Шкатулка с секретом (гет)

Гейл проснулась от того, что на лицо её упал теплый солнечный луч.

Она лежала на широкой кровати в маленькой спаленке — на той самой кровати, под которой так давно — три месяца назад! — они с Дирком прятались от рыщущих по дому головорезов. На той самой кровати, где ей уже как-то доводилось проводить ночь — связанной и с кляпом во рту. И вот теперь Гейл оказалась на ней снова, на этой запомнившейся ей кровати — и лежала, зарывшись в смятые простыни, предаваясь, увы и ах, далеко не целомудренным мыслям, полусонная и расслабленная, разомлевшая в томной неге…

Абсолютно нагая.

Зажмурившись и подобрав колени к животу, она смущенно натянула на себя тонкое скомканное одеяльце. До сих пор отброшенное в сторону, позабытое, излишнее, оказавшееся совершенно никому не нужным минувшей ночью — такой горячей и жаркой… Даже, черт возьми, слишком жаркой!

Гейл было стыдно. Господи, что́ она, скромная, закомплексованная и незаметная тихоня, сегодня ночью себе позволяла! Что́ она вытворяла, а?! И она, и… и… этот невероятный Дирк. Это… черт возьми, это было незабываемо! Нет, кто бы мог подумать, что в ней внезапно откроется такая неизмеримая бездна любви, страсти и беззастенчивого темперамента?! Ведь с Дилоном всё было совсем не так…

С Дилоном всё было совсем никак, теперь Гейл очень хорошо это понимала. Хотя, наверно, вовсе не вина Дилона была в том, что Гейл рядом с ним ощущала себя бесчувственной деревянной куклой или, в лучшем случае — находящейся на последнем издыхании снулой рыбиной, о чем Дилон никогда не упускал случая ей с неудовольствием попенять. Хах! Вот бы он удивился, если бы увидел её этой ночью…

Нет, всё-таки хорошо, что он её не увидел!

Гейл улыбнулась своим мыслям. Она была абсолютно, совершенно, до ушей счастлива. Счастье переполняло её до краев, трепетало в ней, распирало её изнутри, словно воздушный шарик — и все её существо, охваченное упоением и головокружительной легкостью, казалось, от неизъяснимого восторга готово было легко оторваться от земли и воспарить в заоблачную поднебесную высь…

Нет, это просто невероятно! С кем она связалась? В чьих объятиях провела ночь — рука в руке, бок о бок и даже… еще теснее? Кому она так безоглядно доверилась? Какому-то мутному уголовнику с недобрым туманным прошлым и ещё более туманным будущим? Господи, да она должна сейчас в ужасе вскочить, броситься в душ и брезгливо смывать с себя его похотливые ласки, его прикосновения, его объятия, всю жаркую развратную истому и весь неописуемый позор этой ночи… а вместо этого лежит, как дура, и улыбается во весь рот.

Губами, неподобающе припухшими от поцелуев. И даже малость покусанными, кажется.

О, боже!

Гейл зарылась лицом в подушку.

Этой ночью она не принадлежала себе. Она принадлежала ему. Каждой частицей и каждой клеточкой своего бесстыдного ненасытного тела… а душой и сердцем она принадлежала ему уже давно, но сумела это понять — и принять — только сейчас, вот здесь, в этой крохотной спаленке, на прохладных шелковых простынях, безжалостно смятых и скомканных под натиском двух обезумевших от страсти разгоряченных тел. Гейл хихикнула. Это все он, он виноват в ее неописуемом — но таком сладостном! — моральном падении, в том, что она потеряла голову от любви, нежности и желания, и… черт возьми, готова потерять её снова, и снова, и снова! Вот так, да! И какого, собственно, лешего она должна этого стыдиться?.. Не оборачиваясь, она лениво протянула руку, желая нащупать рядом теплое крепкое плечо Дирка и вновь прижаться к нему, потереться грудью о его сильную грудь, ласково коснуться губами его солоноватой кожи — и раствориться в его жадных объятиях, услышать его прерывистое дыхание, ощутить необоримые, властно накатывающие на неё волны бархатного блаженства…

Но рядом с ней никого не нашлось. Другая половина постели была холодна и пуста.

Он… ушел? Куда? Гейл с недоумением приподнялась — но тут же с облегчением услышала, как за стеной, в кухне, неторопливо зазвякала о стенку чашки жестяная чайная ложечка. Он всего-навсего отправился готовить завтрак… Гейл осторожно высунула из-под одеяла ногу и осмотрела свой пострадавший палец — от опухоли сегодня не осталось и следа, а о вчерашней неприятности напоминала разве что крохотная красная точечка, видневшаяся на месте укуса. Ах, милый паучок, сказала себе Гейл, да если бы не ты… кто знает, насколько уныло и безрадостно закончился бы вчерашний день? Ведь это, кажется, именно тебе я обязана своим сегодняшним, таким ярким, таким бесстыжим и безудержным счастьем… Улыбаясь, она неторопливо поднялась, завернулась в одеяло (одежда её, нетерпеливо сорванная Антиплащом, так и осталась валяться где-то в гостиной, разбросанная по углам) и, поправив растрепавшиеся волосы, выскользнула на кухню, где над столом, помешивая ложечкой остывающий чай, склонился такой дорогой, такой необходимый ей сейчас, такой любимый ею мужчина…

И остановилась.

В кухне за столом действительно сидел знакомый ей человек. Только это был вовсе не Дирк.

Дилон.

Гейл застыла на месте, увидев его красную спортивную куртку, опущенную над столом круглую макушку и блестящие, щедро умащенные гелем черные кудри… Её как будто окатили ведром ледяной воды.

Услышав её шаги, он поднял голову. И Гейл тотчас пожалела, что не может сию же секунду превратиться в сверчка или еще в какую-нибудь неприметную букашку — и разом забиться поглубже под плинтус… Она попятилась.

Лицо его было бледно, словно бумага.

…Молчание.

Долгое, долгое… невыносимое… висящее в воздухе тяжело и мучительно, словно удушливый угар. Гейл физически начала от него задыхаться…

— Ну, здравствуй, моя дорогая, — наконец очень медленно, дергая щекой, очень зло и желчно проговорил Дилон. — Не ожидала меня увидеть, а? Оказывается, и я в кои-то веки ещё могу чем-то тебя удивить!

— Ты… — пролепетала Гейл. — Т-ты… что ты здесь делаешь?

Глупее вопроса невозможно было придумать.

— Я? Что я здесь делаю? В своем собственном доме? Я приехал сюда, потому что мне нужно было кое с кем в тишине и уединении встретиться… нет, вовсе не с любовницей, как ты, блудливая курва, я знаю, могла бы об этом подумать. А вот что ты здесь делала вместе с этим твоим… твоим… — лицо его, и без того страшное, исказилось неописуемо, он запинался от ярости, не находя достаточно хлесткого слова, и пальцы его тряслись — так, что жестяная ложечка, которую он все ещё бессильно сжимал в руке, с глухим звяканьем упала на стол. — Что ты здесь делала с этим… твоим… вшивым ублюдком — это совершенно другой вопрос! Подумать только: я, ни о чем не подозревая, приезжаю сюда полчаса назад, захожу в дом и вижу тут... что? Гнусные свидетельства бурной ночи! Моя невеста накануне свадьбы приводит в мой дом и укладывает в мою постель... кого? Кого?! Какого-то грязного уголовника? — Он с такой силой ударил кулаком по столу, что ложечка вновь подпрыгнула с испуганным дребезгом. — Спрашиваешь, как я узнал? Тебе интересно, да? Посмотрел записи с видеокамер, которые стоят в доме и во дворе — там было хорошо видно, как вы заходите в дом. Как взламываете дверь! И... и как нагло и бесстыдно вытворяете тут... вытворяете черт-те что! — Он сорвался на крик. — Ты не знала, что тут есть скрытые камеры, да? Не знала, что я поставил их после того февральского взлома?!

Скрытые камеры? Господи боже, в ужасе подумала Гейл, где́ Дилон их натыкал, где́ — по всему дому? И в спальне тоже?! Или только у входных дверей? Я и предполагать не могла, что паранойя моего женишка достигнет таких размеров...

— Прости, Дилон! Но ты… ты уже две недели не отвечал на мои звонки. Я… я полагала, что между нами все кончено. И…

— И тут же завела себе нового хахаля? Этого… проклятого бандита? И привела его в… мой дом?!

— Но мы случайно здесь оказались! Моя нога…

Дилон трясся от ярости:

— Мразь! Сучка! Поганая шлюха! Да как ты могла… как ты могла так со мной поступить! А как же… как же наша свадьба?! Помилуй бог, я не ожидал… я не ожидал от тебя такой подставы… я думал, ты меня любишь… я… Черт возьми, да я хотел на тебе жениться!

— Не ты, — тихо сказала Гейл.

— Что?

То ли сыграло свою роль нервное напряжение, то ли внезапный шок, то ли у нее попросту начиналась истерика, но Гейл вдруг стало смешно. Ярость Дилона, трясущегося от негодования и брызжущего слюной, представлялась ей уже не столько страшной, сколькой жалкой и нелепой… Господи, вдруг мелькнуло у неё в голове, насколько они с Дирком всё-таки разные… Между ними — пропасть! При том, что разница в возрасте совсем невелика, от силы год-два, но по сравнению с Антиплащом Дилон представляется ей обиженным избалованным мальчиком, у которого отняли любимую игрушку… и который готов броситься на пол и отчаянно рыдать, колотя ногами, в надежде вернуть милую забавную куколку обратно, в свою непреложную собственность, пусть даже не очень-то она ему и нужна.

А если и нужна — так только для того, чтобы оторвать куколке ноги и посмотреть, что же всё-таки у неё внутри. А потом без сожалений вышвырнуть её на помойку. Потому что маленький избалованный мальчик дорожить своими игрушками отнюдь не привык, у него их много…

— Не ты хотел жениться, — спокойно сказала Гейл. — Твой отец хотел, чтобы ты женился. Чтобы ты наконец остепенился, завел семью, подарил ему внуков, занялся делами и корпорацией. И он… одобрил мою кандидатуру на роль твоей жёнушки, так? Я… успешно прошла кастинг? Как твоя благоверная супруга, тихая и домашняя, способная… обеспечить тылы, я и тебя, и его вполне устраивала, о, да! Он наверняка пригрозил тебе, что, ха-ха, лишит тебя карманных денег, если ты наконец не бросишь маяться бездельем, не женишься и хоть в какой-то мере не возьмёшься за ум. Вот и всё, правда?

— Дура! — негромко произнес Дилон.

За стенкой, в гостиной, размеренно начали бить часы. Девять утра.

Где-то за домом, на озере, мягко протарахтела мимо моторная лодка…

— Дура! — повторил Дилон громче. — Ну, пусть дело было только в этом — и что? Если бы ты вышла за меня замуж, у тебя было бы все! Всё! Богатство, роскошь, положение в обществе, безбедная и беззаботная жизнь, деньги, слава и важные знакомства! А ты… потаскушка! Ты променяла все это… ты променяла своё будущее… ты променяла меня на какого-то, прости господи, паршивого уголовника! Который… воспользовался тобой, послюнявил тебя, потискал — и благополучно смылся? Дура в квадрате! Ну? Ну где он сейчас, этот твой романтик с большой дороги? Испарился бесследно, как туман под лучами солнца! Бросил тебя тут с твоей больной ногой, ай-яй-яй! — В его синих глазах торжествующим огоньком мелькнуло злорадство. — Попользовался тобой, шмарой, вдосталь, а теперь хочет, чтобы я вновь забрал тебя под своё крылышко?

— Нет! — прошептала Гейл. Губы её онемели. — Нет, он… — А действительно, куда он так неожиданно делся? После всего, что между ними сегодня произошло? — Это… неправда! Он не мог… меня бросить...

— Ещё как мог, дура! — усмехаясь, Дилон небрежно пожал плечами. — Только мне ты теперь тоже не больно-то нужна. После этой… уголовной твари! Так что собирай свои шмотки и убирайся… Шалава! Только запомни одно: ты пожалеешь. И ты, и этот твой… бандюган. Ой, как вы оба пожалеете… как будете локти себе кусать, как расплатитесь за эту гнусную ночь! Сполна расплатитесь, попомни мои слова… кровавыми слезами обольётесь, я тебе обещаю…