Меня зовут Рагдай (джен)

«За далью даль, за мглою мгла,

И я до чёртиков устал,

А путеводная звезда

Мне не сулит уже причал». (Ясвена)

Зима перевалила за середину, проморозив насквозь старый замок в горах Каэдвена. Самая длинная ночь минула, прошел праздник последнего дня года. Горел огонь в камине, долго еще светились угольки в медленно остывающем пепле. Эскель и Ламберт вышли во двор, поплотнее завернувшись в теплые плащи, остановились у ворот.

— Ну что, идем, поищем?

— А ты уверен, что найдем? Там снегу намело — по самую задницу провалимся. Ты помнишь место, где вы с Койоном нашли Рагдая?

— Помню. Найду. — Эскель отвечал короткими фразами, будто силой выталкивая их из промороженного горла. Несколько дней назад ведьмак дурно себя почувствовал — и по сей день не мог отделаться от омерзительного скребущего ощущения в груди и глотке, будто какая дрянь туда забралась и дерет когтями. Ведьмаки не болеют, это общеизвестный факт — но Эскель после памятной встречи с лешим стал более уязвим. Слишком много сил тогда ушло, чтобы избавиться от чужеродной сущности, выскрести из тела и души гнилые древесные корни. А может, что-то и осталось, поселилось в нем, раскинуло свои путы на слабо бьющемся сердце, тянуло силы — понемногу, по капле.

— Ты чего хрипишь, как удавленник? Все еще горло болит? Глотнул бы чего...

— Не могу больше, у меня противовоспалительные зелья скоро с конца закапают.

Ламберт фыркнул и покачал головой.

— Да я не про лекарство! Во, у Весемира из запасов увел! — из кармана куртки показалась круглая латунная фляга.

— Не хочу, и так тошно. Держи факел, не вижу нихрена.

Братья поднялись на холм, Эскель внимательно огляделся, повел носом и досадливо чихнул.

— Да чтоб тебя, будь здоров!

— Не дождешься. Так, вот это место.

Эскель вспомнил — и правда, именно за этими камнями он увидел неподвижное тело чужака — замерзшего, раненого, умирающего и совершенно ничего не помнящего. Порой Эскель завидовал Рагдаю — как бы ему хотелось так же ничего не помнить о своем прошлом. У него больше не было будущего — какое будущее у ведьмака? Только настоящее ехидно скалилось в выпуклом зеркале — глубоким шрамом, тяжелым каменным взглядом золотых глаз, тонкой режущей усмешкой. Эскель не любил зеркал — и они отвечали ведьмаку взаимностью. Шрамы — гордость мужчины, но только не те, что невидимы глазу, и не хотел бы Эскель встретиться лицом к лицу со своей душой, отразиться в черном кристалле всевидящего Творца и увидеть все то, что превратило его душу в густой липкий пепел. Не о чем сожалеть — ведьмаки на покой не уходят, разве что на вечный. Но отчего же так горько, так тоскливо сейчас, в эти дивные ночи, когда и короли, и кмети празднуют рождение юного года, гуляют и пляшут, и даже в самой бедной хижине порой веселее, чем во дворце.

— Эскель!

— Чего орешь? Я думаю.

— Да так... лицо у тебя сейчас было, будто помер кто...

Ламберт уже развел бурную деятельность — знаком Игни он растопил снег вокруг камней и теперь ползал на коленях, шаря руками по земле, заглядывая под каждый камушек и пылинку.

— Темно, как у лешего в... дупле! Мы так до второго Сопряжения искать будем. Я точно же помню, что их было две! Потерять он мог ее только здесь.

Эскель сбросил с себя тянущее к земле марево дурных воспоминаний и присоединился к товарищу. Несколько минут слышалось только сосредоточенное шуршание, стук камешков, возня и ругательства.

— Ламберт! Нашел! Вот она! — ведьмак со шрамом ловко пнул попавший под ноги осколок скалы и сунул руку в щель между камнями. — Бррр, холодина. Держи.

В грязную ладонь Ламберта упала серебряная серьга с гранатами.

— Ух... спасибо, брат. Спасибо! Теперь мы точно сможем его вернуть! Меригольд, благослови ее душу ихняя бабская богиня, привезла нам книгу монолитов! Видать, уговорила она Тиссаю или кто другой подсобил. Вчера как раз отдала Весемиру и уехала, вернется через неделю, я все слышал. Нужно было только что-то — какую-то вещь, которую носил Рагдай, его вещь из того мира. И кровь — но крови-то везде предостаточно, мало мы ее на "Мучильне" пролили! Теперь мы сможем провести обряд и открыть портал. Мы вернем его, брат, слышишь!

Ламберт побежал вперед к воротам, сжимая серьгу в кулаке, а Эскель присел на камень, глядя в ледяное равнодушное небо.

— Вернем, Ламберт. Обязательно вернем. А есть ли тот, кто вернет мне — меня?

Звезды молчали.