ГП и Ткач-недоучка (гет)

Правильно говорят, что утро добрым не бывает. Я вырвался из кошмара под хрип умирающей Линды, вскочил, брошенная у постели обувь разъехалась вместе с ногами, которые на неё так неудачно попали, и пол радостно прыгнул мне в лицо. Старый ковёр-пылесборник удар смягчить не сумел, зато выбросил целое облако пыли, которая немедленно забилась в глаза, нос, уши. Чихая и плача, я бросился в умывальник как был, нагишом, и долго высмаркивал чёрные сопли в раковину, пока окончательно не проснулся. Так я и вернулся в комнату — взбодрённый утренним моционом и нечаянной дыхательной гимнастикой.

Увлечённо растирая волосы полотенцем, я услышал за спиной какой-то сдавленный возглас, машинально обернулся, и увидел стремительно розовеющую Джинни. Господи, мне здесь вот только этой старлетки не хватало!

— Привет, — бросил я, продолжая вытираться. — Что-то неожиданное увидела?

— Нет... Да!.. — моя подруга по фан-клубу Поттера подняла заблестевшие глазки на уровень головы, встретилась взглядом. — Я пришла сказать, что завтрак сегодня будет на час позже, там братцы с навозными бомбами пошутили утром.

— О, спасибо! — отреагировал я на эту новость. — Спасибо, что предупредила. Небось, запах убрать не можете?

— Ага, — Джинни вновь съехала глазами вниз, однако я успел спрятать своё «второе Я» в трусы. — Мама на них до сих пор ругается!

— А что Сириус? Он ведь хозяин дома, его заклятия в родных стенах всегда мощнее чужих.

— Сириуса найти не получилось. Он куда-то пропал. Кричер ничего не говорит, а старуха на портрете только ругается.

— Он ведь не выходит из дома?

— Нет, мама говорит, что он это директору пообещал, чтобы снова в Азкабан не попасть. Наверное, где-то закрылся, ищи его теперь. Мама говорит, что его Люпин найдёт, когда на завтрак вернётся, а пока она там «ветродуй» повесила, чтобы в коридоре можно было дышать.

— Ну что ж, неплохое решение проблемы. Хорошо, Джинни, спасибо, что предупредила. Пока.

— Э-э, Колин... — подруга засмущалась, потом решительно продолжила: — Рон хвастал, что у тебя в комнате спрятан шикарный бассейн. Покажешь?

Я хмыкнул, приглашающе махнул рукой. Девушка с огромным интересом осмотрела душевую, заглянула в пустую ванну.

— Вода заблокирована, — ответил я на немой вопрос. — Сириус сказал, чтобы повторения не было.

— Жаль... — разочарованно протянула Джинни. — Наверное, здорово здесь было плавать...

— Здорово, — согласился я. — Главное только, чтобы не злоупотреблять.

— А мы в речке летом купаемся, — мечтательно прищурилась Джинни. — У нас рядом с домом роща, а за ней речка делает дугу, и получается небольшой плёс. На солнце вода там нагревается, как парное молоко прямо. Мы туда с Луной ходим поплавать.

— Луна? Которая Лавгуд, с Когтеврана?

— Ага, Полоумная, которая с большими сиськами.

Я поперхнулся от неожиданности, Джинни удивлённо посмотрела на меня:

— Забыл уже, Колин? Мы с тобой список составляли год назад, у кого из девчонок самые большие сиськи на факультетах. Ну, когда нам братцы настоящие галеоны вместо лепреконского золота отдали, помнишь?

— Знаешь, уже подзабыл...

— Да ты что? — девушка удивилась. — Значит, и про плёнки не помнишь, куда их спрятал?

— Какие плёнки, ты о чём?

— Девчонок раздетых, конечно, — бросила она растроенно. — Значит, мы их не найдём. А я уже рассчитывала...

— Подожди-ка, Джинни. Объясни мне, о каких плёнках идёт речь?

И девочка выдала такое, от чего у меня волосы встали дыбом, а челюсть грохнулась на пол. Оказывается, милый надоеда Колин был не просто наивным подростком с камерой — вместе с Джинни он делал снимки раздетых и полураздетых студенток! Тот ещё папарацци, мать его!

Рыжая подруга организовывала возможности, а недалёкий блондин фотографировал, — сквозь щёлку в раздевалке стадиона, в теплицах, где во время послеурочных занятий девчонки сбрасывали надоевшие мантии, и во многих других местах. Коллекция девичьих коленок, поп, а то и грудей росла весь прошлый год, и уже едва не дошло до продажи всех этих сокровищ какому-то ушлому любителю подросткового ню, когда известие об этом разошлось по факультетских гостиных. Народ тут же бросился искать виновных, и от всеобщего линчевания Колина спасло только то, что он не один бегал по школе с фотоаппаратом. Таких счастливых обладателей в школе набралось десятка два, и наш герой показался слишком явным случаем кретинизма, чтобы серьёзно рассматривать его, как возможного подглядывателя.

Мысль о том, что фотографу помогает девчонка, просто не пришла в головы местных Шерлоков, поэтому они стали искать виноватого среди старшекурсников, тех, кто уже может обойти школьные запреты и чары. Ну а Колин перед отъездом из школы все негативы и уже сделанные фотографии спрятал где-то в Хогвартсе, чтобы не попасться с ними в поезде.

И Джинни, милая девочка, с чьей подачи вся эта хрень началась, уже придумала, как и кому продать всё это эротическое богатство, чтобы при этом не засветиться. Я облился холодным потом, когда представил, как легко можно определить автора фотографии, и чем это могло бы аукнуться мне, перекрестился про себя, и выпроводил разочарованную подругу из спальни. Нет, ну какая же хитрая стерва, а? Я рискую своей башкой, а она сливки с моей наивности собирает!

Я ещё немного побегал по комнате, пыхтя от возбуждения, уселся, чтобы перевести дыхание, и на меня опять накатило — Я УБИЙЦА! А если кто-то узнал о нашем с ней маленьком интересе, и не просто так вломился в мой дом? А если я сам виноват в том, что случилось?! И вся эта череда смертей и трагедий началась из-за того, что один деревенский говно-фотограф щёлкнул фотку девчоночьей коленки, выглянувшей из-под развевающейся мантии?

Забухало сердце, из глаз брызнули слёзы, перехватило дыхание, и я уже вслепую нащупал дрожащими руками пузырёк с успокоительным. Влил его в себя, и выдохнул, когда чувства и эмоции осыпались инеем вдоль позвоночника. Ну вот и позавтракал — минусом зелья является то, что оно приглушает вкусовые ощущения, так что практически вся еда после него имеет один и тот же дрянной вкус.

Так что я снова занял свой наблюдательный пост на подоконнике, и задумался о том, что случилось. Итак, обет с меня снят, и я опять свободен — это хорошо. Убитая деваха сгорела вместе с архивом, и меня там обнаружить не должны — это ещё один плюс. Про фотографии голых школьниц узнал — ещё один плюсик, надо только будет, если в памяти всплывёт локализация этого «клада», собрать всё, да уничтожить к чёртовой матери, потому что знаю я, как такая фоточка может человеку жизнь разрушить. Даже в наш распущенный двадцать первый век люди в окна выбрасываются от позора, а про здешнее почти-Средневековье даже гадать не хочу. Сразу уничтожить, чтобы и следа не осталось...

Потом заурчал живот, и стало понятно, что на завтрак лучше сходить — хотя бы для того, чтобы узнать новости. Я быстренько сполоснул руки с физиономией, проверил, что следов вчерашней борьбы не осталось, и отправился вниз.

К моему появлению стол уже заполнили посудой, на которой источала ароматы традиционная английская еда: сосиски, варёные яйца, картофельное пюре, тушёные бобы и прочие неполезные вкусняшки. Из-за выпитого лекарства большая часть гастрономических ощущений для меня ускользала, но грело душу само понимание, что сегодня миссис Уизли особенно потрудилась для того, чтобы компенсировать ожидание измученных голодом постояльцев.

Кстати, наших доморощенных химиков-затейников за столом не оказалось. Видимо, беспощадная длань рыжего Матриарха отправила их искупать вину на пустой желудок. Может, хотя бы это заставит придурков отложить шуточки до Хогвартса, а не экспериментировать на взрослых волшебниках.

В самый разгар утренних приветствий в комнату рыжим вихрем ворвался Артур Уизли. Он бросил мантию на рога у двери, быстрым шагом приблизился к столу, чмокнул жену, хлопнулся за стол.

— Я на секунду, дорогая, буквально на пару минут! Невыразимцы трясут отдел за отделом, все планы на сегодня полетели к Мордредовым панталонам!

— Здесь дети, дорогой!

— Извини, не сдержался. Ещё чай в отделе не пили, а уже все устали до предела! Сама знаешь, как выматывает само их присутствие... Они с этим своим коромыслом Морены таскаются по коридорам, а у нас потом от магических вспышек глаза слезятся. Скорее бы волхвы артефакт забрали...

— Хоть что-нибудь выяснить удалось?

Артур сокрушённо покачал головой, сунул в рот ложку пюре, активно заработал челюстями.

— Папу ещё вчера вечером на работу вызвали. По тревоге! — пояснила Джинни, подкладывая мне сосиски.

— Как в «те» времена, — кивнула Молли, и вздохнула. — Неужели опять Пожиратели?

— А кто ещё? — пожал плечами Артур, накалывая на вилку самую большую сосиску. — На атаку тёмных магов из Ковена непохоже: погиб только один человек, да и та, похоже, случайно. Явно что-то искали в архиве...

— А это не могли быть Сёстры? — закинул я осторожно удочку.

Артур перестал жевать, уставился на меня с удивлением. Потом он торопливо проглотил кусок, невольно поморщился, когда тот лез по пищеводу, спросил:

— Кого ты имеешь в виду, Колин?

— Жриц Кибелы, сэр. Моя жена была из них, и я поневоле кое-что узнал. К примеру, жрицы имеют своих дриад, и мне очень не понравилась встреча с одной из них. Очень неприятная паутина псевдо-корней, которыми она тянула магию из окружающего пространства.

Артур задумался, протянул:

— Паутина корней? Что ты имеешь в виду?

— Трудно объяснить словами, сэр — я пожал плечами. — Это было видно Истинным зрением как густая сеть тонких нитей, которые пронизывали окружающее пространство и тянули из него силу. Может, я бы ничего не заметил, но она присосалась ко мне, вот я и обратил внимание.

— Что ты говоришь, Колин! — не выдержала Молли. — Это ведь запрещено делать!

— Может, ей забыли об этом сказать, — ответил я. — А может, их дриада по-другому не умеет. Мне она показалась не слишком сообразительной особой.

— А как ты от неё избавился? — не выдержал Гарри. Кажется, это первый раз, когда он непосредственно ко мне обратился, раньше ограничивался общением с самыми близкими друзьями. Чего только любопытство не делает с людьми!

— У меня выброс случился: уж очень мерзкое ощущение было, — пояснил я. — Бэкки потом ругалась, говорила, что их в какой-то коровник выбросило, прямо в навозную кучу.

Молодёжь прыснула, Артур задумчиво прожевал ещё одну сосиску, потом решительно встал, залпом выпил чай, клюнул жену в щеку коротким поцелуем.

— Всё, милая, мне пора. Работа не ждёт!

Уже у дверей, накидывая на плечи поношенную мантию, он кивнул мне:

— Спасибо за идею, Колин. Обязательно подброшу её невыразимцам, а то и правда в последнее время слишком много везде этих жриц!

— Как будто любить семью и служить жизни — это преступление! — возмутилась Молли. Она всплеснула руками, зачастила:

— Мужчины всё время ругают Великую Мать! Только и могут поливать её грязью! Это просто несправедливо!

Слушать бабские благоглупости мне не хотелось — из памяти ещё не выветрились филиппики Бэкки. Поэтому я вслед за Артуром проглотил чай, и поднялся из-за стола:

— Благодарю вас, миссис Уизли, всё было очень вкусно. До свидания.

— Куда идёшь, Колин? — заинтересовался Сириус, отодвигая от себя тарелку с остатками пюре. — Готовиться к школе?

— Точно, — улыбнулся я в ответ. — Надо освежить в памяти, а то слишком много событий произошло в последнее время. Освежу зельеварение, что ли.

За спиной послышалось фырканье, и громкий кашель. Это Ронни поперхнулся от моих слов. Теперь Джинни хлопала по широкой спине братика, а тот отчаянно выкашливал из горла непрожёванную сосиску. Я глянул на побагровевшую физиономию бедолаги, и вышел с чувством глубокого удовлетворения — интересно, если почаще его удивлять за столом, научится он есть по-человечески, а не по-свински?

Весь день я просидел в комнате, и даже в коридор не выходил. Может, забыли про меня, а может, матриарх Рыжего рода обиделась за плохие слова о жрицах Великой Матери. Интересно, сама-то она как, Кибеле не поклонялась? На её фигуру бесформенный жреческий балахон ложится прямо вот идеально, если подумать — в доме бардак и разруха, но живут неплохо, детей куча, и хотя от Рода была отрезана, магию практически не потеряла. В каноне она Белку уконтрапупила профессионально, так что чёрт её знает... Погружённый в учёбу, я чуть не опоздал на вечерние посиделки, но живот вовремя забурчал, оторвав меня от Арифмантики и Рун, в которые пришлось погрузиться с головой после взгляда на фотографический шкаф.

Ужин, вопреки опасениям, прошёл в почти дружеской обстановке, потому что на этот раз нас посетили члены Ордена Феникса, чтобы после сытной еды покалякать за борьбу с Волдемортом. Вместе с нами Моллину стряпню наворачивали трое новеньких — бомжеватого вида мужичок, здоровый негр с серьгой в ухе, и блёклая тётка неопределённого возраста. При этом Флетчер, тот самый кадр, что в каноне спёр амулет Слизерина, выглядел действительно как случайный бродяга, которого добрые христиане усадили за стол, чтобы заработать пару очков на посмертных весах Добрых и Злых поступков. Он с привычкой, которую не вытравишь даже за несколько месяцев хорошей жизни, зыркал по сторонам и сутулился, как человек, готовый в любую минуту отхватить плюху от более агрессивного соседа.

Негр же сидел за столом, как своим собственным, и трескал хавчик с абсолютно равнодушным выражением на тёмно-фиолетовой морде, словно это не волшебная еда, а сэндвич в привокзальной тошниловке, куда он заглянул по дороге на министерские плантации. То ли магия Уизли на него не действует, то ли он действительно предпочитает совсем другую кухню.

Блёклая тётка зацепилась языком с Молли, так что они устроили свой собственный кружок по интересам у каминного жерла. К ним подтянулась Джинни, потом подсела Гермиона, и заговорили они о чём-то настолько женском, что у меня уже через пару минут подслушивания руки начали искать то ли вязальные спицы, то ли пудреницу.

Поэтому я быстренько переключился на мужскую половину застольной компании, где царило более привычное веселье. Хозяин дома что-то втолковывал Поттеру о правильном пацанском поведении, подкрепляя философские концепции примерами из школьного прошлого. Он то и дело взрывался резким лающим смехом, от которого непроизвольно дёргался Рон, привычно запихивавший в рот ту еду, до которой мог дотянуться руками, а Люпин так же непроизвольно морщился. Флетчер их не слушал, он бегал цепким взглядом по кухонным интерьерам, то и дело останавливаясь на куче старого барахла, которое Молли свалила в самый тёмный угол перед выбросом или сожжением в камине.

Я проследил его взгляд, всмотрелся в тусклый блеск столовой посуды, и дёрнулся, когда что-то невидимое укололо меня в глаз. Что за хрень?!

— Сириус, прости, — обратился я к хозяину дома. Тот как раз замолк после очередной истории про коварных слизеринцев, поверженных в прах гриффиндорской отвагой и безрассудством.

— Да, Колин, — повернулся он ко мне с улыбкой, которая уставшее лицо омолаживала лет на десять. — Ты что-то хотел?

— Угу, — моя вилка звякнула о пустую тарелку. — Можно, я пороюсь в тех вещах? Кажется, там есть то, что мне пригодится.

— Конечно, — махнул рукой собеседник, — хоть всё забирай! Там по-настоящему тёмных вещей нет, только безопасные.

— Вот и славно, — благодарно улыбнулся я. — Сейчас и возьму, пока миссис Уизли занята разговором, и не станет ругаться.

Надо сказать, что большая часть из того, что уходило в мусор, составляли трансфигурированные вещи, которые для всех, кроме хозяев, абсолютно бесполезны. Это древняя традиция магических домов, благодаря которой жизнь магов стала намного комфортнее, и при этом почти полностью решилась проблема воровства.

Трансфигурированная вещь подвязывается к родовому алтарю, и благодаря постоянному каналу магической подпитки, изменение сохраняется почти неограниченное время. Отсюда и богатство старых Домов, которое так шокирует новых магов — на самом деле, что сложного в том, чтобы превратить подходящий булыжник в серебряный столовый набор? В доме он будет оставаться серебряным если не вечно, то пару сотен лет наверняка. А стоит вилку такую спереть из манора, как она превращается обратно в кусок бесполезного камня. Совсем другое дело артефакты. Там задействованы личное мастерство волшебника, его силы и старания, его магия. Поэтому хороший артефакт стоит дорого, и приобрести его непросто.

Так что теперь меня не удивляет, что хозяйка бедного семейства выбрасывает вещи, которые можно было бы в своём хозяйстве пристроить. Раньше думал, что это связано с правилами этикета, сословной гордостью и прочим, а оказывается, причина совсем проста. Всё это богатство, так небрежно сваленное в кучу под стеной, почти сразу после того, как окажется за пределами дома, превратится в труху и мусор.

Но Наземникус не просто так поглядывает в тот угол. При определённом умении на предметы можно наложить стазис, и какое-то время вещи будут годиться для использования. На этом проходимцы и живут — перепродают то сквибам, то почти что сквибам магические вещи, а те и рады.

Однако что-то в мусоре было действительно интересным, поэтому я подошёл к вещам, присел, и осторожно прислушался к ощущениям. Опять царапнуло внутри.

— Колин, милый, оставь этот мусор! — оторвалась от беседы с товарками старшая Уизли. — Там нет ничего интересного!

— Конечно, мэм, — вежливо ответил я. — Просто интересно: никогда ранее не видел по-настоящему старые магические вещи.

— Мерлин, ему ещё интересно, — буркнул Рон. Он уже закончил чавкать вкусняшки, и запивал обжорство чаем. — Я уже видеть эти мрачные комнаты не могу. Скорее бы в Хохвартс!

Комментировать страдания бедолаги я не стал, только протянул руку в кучу хлама, схватил то, что пальцы сами зацепили, и сунул это в карман. Ну вот и всё, квест закончен.

Наземникус проводил меня настороженным взглядом, но на его потенциальные сокровища — старые котлы с остатками присохших ингредиентов, почерневшие от времени шкатулки с непонятным содержимым, зелёные от патины подсвечники и прочее древнее барахло, — я не покусился, так что на его морщинистой физиономии нарисовалось заметное облегчение.

Мне же в руки попала статуэтка, представляющая группку танцовщиц — небольшая, но увесистая, больше подходящая для того, чтобы поставить на рабочем столе, чем на каминной полке. Пять изящных фигурок, которые идут одна за другой, словно часть невидимого колдовского хоровода, изогнутые в прерванном танце, сделанные из какого-то зелёного минерала, гладкого и почему-то тёплого на ощупь.

Девушки в зелёном обтягивающем трико, которое оставляло открытым лишь лицо, смотрели на меня, загадочно улыбаясь. Удивительно изящная работа, чем-то напоминающая печальной памяти брошь высохшего мага. Но от этой композиции не тянуло гнилью, опасностью и злом. Скорее наоборот — хотелось смотреть на неё, и думать о танцовщицах: кто они, какой танец исполняют, в каком месте...

Я оторвался от разглядывания статуэтки, сунул её обратно в карман, глянул по сторонам — моё временное отсутствие прошло незамеченным. Женщины по-прежнему сидели у каминного зева, а мужская половина собралась вокруг Поттера с Сириусом, и травила в меру пошлые анекдоты, то и дело поглядывая на занятых собой дам. Я тут был совершенно лишним, так что уйти предпочёл по английски, не прощаясь.

Когда дверь отделила меня от темноты коридора, я тормознул прямо у косяка, и повёл глазами вокруг в поисках странностей и несоответствий: надо вырабатывать у себя привычку проверяться, потому что впереди любимый Хогвартс, толпы неадекватных подростков и масса возможностей устроить мне гадость той или иной степени пакости. Так что лучше побуду шпионом во враждебной обстановке, дабы не радовать потом окружающих раскидистыми рогами или перьями в самых неожиданных местах.

Затем я поставил статуэтку на окно, а сам забрался в дорожный сундук, чтобы закончить подготовку к школе. Подозреваю, что я просто оттягивал время, как это бывает, когда, например, получил ты какую-нибудь вкусняшку, о которой долго мечтал, и теперь занимаешься чем-нибудь другим, а сам ждёшь тот момент, когда приступишь к поеданию деликатеса.

Примерно то же самое испытывал сейчас я — перебирал одежду, писчие принадлежности, всякое более и менее нужное барахло, но постоянно косился на подоконник, предвкушая возможность пристроиться перед окном, взять блэковский сувенир в руки, и насладиться его изучением.

Когда она была сделана? Кто её создал? Артефакт это, или просто красивая безделушка? Что за девушки изображены в виде танцовщиц? Вопросов много, и мне, как фотографу, то есть близкому к искусству человеку интересно прежде всего то, как в неподвижной форме удалось запечатлеть бесконечный миг жизни.

В ходе всех этих размышлений я совершенно забыл о том, что делаю, поэтому резкая боль в пальце отрезвила мозги, словно ушат холодной воды. Я дёрнулся от неожиданности, выругался, сунул окровавленный палец в рот. Что это меня так укололо, там ведь ничего острого нет?

Это оказалась моя родовая брошь, о которой, к стыду своему, я успел основательно забыть. Ну да, зачем голову морочить всякими клановыми глупостями, когда прекрасные волшебницы сами валятся ко мне в постель, а древние, как проказа, маги дарят сувенирчики прямо из-под резца эльфийского ювелира.

Родовой зверь скалил зубы в вечной ярости, топорщил усы в гримасе, и когда я вытер эту кошачью морду от своей крови, — её там оказалось неожиданно много, — обнаружил, что на морде появилось ещё два уса. Интересно, с чем они связаны? Правильно ли я понял, что с выполнением каких-то обетов?

Боль не только привела мысли в порядок, она ещё направила их в иное русло. Теперь мне стало почти совершенно ясно, что танцовщицы как-то связаны с тем домом, что открылся нам с Сириусом. Однако мой интерес-наваждение трудно объяснить чем-то кроме наложенного на статуэтку заклинания. Вот только какого — одного лишь Интереса? Может, если бы я посидел у статуэтки подольше, она влезла бы в мои мозги, как дневник Тома в мозги Уизли? Господи, каждый день какие-то сюрпризы...

Нет, решительно надо отдохнуть! Я взобрался на любимый подоконник, уставился в окно, позволил мыслям течь туда, куда им хочется. Есть такая медитация, одна из многих по пути к Тишине — скольжение по мыслям, когда не концентрируешься на том, что приходит в голову, а просто прыгаешь по ним, как рыбак по льдинам на весенней реке. При некоторой практике это позволяет очистить голову быстро и эффективно, особенно, когда эмоции мешают сосредоточиться на дыхании, к примеру. То есть, для каждой ситуации хороша своя методика, та, что лучше справляется с возникшей проблемой.

Но я не собирался погружаться в пучины Безмолвия, мне просто хотелось прийти в себя после посиделок в компании совершенно чужих людей. Не знаю, как там оригинальный Колин Криви, а меня вся эта орда мутных личностей, которые собирались в магическом поместье пожрать на халяву да поумничать, напрягала всё сильнее. Я ведь не испытывал пиетета перед взрослыми, будучи ещё недавно таким же дядькой с сединой в носу, и не считал их мысли мудрыми «по определению» — я прекрасно понимал, что чаще всего они несут хрень, равно как и любой другой взрослый. Поэтому необходимость притворяться угнетала всё более заметно. Господи, скорее бы уже в школу, там хоть не надо будет притворяться!

Или надо? Весь день, или даже сутки напролёт придётся носить артефакт, слушаться преподавателей, терпеть язвительные комментарии Снейпа, а в этом году ещё и Амбридж. Надо попытаться заснуть, пока настроение не испортилось, и я даже знаю, как это сделать...

Танцовщицы расположились на тумбочке, а я улёгся на бок, и начал их рассматривать. Мне было удобно и тепло под одеялом, а вся волшебная катавасия осталась далеко-далеко, за дверями, за тёмным коридором, там, где бородатый старикан благодушно поглядывает из-под очков на неуклюжую девчонку с сиреневыми волосами, а другая девчонка, помоложе и порыжее, развлекается разбрасыванием навоза по коридорам жилого дома. Мутные личности, полу- и недо-люди, безнадёжно исковерканные магическим полем, все те, которых я не знал и не хочу знать — все они остались далеко от моего мирка, который сузился до одной комнаты в чужом недобром особняке.

А здесь, в центре моей личной вселенной, грело одеяло, и напротив, прямо на серой от возраста кружевной салфетке, улыбались мне загадочные фигурки в зелёном трико, закрывавшем тело до кончиков пальцев, так что открытыми оставались только лица. Удивительные, загадочные лица нечеловечески прекрасных незнакомок. Пять изящных фигурок, застывших прямо во время странного танца, подняв руки над головой и согнув ножку в незаконченном па.

Пять одинаковых поз, одинаковых лиц, одинаковых тел... Может, это големы? Клонирования у магов нет, зато есть артефакторика, в которой традиционно сильны немцы. В послевоенной Британии эта область Искусства в упадке, но статуэтка очень старая — вон какое на ней заклинание отвода глаз!

Однако, что же эти танцовщицы означают? Пять стихий? Наши алхимики больше четвёрку уважают, или хотя бы троечку, но никак не азиатскую пятёрку. К какому разделу магии эту цацку можно отнести? Ясно, что это не простое украшение, и почему-то именно за него я зацепился. Почему?

Дрёма, в которой медленно ворочались ленивые мысли, в сон так и не перешла. Я лежал, смотрел, как играет уличный свет на фигурках танцовщиц, плавно раскачивался на волнах тихой неги. Потом тело напомнило о себе, и когда я вернулся из туалета, стало ясно, что спать мне не хочется совсем.

Дальше валяться тоже не хотелось, поэтому я натянул халат, сунул фигурку в карман, и отправился в коридор, послушать старый дом да помолчать в тишине. Судя по темноте за окном, время перевалило за полночь, и когда я вышел из комнаты, стало ясно, что население манора спит. Отсутствие голосов и волшебной движухи меня только порадовало, потому что повседневные разговоры волшебников резали душу отчаянным диссонансом — в этих мрачных декорациях умирающего величия, казалось, место лишь для высокой трагедии, а не визгливых голосов рыжего семейства. Или это во мне советское образование говорит, с его тягой к высокой классике и эмоциональным надрывам?

Я поудобнее устроился в кресле, уставился на резное панно, ещё вчера бывшее старой картиной. Вот она — магия во всей своей красе. Холст, покрытый какой-то старой мазнёй, превращается в проход в иной мир, потом застывает в виде деревянного барельефа, и никого это не удивляет. В магическом мире нет ничего постоянного и вечного — наверное, это самое базовое понятие волшебной вселенной. Может, по этой как раз причине и уезжает крыша у магов: мы всё-таки существа приземлённые, наши обезьяньи корни всё время пытаются ухватиться за что-нибудь конкретное и прочное — вроде той крепкой ветки, на которой хвостатый папаша оплодотворил такую же мохнатую мамашу. И коль скоро именно этой основы нет, раз фундамент из-под дома убран, здание рассудка постепенно разрушается. Интересно, как оно было у эльфов — безумие, как следствие эволюции, или естественная часть бытия?

Тишину коридора нарушили неторопливые шаги, потом в круге бледного света, который создавал газовый рожок, появился хозяин дома в неизменном чёрном сюртуке.

— Добрый вечер, — поприветствовал я первым. Он кивнул в ответ, окинул взглядом пустой коридор, опустился в свеженаколдованное кресло.

— Не спится, Колин?

— Угу. Лежал — лежал, а потом думаю: «Дай-ка посижу, может, спать захочется».

— Я тоже не могу, — вздохнул Сириус. — Закрываю глаза, и такой накатывает стыд за свою несдержанность...

— Это про то, как нас попросили ночью?

— Именно... — Сириус задумчиво покачал головой, остро глянул на меня:

— Мать ничего не слышала о таком месте. Она опросила часть портретов, которых успела, те тоже ничего не понимают. И это странно.

— Почему?

— Потому что Блэки ведут свою родословную ещё со времен Мерлина. Этот дом укрепляли поколения магов, на нём столько наворочено волшебства, что Министерству только завидовать остаётся. Здесь вообще невозможен переход в другую реальность, Колин.

— Иначе говоря, мы попали в ваш же дом, только изменённый?

— Угу. Вот только никто не слышал про оранжереи в доме Блэков. Я уж не говорю про систему защиты, которая была бы достойна самой Пуффендуй, а не Слизерина...

— Загадка.

— Скорее, головная боль, — криво усмехнулся Сириус. — Для нескольких поколений семейных портретов и одного живого Блэка...

Он помолчал, глядя на резную доску, скосил на меня глаза, неожиданно спросил:

— А зачем тебе эта пепельница, Колин?

Я опустил глаза вслед за его взглядом: наша беседа так меня озадачила, что я автоматически вытащил из кармана маленьких танцовщиц.

— Извини?

— Говорю, чем тебя эта старая пепельница заинтересовала? Ничего красивого в этой стеклянной поделке нету, я вообще понять не могу, что она делает в нашем доме.

— Приятно в руке держать, — честно ответил я. Сириус улыбнулся:

— Позволишь?

Он взял статуэтку в руки, пробежал тонкими нервными пальцами по головам танцовщиц:

— Действительно, на ощупь эта безделушка приятнее, чем на взгляд. Поэтому и взял?

— Не знаю, — в разговоре с чистокровными волшебниками лучше не врать. — Просто внимание привлекла, глянул, потрогал, и захотелось оставить.

— Проклятый дом... — вздохнул Сириус, сунул мне фигурку в руки, откинулся в кресле. — Но что же это было такое с нами?..

Он погрузился в мысли, а я воспользовался паузой, чтобы комфортно помолчать. Хорошо, когда собеседник ломает голову над чем-то — не надо мучительно стараться поддерживать разговор. Вот только странно, что он, хозяин дома, танцовщиц не увидел. Получается, что моя уникальная возможность видеть сквозь заклятья, которая открылась при школьном ковчежце с лекарствами, по-прежнему остаётся в силе. Интересно, а если?..

— Сириус, а что ты теперь здесь видишь?

Волшебник удивлённо повернул голову:

— О чём ты?

— Ну вот здесь, перед нами, открылся проход, сквозь который мы попали неведомо куда. Как ты его видел?

— Обычный портал. Мы с тобой стояли, потом картина исчезла, открылся проход сквозь растения. А у тебя иначе было?

— Я видел стену висящих стеблей, практически живая портьера.

— Значит, то же самое, что и я, — зевнул Сириус. — А теперь снова старая картина...

Я посмотрел на деревянный барельеф, скосил глаза на волшебника, подошёл к резьбе и провёл пальцами по тёплой поверхности. Мягкая, шелковистая словно кожа, она дышала под прикосновением. Почти как танцовщицы...

— Осторожней, — буркнул Сириус. — Не поцарапай холст. Этой картине Мерлин знает сколько лет.

— Думаешь, ногти могут его повредить? — я вернулся в кресло, устроился поудобнее.

— Я просто не знаю уже, что думать, — тоскливо протянул Сириус. — Вместо этой могилы устаревших правил и дряхлых принципов мы вдруг оказались... Как будто заживо погребённому дали глотнуть свежего воздуха, а потом снова захлопнули крышку гроба!

Он помолчал, потом со вздохом поднялся, развеял кресло:

— И всё из-за нашей фамильной вспыльчивости...

А потом с надеждой глянул на меня:

— Колин, а ты музыку не слышал сегодня?

— Нет, Сириус, мне очень жаль.

Он вздохнул, прошептал под нос:

— Лучше бы я не трезвел... До завтра, Колин.

Хозяин дома удалился во тьму коридора, ещё какое-то время сквозь тишину доносились его затихающие шаги, а потом я услышал негромкое бурчание домашнего эльфа, и сидеть здесь расхотелось. Поэтому я встал, зашёл в комнату, нырнул под одеяло и заснул со спокойной совестью. О непонятных деталях нашего разговора я подумаю завтра!

А утро встретило меня хмурой моросью за окном. Скверное настроение усугубили совы, прилетевшие на завтрак. Не помню, как там было в каноне, а здесь крылатые почтальоны спокойно посещали особняк, выныривая прямо из черноты каминного зева. Я, кстати, уже успел подзабыть об этой волшебной напасти, потому что мне писать было некому. Зато у социально прокачанных гостей особняка наоборот — активная общественная жизнь с регулярными нашествиями совиных почтальонов. Уж не знаю, в чём причина, но стараются пернатые трудяги все письма доставить с утра, когда маги завтракают.

Не исключаю, что это хитрый совиный троллинг — бросать конверты в еду человекам. Или же это старый магический обычай, который позволяет оперативно взбодриться после того, как овсянка из тарелки перенесётся на физиономию. Так или иначе, сегодня мы насладились утренней почтой в собственных тарелках, и мне осталось только порадоваться, что ни одно из этих посланий не было адресовано мне.

Зато мамаша Уизли потеряла речь, когда канон бахнул её по голове, потому что Шестая кровиночка, пусть не самая умная и воспитанная из рыжего выводка, получила значок префекта. Сам Рон обалдел настолько, что мне показалось, будто он подавился — замер, отвесил челюсть и перестал дышать, наливаясь дурной краснотой. Маманя кинулась ему на помощь, но пацан перевернул конверт на ладонь, и сунул ей зримое воплощение семейных мечт. На несколько минут оба замерли, и только ошеломлённо таращились друг на друга, словно улетели из нашего бренного мира прямо в райские кущи, где, как всем известно, обретаются исключительно владельцы таких вот значков с большой буквой Пэ.

Потом громко вздохнула Гермиона — точнее, она сначала захлебнулась на вдохе, а затем выдала из себя приглушённый писк, такой искренний, что обратили на неё внимание все, даже Молли с Ронни. Пунцовая девушка посмотрела на нас сияющими глазами, протянула такой же значок. Ну вот и ещё один привет от канона.

Народ несколько мгновений молча смотрел на этот взрыв эмоций, а потом кинулся наперебой поздравлять. Все, кроме Гарри, на которого мне лично было просто жалко смотреть. Сначала на его лице нарисовалась растерянность, потом радость за друзей, потом промелькнула обида, сменившаяся немного искусственной улыбкой.

К этому времени наш Ронни уже чуток подуспокоился и начал соображать, поэтому заметив растерянное лицо единственного друга, даже испытал что-то вроде смущения. Через мгновение с одной стороны нашего победителя драконов и Волдеморд страдала от несправедливости мира Гермиона, а с другой стороны мучился Рон. Ни тому, ни другой в голову не пришло, что после летних статей в «Пророке», где нашего очкарика редакция со всей бандарложьей энергией закидывала гнилыми бананами, рассчитывать на значок ему явно не стоило. Вот если бы парню хватило ума не кричать, что «гроб на восьми колёсиках» вернулся, то всё можно было бы по-другому отыграть, но при нынешнем раскладе у Гарри шансов не осталось. Но это мне тут хорошо рассуждать, сидя в партере с попкорном в руках, а окажись я сам на его месте, может, и громче бы верещал — с трупом-то в руках да после танцев на кладбище...

И это ещё бедолага не знает, что в Хогвартсе ждёт розовая Жаба в бантиках и котятках, которая прислана исключительно чтобы следить и не пущать. Мда, ждут нас в школе испытания, превозмогания и прочие трудности, о которых пока ещё никто не подозревает.

Потом по моей голове что-то больно стукнуло, вырвав из размышлений о мировых проблемах, и прямо в руки упал конверт из настоящего пергамента. Он развернулся на ладони, выбросил уже знакомый браслетик-фенечку, вспыхнул бесцветным и не обжигающим пламенем. Язычки заплясали прямо над пальцами, сложились в написанную изысканной каллиграфией фразу «Жду в двенадцать», а потом растворились в воздухе. Я потёр руки — даже пепла не осталось от волшебного письма Старой семьи. Просто боюсь думать, какие они громковещатели посылают...

Я перехватил взгляд Гермионы, улыбнулся в ответ, и отправился к себе. Моё странное положение и поведение в этом доме имеет свои плюсы и минусы. Во-первых, Молли не припахивает меня в качестве бесплатной рабсилы, которую нужно чем-то занять, пока она себе приключений на задницу не нашла. Как жаловалась случайно встреченная на лестнице Джинни, вся детвора сильно устаёт от постоянной уборки волшебного дома. Все они прекрасно понимают, что его невозможно привести в порядок, и работа их не имеет большого смысла, однако при этом понять не могут, что главное в их деятельности не выполнить, а устать — просто, чтобы никакие глупые мысли в голову не лезли. И да, политика опытной мамы Молли имеет успех, потому что даже наша хитроумная Джинни не продвигается дальше навозных бомб.

А во-вторых, я оказался в своеобразном вакууме, потому что меня избегают как взрослые, так и дети. Не то, чтобы я от этого страдал, но факт заставляет задуматься, да. Это ведь и в школе я окажусь наедине с собою — детвора остро чувствует фальшь, её не обманешь простым притворством. В принципе, надо будет почаще оглядываться за спину, чтобы шутники свежеиспечённому сироте какой-нибудь сглаз не повесили. Наш факультет, хоть и славится крепкой дружбой, на самом деле почти так же разобщён, как вороны, просто те на это постоянно указывают, и не ленятся выпячивать свою исключительность и социопатию. А мы больше притворяемся, скрывая равнодушие под вспыльчивостью и энтузиазмом. Холерики, что с нас взять?

Чтобы не откладывать на потом, в рабочий доспех я переоделся сразу после возвращения в комнату. Затянул манжеты, поправил ремень с зельями, и уселся на любимый подоконник, разглядывать жизнь за окном. После утренней мороси небо распогодилось, выглянуло не по-английски яркое солнце, народ тут же рассупонился по максимуму, так что посмотреть подростку было на что.

Я даже поймал себя на том, что почувствовал себя котом, чьей хозяйки всё время нет дома. Телевизора нет, да если бы и был, так всё равно у меня лапки, вот и приходится развлекаться застекольными зрелищами. Кто-то там внизу страдает, кто-то радуется, кто-то борется за жизнь, а я только смотрю, потому что ничего другого не остаётся. Пойти, что ли, наполнитель из лотка разбросать по полу?

Скрипнувшая дверь вернула в реальный мир. Сириус глянул на меня, улыбнулся:

— Ты что, всё время здесь сидел?

— Ага, — ответил я такой же улыбкой. — Не книжки же читать: всё-таки не Гермиона.

Сириус коротко засмеялся, и смех его был похож на лай:

— Ты прав. Идём, Колин, я дверь открою.

И мы пошли к свободе и свету, прочь из мрачного дома, пропитанного миазмами чёрной магии. На лестничной площадке я мимоходом зыркнул на своё отражение в пыльном зеркале — вдруг у меня волосы порыжели от таких мыслей? К счастью, с той стороны серебряной амальгамы на меня глянул блондин в драконьей коже, а не новоявленный Уизли. Наверное, что-то не то я на завтраке съел, раз такая хрень в голову приходит. А может, от Сириуса подцепил — говорят, дурацкие мысли тоже передаются из черепушки в черепушку, особенно, когда под ней пустота зияет.

— Постарайся не задерживаться сегодня, — напомнил Сириус, когда двери во внешний мир открылись. — Вечером поздравляем двух новых префектов. Будут все!

— Постараюсь. Спасу после обеда мир, и быстренько сюда, к Моллиным сосискам.

Скрежет волшебных цепей заглушил хохот молодого Блэка, и я с удовольствием вдохнул горячий летний воздух, полный запахов машин, жареной картошки, дешёвых духов и кошачьей мочи. Господи, как он приятен после затхлой атмосферы недостроенной могилы, которую своими руками сотворили поколения магов!

И чтобы не передумать отправляться к унылому работодателю, я торопливо намотал фенечку на пальцы. Меня дёрнуло, мир на мгновение превратился в плоскую схему, густую паутину связей-зависимостей, похожую на сотканный кривыми руками гобелен, и после моргания я обнаружил себя на каменистой площадке среди высоких стен, затянутых до самого верха виноградником и плющом. Из переплетения тонких и толстых стеблей торчали белые бутоны, почему-то плотно закрытые, а воздух вокруг наполнял горьковатый запах тропической экзотики.

Где-то неподалёку цвиринькали птицы, поскрипывало старое железо, и журчала вода — совсем недалеко, возможно, прямо за той стеной, на которую я таращился уже несколько секунд. Я вздрогнул, приходя в себя, поёжился от неприятного ощущения близких проблем, сошёл с плиты аппарации, на которой слабо поблёскивали вытершиеся от времени рунические символы.

Любопытство заставило присмотреться к ним повнимательнее — когда я ещё окажусь в таком месте? Цепочки сразу нескольких алфавитов — и Большого Футарка, и Огама, извивались по периметру разрешённого пространства, формируя закрытый для чужих набор магических команд-заклятий. Ну да, ворота в крепость всегда оставались слабым местом в обороне, поэтому их старались дополнительно укрепить, и маги с их маниакальным стремлением к приватности (читай, недоступности для других), не могли оставить без внимания площадку для аппарации — аналог крепостных ворот в магическом поместье.

Впрочем, знания Колина Криви в области рун немногим превосходили мои собственные, так что понять я смог только, что вся здешняя машинерия может схлопнуться в любой момент, в том числе и тогда, когда на ней стоит моя драгоценная особа. По спине пробежал холодок, и я поторопился сойти на гравий дорожки. Камни захрустели под ногами, а в пении птиц послышались насмешливые нотки. Смейтесь сколько хотите, пернатые, но в чужом поместье лучше перебздеть!

Далеко уйти от потенциальной ловушки всё-таки не удалось. Воздух как-то вдруг загустел, запахло озоном, по спине побежали мурашки и я замер, опять чувствуя себя мухой в янтаре.

— Мистер Криви, — передо мной возник старый почти-что-Лич. — В нашу прошлую встречу вы получили во временное пользование артефакт из семейной сокровищницы. До сих пор он не возвращён. У вас начинаются проблемы с памятью, мистер Криви?

— Он исчез, сэр, — протолкнул я слова сквозь внезапно высохшее горло. — Сразу после того, как я вышел к цели.

— Мне уже давно не пытались лгать, мистер Криви. Думаю, не стоит начинать это бесполезное занятие и вам.

— Да я сам не знаю, куда он делся! Пока шёл по Дороге, думал, что он мне все мозги сожжёт, а когда в Министерстве вывалился, он словно растворился. Я ведь думал, что эта эльфийская брошь меня и обратно вернёт!

— И вы хотите меня убедить, что вырвались из-под Министерских блоков самостоятельно?

Старик наморщил лоб в выражении удивления, и даже выдавил несколько смешков. Это что — заливистый хохот в его исполнении?

Пока мы убивали время милой болтовнёй, воздух вокруг меня превратился в густую смолу, так, что какие-либо движения оказались невозможны. Пощипывание кожи электрическими разрядами стало ещё более чувствительным, и я с ослепительной ясностью понял, что меня сейчас начнут пытать.

— Если вы думаете, что «Круцио» — самое неприятное, что можно найти в магическом арсенале, то мне придётся вас разочаровать, мистер Криви. Где артефакт?

— Я не знаю! Честное слово, не знаю! Хотите, дам непреложный обет, что не лгу?! Или Веритасерум дайте!

— Рано ещё вам пить такую отраву... — задумчиво пробормотал местный Кащей. — Альма!

С негромким хлопком прямо на гравийной дорожке появилась эльфийка.

— Хозяин?

— Принеси-ка нам Омут.

Ушастая служанка исчезла, а маг подошёл ко мне — первый раз за всё это время я почувствовал его запах. И это не был запах разложения или старости, как можно было бы ожидать, — вокруг старика расточалась аура увядшей листвы. Не та горьковатая, когда осенние листья застилают все дорожки в парке, а позднего лета, чуть-чуть суховатый запах листвы, которая только собирается облетать с веток. Не человеческий запах, должен сказать. Хотя, с другой стороны, от других магов тоже не слишком человечиной пахнет. В смысле, каким-то привычным по городским трамваям потом ни от кого не несёт, — даже от таких, как бродяга Флетчер или неряшливая Молли.

— На этот раз воспоминания возьму я, мистер Криви. — Старикан глянул мне в глаза, и на мгновение показалось, что я смотрю в глаза рыбы, потому что не было в них ни мысли, ни чувств. — Это будет немного неприятно...

Его палочка воткнулась мне в висок. Его губы шевельнулись в неслышном заклинании, и голова взорвалась от боли. Это должно быть «неприятно»?? Да это сверло в башку без анестезии!!

Я замычал, попытался оттолкнуть чужую руку, но невидимые путы всё так же прочно удерживали тело, и я мог только потеть от страха, потому что каплям стекать по коже ничто не мешало.

Потом боль исчезла, старикан аккуратно опустил в Омут взятое воспоминание, сунул голову прямо в серебристое облако, что поднялось над артефактом. Пока этот старый хрен оттопыривал задницу, я приходил в себя, и отчаянно страдал от невозможности дать полноценного пенделя в этот костлявый зад. Моим-то сапогом драконоборским поджопник вышел бы ничем не хуже, чем в скинхедовских «мартенсах», хоть те и потяжелее будут. Но тело по-прежнему вязло в невидимой смоле, так что я себя чувствовал мухой, которую уже плотно замотал в кокон паук. Я не хочу быть жертвой!

Но в тот момент, когда пережитая боль и страх начали изменять мир вокруг, выплащивая многомерное пространство до двух базовых измерений «время-расстояние», и во рту появился металлический привкус крови, мой негостеприимный хозяин вынырнул из Омута, и на его высохшей физиономии явно читалось недоумение.

Он двинул рукой, оковы исчезли, я рухнул в наколдованное кресло, передо мной звякнула чашка чаю, возникшая из ниоткуда вместе со столиком, сервизом, вкусняшками, и гранёной бутылочкой какого-то зелья.

— Мистер МакГонагал... — старикан замолчал, явно не зная, что говорить дальше. Я тоже не открывал рот, потому что помогать этой аристократической сволочи выпутываться из неприятной ситуации совсем не хотелось. Старик пожевал остатки губ, продолжил с явным трудом: — Мне следует извиниться перед вами.

— Всё нормально, сэр, ничего страшного не случилось, — вежливо улыбнулся я.

А что мне ещё остаётся? Ломаться, чтобы цену побольше набить? Думаете, мне дадут это сделать? Пацану из обычного мира, без связей, знакомств, волосатых рук? Три раза ха-ха!

— Коль скоро этот артефакт так для вас дорог, не удивительно, что вы были несколько... эмоциональны.

— Я даже предположить не мог, что тело обычного магл... обычного мага примет эльфийский артефакт! Это невозможно! Этого никогда не было!.. Так, мистер МакГонагал, нам надо основательно проверить вашу родословную...

— Сэр, что означает «тело примет»?

— Он в вас растворился, — бросил старикан, продолжая бормотать. — Кто же это мог быть?.. Из какого Рода?..

— Что значит «растворился», простите. Как сахар в воде, что ли?

— Нет, конечно. Артефакт был создан в незапамятные времена из семени мэллорна. Теоретически, он мог прорасти в магическую оболочку волшебника, и мы в своё время провели огромное количество экспериментов, чтобы этого добиться. Но все попытки были неудачны, заканчивались смертью реципиента, так что в конце концов Род махнул рукой на невозможное, и применял его для того, чтобы открыть Дороги тем, кто неспособен по ним пройти самостоятельно.

— Понятно. А у меня получилось что-то не так?

Волшебник пожал плечами:

— Пока что я не понимаю, что случилось, и придётся над этим основательно поломать голову. Что это у вас?!

Я опустил глаза вслед за его взглядом, и чуть не матернулся в голос — в моей ладони уютно пристроились танцовщицы из Блэковского дома. Как я мог их сунуть в карман?! По запарке, что ли?

— Это подарок, который я получил от знакомого мага, сэр. Артефакт, если угодно. Каким вы его видите?

— Фигурки танцовщиц? — прищурился мой хозяин. — Подражание искусству Высоких? Очень было популярно в своё время, когда маги поняли, что сиды закрылись навсегда. Чрезвычайно старая вещь, полагаю.

— Ну а бывший хозяин видел хрустальную пепельницу. Наверное, поэтому и подарил, как то, что в доме не нужно.

— Позвольте-ка взглянуть, — старик протянул руку, статуэтка прыгнула в его ладонь. Маг прищурился, поднял фигурки к лицу, замер.

Когда молчание затянулось, я осторожно произнёс:

— Сэр?

— Это же... — прошептал ошеломлённый старик. — Это же!..

Осторожно, кончиками дрожащих пальцев, он прикоснулся к фигуркам, скользнул по верхушкам их головных уборов.

— Мерлин, полная Пятёрка!..

Маг поднял на меня сияющие восторгом глаза:

— Мистер МакГонагал! Шанс поймать такую удачу настолько редок, что я даже не знаю, что сказать. У меня просто нет слов! Я был уверен, что артефактов такого уровня на Острове не осталось!

— Вы сказали «Пятёрка», сэр?

— Да, это полное звено Танцоров Смерти — боевой элиты Летнего Двора! Сегодня даже Тройку найдёшь не в каждом Роде из тех, что гордятся эльфийскими предками, а тут вдруг маглорождённый, и такой подарок! Но как..?!

В этом возгласе прозвучало столько тоски и искренней зависти, что мне стало неловко. Я почувствовал себя счастливым владельцем новой игрушки, которую мне выбросил автомат в торговом центре после того, как предыдущий бедолага потратил кучу денег и времени на бесплодные попытки. И на его глазах я получаю вожделенный приз, явно не понимая всей ценности этого предмета!

— Сэр, правильно ли я понял, что вы говорите о Дивном Народе? Но ведь они давно ушли в сиды, и след по ним загинул?

— Пф-ф! Стыдно, молодой человек, до такой степени не знать историю своей страны и источник своей силы!

— Но если Мерлин запечатал их путь к людям, то эльфийские артефакты должны истощиться за столько веков?

Старик грустно вздохнул, посмотрел на меня с жалостью:

— В основе всей нашей магии лежит эльфийская кровь, мистер Криви. Да, со временем Зов слабеет, и сегодня мы не встретим титанов уровня Мерлина, Прометея или Велеса. Но пока магия пронизывает этот мир, будет жива сила Туата де Данайн! Или вас совсем ничему не учат в Хогвартсе?

— Нас учат гоблинским войнам, сэр. Целый год престарелый дух пересказывает страницы из учебника Батильды Бэгшот, а сиддхе в нём отдано две главы, большей частью посвящённых воспеванию мудрости Мерлина, который остановил экспансию Высоких Домов в наш мир, обыграв их в кости.

Старикан поморщился, словно от лимона, снова пожевал синие сухие губы.

— Когда будете в Кривом переулке, загляните в лавку «Старый шкуродёр» — там можно найти издания, которые выпускались ещё до того времени, как министерские крысы взялись за цензуру. Поищите книгу Морганы Великой «О деяниях прекрасных и отвратительных» — историю Летнего и Зимнего дворов она даёт максимально близко к реальности. Боюсь, что текст вам попадётся на староанглийском, или даже гэлльском, но тут уже вам школьный библиотекарь поможет.

— Благодарю за совет, — поклонился я. — Не премину воспользоваться.

— Лавка расположена по правую сторону от «Этруска», и не похожа на книжный магазин. Надеюсь, мне не нужно объяснять основы магического этикета при посещении традиционной лавки?

— Нет, сэр, меня уже просветили, что следует делать покупателю, и что — продавцу.

— Вот и славно... — старик тоскливо вздохнул, ещё раз пробежался пальцами по фигуркам танцовщиц. Невооружённым глазом было видно, что расставаться с цацкой ему отчаянно не хочется. — Полная Пятёрка, подумать только, учебный артефакт...

— Не подскажете, как её можно активировать?

Старик вытаращил на меня глаза, несколько мгновений молчал, явно обалдев от вопроса, потом осторожно спросил:

— Зачем вам это, молодой человек? Вы действительно хотите встретиться лицом к лицу с лучшими убийцами Тир на Ног?

— Тут скорее танцовщицы изображены, сэр...

— Вот как? — маг остро глянул на меня, снова уставился на фигурки. Потом вздохнул, и решительно протянул мне статуэтку:

— Раз вы видите танцующих женщин, значит, шанс уцелеть у вас есть. Я имею в виду, шанс выжить во время обучения.

Он проводил глазами подарок Блэка, который поместился обратно в карман, ещё раз вздохнул:

— Что же касается пола... В Летнем Дворе, как вы помните, нет ничего постоянного, и Высоким свойственно меняться в зависимости от настроения или мимолётной прихоти. Среди множества шуток, которые творили наши магические менторы, был такой вот невинный обман, когда человек встречал женщину из сидов, влюблялся в неё, проводил с ней года семейной жизни, заводил детей, а когда возвращался в наш мир, чтобы умереть от тоски по недостижимому совершенству и красоте, которые он отверг своими же руками, открывалось, что его избранницей оказывался кто-то из придворных Благого Двора. Полагаю, что для всех остальных Высоких наивные чувства и простодушие человека были источником непрекращающегося веселья. Да...

Он замолчал, погружённый в свои размышления, а я невольно поёжился, когда попытался представить чувство юмора этих существ. Даже в наших кастрированных книжках эльфы оставляют впечатление чрезвычайно чужеродных созданий, а если учесть слова этого недо-лича, то они намного дальше от нас, чем какой-нибудь Хищник из известного боевичка — того, по крайней мере, можно понять, как охотника и коллекционера трофеев, а вот остроухих...

— Ну а что касается активизации артефакта... — старик с сомнением глянул на меня. — Надо просто захотеть. Выбираете удобное место, где вам никто не помешает, ставите перед собой артефакт, палочкой касаетесь стольких фигурок, сколько вам нужно для тренировки. Касаетесь, закрываете глаза, говорите «Начинай». Как только поднимете веки, тренировка начнётся. Когда вы почувствуете, что сыты по горло болью и унижением, говорите «Хватит!», и закрываете глаза. Для заживления ран и восстановления сил можно использовать обычные зелья из полевого набора, который располагается на вашем поясе. Надеюсь, он полон?

— Не совсем, — повинился я. — После потери жены пользовался успокоительным.

Старик кивнул, потом сосредоточился, махнул рукой, и аптечка на поясе заметно потяжелела.

— Ещё одно, мистер МакГонагал. Я ни в коем случае не желаю влиять на ваш выбор, но хочу напомнить, что Танцоры Смерти — боевая элита Летнего Двора, и против полной Пятёрки ни один человеческий маг устоять не может. Рассказы про Мерлина можете сразу отправлять в мусор, так что для вашей же безопасности лучше начать с одного бойца. Мне бы не хотелось, чтобы наше сотрудничество прервалось так рано — послезавтра вы уезжаете в Хогвартс, и мы уже предприняли определённые шаги, чтобы дать вам возможность появляться у нас в гостях во время пребывания в школе. Кстати, выпейте это зелье — оно помогает восстановиться после ментальных вмешательств. Вроде того, что вам пришлось пережить сегодня.

— Благодарю вас, сэр, обязательно.

— В таком случае, думаю, нам пора прощаться. Вам предоставить площадку для тренировок?

— Буду очень признателен!

— До встречи, молодой МакГонагал.

Я взял бутылочку со стола, глотнул, поморщился, когда сквозь тело прошла волна колючего тепла, и ветер швырнул в лицо увядшие листья, только что бывшие стеклянным флаконом. Вместо высоких стен магического лабиринта вокруг распростёрлось английское побережье. Куда только мог дотянуться взгляд, расстилались зелёные пустоши, уходившие в зелёные же морские волны. Высокое солнце ещё не спряталось за облаками, и вода не успела набраться угрюмого серого цвета. Мир вокруг был прекрасен, так же, как и моё настроение. Ну что ж, самое время посмотреть, какой такой подарочек зацепился за руку в старом магическом поместье.

— Начинай!

В ноздри ворвался густой цветочный запах, и когда я открыл глаза, несколько первых мгновений мне казалось, что я попал в оранжерею — вокруг свисали, тянулись вверх, увядали и распускались самые разнообразные цветы совершенно диких расцветок. Потом зелёный стебель, что раскачивался прямо перед лицом, хлестнул по глазам, и я захлебнулся от боли. Пока я пытался сквозь вопли и слёзы протереть жгучую муку под веками, затылок придавила властная тяжесть, которая заставила меня бухнуться на колени. И сразу же в ушах прозвучала птичья трель.

— Боже! Чего?!

Трель прозвучала ещё раз. Это что — ко мне обращаются?!

— Не понимаю! — удалось прохрипеть в ответ. — Говорите по английски!

Невидимый собеседник вздохнул недовольно, отвесил мне затрещину, добавил мягким женским голосом:

— Очки у тебя не для красоты, знаешь?

— Я был не готов...

— Лягушка тоже была не готова к аисту! Что ты делаешь?!

— Глаза болят!

Собеседница пропела ещё что-то птичье, снова отвесила подзатыльник:

— Зачем тебе на поясе ковчежец?! Круглая высокая пробка, по две капли в каждый глаз!

Я последовал совету, с трудом закапал рекомендованное лекарство, взвыл, когда глаза начали бешено чесаться, и воткнул руки за пояс, чтобы не дать себе возможность опять сунуть пальцы в глазницы.

Звонкий смех сопровождал мои мучения, но лишь когда глаза пришли в норму, удалось проморгаться от слёз, а защитные очки охватили переносицу, я смог увидеть свою мучительницу.

Прекрасная танцовщица при ближайшем рассмотрении оказалась существом какой-то странной, чужой красоты. На первый взгляд лицо как лицо, милая молодая женщина, но общая картина создавала образ чего-то абсолютно чужого, такого, что никакого отношения не имеет ни к людям, ни к человеческим чувствам.

— Нравлюсь? — улыбнулась танцовщица, когда молчание наше затянулось.

— Не очень.

Она хихикнула, словно я сказал что-то неприличное, пнула меня в пах. Увернулся я чудом, носок её сапожка скользнул по бедру совсем близко к цели. Продолжая движение, она добавила локтем с разворота, но тут уже я ждал такой реакции, так что локоть в меня не попал, зато сама она отлетела после пинка в бедро. Мягко перекатившись, она встала одним слитным движением, склонила набок по-птичьи голову:

— Я не буду убивать тебя сразу, круглоухий. Ты смешной.

— Благодарю, — улыбнулся я в ответ. — Жаль, о тебе пока того же сказать не могу.

Она засмеялась, бросилась в атаку, и достаточно долго — может, секунд тридцать, — мне удавалось отбиваться, но потом в животе взорвалась бомба, и я рухнул, разевая пасть в немом крике. Как больно!!!

— Ты медленный, слабый, неуклюжий, — тем временем хихикала зелёная садистка. Облегающее трико сидело на ней, словно кожа, повторяя все складки и изгибы тела, но только зрелище этого совершенного тела было сродни разглядыванию мраморной статуи где-нибудь в музее. Это когда понимаешь, что модель, с которой ваяли, ошеломляюще красива, и при близком контакте с живым оригиналом гормоны лились бы из ушей, а вот эта мраморная копия возбуждает в тебе только чувство прекрасного, и никаких эрекций.

— Однако я вижу, что тебя пытались кое-чему научить. Ничего, у тебя ещё всё впереди. Вставай!

Снова удары, пинки, шлепки и опрокидывания с подножками. Я падал на землю самыми разными частями тела, вскрикивал от боли, которая вспыхивала то тут, то там, пот заливал глаза, смешиваясь со слезами, сердце бухало в горле, сквозь которое удавалось протолкнуть лишь сипение после очередного слишком быстрого тычка зелёных пальцев.

После очередной передышки — на этот раз удар пришёлся по почкам, и меня просто выбросило из реальности на какое-то время, — танцовщица прервала словесные издевательства неожиданной фразой:

— Круглоухий, почему ты ни о чём не спрашиваешь?

Я вытаращил на неё глаза:

— А можно было???

Воительница согнулась от хохота, резкого и высокого, словно крик чайки.

— А зачем ты меня вызвал, зверёныш? Тебе нравится быть игрушкой сиддхе?

— Мне не рассказали о твоих возможностях...

Танцовщица опять склонила голову набок по-птичьи:

— Так чего ты хочешь?

— Научиться защищаться от магов.

Она задумчиво хмыкнула, медленно пошла обходить меня по кругу.

— Если я начну работать магией, ты умрёшь через три удара сердца. Или два. Для того, чтобы дышать, надо сделать запястья побыстрее, а движения тела более точными и экономными.

Из её ладони вырос длинный хлыст, похожий на телескопическую антенну, — или это ус какой-то магической твари?? — прыгнул мне в глаза. Поймать его удалось перед самым лицом, но лоб поцарапать он успел. Пока я с ним возился, у эльфийки появилось два таких же, по одному в каждой руке.

— Начнём! — она хлестнула меня сразу двумя, один я заблокировал, а другой обжог бедро. Я взвизгнул от боли:

— Почему?!

— Почему так больно? — хихикнула танцовщица. — Потому что меня нет. Я, и всё, что ты сейчас видишь, чувствуешь, ощущаешь, существует исключительно в твоём воображении. В реальной жизни против твоего доспеха я бы использовала меч из «морского зуба» — мы такими на Авалоне всех драконов вывели. Показать?

Она повела плечами, дёрнула рукой, словно стряхивая с пальцев что-то, и хлыст в её руке превратился в длинную ленту, составленную из осколков дымчатого льда. Очертания магического оружия дрожали, размывались, и тянуло от него каким-то запредельно мёртвым холодом.

— Нравится? — улыбнулась танцовщица. — Ёрмунганд — это абсолютная Изнанка мира, зверёныш, против его чешуи разве что цепь Глейпнир может устоять. Лови!

Призрачная полоса изогнулась, словно живая, правую голень обожгло, и я упал, потому что отрубленная чуть ниже колена моя нога потеряла опору, а её нижняя часть вместе с сапогом отлетела в сторону.

— А-а-а!!! — из обрубка пульсировала кровь, а я не мог даже вскрыть аптечку, потому что всё тело свело мучительной судорогой. — А-а-а!!!

— Жаль, — танцовщица пожала плечами. — Мне уже начинало нравиться с тобой играть.

— Хватит!!

Визгливый смех эльфийки прервался так неожиданно, что в ушах зазвенело. Я полежал какое-то время, наслаждаясь отсутствием боли, потрогал целенькую ногу, и только потом, когда в избитое тело вернулась хоть какая-то сила, кряхтя по-стариковски поднялся. К чёрту такие тренировки, скорее домой!!!

Фенечка-портключ намоталась на пальцы, дёрнуло пупок, и я ткнулся лбом о серую от времени штукатурку городской многоэтажки. В уши ударили детские крики, рёв автомобилей, музыка из чьего-то окна, ноздри свело городской вонью, от которой запершило в горле, а из глаз побежали слёзы.

Я опёрся о стену, чтобы не упасть, и по стеночке, по стеночке пополз к ступенькам дома номер двенадцать, который на моё счастье оказался совсем рядом. Когда я подобрался ко входу и стал примериваться к тому, чтобы нажать звонок, двери распахнулись. В лучах уличного света моим глазам предстал выживший из ума Кричер. Домашний эльф увидел меня, с явной неохотой проскрипел:

— Долго ещё маггловское отродье будет разглядывать верного слугу Древнейшего и Благороднейшего Рода? Не пора ли гостю дома Блэк осквернить уличной грязью его коридоры? Непутёвый сын моей бедной хозяйки назначил Кричера привратником, пока он сам вместе с отщепенцами и грязнокровками пожирает семейные запасы.

— Это ты вовремя открыл, дружок, — просипел я. После пережитого горло отказывалось работать полноценно. Интересно, до завтра я в норму приду?

Кричер буркнул что-то невнятное, а я шагнул в дом, отодвинув тщедушное тельце в сторону. Эльф дёрнулся от прикосновения, втянул воздух длинным носом, обнюхивая меня по-собачьи, но мне надо было добраться до кровати, поэтому я не стал обращать внимание на странности местного Чебурашки, которого миазмы наитемнейшей магии превратили в отвратительного Горлума.

Портрет хозяйки по-прежнему был закрыт тяжёлой занавесью, а из-за дверей кухни слышались громкие голоса — орден Дамблдора отмечал свой маленький праздник. Мысль появиться перед ними во всей красе, мелькнувшая в измученной голове, заставила разбитые губы растянуться в ухмылке, которая тут же сменилась шипением боли — показалось, что губы лопнули. К счастью, это только показалось.

Я тихо побрёл к лестнице, стараясь не привлекать внимания весёлой компании, и мне это удалось. Однако уже во время мучительного подъёма по блэковским ступенькам, борясь с искушением вот прямо здесь лечь, и умереть, за спиной послышались быстрые лёгкие шаги.

— Колин?!

Я обернулся, ещё раз попробовал улыбнуться.

— Да, Гермиона?

— Ты только что вернулся? К нам придёшь?

— Нет, Гермиона, веселитесь без меня. Извинись, пожалуйста, перед Сириусом и Молли, я едва ноги волочу. Устал до смерти.

— Может, тебе пива принести? У нас там много!

— Спасибо, но потом, хорошо? И, Гермиона...

— Да? — обернулась раскрасневшаяся девушка.

— Поздравляю со значком префекта. Ты его заслуживаешь, как никто другой.

— Спасибо! — счастливая отличница упорхнула к компании, а я побрёл дальше.

Путешествие оказалось мучительно долгим, но к финалу всё-таки подошло — я смог добраться до спальни. Подозреваю, что главную роль в моей настойчивости играло избитое тело, которому совсем не хотелось ощущать рёбрами углы ступенек и жёсткий пол коридоров.

Со стоном облегчения я ввалился в комнату, с самого порога начал сбрасывать одежду, и к постели добрёл исключительно в костюме Адама. Я уже собирался забраться под одеяло, когда увидел собственное тело, и поперхнулся — на мне действительно не было живого места! Синяки, кровоподтёки, рубцы от ударов и даже шрам на «отрубленной» ноге. Да что со мной там творилось?!!

Старикан был прав — в этой ситуации только аврорская аптечка поможет, иначе я завтра с постели не встану! Кряхтя, словно старый дед, я поднял с пола слишком рано брошенную сбрую, выставил содержимое аптечки на подоконник и начал заниматься самолечением. Обезболивающее, регенерирующее, ранозаживляющее, восстанавливающее энергобаланс — вся эта магическая радость, сотворённая руками неведомых зельеваров, по очереди отправлялась в горло, заставляя то кашлять, то морщиться, то отрыгивать пламенем, а то просто дымиться из самых неожиданных мест. Последним в ряду оказался пузырёк с широким низким горлом, в котором слабо опалесцировала мазь от ран и ушибов, которую не надо было пить, а только мазать на избитое тело. Пахло из баночки лёгким запахом тины и черёмухи, которые разбавляла слабая горечь палёных крыльев пестроглазого крылана — той самой летучей мыши, что вступила в симбиоз с драконами Европы, и стала вместе с ними магическим сырьём.

Я сунул пальцы в баночку, начал аккуратно размазывать лечебный состав по коже. Вслед за пальцем тянулась полоска свежести и лёгкости, и стало понятно, что этим средством придётся намазать себя целиком, потому что эффект у него у него реально чудодейственный. Я успел максимально тщательно намазал себя спереди, когда понял, что до спины дотянуться не удастся. Чёрт!

Что же делать-то? Как себя сзади натереть? Может, какую-нибудь палку взять — да хоть швабру, наконец! — намотать на конец тряпку с мазью и попробовать дотянуться до спины? На кой хрен я начал намазывать всё тело, когда в инструкции чётко написано «для местного применения»?!

Когда я уже начал подвывать от бессильной злобы, двери скрипнули, и знакомый голос произнёс:

— Колин? Боже, я опять ворвалась к тебе раздетому!.. Извини, я сейчас... Колин, что с тобой сделали??!

— Это после тренировок, Гермиона.

— Они тебя что — палками били?!

— Почти... Слушай, — я повернул голову, увидел красную от эмоций Гермиону с бутылками сливочного пива в руках. — Ты не могла бы мне помочь?

— Что надо сделать?

— Понимаешь, у меня тут мазь от побоев, чтобы до утра в себя можно было прийти, и я вроде бы себя везде намазал, но до самого главного, до спины, дотянуться не могу. Ты можешь это сделать для меня? Пожалуйста!

Девушка вздохнула, поставила бутылки на пол, подошла ближе:

— Хорошо, давай мазь. Но, Колин, если ты повернёшься ко мне своим «мистером Пинки»!..

— Я даже руками прикроюсь, чтоб тебя не смущать, только помоги!

— Ладно, ладно, уговорил. Но действительно — что с тобой делали?

Я хмыкнул, передал через плечо посудину с лекарством:

— Ты ведь знаешь о моём контракте со Старой семьёй?

— Конечно, мы все об этом говорили. Молли даже предлагала обратиться к Дамблдору, чтобы он тебя из кабалы вызволил.

— Ну, к счастью, не всё так плохо, как ей представляется.

— Да ты что?? А вот эти синяки?

— А это старый способ обучения, Гермиона. Когда-то всех так учили — с полным погружением.

— Не дай бог!

Её пальцы медленно поползли по спине, и я задохнулся от чувств, которые забушевали в груди. Рука дрогнула, Гермиона почувствовала изменение моего состояния.

— Больно?!

— Нет, всё хорошо, — выдохнул я, стараясь, чтобы голос хрипел поменьше.

— Ладно...

Она продолжила намазывать кожу, и вместе с чувством лёгкости в теле, в душе стало распространяться тепло. Я вдруг понял, что именно этого тепла мне не хватало последние недели — с того самого момента, как меня разбудил крик младшего брата: «Пожиратели!».

И вот теперь лёгкое касание девичьей руки рождало в груди спокойствие, которого я не чувствовал давно. Это не мамины объятия, не батина рука на плече, не жаркие прикосновения Бэкки — это всего лишь тонкие пальчики девочки, созданной воображением английской писательницы. Её нет в реальной жизни, как нет вредного старика в иллюзорном поместье, мрачного дома посреди современного Лондона, убийц в жутких белых масках и блондина-фотографа с исковерканной судьбой. Но почему тогда я плачу, когда вот сейчас придуманная девочка скользит пальцами по моей несуществующей спине? Что со мной происходит? Кто может об этом сказать?

В душе рвались неосязаемые путы, лопались нити зависимостей и обязательств, осыпалась шелуха надуманных эмоций, и вместе со слезами уходил мусор и грязь, которых во мне набралось за последнее время.

— Всё, — шепнула Гермиона. — Спина готова.

— Спасибо, — улыбнулся я сквозь слёзы, и вытер мокрое лицо. — Ты мне очень помог...

Неожиданный комок в горле заставил закашляться, Гермиона тревожно заглянула мне в глаза:

— Что-то случилось, Колин?? Ты плачешь?

— Это отмашка. Напряжение отпустило, знаешь.

— Вот как...

— Да. Огромное тебе спасибо!

— Ничего, Колин, рада была помочь... Тогда... тогда я пойду?

— Конечно. Ещё раз огромное тебе спасибо! Блин, даже развернуться к тебе не могу...

Девушка хихикнула, мягко ткнула кулачком в плечо:

— Смотри мне тут! Лучше ложись спать, чтобы набраться сил к завтра.

— Так и сделаю, моя госпожа.

— Пиво на полу у тебя за спиной, смотри не споткнись. Доброй ночи!

Скрипнула дверь, и я смог развернуться к ней лицом. Тело чувствовалось необычайно лёгким, боль прошла, в груди разливалось ровное тепло и спокойствие. Я ещё успел поставить бутылки с пивом на подоконник, вернуться к постели, а потом мягко навалилась сонливость, и я отключился ещё в полете к подушке...