадываю замыслы Секлиса и расскажу о них его светлости, он двинет войско на монастырь. Если мы одержим победу, этот бой может окончить войну.

— Но мы не можем открыто присоединиться к герцогу, милорд, — сказал Теман, прочие десятники поддержали. — После того, что было в Эредеро. А ведь лорд Те-Сапари сейчас в ставке его светлости. Он наверняка уже ославил вас, да и всех нас, изменниками. Что будет, если вы явитесь туда?

— Явлюсь, — ответил Ойнор, хотя его бросило в жар от собственных слов. — Явлюсь и сдамся на милость герцога. Сейчас не время для судов и казней. Если он захочет покарать меня, пусть — но после победы.

— Так надо сказать ему, что вы и есть Амайран, милорд, — заметила Дасия. — Как у него после этого поднимется на вас рука? Дураком будет, если вздумает вас карать.

Десятники разразились нестройными возгласами: «Верно!», «Пусть только попробует!» Ойнор улыбнулся не без смущения, ибо не желал раскрывать перед герцогом истинное лицо Амайрана, а если и желал порой, то не знал, как и когда. А потом смущение исчезло, и он осознал, в чем его подлинная сила.

— Значит, — заговорил он, оглядев всех, — сегодня же выступаем в ставку герцога. Остается решить еще одно. Те, кто присягал Вербаннену вместе со мной, станут и далее повиноваться мне. Но вправе ли я принуждать тех, кто вступил в войско Амайрана, служить графу ан Тойдре? Пойдут ли они за мной?

— Пойдут, милорд, еще как пойдут, — с прежней уверенностью заявила Дасия. На лице ее появилось странное выражение — словно она была сейчас по-настоящему счастлива. — Вы — Амайран, как бы ни звались по правде. И все мы готовы бить кайбиганцев под вашим началом. Вот увидите, ни один не откажется, иначе чтоб мне промахнуться по первому же щерреву сыну!

Последние слова вызвали общий смех, гулко облетевший залу. Сама Дасия тоже улыбнулась, и Ойнор ощутил — ощутил всей душой, всей своей сущностью — что ее устами ему отозвались сейчас все его люди. Не было больше смысла судить да рядить — главное уже решено. Ойнор велел командирам собирать людей, а сам ушел ненадолго в покои, порога которых давно не переступал.

Он вышел на крыльцо замка, облаченный поверх брони в цвета рода — синее одеяние, расшитое золотом. Двор вновь был полон людей, даже те, кто занимался погребением погибших, оставили на время свой горестный труд. Глядя в глаза своим воинам, Ойнор понял, что Дасия оказалась права: все они в самом деле пойдут за ним туда, куда он их поведет.

— Вижу, что вы готовы к походу, — сказал Ойнор. — Выступаем немедленно. Герцог Фандоан ждет нас и наших вестей. Вы же, — обратился он к челяди, — не сетуйте, что я вновь оставляю вас. Мне должно закончить мою войну, чтобы у Периллинена появилась молодая хозяйка и чтобы под своды его вернулась вновь моя сестра. Ради этого я и стану биться.

Из толпы слуг послышались благословения, пожелания удачи и доброго пути и слабые всхлипывания женщин. Стоящий впереди Апастан воздел руки, призывая на воинство молодого графа благословение Превысшего Создателя и всех святых. Когда священник умолк, вперед вышла Нельте, держащая в руках огромный сверток.

— Мы все будем ждать вашего возвращения, милорд, — сказала она своим певучим голосом. — Вашего и леди Эвлии. Так примите вместе с добрыми пожеланиями этот дар от всех нас. Недолжно графу ан Тойдре идти в бой без родового знамени.

Нельте развернула свой сверток. Все поневоле прищурились — столь ярко засверкали в лучах утреннего солнца Золотые Длани и Венец, оттененные глубокой синевой плотного шелка. Под восхищенные шепотки вокруг и звон собственных шпор Ойнор спустился с крыльца и, преклонив колено, поцеловал знамя.

— Древко! — приказал он.

Тотчас принесли древко. Ойнор сам надел на него знамя, потом подозвал Темана.

— Держи, — сказал он, вручив воину стяг. — Отныне ты — мой знаменосец.

Шепот превратился в ликующие крики, от которых, казалось, содрогнулись стены Периллинена, замок и сама земля под ним. Ветер развернул знамя, тяжелая ткань сочно прошелестела, венец и ладони засияли еще ярче. Разрумянившийся Теман цвел такой гордостью, что его мать приосанилась и торжествующе поглядела на своих соседок.

— Возвращайтесь с победой, милорд! — крикнула одна из женщин. Крик подхватили все слуги во дворе.

— И с невестой! — звонко крикнули на весь двор Набан и Мостен, сыновья Апастана, что стояли здесь же.

— Непременно, — с улыбкой ответил Ойнор, вдевая ногу в стремя. — Во имя Золотых Дланей!

Длинной колонной — сперва конные, затем пешие — войско графа ан Тойдре вылилось из ворот Периллинена. Неспешно плыло по небу солнце, ветер трепал волосы и плащи воинов и сине-золотое знамя над их головами. Царящее кругом лето, готовое баловать землю и дарить ей новый урожай, полнилось духом жизни и победы.