Кирие Элейсон. Книга 2. Приговоренные ко тьме (гет)

Эпизод 21. 1657-й год с даты основания Рима, 18-й год правления базилевса Льва Мудрого, 3-й год правления императора Запада Людовика Прованского

(январь-февраль 904 года от Рождества Христова)

29 января 904 года христианский мир получил нового владыку: на трон Апостола Петра взошел Сергий Третий. Выборы папы оказались самыми спокойными за последние годы, по всей видимости, в силу того, что самая горячая фаза выборного процесса состоялась почти четырьмя неделями ранее, на правом берегу Тибра, в узком пространстве между Замком Святого Ангела и воротами Святого Перегрина. Также достаточно буднично и без особого восторга была воспринята горожанами очередная папская коронация, со своим традиционным оскорбительным осмотром на Sella Stercoraria, с вручением нового перстня Рыбака и водружением на абсолютно голый и бронзовый от непреходящего загара череп Сергия вожделенной папской тиары. Такое отношение римлян навряд ли можно было считать удивительным, если вспомнить, что Сергий стал десятым папой за последние восемь лет. Остряки городских площадей в те дни шутили, что папские коронации в Риме происходят чаще, чем приезды фимеликов и жонглеров. Эти шутки находили повсеместное признание — авторитет фигуры римского понтифика в результате чехарды на папском престоле упал до небывалого за всю историю Церкви уровня, римляне и паломники просто не могли с прежним благоговением относиться ко всем этим временщикам, сменявшим друг друга с калейдоскопической быстротой. Во взошедшем на папский престол и без того не слишком популярном Сергии мало кто видел человека, способного вернуть фигуре римского епископа прежнее трепетное почитание, тем более, что слишком длинный и черный шлейф следовал за его репутацией.

Между тем, очень скоро новый папа заставил Рим начать менять мнение о себе. В отличие от своих предшественников, в силу разных причин допускавших вокруг себя создание разных партий и коалиций, Сергий действовал жестоко и решительно. Формозианцы, которых заточил в тюрьму папа Христофор, Сергием на свободу выпущены не были, и этим решением папа Сергий навсегда уничтожил остатки партии папы Формоза. В то же время сторонники Христофора, среди которых были и те, с кем Сергий участвовал в Трупном синоде, в свою очередь были также подвергнуты наказанию и насильно пострижены в монахи. Среди них оказался, к примеру, знакомый нам епископ Петр из Альбано. В итоге Сергий очень быстро организовал вокруг себя послушное и напуганное церковное большинство, своим продвижением лично обязанное новому папе, а посему везде и во всем готовое подчиняться любым его приказам и прихотям. Так, например, было очищено от поруганий имя папы Стефана Шестого, соратника Сергия, и в память о нем на стенах Латеранского дворца была выбита табличка с восхвалениями Стефану и проклятиями его анонимным убийцам. Вместе с тем, Сергий нашел в себе мужество, а может, изрядное дипломатическое коварство и гибкость, покаяться в этот день перед народом Рима за свое участие в Трупном синоде. Везде и во все времена простонародье приходило в редкое умиление при виде кающегося властелина, признающего свои ошибки и в одночасье становившегося ему, простонародью, таким родным и понятным — вот и на этот раз, к исходу торжественной процессии вместе с Сергием на Латеранской площади рыдали сотни человек, восхищаясь широтой души своего епископа.

Со светскими владыками мира Сергий взял на вооружение тактику осторожности и лести. На папской коронации впервые после долгого перерыва присутствовали послы германских земель. Наследники Арнульфа Каринтийского вели себя исключительно смирно, и ни одним словом в речах своих не давали понять о своих возможных намерениях вернуть себе власть над Италией и Римом. После смерти Арнульфа его многочисленные дети повели между собой борьбу за наследство отца, и на долгое время южная заальпийская территория перестала их интересовать. В результате множества войн и стычек случилось то, что частенько происходило в истории многих государств — Давид на заре цивилизации одолел Голиафа, хилый Октавиан когда-то поверг богатыря Антония, а теперь воинственный Цвентибольд и вероломный Ратольд, бастарды Арнульфа, пали ниц перед шестилетним Людовиком , единственным сыном своего любвеобильного папаши, которого тот зачал в законном браке.

Сергий весьма ласково и учтиво принял германских послов и был весьма рад щедрым подаркам от малолетнего властителя Германии, которому в это время шел всего десятый год. Возвращение германцев на итальянскую политическую арену необходимо было принять со всей деликатностью, ибо энергию этого воинственного народа можно было использовать как с пользой для себя, например, для борьбы с Беренгарием Фриульским, так и в великий вред, примером чему может послужить судьба злосчастного папы Формоза.

Еще более вежливо Сергий принял надутых и напыщенных византийских послов, в числе которых был антиохийский патриарх Георгий Третий. Иерарх восточной церкви в течение всего долгого пути в Рим готовился к непростому разговору с Сергием, штудируя материалы вселенских соборов, однако его опасения и выдающиеся умственные потуги оказались напрасными. Папа сам поспешил дезавуировать высказывания своего предшественника Христофора о «филиокве» и заверил патриарха в своей приверженности Никео-Цареградскому Символу Веры, в результате чего патриарх Георгий посчитал свою миссию выполненной и охотно уступил Сергию в его требованиях по всем остальным пунктам, которые носили не столь духовный, сколько сугубо практический и меркантильный характер.

Что касается светских правителей, окружавших Рим, то здесь папа Сергий взял курс на примирение своих ближайших соседей с целью создания союза и возможного противовеса тому, кому в итоге улыбнется удача в борьбе за господство в Северной Италии. Будет ли это бургундский Людовик, будет ли это Беренгарий, будет ли это третье лицо, но, заполучив в свое распоряжение Павию, Милан и Верону, этот счастливый победитель, в конце концов почти со стопроцентной вероятностью обратит свой взор на Рим. В итоге папа Сергий поставил себе задачу прекратить распри между Адальбертом Тосканским, Альберихом Сполетским и Теофилактом Тускуланским, для чего повел с ними со всеми длительные переговоры с глазу на глаз.

Проще всего, как и ожидалось, переговоры прошли с Теофилактом. На встрече с ним Сергий без обиняков и прелюдий заявил:

— Милый граф, весь Рим ваш. Управляйте им со всей мудростью, в почет себе и во славу Римской Церкви!

Теофилакт не преминул взять на вооружение методы Сергия. Прежде всего, он не стал миндальничать со всеми теми, кто противостоял ему в Сенате. Брошенный в подвалы городской тюрьмы бывший префект и сенатор Григорий до суда не дожил, скончавшись при весьма странных обстоятельствах. Вина остальных сенаторов особых доказательств не требовала — все они подняли мятеж с оружием в руках, и все подверглись лишению звания, имущества и высылке из Рима. Их места Теофилакт по совету своей супруги раздал исключительно проверенным людям. Парадокс, но если до этого Сенат состоял преимущественно из византийских фамилий, то теперь, решениями грека Теофилакта, Сенат более чем наполовину заполнили выходцы из старых городских родов. Это добавило популярности Теофилакту в глазах горожан, которые в дни потрясений, во времена неурожаев и болезней всегда были склонны бросаться изучать качественный состав своего Сената и находить при этом анализе неоспоримые доказательства явного засилья в нем чужеземцев.

В итоге Теофилакт получил абсолютно подчиненный своей власти Сенат, на заседаниях которого он доверил право участия своей жене. Рим и Сенат молча снесли это попрание устоев римского управления, в конце концов, еще недавно женщина и вовсе осмелилась забраться на папский престол, так что вхождение красавицы-гречанки в состав городского управления, по их нервному напуганному мнению, не явилось каким-то апокалиптическим злом, а, напротив, вполне вписалось в городские законы. По крайней мере, не противоречило.

С Адальбертом переговоры Сергия проходили труднее. Вступив на престол, Сергий от вечного плетения своих дворцовых интриг волей-неволей переключился на ведение всех многочисленных дел, отвечающих его статусу, и в том числе, вынужден был озаботиться хозяйственными делами папского дома. Проведенные им ревизии дали весьма удручающий результат — частая смена пап закономерно привела к почти полному истощению папской казны, в структурах поступлений и затрат отсутствовала даже самая примитивная система, и даже страницы полиптика последних лет заполнялись крайне нерегулярно. Сергий повел себя как расчетливый и рачительный хозяин — папский двор был заметно сокращен, с ректоров папских земель был учинен самый требовательный спрос, после чего в папские земли были отправлены пронунции с солдатами для взыскания накопившихся долгов. Однако эти меры покамест имели незначительный успех, и о финансовом могуществе полувековой давности, имевшем место во времена правления Льва Четвертого, можно было только мечтать. Для того, чтобы финансово крепко встать на ноги, папе Сергию позарез был нужен союз с Адальбертом.

Маркиз Тосканский в результате последних событий мог считать себя проигравшим и даже несколько униженным Римом. Сергий сделал все возможное, чтобы убедить Адальберта, что последний нисколечко не потерял в результате свержения Христофора, и что все их прошлогодние конфликты произошли исключительно по вине одиозного узурпатора.

— Мессер Адальберт, я паче прежнего почитаю вас достойнейшим христианином, верным защитником престола Святого Петра, и заверяю вас, что отношусь к вам не менее, чем к обожаемому сыну, чьим достижениям я восхищаюсь. Я прекрасно помню, что не у кого иного, как у вас, нашел в свое время кров и пищу на долгое время, и, будьте уверены, свои долги я помню хорошо и долго должным быть не собираюсь, — сладко пел Сергий в уши Адальберту.

Наиболее сложными выдались у понтифика переговоры с Альберихом. Тот прекрасно помнил их разговор у потревоженного трупа Агельтруды, где Сергий прозрачно намекал на свою готовность в случае победы на папских выборах способствовать продвижению Альбериха к королевской короне. Сейчас же по всему выходило, что Альберих об этом может надолго забыть. Альберих долго сопротивлялся и, не особо выбирая выражений, упрекал папу в нарушении им своих обещаний, на что Сергию, вспылившему в ответ, пришлось однажды предъявить свои самые веские козыри и одернуть взбалмошного сполетского сеньора, напомнив тому о судьбе императора Ламберта и его брата Гвидо. Дело могло кончиться крупной ссорой, но Сергий смог-таки продемонстрировать всю изворотливость искусного дипломата. Как и в случае с Адальбертом, Сергий уверял, что от временного отступления Альберих сейчас только выиграет.

— Ну помилуйте, доблестный Альберих, сейчас в Италии есть три человека могущественней вас. Людовик, на чьей голове императорская корона, Беренгарий, чело которого украшает корона королевская и Адальберт, человек богатый и властный. Выступить против каждого из них, пускай и по отдельности, затея смелая, но бесперспективная, и для ее осуществления еще и необходим какой-то повод, а его-то сейчас нет, и в ближайшее время не предвидится. Выдержка и расчет — вот ваши козыри. Предоставьте, мессер Альберих, тем, кто выше вас, разобраться между собой без вашего участия и вы увидите, что вы в скором времени с четвертой ступени перейдете на третью, а если будет на то воля Господа, сможете шагнуть еще выше и без всяких трат и рисков.

Аргументация была убедительной, и Альберих, пусть и с досадой, но вынужден был с ней согласиться. Одержав победы в индивидуальных переговорах, Сергий пригласил всех своих потенциальных союзников поздним вечером 10 февраля в свои покои возле базилики Святого Петра.

В просторной зале, тускло освещенной факелами, за круглым дощатым столом, на котором благодаря скаредности папы стояли только кубки с вином, пришли на аудиенцию к Сергию граф и графиня Тосканские, граф и графиня Тускуланские и герцог Альберих. Прежде чем прийти сюда, папа и его гости только что посетили базилику, где совместно воздали хвалу Господу за свое существование и удачу, дарованную им. Вернувшись в приемную залу, гости были обречены на выслушивание нескольких славных церковных песнопений, исполненных монашками монастыря Марии На Капитолийском Холме .

Альберих всматривался в лица поющих женщин с тем чувством досады, которую, вероятно, испытывала эзоповская лисица под гроздью спелого винограда. Недуг его, наведенный на него Агельтрудой, за прошедшее время, увы, не исчез и нисколько не ослабел, а изменившееся в связи с этим поведение уже начало вызывать неприятные кривотолки среди его окружения. Герцога это доводило до бешенства, и в немалой степени способствовало формированию в нем убежденного женоненавистника. Вот и сейчас, рассматривая монашек, Альберих только желчно вспоминал все слухи о слабости Сергия к прекрасному полу и, оценивая каждую, старательно поющую смиренную Юнону , пытался угадать, приглянулась ли та своему господину исключительно за свои христианские качества или ее появление здесь продиктовано более суетными устремлениями понтифика. Свинья грязь всегда найдет, и мало-помалу его вторая версия победила в отношении решительно всех поющих монашек.

Наконец смиренные сестры прекратили свое пение. Папа отблагодарил их, вручив каждой по милиарисию и дав им облобызать свою костлявую руку. «Этот пройдоха Сергий, где ему надо, бывает щедр. Если он платит Монете по монете за песню, представляю, сколько каждой он отваливает за любовь», — язвительно думал Альберих вслед уходящим монашкам.

После ухода певчих некоторое время прошло в полной тишине, хозяин и гости несколько минут ждали, пока закончат со своими хлопотами слуги, убиравшие их стол, и они будут предоставлены сами себе. В течение этого времени все собравшиеся окидывали друг друга испытующими взглядами, пытаясь разведать мысли и чувства оппонентов.

Интересную картину, дающую простор для продолжительных философских плаваний, представляли эти собравшиеся. Они являлись самыми могущественными людьми местных и ближайших окрестных земель, однако из них из всех только Адальберт имел основания считать себя человеком благородного рода. В остальном же вершить судьбы Италии собрались священник-расстрига Сергий, бывшая куртизанка Теодора, дочь куртизанки Берта, начинавший свою карьеру с дорожных разбоев Альберих и, наконец, не хватавший до поры до времени звезд с неба служака Теофилакт, в свое время изгнанный со своей родины, а совсем недавно еще и отлученный от Церкви. Помимо всех вышеперечисленных, в зале присутствовал Анастасий, юноша с белым, несколько болезненным цветом лица и уже подслеповатыми от усердного чтения глазами. Свое место в собрании он занял по праву асикрита и главного помощника Сергия во всех его начинаниях. Сергий относился к нему с необыкновенной лаской, как к сыну, и злые языки во всех римских закоулках уже давно шелестели, что на самом деле так оно и есть.

— Молю Господа нашего о том, чтобы бури и потрясения, сотрясавшие Рим в последние годы, наконец, развеялись, и наступили мир и спокойствие, — произнес Сергий. — Залогом будущего мира я вижу, друзья мои, сердечные и доверительные отношения, буде таковые установятся между вами. В вас всех и в каждом по отдельности я вижу и желаю видеть главные опоры власти преемника Апостола Петра, — продолжил он. — Каждый из нас был вовлечен в противостояния, недавно совершавшиеся в Риме, и, вне зависимости от того, кто и как воспринял итоги этой борьбы, я призываю всех к миру и крепкому союзу против грядущих испытаний.

Гости на протяжении всего монолога Сергия согласно кивали головами.

— Моим разящим мечом в славном Риме, моим надежным щитом в гордом Риме, моей правой рукой в моих суетных делах я почитаю и представляю вам мессера Теофилакта, графа Тусколо, консула, сенатора, судью и главнокомандующего Рима, а также вестарария папского двора. Его интересы всех вас призываю уважать и поддерживать, в чем найдете ответную помощь и поддержку, если таковая понадобится. Моим главным союзником на востоке и юге римской епархии, бесстрашным и благородным защитником интересов Веры я почитаю и представляю вам мессера Альбериха, герцога Сполетского, графа Камерино, графа Фермо. Его интересы всех вас призываю уважать и поддерживать, в чем найдете ответную помощь и поддержку, если таковая понадобится. Моим главным союзником на западе и севере римской епархии, благочестивым и милосердным христианином я почитаю и представляю вам мессера Адальберта, маркиза Тосканского. Его интересы всех вас призываю уважать и поддерживать, в чем найдете ответную помощь и поддержку, если таковая понадобится.

Каждый представляемый вставал и кланялся сначала папе, а затем каждому папскому гостю, как будто Сергий впервые знакомил их между собой.

— В вашем союзе, друзья мои, я вижу залог грядущего благоденствия Рима и Церкви. Главную же угрозу я вижу в событиях, происходящих на севере Италии, в противостоянии Людовика Прованского и Беренгария Фриульского, которое несет смерть и разорение многим нашим братьям по Вере. Последствия их войны могут нанести ущерб остальным регионам страны. Мое мнение — с многовластием, порожденным нечестивцем Формозом и поддержанным суетливым угодником Иоанном Тибуртинским, должно быть покончено раз и навсегда.

Тон Сергия возражений не терпел, и присутствовавшие, обработанные папой накануне, безмолвно согласились. А ведь еще три-четыре года назад каждый из них внес немалую лепту в разжигание войны на севере Италии! Больше всех тогда преуспел и выиграл Теофилакт, с охотной покорностью выполняя волю Иоанна Девятого и пересекая Средиземное море, дабы позвать на императорский трон Людовика Прованского, дотоле о нем даже в снах своих не помышлявшего!

Однако, по парадоксальному мнению Сергия, путь к миру, оказалось, лежит через скорейшую и быструю войну. Он заявил далее:

— Считаю необходимым, чтобы Людовик Прованский и Беренгарий Фриульский в немедленном военном противостоянии выбрали бы наиболее достойного занять трон императора франков! На данный момент я не могу отдать предпочтение ни одной из этих ранее не мной коронованных особ. Один из них показал себя неспособным отстоять право свое распоряжаться вверенными ему землями, покинув их на долгий срок. Второй, напротив, в стремлении защитить себя и рабов своих вступил в недопустимый для всякого христианина сговор с безбожными язычниками, которые до сих пор совершают набеги на Милан и Павию. Кроме того, от их разбоя страдают теперь и тевтонские земли, послы которых мне недавно жаловались и просили совета и помощи.

— Если ни один из этих людей, Ваше Святейшество, по вашему разумному и ясному мнению, не заслуживает права стать властителем Италии, не лучше ли подумать об альтернативе им обоим? — спросила Берта.

— Справедливые слова, прекрасная графиня, но стоит помнить следующее. Господь посылает нам земных владык наших, наделяя их качествами и пороками по своему видению и воле, но освящая свой выбор процедурой миропомазания. Тем самым, не является уделом рук человеческих этот выбор оспаривать и на таинство миропомазания посягать. На сегодняшний день претендентов на трон цезаря двое, и это уже слишком много для нашей страны, которая испытывает беды и лишения от двоевластия, в котором суть прячется безвластие вовсе. Не стоит упускать из виду, что эти беды могут стократ усилиться, если у обоих претендентов народится потомство. В этом случае будущее лангобардских земель видится печальным.

— Думается, разумно будет в ваших письмах в Арль и Верону предложить могущественным монархам поскорее разрешить свой спор между собой, — сказала Теодора.

Сергий, по обычаю прищурив подслеповатые глаза, улыбнулся ей:

— Я последую вашему совету, милейшая графиня.

— Волею, данной мне Господом, и испытывая дружеские чувства к своему славному защитнику Альбериху, я прошу последнего на этот раз воздержаться от оказания явной и неявной помощи Беренгарию Фриульскому.

— Я связан клятвой, Ваше Святейшество, — мрачно заметил Альберих.

— У вас будет мое бреве , в котором я строжайшим образом прикажу воздержаться от участия в конфликте. Это бреве будет для вас оправданием перед Беренгарием.

— А вас, мой друг Адальберт, я, напротив, попрошу высказаться немедленно в поддержку ваших родственников в Бургундии, — продолжал Сергий, очевидно заранее продумавший все детали разговора.

— Ваше Святейшество! Ваши решения противоречат друг другу и нарушают баланс сил! — воскликнул Адальберт, испытывавший мало желания участвовать в новом походе на Верону, от которого у него остались самые дурные воспоминания. Берта зло толкнула мужа ногой по ноге, но ее жест заметила только наблюдательная Теодора, и последней стоило немало трудов удержать себя от неуместного хохота.

— Ваше недоумение, мессер Адальберт, понятно, ваш гнев вполне уместен, но…. Боюсь, что без этих двух мер наш общий друг Людовик не осмелится сюда даже носком ноги ступить. Чем прикажете его сюда тогда заманить?

— Знаю вас, Ваше Святейшество, бесчисленное число дней, но не перестаю всякий раз удивляться мудрости вашей, — льстиво заметил Теофилакт и добавил, — боюсь, у Беренгария будет немного шансов остаться королем.

Сергий ему не ответил, а возвел к небу глаза свои и постарался придать своему взгляду максимально скорбное выражение лица.

— Есть еще нечто такое, благородные сеньоры, что тревожит мое сердце, наполняет грустью душу и напоминает мне о грехе моем. Восходя по ступеням базилики Святого Петра на трон Апостола, я дал клятву искупить свой грех пред Господом, Верой и Римом и не знать спокойствия и праздных увеселений, пока не восстановлю главный храм Церкви Христовой — Латеранскую базилику, мать церквей христианских!

Адальберт нервно заерзал в кресле, почувствовав недоброе. Теодора в тон Сергию продолжала с обольстительной улыбкой:

— Среди ваших грядущих великих деяний, Святейший, это станет, безусловно, самым значимым!

— Уверен, что мои предшественники и, в первую очередь, сам папа Стефан, учитель и друг мой, также бы приложили все свои силы, чтобы восстановить Латеран, и сделали бы это, если бы Господь не отвел на существование их столь малые дни!

Опустив свой взор к собравшимся, Сергий перешел от возвышенного тона к деловому:

— Я прошу Рим, герцогство Сполетское и, в особенности, маргкрафство Тосканское, благо Господь дает вам возможности для процветания и накопления богатств, оказать посильную помощь в восстановлении храма! Я прошу вас, маркиз Адальберт, принять в этом самое действенное участие, и потомки ваши во все века будет славить вас и мудрое ваше правление.

— Да, разумеется, Ваше Святейшество, цель, о которой вы говорите, священна и каждый христианин почтет за честь принять в ней участие, но помилуйте, падре, мне предстоят сейчас траты на вооружение моих людей, походные траты и, боюсь, мне придется содержать за свой счет этих треклятых бургундцев.

Присутствующие впервые за вечер дружно улыбнулись. Сам Сергий рассмеялся хриплым ехидным смешком.

— Ваши слова выдают в вас человека расчетливого и хозяйственного. Ваша готовность участвовать в восстановлении храма заставляет нас трепетать от благоговения. Что касается ваших трат, то у человека, преследующего высокую цель, иного пути быть не может. Высокие цели обуславливают высокие траты, и наоборот.

— Пока я вижу только высокие траты, — проворчал Адальберт.

— Вы несправедливы, дорогой граф, — с улыбкой заметил Сергий, — и вы в этом очень скоро убедитесь. Ваши деньги на Латеран — весьма небольшая плата за будущие преференции, поверьте мне. Примкнув к Людовику, я вовсе не заставляю ваших людей сражаться и проливать кровь христиан. Вы нужны исключительно для того, чтобы Людовик решился бросить Беренгарию вызов. А дальше надо оставить их один на один, пусть сражаются и… ослабляют друг друга.

— И кого же в этом поединке вы хотели бы видеть победителем? — все тем же ворчливым тоном осведомился Адальберт.

— Вас, дорогой граф! Вас!