Мистер Барроу: Закаты над Йоркширом (гет)

Четвертого августа 1914 года солнце встало над Йоркширом нестерпимо ярким, будто решив напоследок выжечь все тревоги. Воздух в коттедже у мельницы, куда Томас и Гвен пришли на рассвете, был густым, спертым, пахнущим пылью, нагретым воском и лавандой от вчерашней срочной партии для госпиталя. Никаких белых платьев, фат или гирлянд. Гвен стояла в своем лучшем платье — темно-синем шерстяном, простом, но аккуратно отглаженном, с белым воротничком. Единственным намеком на праздник была скромная веточка живой лаванды, приколотая у горловины. Томас — не во фраке слуги, а в своем единственном приличном костюме, темно-сером, слегка поношенном на локтях, но безупречно чистом. На мизинце его левой руки тускло поблескивало простое серебряное кольцо — близнец тому, что он вчера надел Гвен. Знак их выбора перед бездной.

«Готовы?» — спросил Томас, его голос звучал чуть громче обычного в тишине цеха. Гвен поправила веточку лаванды, ее пальцы на мгновение коснулись серебряного кольца на безымянном пальце. В ее глазах читалась не романтичная взволнованность, а сосредоточенная решимость, как перед важной сделкой.

«Готовы, — кивнула она. — Чем скорее, тем лучше. Пока мир еще не рухнул окончательно.»

Их свидетелем была только миссис Хьюз. Экономка пришла рано утром, ее лицо было серьезным, но в глазах светилось редкое тепло и понимание. Она не задавала лишних вопросов, лишь молча поправила складку на платье Гвен. «Церковь Святого Михаила в деревне. Пастор Уитни ждет к девяти, — сказала она тихо. — Машина мистера Бренсона у мельничного ручья.»

Бренсон ждал у старого, пыльного «Даймлера», доставшегося поместью от прежнего хозяина. Его лицо, обычно сдержанное, было необычно оживленным, в глазах горел огонек солидарности с теми, кто бросал вызов условностям. «Леди Сибил передала наилучшие пожелания, — сказал он, открывая дверцу. — Она… сожалеет, что не может присутствовать лично.» Его взгляд скользнул по их простым одеждам, по отсутствию помпы, и в нем читалось одобрение.

Дорога в деревню пролегала через поля, золотые от созревшего зерна. Тишина в машине была напряженной. Не от неловкости, а от осознания шага в неизвестность. Томас смотрел в окно, но видел не пейзаж, а лица мужчин в мундирах, окопы, грязь. Всего через несколько дней… часов? Гвен сидела прямо, ее рука лежала поверх его, серебряные кольца соприкасались. Прохладный металл был якорем в море тревоги.

Церковь Святого Михаила была крошечной, древней, пахнущей камнем, воском и сыростью. Пастор Уитни, пожилой, с добрыми глазами в морщинках, ждал их у алтаря. Его взгляд был полон сочувствия и понимания — он видел слишком много поспешных свадеб в последние дни. Кроме них и миссис Хьюз, в церкви были только старая миссис Тэтчер, прибиравшая у подсвечников, да пара деревенских старушек, молившихся на задней скамье. Их приглушенный шепот был единственным звуком, нарушающим торжественную тишину.

Церемония была краткой, лишенной пышности. Голос пастора, читавшего слова обета, звучал глухо под низкими сводами. Когда настала очередь кольца, Томас достал его, и на ладони лежало простое серебряное кольцо. Никаких камней. Никакой гравировки. Только чистый, тусклый металл, символ их мира — мира слуг, мира труда и скромных надежд.

«Этим кольцом я тебя венчаю…» — голос Томаса не дрогнул, но в нем слышалась вся глубина обещания, которое он давал не перед Богом или обществом, а перед ней одной. Он надел кольцо на палец Гвен. Теперь их связывали два простых круга — партнерство и брак. Гвен повторила обет, ее голос был тихим, но кристально ясным. Ее пальцы крепко сжали руку Томаса.

«Объявляю вас мужем и женой, — прозвучал голос пастора. — Что Бог сочетал…»

Их первый поцелуй как супругов был коротким, сдержанным, больше касанием губ, чем страстью. Но в нем была вся сила их союза — практичность, преданность, общая решимость выстоять. Миссис Хьюз смахнула слезу уголком платка. Бренсон у входа тронул козырек.

Они вышли из прохладной полутьмы церкви в ослепительное утро. Солнце било в глаза. И тут их настиг звук. Не колокольный звон, а гудок автомобиля, мчавшегося по главной улице деревни на бешеной скорости. Шофер, мальчишка-рассыльный из почты, высовывался из окна, размахивая газетой, и кричал что-то хриплым, надорванным голосом. Слов было не разобрать, но интонация визгливая, истеричная, резанула по нервам.

Бренсон, стоявший у «Даймлера», нахмурился. Он сделал шаг навстречу мчащейся машине. Рассыльный, увидев его, резко затормозил, подняв тучи пыли.

«Война! — захлебываясь, выкрикнул мальчишка, тыча пальцем в заголовок газеты. — Германия! Бельгия! Англия вступила! Объявлена! Сейчас по радио передавали!»

Слово «война» повисло в раскаленном воздухе, словно удар грома при ясном небе. Звонок велосипеда почтальона, доносившийся с другого конца улицы, внезапно смолк. Старушки на крыльце бакалейной лавки замерли, прикрыв рты руками. Миссис Хьюз побледнела, ее рука инстинктивно сжала сумочку. Даже пастор Уитни, вышедший проводить их, застыл на пороге церкви, его лицо стало восковым.

Томас почувствовал, как рука Гвен судорожно сжала его пальцы. Холод рук смешался с холодом ужаса, пробежавшим по его жилам. Август 1914. Пришел. Знание стало реальностью, грубой, неумолимой. Он встретил взгляд Гвен. В ее карих глазах не было паники. Был шок, мгновенная боль — и тут же, как сталь, закаляющаяся в холодной воде, та самая упрямая решимость, что заставила ее когда-то учиться стенографии.

«Так оно и началось, — прошептала она, и ее голос, тихий, был слышен в внезапно наступившей звенящей тишине деревни. — Наша война тоже.»

Томас кивнул, обхватив ее руку обеими своими. «Наш фронт — здесь. И мы уже на нем.»

Бренсон подошел, его лицо было мрачным. «Надо возвращаться. В Даунтоне… будет переполох.»

Обратная дорога казалась короче. Поля, еще недавно казавшиеся идиллией, теперь выглядели уязвимыми. Ветер донес глухой, ритмичный гул — не грозы, а артиллерийской подготовки где-то далеко на побережье? Или это билось сердце в груди?

Даунтон встретил их непривычной суетой. Слуги метались по двору, лица перекошены тревогой. Из открытого окна библиотеки доносился повышенный голос лорда Грэнтэма. У парадного подъезда стоял Мэтью Кроули в уже слегка помятом, но новеньком офицерском мундире. Леди Мэри была рядом, бледная как мрамор, но державшаяся с ледяным самообладанием. На ее пальце сверкнуло крупное бриллиантовое кольцо — их помолвка, как и предсказывала Вайолет, состоялась стремительно.

Мэтью увидел подъезжающий «Даймлер», его взгляд скользнул по Томасу и Гвен, вышедшим из машины. В его глазах — растерянность юноши, внезапно ставшего солдатом, и тень понимания: Их выбор был иным. Он коротко кивнул, больше машине и Бренсону, чем им, и отвернулся, что-то снова говоря Мэри.

Томас и Гвен прошли через черный ход. В лакейской царил хаос. Анна пыталась успокоить рыдающую Дейзи. Уильям, смертельно бледный, тупо смотрел на листок с призывными предписаниями в дрожащей руке. Карсон стоял посреди комнаты, его монументальная фигура казалась единственной опорой в рушащемся мире, но на лбу блестели капли пота.

«Барроу! Доусон! — его бас прорвался через шум. — Где вы пропадали? Весь дом с ног на голову! Война! Вы слышали?!» Его взгляд упал на них, оценивающе, и вдруг задержался. Возможно, он заметил необычную собранность Гвен, отсутствие паники. Или блеск серебра на ее руке, лежавшей на рукаве Томаса. Или то же серебро на пальце Томаса. Карсон на мгновение смолк, его проницательные глаза сузились. Что-то — понимание? Догадка? — мелькнуло в них, но было мгновенно задавлено грузом более важных забот. «Ладно! Барроу, с вами поговорю позже о вашем… статусе. Сейчас всем — по местам! Порядок должен быть! Особенно сегодня!»

Томас кивнул. «Разумеется, мистер Карсон.» Его рука незаметно коснулась руки Гвен. Их взгляды встретились на долю секунды. В них не было страха перед Карсоном. Был холодный расчет, выкованный в горниле только что начавшейся войны. Они прошли в коридор, направляясь к своим обязанностям. На столе в лакейской лежала груда свежих газет. Гигантские заголовки кричали: «ВОЙНА!», «БРИТАНИЯ ВСТУПАЕТ!», «КОРОЛЬ ОБРАЩАЕТСЯ К НАЦИИ!».

Гвен остановилась, ее взгляд упал на другой листок, скромно лежащий под рыдающей Дейзи — список срочных заказов из госпиталя Св. Луки. Крем для рук — 150 банок. Мыло дегтярное — 200 брусков. Лосьон — 100 флаконов. Цифры были вдвое больше вчерашних.

Она подняла глаза на Томаса. Ни слова не было сказано. Никакой декларации. Просто взгляд. В нем читалось все: страх за будущее, боль за тех, кто уйдет, тревога за их тайны. И — непоколебимая воля. Воля делать то, что они могут. Созидать. Помогать. Выживать.

Томас ответил едва заметным кивком. Его пальцы сжали край стола, где серебряное кольцо тускло блеснуло в полосе света из окна. Их свадьба длилась минуты. Их война только началась. Они были мистер и миссис Барроу. И их место битвы было здесь — в пахнущем воском леднике, в цехе у мельницы, в тихой войне за свое место и свое будущее под грохот пушек, грядущих с континента. Он взял список заказов и протянул Гвен.

«Пора работать, миссис Барроу, — сказал он тихо, и в его голосе прозвучала нежность, прикрытая деловитостью. — У нас первый бой.»